Она на секунду замерла, глаза ее расширились, и она спустила курок. Он почувствовал легкий удар в груди, пошатнулся, но устоял, схватив себя за грудь левой рукой, по которой заструились бордовые струи. От выстрела в окнах вздрогнули стекла, вспышка выстрела на мгновение осветила потайные углы темной комнаты, камин с двумя статуэтками черных кошек, которых там раньше будто и не было, роскошную, позолоченную мебель в стиле барокко и две копии Рафаэля на дальней стене: «Сикстинская мадонна» и «Преображение».
Она ничего не сказала, опустила револьвер, повернулась и изящной, кошачьей походкой пошла прочь, скользя мимо пышных кресел словно тень. Он отнял от груди руку, взглянул на ее удаляющийся силуэт, с легким кряхтением приоткрыл рот и стал заваливаться назад. Желтые полуночные фонари с любопытством разглядывали через окна, как он упал на диван, запрокинув голову, и золотистая парча дивана стала покрываться масляным слоем крови. Через три минуты он уже был мертв.
Романтизм
Выстрел окутал комнату громом и размыл твое лицо, но в памяти моей оно будет жить вечно и неизменно, ты будешь стареть и хорошеть – дурнеть ты не можешь – но этот твой портрет останется во мне навсегда. Твои алые губы, бездонные, поглощающие глаза, изысканная грация в каждой манере и порхающая, легкомысленная походка.
У тебя теперь начнется новая жизнь, легкая и обеспеченная, а я хоть и умираю, но буду любить тебя вечно. Когда-нибудь мы обязательно встретимся, не можем не встретиться, а теперь иди, беги, звук выстрела слышала вся округа, а я тут как-нибудь тебя прикрою в дырявой своей жилетке, отвлеку их своей смертью. Сделаем вид, будто не знаем друг друга.
И у меня теперь тоже начнется новая жизнь, смерть еще не конец, не предел, я чувствую, мне предстоит еще много свершений, в раю или в аду, не имеет значения. Я убил себя тем, что узнал тебя. Я чувствую, что виноват сам, ты же, мое дитя, не могло меня убить. Отпускаю тебя с Богом.
Импрессионизм
Стройный лиловый дымок неторопливо поднимался из дула револьвера к белёсому потолку, извиваясь возле ее ухмыляющегося вишневого рта, вспышка выстрела все еще угасала зеленым фантомом на моей сетчатке. Звук выстрела заполнил темную комнату с отсветами уличных фонарей на дальней стене поверх дешевых копий Моне и Ренуара. В ее черных, сверкающих глазах читались насмешка и умиление – она знала этот конец с самого начала. Вся комната плавала в пестром, розово-сиреневом мареве. Первая капля сквозь прижатую к груди ладонь упала и в оглушительной тишине разбилась о мой начищенный ботинок. Она опустила револьвер и ресницы, все-таки ей было жаль меня.
Позади нее стояло сливочное кресло в стиле барокко, отделанное золотом и мерцавшее на изгибах желтыми искрами, создавая как бы огненное сияние вокруг ее пленительного стана, обтянутого черными кружевами платья, а я только что встал с такого же дивана и слышал как позади расправляются с легким шелестом складки атласной парчи… может быть присядем и обсудим все еще раз, моя любовь?
Натурализм
Запах пороха в смеси с ее духами ударил ему в нос, и он больше не мог дышать, ему было нечем делать это. Дым револьвера поднимался к потолку, красный ноготь соскользнул с курка, и она опустила руку. Ее темные глаза в дымчатой полутьме комнаты казались еще темнее и бездоннее, а длинные ресницы были словно накладные. Вокруг ее глаз собрались игривые морщинки, когда она ехидно улыбнулась влажными губами, и повернулась, чтобы уходить.
Густая, липкая кровь стекала по его руке и падала вниз, смешиваясь с пылью на его черных ботинках. Пуля, задев по касательной сердце, застряла в легком, и сейчас каждое движение грудных мышц и пресса доставляло ему нестерпимую, жгучую боль. Как всегда элегантный, ее силуэт таял в неверной тьме меж двух вычурных, позолоченных кресел. В глазах его помутилось, и он упал назад, на диван. В золотистом свете уличных фонарей атласная парча дивана начала покрываться темным, маслянистым слоем вязкой крови, вскоре частые капли посыпались на мраморный пол. Через час под брюками на ногах трупа появились сине-фиолетовые пятна.
Символизм
Сизый дымок тягостно воскресал из адского дула вороного револьвера. Дьявольская улыбка искривила ее огненные, мерцавшие в полутьме губы. Внутри у меня под кровеносным моим сердцем напоследок вспыхнуло пламя жизни, сжигая всего меня изнутри, чтобы вскоре утихнуть навеки. В свете уличных фонарей, вползавшем через незашторенные окна, ее рубиновые серьги блеснули для меня в последний раз. Я отнял от груди машинальную руку, бордово-черная в темноте жижа утекала меж моих пальцев, унося с собой меня и мечтая стать притоком Леты. Я чувствовал ее водопад на своем начищенном, траурном ботинке и смотрел на «Маки» Моне и «Женщину в черном» Ренуара, выступавшие из стены в лимонадной прогалине, прорубленной в сером тумане комнаты бесстыжим окном… Боже, как же хочется пить!
