видать будет жарко грядущим летом.
Цветы, холодея под ветром, внемлют
тончайшим и звонким лучам рассвета.
Родник пробивает свой путь сквозь камни
и вьется привольно, как косы феи.
О ком и о чем пропоет вода мне,
коль скоро я слушать ее посмею?
... Прованское солнце, как адский пламень,
разит северян семихвостой плетью,
сплавляет в единое плоть и камень
и в легких сжигает случайный ветер.
Виконта Раймона тревожит Небо –
знаменья ли, знака он ищет свыше.
А город желает вина и хлеба.
Господь же, похоже, его не слышит.
Виконт все давно бы решил по-свойски,
Раймону неведом холодный ужас –
пусть Севера цвет у Монфора в войске,
но рыцари Юга в бою не хуже.
И стены Тулузы крепки и верны,
бойцы стосковались по славе ратной.
Одно лишь пугает его безмерно,
тревожит и мучит его стократно:
ужели их вера и впрямь порочна?
Грешна без обрядов и песнопений?
Он ведать и знать это хочет точно,
чтоб в битве грядущей не знать сомнений…
… Симон де Монфор – верный рыцарь божий,
привычно оглох к человечьим бедам.
Прованское солнце сжигает кожу,
но это, бесспорно, цена победы.
Тулуза богата и непокорна,
что ж, каждый получит по доле равной.
Ему шепчет голос из высей горних –
катаров костер очищает славно,
за ересь кровавую платят цену.
Симон соберет ее полной мерой.
К рассвету он будет стоять на стенах,
судя и карая предавших веру…
… Ворота откроются на закате.
Обрызгав Раймона кроваво-алым,
последний луч солнца, как тень проклятья,
венцом золотым его метит шало.
Виконт точно знает – не будет битвы,
но все же мечтает, что как и прежде,
последние слыша его молитвы,
Господь не оставит его в Надежде.
Раймону тревожно теперь иначе –
за город, что там, за его спиною.
Что жизнь и не жизнь? Только чайки плачут,
да старая рана привычно ноет…
Смеется родник. Ты хотела песню?
Что губы кривить от неясной боли?
Да, это война, и она бесчестна.
А лента воды тянет горькой солью.
Тень прежнего дня и легенды давней
ложится на плечи привычным грузом.
… Раймон из Альби спит под этим камнем,
что жизнь свою отдал за жизнь Тулузы…