Так сложилось, что по распределению я приехал в Свердловск, где мы с женой поселились у ее родителей. Как законопослушный гражданин, я по приезду сразу же встал на военный учет (говорили же мне умные люди – не спеши с этим). А что делать? Прописка, трудоустройство – все через военкомат!..
Начало осени, раннее утро – звонок в дверь. Встал, открыл, не спрашивая – кто? Взял в руки повестку, думая, что она тестю, разбудил его, а сам ушел на кухню. Но уже через минуту выяснилось, что повестка адресована мне: я должен прибыть в военкомат для убытия на сборы, и иметь при себе документы, кружку, ложку, предметы личной гигиены. То есть призвали, как говорили тогда, «в партизаны»! Как это так – я же еще не прошел интернатуру, да и о службе имею очень приблизительное представление: весь мой армейский опыт – военные сборы после пятого курса! Ну, думаю, там разберутся и отпустят с богом.
Но надо знать нашу систему! Попался – не рыпайся! Рюкзак в руки – и вперед.
Военкомат. Во дворе толпа таких же, как я, бедолаг-«партизан», инженеры и рабочие, но все служившие ранее, и не раз побывавшие на сборах. Зарегистрировался. На все мои возражения получил ответ: «Врача нет – пойдешь врачом батальона». Первая задача – провести осмотр призывников (и это в поле, в палатке) на предмет выявления совсем уж больных и увечных.
Надо сказать, что попал я на сборы, где проверялся мобилизационный резерв, и был призван в отдельный батальон связи. Мы должны были, развернувшись, обеспечить связь в войсках, участвующих в учениях. Ориентировочно учения должны были продлиться месяца два. Что говорить, я загрустил – приятного было мало! Правда, ребята – будущие однополчане – тут же попытались грусть развеять. Они рассказали, как на прошлых сборах их батальонный врач оказывал помощь попавшим в ДТП, случившемся рядом с лагерем, на трассе, и тогда никто не погиб, хотя пострадавших было несколько человек! Причем все было рассказано в красках, с подробностями, как кровь лилась и кости торчали, как кричали пострадавшие, когда их в лагерь несли! Успокоили! Но тут объявили погрузку в автобус. Вперед! Мы в центре колонны – много кунгов (машин связи), кухня за «ЗИЛом», еще несколько машин неизвестного мне назначения, которая растянулась не на одну сотню метров. За окном брезжили предрассветные сумерки, а утренняя «свежесть» ощущалась каждой клеткой.
Наконец добрались до места, побрели в темноте, спотыкаясь и поминая матерей, через поле к отдельно стоящей шатровой палатке, вокруг которой были различимы силуэты небольших палаток. Пока шел, промерз основательно, а в палатке благодать: натоплена буржуйка (следят за ней два солдата срочной службы). Под потолком палатки – лампочка ватт на шестьдесят (и что тут можно увидеть – только отсутствие конечности!). Понятно, что «осмотр призывников» – это проформа.
На раскладных столах в палатке лежали горы обмундирования: шинели, гимнастерки, галифе – все новое, неношеное. Шинели были кавалерийские, с разрезом до пояса, и галифе – уже давно вышедшие из «употребления», да и гимнастерки с подшивным воротничком. Подумалось, что заложены эти запасы, были наверняка в послевоенное время. Не теряя времени, переоделся, выбрав с помощью солдат все обмундирование по росту, а тут и офицер подошел, выдал под роспись портупею, планшет, погоны лейтенанта. Не без помощи солдат я подшил подворотничок, пришил погоны, а пока переодевался весь прибывший личный состав, прилег на связки шинелей, пригрелся и заснул. И так славно заснул! Проснулся – на улице светло, в палатке только давешние солдаты, а обмундирования на столах нет! Спрашиваю: «А где все?» – «На построении все – беги!» Вид у меня был еще тот: шинель до пят, с разрезом сзади до задницы, широченное галифе, сапоги, портупея, планшет болтается, а выше – голова с бородой и усами, длинными волосами до плеч, а еще выше водружена лихо заломленная пилотка. Выбегаю из палатки, а вокруг – палаточный городок, ночью толком и не рассмотрел! В центре городка – плац, а на нем построилось каре «партизан». В центре каре о чем-то громко говорил офицер. Я, увидев своих ребят (с кем уже познакомился). Не раздумывая, отправился быстрым шагом к ним, напрямик (так быстрее) через центр плаца. Проходя мимо офицера со звездами на погонах, как воспитанный человек, сказал: «Здравствуйте! Извините, пожалуйста!» Офицер онемел! Я продефилировал мимо и спиной услышал: «Партизаны, твою мать!..»
На мою удачу, послышался крик: «Где доктор? Врача!» Я кинулся на крик и увидел «партизана», лежащего на земле. Со слов окружающих – потерял сознание, были судороги, а в сочетании с прикушенным языком картина эпилептического припадка. Вызвали «скорую помощь» из ближнего поселка и отправили его в больницу. Сам я с ним, понятно, поехать не мог, а вдруг еще что-нибудь произойдет. Ну что ж, с почином!