Она опустила руку с пистолетом, игриво повела бровью, повернулась и пошла прочь. О чем я думал, как позволил заманить себя в эту вычурную, роскошную, позолоченную могилу? Ее обтянутые платьем бедра играли, переливаясь из страсти в сумасшествие, из сумасшествия в страсть, из страсти в сумасшествие… звенящие шаги волной расходились по мраморному полу гроба. Это удаляется жизнь или приближается смерть?
Экспрессионизм
Потолок медленно опускался, придавливая дым револьвера и все, что было в комнате, к полу. Мускулистый гром выстрела сдавил мозолистыми ладонями мои уши, и в этой тишине ее губы пульсировали насмешливо-едкой улыбкой, которая растворяла и разъедала меня, уничтожая, превращая в ничто. Я уже не чувствовал груди – она сгорела, испарилась, и ноги больше не сообщались с головой, они, кажется, танцевали, и шея моталась в воздухе, как обрывок веревки улетающего в небо змея. Револьвер – это ширма, он тут ни при чем, она пронзила меня не пулей, а своим черным, прямым и ясным, как стрела, взглядом, ведьма.
Я судорожно глотал ртом воздух, прикрывая этим мое желание поцеловать ее. Она опустила револьвер и глаза, повернулась и пошла к двери. Это была иллюзия, даже ее бедра не могли вернуть меня к жизни. Горло, раскаленное адским пламенем неистовствовавшим на месте моей недавней груди, пересохло и превратилось в колючую пустыню, ни одного звука не могло в нем больше родиться. В призрачной, блистающей невесомости комнаты я умирал и все еще хотел ее… я умирал от того, что хотел ее. Ведьма.
Реализм
И грянул выстрел. Она посмотрела на меня с насмешкой, мы всё понимали без слов. Я открыл рот, чтобы что-нибудь сказать, но не мог. Она опустила револьвер и пошла прочь. Она была красива, изящна, и мне было не скучно умирать, глядя, как она уходит. Люблю смотреть, как ходят красивые женщины, это делает меня бодрым, живым и талантливым даже когда я при смерти. Надеюсь, там куда я попаду, ходит много красивых женщин, будь то рай или ад, мне все равно.
У меня закружилась голова, перед глазами все поплыло, и я упал на диван, ударился шеей, но боль от падения не заглушила боль и адское жжение в груди. Похоже, его не сможет заглушить ничто, кроме смерти. Я дышал как собака, зрение вновь прояснилось, большие часы с кукушкой над камином показывали без пяти двенадцать. Мне вдруг так захотелось увидеть и услышать кукушку, пусть даже механическую. Не уходи, моя любовь, давай послушаем ее вместе, на прощание. Кукушку я так и не услышал, ровно в двенадцать я был мертв.
Модернизм
конец самое лучшее начало дымок скажи своему револьверу чтобы не курил говорят это вредно твои маковые губы как я грезил о них когда первый раз тебя увидел на том аукционе в башне а потом мы лежали на пляже дома в ванной где мы только не лежали с тобой Пенелопа ом мани падме хум зачем я это сказал теперь я не смогу родиться в шести юдолях сансары комната переворачивается потолок теперь вместо тебя и вместо дальней стены а я лежу на мягком дорогом диване и я мертв пока мы говорили я хотел в туалет интересно меня найдут только в луже крови или она будет перемешана с мочой надеюсь по мне будут поминки а помнишь тебе понравилась моя детская фотография и я подарил ее тебе это было за ланчем в концертном зале впереди нас сидели смуглые сицилийцы в черных пиджаках а позади какая-то шумливая толстая американская харя вообще я всегда мечтал умереть падая со скалы как в кино но так тоже не плохо ведь это ты убила меня да говорил мне папа остерегайся женщин особенно горничных кровь я слышу как она капает интересно у меня сейчас есть ноги или их отсутствие объективная реальность данная мне в ощущениях ах как же все горит ну зачем же ты нажала зачем какая ты неопытная зачем нам это преждевременное пулеизвержение никакого удовольствия
Постмодернизм
Вот, кажется, я и умер… еще не совсем, но уже почти. Сегодня суббота? Хороший день, чтобы умереть. Почему-то всегда думал, что умру в субботу… или это мне сейчас просто так кажется? Как же ты обворожительна! О, ты просто прелестна, твое тело, твой аромат! Нужно запомнить тебя, неизвестно как там у них на том свете с порнухой и красивыми женщинами. Уже уходишь? Ну что ж, иди, жаль я не могу попрощаться. И зачем ты меня вообще убила, дура? Ну скажи хоть что-нибудь или так и уйдешь молча? Вот, теперь потолок вместо тебя – намного лучше.
А есть ли вообще смерть? Сейчас узнаем, думаю, через пару минут. И мне же сейчас, возможно, предстоит встреча с Богом. Как я выгляжу? Как я выгляжу, Пени? Тебя уже нет… «Как няшка», – с обычной своей вульгарностью сказала бы ты. Ну и ладно, я знаю наперед все твои слова, и жесты, и мысли – ты мне не нужна… ты и так моя и всегда будешь моей. Ведьма. Чтоб ты провалилась… в ад… увидимся там… моя любовь.
Иллюстрация
Antoine Blanchard "Сomedie"