Зачем вторгается свобода
Под самый нежный прочный кров?
Но отошли однажды воды
Раздвинув контур берегов,
Прошелестел холодный воздух
По розовеющим губам,
Сквозь пелену блеснули звезды
И утвердился счет годам.
Шипенье, стрекот, птичьи звоны
Звериный рык, и лай... И вдруг
Заплакал маленький ребенок
Над самой первой из разлук.
Колючий ветер. Мокро. Зябко.
Наш первый опыт: мир жесток.
Дрожит на голой красной лапке
Смешной негреющий пушок
У человечьего младенца.
Скорей – тепло, кормленье, сон.
...Костер не хочет разгореться
На камне, камнем окружен.
Пещеры, шкуры, копья, пращи,
Инстинкт, звериное чутье.
Укрыт лучом, спеленут чащей,
Малыш увидел бытие –
Оно расплывчато и зыбко,
Оно плывет в молочной мгле.
Смотрите – первая улыбка –
Рисунок кремнем на скале.
Шероховато и незвонко
Катает гласные гортань.
За веком век взрослеть ребенку,
Платя по очереди дань
Эпохам роста, ломки, страсти,
Менять привычки и режим...
А мир все так же неподвластен,
Но шаг за шагом постижим.
Младенчество.
Глаза и руки ищут цели,
Острее явь, короче сон.
Отогнут полог колыбели
И приоткрылся небосклон.
Светла вода. Дремуча суша.
Прозрачна утра синева.
Как колокольчики пастушьи
Качнулись первые слова.
Еще поэзия и проза
Едины в крохотных ушах.
Тропой овечьей или звездной
Младенец сделал первый шаг -
Интуитивный, неумелый,
Подвластный зову изнутри?
Еще пространству нет предела,
Еще дворцы и алтари
Как груда кубиков в коробке –
Необъяснимы, не поднять.
На плач осмысленный и робкий
Бегут стремглав отец и мать –
Земля и Бог, близки и вечны,
Поцеловав, зовут вперед.
В тепло любви, на запах млечный
Шажок. Другой. И первый год
Исчез из памяти. И дальше –
Учиться фразам, беготне,
С несправедливостью и фальшью
Остаться вдруг наедине,
Поговорить с травой и птицей
На разноцветных языках,
Потрогать книгу, смять страницу,
В чудных запутанных словах
Найти основу, корень, стебель,
В поступках - логику и связь,
В снегу и в луже, в синем небе
Купаться, весело смеясь.
Все неохватно, все не страшно –
Вокруг огромный теплый дом.
Когда-нибудь построим башню
И новым словом назовем.
От двух до пяти.
Миры покорны властелину,
Дробятся в солнечных лучах.
Как странно смять сырую глину,
От наслаждения крича,
Размазать пятна яркой краски
По стенкам, вазам, облакам,
Раздвинуть рифмами и сказкой
Сухие рамки языка.
Сначала проще – звери, птицы –
Озирис, Гор, Анубис, Ра.
Потом привычные страницы
Перелистает детвора,
Захочет воинов, драконов,
Плененных дочек короля
Афины, Марсы, Аполлоны
Заполнят рощи и поля.
Дворец. Лачужка. Поле боя.
Блестят глаза, распахнут рот,
Следит за призрачным героем
Великий маленький народ
И твердо верит – не случайно
Возвышен раб, повержен князь.
Не даст сорвать завесы тайны,
Но видит в тайнах смысл и связь.
В законах взлета и паденья,
В движенье звезд и парусов
Вдруг открывается значенье
И Откровенье ищет слов.
Устав выкидывать коленца,
Приостановится слегка...
Произнесут уста младенца,
Впитают страны и века.
О нет, совсем не небожитель –
Коленки в кровь, на пальцах грязь –
Беспечно мчится разрушитель,
Еще восторженней смеясь,
Разрушит Храм, растопчет Трою,
Погонит в цирк толпу рабов.
Хватайте за руки героя.
Шлепки подчас вернее слов.
Не бить людей. Не бить посуду.
Не красть. Не пачкать. Не ломать...
И чудо кнут, и пряник чудо,
И так близки отец и мать
Как никогда не будут после –
Для малыша нужней всего
Надежный, строгий, странный взрослый,
Его всесильное родство.
Детство.
Встречаем смехом и зевотой
Слова «не смейте» и «должны»...
Щиты на кованых воротах,
Фестоны замковой стены,
Поля, где кровь смывают кровью -
Чем жарче бой, тем звонче пир...
Доверчив мир средневековья,
Жестокий, яркий цельный мир,
Где любопытство без боязни –
Распотроши и загляни.
И все игра – походы, казни,
И как года огромны дни.
Царит бездумная забава
Под грозной властью высших сил
И те, кто старше, вечно правы,
И не всерьез – убит, убил.
И царь горы всегда в почете,
И как цветок манит костер.
