Первая часть марлезонского балета:
Чемпионская однофамилица
С этим самым Мизинцем даже в гостях у однофамилицы будущего чемпиона шахматного мира по обеим версиям удосужились оказаться. Цветы, шампанское и... ее мамаша с ушками-на-макушками за дверью. Однофамильная девушка поинтересовалась, откуда я раздобыл ее фамильные данные? Уже к этому времени понял я, что мне с нею ничего не высвечивается и не высватывается. Заодно и ееная мамаша объявилась в дверях; с псевдоприятелем моим на сей счет была договоренность, под которую он, собственно, и взят был мною, и протестовал он против не пункта обязательств выкручивания, только что я кивну на него, но цветочно-шампанских аксессуаров, полагая несправедливым идти «сватовать» кота в мешке со столь несоразмерными затратами; сам он предпочитал на женщин идти с голыми руками - паки браконьер на медведя!) - я небрежно кивнул в сторону приятеля, дескать, его рук... «Усвоил...» - выдохнул он и... И - все: шампанское допили, цветы увяли, память о себе смыли... Довелось, впрочем, дочку еще раз встретить и в том же составе, сиречь, с мамашей - случайно, правда, что не помешало им почти сравнять счеты с нами в Третьей части марлезонского балета. Но допрежь была -
Вторая часть марлезонского балета
...В которой Мизинчик со своей стороны проявил незавидную активноcть через старшую коллегу свою Благодетельницу, давно доставаемую им просьбою «познакомить его с какою-нибудь балалайкой» - (в просторечии: чтобы она была -
«She was fit as a fiddle», -
как застряло у него в голове с самых школьных времен; некуда кавычки проставлять, и имел в виду Мизинец не одноименный струнный инструмент, а молодку, пожалуй, даже невесту, но на которой как бы необязательно жениться) - в этот августовский день, как в водевиле, было ему оказано благодеяние в качестве искомой кандидатши, ее неизменной подруги и самой Благодетельницы, которая и «сватала» его (или ему:
Шишков, прости,
не знаю, как перевести)...
Обстоятельства усложнились тем преложным фактом, что именно этот августовский вечер я намеревался провести в компании двух подруг, одну из которых я знал едва-едва, а другую - не знал вовсе! Что за девицы? Объясняю подробнее в качестве -
Развернутой экспозиции
второй части марлезонского балета
Краткая история знакомства такова: шел я, как всегда пешком на службу до назначения места. Пешком, пешком, всегда пешком -
чрез снег, и ветер,
и звёзд ночной полёт
сквозь строй мое сердце
в тревожную даль зовёт!
Чем хуже, тем лучше! Глазами, как водится, шершеляфамил и доляфамился до -
Кто стучится в сердце мне,
С красной сумкой при ремне? -
девицы с яркой сумкой через плечо, почти тут же и вшедшей в малозаметную архивную дверь неподалече от санько-горбунковского и бибишкина домов прежней ихней и моей свойской жизни. Я сделал для себя выводы и в тот же день, выскочив из философской обители заблаговременно, дабы пешком-пешком, всегда пешком, доспеть к архилаборатории к самому ее прикрытию, опасаясь толпы выходящих - вдруг слишком много ихней сестры наберется? «А тогда на спартаковскую сумку сориентирнусь» - догадал я. Помаявшись пару-тройку маленьких минут, дождался и ее выхода с подругой, успешно отличив одну от другой, даже и без сумки. К лучшему! Зацепка. Сработало! Автопилот надоумил, что Боливар этих двоих зараз, ну, никак... Потому элементарно проследовал за ними, особенно и не стараясь быть незаметным, пока не расстанутся. Расчет сказался быть точным и через пару проулков-закоулков у Парапета незабвенного они расцеловались, прощаясь. Я и приспел по-пострелецки, выдав зараз, за сумку, за поцелуй, за все сразу. Пришепился до ближайшей - двадцать шестой станции метро и, щедро наобещав -
пару-тройку коробов
был каков я есмь таков! -
оказаться с другом (летчик! товарищ! грузин!!) - дескать, пусть подругу прихватизирует -
так, значит, завтра
на том же месте,
в тот же час -
Та расколебалась, почище и почаще фуковского маятника. Тогда я предложил на обмен вечернюю прогулку по бульвару поблизости парашютной вышки - ее отовсюду видать, найдемся, небось не в ГУМе при фонтане! Стоит ли упоминать, что именно незадачливый Мизинцев был снят мною на дружественную роль. Но продолжаю экспозировать --
Вторую часть марлезонского балета
Сложности пошли косяком с самого попервоначала.
- Куриная голова! - шипел он, - на завтра нам Благодетельница смотрины назначила! Не забудь паспорт взять!