А теперь пришла пора обживаться! В подчинении у меня – водитель с «буханкой - УАЗиком», санитар и фельдшер - начальник аптеки, с ящиком медикаментов. Под батальонный медицинский пункт нам выделили палатку. Для жилья я ее сразу забраковал (под настилом пола стояла вода) – только для оказания экстренной помощи. Оборудовали в ней приемный пункт – все сделали так, как я помнил со времен военной кафедры. Стал разбираться с медикаментами. С перевязочными материалами все понятно, а медикаменты – я и не знал про такие! Конечно, сроки годности на исходе, зато какое разнообразие: антибиотики, сульфаниламиды, антивирусные, кардиологические препараты. Спирта, понятное дело, нет. В общем, достал из коробок аннотации и отложил, чтобы изучить на досуге.
Жить нашей команде я определил в «Уазике»: я – на верхних носилках, начальник аптеки – подо мной, водитель – впереди, а санитар изъявил желание оставаться в палатке (потому что храпит). Постелили мы на носилки матрасы, разобрали одеяла.
Пора приступать к работе. Я оформил журнал приема, представился комбату и замполиту, доложил, что БМП (батальонный медицинский пункт) готов к работе, и попутно выяснил, что в мои обязанности входит еще и снятие пробы с пищи, и подпись в этом. А первая проба – в 6 утра! Это же какая рань! Вопрос я решил просто: расписался в журнале на неделю вперед, а повару наказал, чтобы он говорил, что я был только что. Надо сказать, что еда всегда была очень приличная, да и с поваром мы подружились, и потом я не раз получал от него сухим пайком тушенку, масло, сало, соленые огурцы, то есть все необходимое для закуски.
В первый же день я прошел обходом по лагерю, наметил проблемные зоны. Первая – это туалет! Уже на следующий день съездил в госпиталь и привез мешок хлорки. С помощью санитара и так густо засыпали фекалии, глаза резало, и народ потом без острой нужды к туалету из-за запаха и близко не подходил. Зато в лагере ни одного случая кишечной инфекции не было, более чем за месяц нашего проживания в полевых условиях!
Как выяснилось, по сценарию учений мы должны были развернуть вспомогательный пункт связи где-то в десятке километров по соседству (запасной пункт). Там будет стоять пара кунгов связи с личным составом. Питание из общего котла – подвозом, а все остальное на месте (ну да хлорка еще осталась!), вода будет тоже привозной. В случае чего я примчусь на «УАЗике» немедленно. На этот случай приготовил выездной чемоданчик с самым необходимым, впрочем, он мне так ни разу и не понадобился!
И потянулись томительные дни, в общем-то, бесполезной для меня службы. В стационаре были больные – есть куда приложить свои знания, есть чему поучиться. А здесь. Утро, подъем, проба на кухне, завтрак, приём больных, обед, прием неотложки, самоподготовка, ужин, отбой. Кстати, больные появились уже на следующий день, но все «по мелочи» – банальные простуды, много фурункулов и прочих гнойничковых болячек. Впрочем, этому-то мы обучены! Однажды пришел на прием партизан с каким-то гнойным образованием, созревшим на крестце, я его аккуратно вскрыл. Дальше должны были последовать обработки, перевязки и прочее удовольствие плюс антибактериальная терапия, поэтому я решил отправить парня в госпиталь. Доложил комбату, что увожу больного, а на месте остается санитар, натасканный мной на неотложку! К машине стали подтягиваться ребята из офицерского состава и прочие «нуждающиеся». Просьба у всех одна - повидаться с домашними. Я скомандовал погрузку – комбат дал добро. Приехали в город – развез всех по адресам, договорились, что через три часа всех заберу, а сам рванул в госпиталь, где сдал больного. Потом отправил начальника аптеки в ближайшую аптеку за настойкой боярышника (замена коньяку – но, в разы дешевле), а сам поехал к жене на работу. Она обрадовалась несказанно, но видом моим была слегка обескуражена (шинель, галифе, пилотка, планшетка) и попросила, чтобы в следующий раз ехал сразу, же домой, а не светился в самом центре города! Моментально пролетели три часа, и мы с водителем снова поехали по адресам. Люди понимающие – ждут у подъездов с пакетами в руках. В лагерь!
Так потом и повелось, я выбирал больного на госпитализацию, грузил в машину – и в город. Больные тоже не возражали: а то им плохо – из госпиталя сразу домой. Я приезжал домой, мылся, перекусывал, прованивал всю квартиру портянками и ехал за коллегами. Когда возвращались в лагерь, докладывали о прибытии и о том, что «вон за тем бугорком будем мыть машину». С собой все захватывали, и выпить и закусить, да и в машине закусочный набор был всегда наготове. Что же еще делать молодым здоровым мужикам, которых оторвали от семей, работы и повседневных дел? Но всегда оставались в разумении т следили друг за другом, кто знает, вдруг проверка, или тревога – мы же «партизаны», и свое дело знали.