В чумазой, хилой, бренной плоти
Горячий нрав и вечный спор –
Души, в которой с колыбели
Разделены добро и зло,
Ума, что тычется без цели...
Цветное дробное стекло
Так преломляет, солнце, тени,
Вплетая в сказку каждый миг...
Еще не ведает сомнений
Начальной школы ученик,
Уставы, кодексы и розги
Его насущный черный хлеб.
Что за беда, что мир не познан?
Он так прекрасен и нелеп.
Для волшебства не нужно смысла.
В густой немеркнущей ночи...
Холера, оспа, реконкиста,
Шуты, бароны, палачи.
Турнир – сверкание кольчуги,
«Мой раб» - касание меча.
Земные линии подруги
Скрывает жесткая парча.
Любовь – бесплотное служенье,
Хрустальный замок, пенье труб
Еще грязнит прикосновенье
Ее горячих влажных губ -
Подружек дергать за косички,
Пытать и жечь красавиц-ведьм...
Не доверяйте детям спички,
Им нужно просто повзрослеть.
Подростки.
Их гладит время против шерстки,
Сминая страх, скрывая смех.
Едва открыв глаза, подростки
Их устремляют вдаль и вверх,
Уже не веря сновиденьям,
Еще не веря свету дня.
Зачем назвали Возрожденьем,
Не понимая, не ценя
Метаний скачущего сердца,
Мучений страстного ума?
Как будто сновы мы младенцы
И окрыляет жизнь сама,
Молчит Земля, застыло небо,
Никто не держит на руках.
Стоим, свободны и нелепы,
Но видим тропку в облаках
И вдруг – художники, поэты,
Откуда это? Почему? –
За дальней искоркой рассвета
Летим в редеющую тьму,
Наощупь хрупкие основы
Обожествленной красоты.
А на ногах еще оковы
И грубы общие черты.
Как прежде, черная рубаха
Колдунье и еретику,
Все те же знать, чума и плаха,
Но меркнет надпись на веку,
Но ощущая рукотворность
Земных законов и владык,
Все чаще кажется позорно
Жить просто так как мир привык.
Пускай бессмысленно и странно,
«Не трепещи.» «Воспрекословь»...
Переливаются туманы
И обретает плоть любовь
Постыдно-сладкое взросленье
Течет разлившейся рекой
И властно водит вожделенье
Послушной детскою рукой.
Юность.
Шажок. Другой. Смелее речи,
Слышнее ломкие басы.
Долой ученье. Шире плечи.
Скорее – шпагу и усы.
Безудержны, неугомонны,
Затмив и сдвинув небосвод,
Заводят шалые гормоны
Великолепный хоровод -
По кругу – пройдено – и снова -
Мгновенный жар, случайный кров.
Горит созвездье Казановы
Над пышной пеной париков,
Сплетают радужные чары
Авантюристы всех мастей.
Раджи, индейцы, янычары,
Грома побед и хруст костей.
Как сладко к туфелькам любимой
Устало сбросив пыльный плащ,
Быть палладином, пилигримом,
Царем морей, владыкой чащ-
Не все ль равно? На поле боя,
Любого боя, все равны.
Прекрасны юные герои,
Века безумные юны.
Какая скука, в самом деле,
Благоразумье до поры.
Неисчислимые дуэли
Звенят как летом комары.
О чести помним без запинки,
На жизнь не ставим ни гроша.
Нелеп финал у вечеринки,
Но вечеринка хороша,
Хотя бы небо раскололось
И заплясал в шкафу скелет...
Забытой черни громкий голос
Прервет блаженство лучших лет.
Амуры, хмель, интриги, танцы
Уйдут за колья баррикад,
Грозней летучего голландца
Идеи рыщут наугад.
Студенчество.
На шляпе огненные ленты.
В перчатке огненный запал.
Выходят школьники в студенты,
Оттанцевав последний бал.
Под потолки лабораторий,
К сплетенью певчих проводов,
В развал гипотез и теорий,
Чужих и собственных трудов-
«Все обуздаем, все расчислим,
Не нам плутать в кромешной мгле.
Спасенье ищем в здравом смысле,
В скупом проверенном числе,
Долой романтику короны,
Поверья дряхлой старины.
Пространства стройные законы
Полны, логичны и ясны.»
В наплыве чувств, в горячке роста
Легко отречься от начал.
Как страшно то, что слишком просто,
Никто пока не замечал,
Под фейерверком новых истин
Поблекли вечные слова.
Но каждый чист и бескорыстен,
И если кругом голова -
Пьяна не золотом, не властью,
Любовь – и та не божество.
«Вот человек. А рядом счастье.
Возьми его. Держи его.
Дерзай без страха и сомненья,
Хозяин собственной судьбы,
Грядет иное поколенье.
Мы не рабы ...рабы...» Рабы.
Рабы всего, что ярко, блестко,
Что посулит несложный рай.
Еще амбиции подростка
Привычно хлещут через край,
Уже довольно взрослой силы
Преодолеть одним броском...