Я молчал. Что говорить, когда мысли его заусенивались одна за другую, будучи столь же корявы, сколь и недотесаны.
- Это хорошо, что ты расшевелился и меня не забыл, но как нам не разорваться?
Я молчал.
- Еще неизвестно, что за крокодилы! - это он на чемпионскую однофамилицу скатывал попреки, - перенеси, пока не поздно!
Тут, ясное дело, не отмолчишься. А то он такого отмочит - вовек не расхлебать.
- Пузьно, пане! нет, так нет, я без тебя пойду. Это - твоя невеста крокодил в мешке, вроде Дзюборы, верно, а своих я уже видел. Правда, жмутся, без гарантий, но хоть луковица в руке. Сам обойдусь...
Он перепугался.
И напоминание о выбракованной Дзюборе подействовало...
- Нет, одному на двоих идти нельзя. И не пущу я тебя, не смотри так! Давай экспромтом (этому словцу и всему, что прячется за ним, я его выучил; способный, гад!) Будем вдвоем на двух фронтах сразу. Невестина ведь подруга тебе назначена!
Час от часу не легче!..
- Завтра. Я к Благодетельнице подойду, подхвачу ее с этими и - к вышке. А ты найди своих и - туда же! только, нет, постой, как же вместе всех? Нельзя! Вместе с нами девять человек получится! Запутаемся! И они - несовместимы вместе... - он с капустным хрустом почесал затылок.
Надо отучить его от этих манер. Еще при них сморкаться в кулак начнет!
- Конечно, девять слишком! Если в ресторан, так не поднимем!
- Мастер, кто тебя про ресторан... доумливает! Самих бы кто свел, - затянул он старую песню. - По миру пустишь!..
На том и порешили.
День завтрашний был неявочен, до вечера далеко, разберусь.
Напрасно надеялся. День пролетел в один миг. И вечер не замедлил о себе знать дать. Казалось, весь город вышел спасаться от жара полдневного Дагестана. Каково вырыскивать красоток в этом котле. Впрочем, есть и плюсы - женские половины не заметят друг друга. Даже если в полном сборе окажутся и на одной площадке -
Второй части марлезонского балета
Мизинца с Благодетельницей и невестами в количестве двух я заметил издалека. Невесты сцепились руками, изображая фигуры «не-разлей-вода» и/или - «живой не дамся»! Благодетельница с апломбом инструктировала их, а Мизинчик плелся чуть позади с понурым видом. Я взбодрился - «мои» никак не хуже, а, пожалуй, даже и получше будут... если будут. Да - меня не забудут! Пока их нет, и я весь извертелся в поисках. Но надо бы и Мизинца выручить из женского плена. Потому решился подойти к ним. Входная реплика:
- А вот и я! Тысяча извинений - задержался на маневрах! Целую ручки, Светлана Михална! Внешность - вежливость королев! Надеюсь, вы не скучали, и мой юный друг... - но, осекшись на его встречном волчьем взгляде, почел перебазироваться на заневестившихся подруг. - О! - о! - о!
Заледенелое молчание... Благодетельница пыталась выправить хорошую мину:
- А это... - при плохой игре. - Это...
Я взялся за бразды:
- Это - я! Рекомендуюсь друг моего друга - Факир!
Ледяные улыбки. Я поклонился и отвел Мизинца в сторону.
- Ты чего?
Он задохнулся от возмущения. Полился поток бессвязных слов, середь которых пробивались: «видишь!» - «чего - они!» - «надо бежать!» - и, наконец - «где - они?»
- Кто?
- Твои!
- Не знаю. Ищу!
- Ищи-свищи!
- Свои свищи ищи!
- Какие свищи?
- Те, что у тебя протекают со свистом!