Так и шла служба: если у остальных ребят работа была – связь налаживать, в машинах копаться, то у меня, как мне казалось – полное безделье! Всей-то работы было – проверить палатку, разложить оборудование, инструменты, шины, чтобы все под рукой было, изучить аннотации на препараты, перечитать «неотложку». Осмотреть пару тройку недужных солдатиков, сделать перевязки, выдать таблетки. Отвезти больного в город. От безделья даже стал ходить на пробы утром, в обед и ужин. Теперь закуску можно было взять в любое время!
Однажды, где-то уже недели через две службы, поехали мы в очередной раз в город. Денег было немного – завезли начальника аптеки за боярышником. Он вышел из аптеки с недовольным лицом, но не с пустыми руками. «Мужики! Боярки в городе нет, и я взял салициловую кислоту. А что – там грамм салицилки, а остальное – голимый спирт. Осадим ее содой, и готово! И дозировать не надо – флакончик на кружку и вперед!» Поверили – специалист ведь! Приехали в лагерь и, как обычно, – за бугорок. Накрыли «стол» тушенка, домашняя снедь. Первые дозы честно осаживали содой, но потом: «Да зачем нам эта сода? И так покатит!» Покатило! Флакончик – в кружку, можно и чокнуться!
Засиделись допоздна, но водитель, который был, как всегда, трезв, потом доложил, что нас в лагере не хватились. Проснувшись, я почувствовал, что смерть моя где-то рядом! Кроме того, что была дикая жажда, тут еще и судороги в конечностях, и дикая головная боль, и сумасшедшая слабость с тошнотой, мокрые гимнастерка и матрац. Первая мысль: отравился. Начинаю вспоминать, что ел? Тушенка! Одна банка была подозрительно вздута. В сочетании с тем, что в глазах все плывет и двоится – ботулизм! Надо скорее собирать людей и мчаться в госпиталь, может, хоть кого-то спасут! Вдруг слышу: в дверь кто-то скребется – слабо, робко и неуверенно. Открываю – на улице вся вчерашняя компания в полном составе! Но вид – живые мертвецы! Зловеще сообщаю им: «Мы отравились ботулотоксином, спасти нас может только чудо!» И в это время взгляд падает на пузырек с надписью «Салициловая кислота». Все ясно – надо срочно наводнять обезвоженный организм и проводить форсированный диурез. А что может быть лучше пива? Отправились прямиком к комбату! Я объяснил ему, что вчера отравились некачественными домашними продуктами и для излечения необходима минеральная вода в больших количествах. Комбат все понял и только спросил: «Сколько?» Взяли мы у него деньги и рванули в ближайший поселок, где всегда было бочковое пиво. Набрали насколько позволяли деньги – даже в ведерко для мытья машины! Приехали в часть – и! Как же мы его пили это пиво! Так пьют лошади! С каждым глотком жизнь возвращалась, и мир становился ярче! Госпиталь не нужен! Хорош бы я был, если бы вывез туда почти весь офицерский состав с диагнозом «ботулизм»!
Доложили комбату, что лечение прошло успешно, больных и погибших нет! Пожелав нам пить поменьше, он отпустил нас с богом!
Наконец грянул и наш этап учений! С утра все бегали бегом, рычали машины, выдвигаясь на запасные точки, воздух был наполнен густым матом, а я наблюдал за всем этим из медпункта, но будучи тоже в полной боевой готовности. Все ждали проверки, но день закончился, а проверки так и не было. Утром на построении нам сообщили, что задачу мы выполнили на «отлично», и в связи с этим нас через день распускают по домам, а нашу гражданскую одежду привезут прямо в лагерь.
Надо ли говорить, что «дембельский» запас спиртного, как и неприкосновенный запас закуски, давно и надежно был спрятан в машине и находился под моим присмотром. Вечером за бугорком, уже не в машине, а у костра, веселилась «партизанская» вольница – сюда подходили все сослуживцы (каждый со своим, разумеется!). А что – мы имели право: учения прошли отлично, и никаких чрезвычайных происшествий за это время не было (о чем доложил на построении комбат и, конечно же, поблагодарил за службу). Мы отмечали свой успех и такую близкую уже свободу, ведь сборы уже были распущены приказом, а стало быть, по закону мы уже гражданские люди!
Сколько же было разговоров, воспоминаний, планов. В общем, утром мы проснулись на том же месте, у прогоревшего костра, прикрытые шинелями. По звуку услышали, что подошла машина, и рванули на плац. Сдавали мы только портупеи и планшеты – их выдавали под роспись. Но все остальное осталось у нас как премиальное имущество!
Те шинель и сапоги живы у меня до сих пор – они обосновались на даче в деревне.