Знамена. Славные могилы.
Ячейки. Фракции. Раскол.
И по Европе бродит призрак,
И бомбу прячут в кружева.
Идеализма, альтруизма
Цветут роскошные слова.
Прекрасна цель, понятны средства –
«Кого люблю, того убью».
Какое жуткое наследство
Векам, зачатым во хмелю.
Приближение зрелости.
Почти дописаны дипломы,
Почти дочитан «Капитал».
Европы острые разломы
Заполнил крупповский металл.
На дно шкатулки пряча кольца,
Клянут невесты белый свет.
На фронт нарядным добровольцем
Идет изломанный эстет.
Спешат безоблачный романтик
И нецелованный марксист.
-Подайте черный, красный бантик
Под звоны пуль, под сабель свист.
- Как предок, рысью в генералы,
В Париж на верном вороном.
- Мы перепишем мир сначала,
Перевернем, перетряхнем.
...Мечтайте, пойте, спорьте, верьте,
Хоть в новый век, хоть в старый свет,
Еще не зная, что бессмертья
На бойне нет. И смерти нет –
Красивой, выстраданной, личной -
Карета, стража, эшафот.
Наивный юноша столичный
Как кур в ощип, попал в народ,
Несли «служенье» и «отчизна»
В окопный ад на всех парах.
Границы - миф, победа – призрак,
Соратник – прах и недруг – прах.
Народы, страны – горсти праха.
Гнусна фанфар тупая медь.
Как страшно слиться с вечным страхом,
Смириться, сдаться, повзрослеть
И если выживешь, уныло
Вертеть чужие жернова
Последний бунт. С последней силой.
Седая зрелость? Черта с два!
Уж если сгинуть - ради цели,
А жить, так быть самим собой.
-Прощайте. Нас не пожалели,
Из нас безжалостен любой.
...Окрас коричневый и черный,
И алый, алый без границ.
Бей, барабаны, звонче, горны.
Сожженных с хохотом страниц
Летят клочки в смешное небо.
Мы всемогущи и юны.
Кромешна быль, сияет небыль,
Виновны все. И нет вины.
Тридцатилетние.
И буйству срок, и пьянству мера.
Тридцатый год, возьмись за ум.
Сама не сложится карьера
И не прискачет наобум
Лощадкой взмыленной фортуна
На посвист глупой головы.
Нельзя остаться вечно юным,
Благополучным и живым.
Пора, покорно и печально
Трястись над лакомым куском.
Там – на работе – есть начальник.
Прими всерьез и целиком
Его нелепые капризы,
Его безумную мораль.
Толпа, страдающая снизу,
Помост для тех, кто смотрит вдаль.
Каприз вождя – твое желанье,
Его слова – твои дела.
Сомненье мучит? Состраданье?
И совесть больше не бела?
Оставь, бедняжка, пчелке жалко.
Так выживают все вокруг
И если ты уронишь палку,
Ее поднимет сотня рук
И все равно – войдешь в концлагерь,
Сменив прическу и наряд.
Звезда ли, свастика на флаге,
На службе «нет» не говорят.
Зато потом – к теплу, к камину,
В вечерний ласковый уют.
А сердце дочери и сыну,
Чужим его не отдают.
Вчера весь мир обнять хотелось?
Взгляни сейчас? Прекрасен мир?
Не нужно плакать. Это зрелость –
Тугой, с иголочки, мундир,
Крутые узкие ступени
Для тех, кто больше не крылат.
Пейзаж отнюдь не совершенен,
Не ты ли в этом виноват?
Тридцать пять?
K сухой и жесткой круговерти
Нельзя привыкнуть без потерь.
На чем замешано бессмертье,
Мы понимаем лишь теперь,
Пройдя руины поражений
И сокрушительных побед,
Запомнив стыд, оплакав тени,
Согнув и выпрямив хребет.
Лекарством горькая рутина,
Спасеньем пляски суеты.
За золоченой паутиной
Приоткрываются черты –
Неяркий свет избитых истин,
Кровавый след великих фраз.
За фейерверком яркой кисти
Безликий фон забитых масс.
У массы – лица, лики, судьбы,
В лесу – иголки и листы.
Еще страшимся голой сути
Как первозданной простоты
Кровь пролилась и снова льется.
Земля бескрайней и страшней.
Но все же, что-то остается
В жестокой сутолоке дней.
Но по минутам, крохам, тропам,
Петляя, падая, скользя,
Мы постигаем вечный опыт
Простейших «нужно» и «нельзя»,
Что так бездумно, в дальнем детстве,
Прервав игру, со слов Отца...
Все те же вечные младенцы
Петляют в сказке без конца,
Дерутся вечные подростки,
Бунтуют вечные юнцы.
Но время учит. Больно. Жестко.
Сводить начала и концы,
Переболев «всеобщим счастьем»,
Не выбирать кратчайший путь.
...А мир все так же неподвластен,
Но может быть, когда-нибудь...