Наши препирательства так и кончились - побегом. Не в том небанальном смысле, что преследовал меня всю жизнь, но - позорным, подколесинским, старым английским способом - не прощаясь, не объясняясь, растворяясь и стушевываясь. Не вернулись и - все! Без вести пропали. Как из боя. Считайте коммунистами. Пусть Мизинец назавтра сам объясняется со своею Благодетельницей. Было и другое обстоятельство без названия - на соседней скамейке чинно восседали, нет, не девки-архивистки, но, не поверите, мамаша и дочка - однофамилицы чемпионские из Первобалетной части Марлезона. Каково? Что мамаша, что дочка, надобно сказать, заметили нас в einen Moment. Мать отыгралась вполне. «Вот они, твои знакомцы! Слушайся мать, она тебе добра желает!» Дочь была убита. Что тут можно возразить? И - нужны ли какие возражения? Все говорило за себя, и говорило не в нашу пользу! Неудивительно: мы, взрослые люди, вели себя чрезвычайно вызывающе: что Мизинец хриплым голосом выкрикивающий неподобающие чинному бульвару слова, что я - несуразною мимикой-жестом... Все это я понял позже, спустив времена и энтузиазмы... Но тогда вовсе не явление однофамилиц сказалось причиною нашего исчезновения, хоть и возвернуло нас к действующим лицам Первой части. Следствие марлезонской причины в том, что началось то, что еще не началось, а именно, Третья -
Заключительная часть
марлезонского балета
Самая же причина была романтичнее: я, наконец, выглядел на соседней аллее двух девиц из архива, с одной из которых давно, то есть недобитых два дня, а с другой - недавно (дня полтора) искал случая встретиться после того, как незапно взаимно разминулись без координатных обменов и обязательств - первое сближает меня с Бурминым, второе, наоборот - с дон Гуаном, если придерживаться пушкинской стези... Архивистки, как оказалось, заметили меня раньше и некоторое время наблюдали, сделав скороспелые выводы, недалекие от истины, которая тоже работала не в нашу пользу. Так и случилось. Они быстро поднялись и устремились прочь. Мы - вдогон. Они нашли свободную скамейку. Мы, подоспев, уселись рядом с обеих сторон. Подруги сделали удивленный вид. Я решил, что начался мой час:
- Между двух женихов сидите, загадывайте желание!
- Какое еще желание?
Мизинец закашлялся, явно предупреждая меня от обязывающей опрометчивости. Но я уже выплюнул узду и меня понесло:
- Любое!
- А вы сможете?
Наши с Мизинцем физии изобразили противоположные эмоции... Подруги, внимательно оглядев нас, зашептались. Потом «моя», то есть та, которую я приглашал, не удосужившись даже вызнать, на какое имя она отзывается, и, не особенно скрывая за равнодушием нахальства, сказала:
- Можем посидеть где-нибудь... - тут она с некоторым опозданием церемонно обратилась к столь же безымянной подруге: - Ты как на это смотришь?
Та как бы нехотя пробормотала:
- Можно...
Мизинец сидел окаменевшим чучелом. Я за их спинами адресовался к нему:
- Что скажешь, мой верный друг?
Он молчал. Только губы выводили неслышное шевеление.
- Извините, я на минутку! - и вторично за день отвел его в сторону. - Говори, что скажешь?
- Опасно! Нутром чую - опасно! Динамо провернут, видишь, как они...
- Пробьемся как-нибудь.
- У тебя все «как-нибудь»...
- Ну ты предлагай, только определенное что-нибудь.
- «Что-нибудь»... «как-нибудь»... Давай в гости пойдем!
- К ним?
- Ну не ко мне же! Пойдем - это программа максимум!
- А - минимум?
- Эй, кавалеры, вы скоро там? - позвали нас подруги. - Аппетит пропадает!
- Сейчас, - отозвались мы нестройным хором, - сейчас...
- Что минимум? Решай!
- Минимум - в ресторан, но не так сразу, а... давай жребий бросим!
Эта идея мне сразу понравилась - переложить сомнения и неудачи на случай.
- Только в гости сам приглашай! Твоя очередь хоть что-то реальное предпринять...
- Эх ты, - укорил он меня. - Даже этого не можешь!
Я проглотил. Потом рассчитаемся. Вернулись к ним. Мизинец принял быка за рога:
- Мы тут...
- Там... - вмешался я, и, разряжая обстановку, кивнул в сторону, где мы вели переговоры в низах.
- Не перебивай! Мы там, посовещавшись кое с кем, решили принять приглашение и... - он набрал в грудь воздуху, а в голос апломба, и после веской паузы продолжил, - и пойти к вам в гости!
Сказать, что они онемели, значит промолчать! С минуту они приходили в себя.
- Вы что - вообще?! - к ним вернулся дар речи; может, и к худшему... действительно! - Думайте, прежде чем говорить!
- Подождите, вы нас не так поняли... мы берем последний тайм-аут! - я попытался выправить положение, хотя крен был критический. - Иди сюда, друг сердечный!
Он поплелся за мной.
- Что скажешь?
- Жребий, - нерешительно промямлил он. - Как договорились... И - добавил: - Хотя бы не выпал!.. Р-р-решка! решка - не идем...
- Орел - идем! - твердо сказал я.
И - пропеллером так завинтил монету ввысь, что после долго искали ее в темноте. Я зажег спичку.
- Есть!
Мы замерли.
- Есть! Решка! - торжествующе выкрикнул он.
- Решка, - удрученным шепотом подтвердил я и покосился на скамейку, где сидели они.
Скамейка было пуста!
* * *