Между двумя кирпичными пятиэтажками, в которых пахнет щами неторопливый и основательный провинциальный быт, лежит нейтральная полоса детских развлечений и шалостей. Не двор в понимании послевоенных лет, а просто сквозное пространство с облупленной песочницей, парой лавочек, редкой блеклой травой и чахлыми прутиками, оставшимися от прошлого субботника, когда всех выгоняли на улицу «озеленять». С одной стороны эта полоса отделена от дома асфальтовой дорожкой, а с другой штакетником, пытающимся предохранять личные посадки жильцов первых этажей другого дома от попадания мяча и детской беготни.
Сюда, к песочнице и на асфальтовую полосу мы летом выходим гулять. Ребятня поменьше остается у сухого песка, тщетно пытаясь вылепить из него куличики, ну а те, кто постарше, кучкуются для других игр: в «банку», в штендер, в ножички, в войну. Бывает и футбол, но это если на улицу выходят Славик или Толя – у них есть мячи. У Славы футбольный, но резиновый, а у Толика кожаный, но волейбольный. В волейбол мы играть не умеем и почему-то не хотим научиться, но используем мяч для футбола. Вместо ворот служат те самые лавочки по двум сторонам от песочницы, и мы гоняем, не обращая внимания на то, что песочница не слишком-то вписывается в необходимую атрибутику футбольного поля. Игра проходит азартно, а сила ударов 12-13 летних пацанов еще недостаточна для того, чтобы волейбольный мяч порвался. Правда, иногда его камера все же не выдерживала, но рядом в гаражах взрослые дядьки возятся со своими «Уралами» и «Юпитерами», и у них всегда можно дырку «завулканизировать». Это слово мы выучили наизусть и произносим его с важностью. Мужики заклеивают нам камеру без всяких капризов и ругани: надо значит надо. И игра продолжается.
В банку играть тоже интересно: на асфальте чертятся полосы, и с каждой из них надо палкой сбить настоящую консервную банку, которая стоит на обломке кирпича. Полосы на разном удалении от банки, и за попадание с каждой начисляются свои очки. Вроде и просто, а поди-ка попади. Правда, и кидать нужно по-разному: с ноги, с плеча, с размаху…
Когда приходят ребята из того дома, что стоит к нашей площадке спиной, мы играем в войну. Сперва с самодельными пистолетами (отцы выстругивали их из дерева, а некоторые мы отливали из свинца, выплавленного из брошенных автомобильных аккумуляторов). Потом в дело постепенно вошли дюралевые трубки, из которых по противнику нужно было плевать пластилиновыми шариками. Пробовали рогатки, но они не прижились – пара-тройка серьезных синяков и ссадин показались чрезмерными увечьями для веселой беготни. С тех пор появляться в игре с рогаткой стало нельзя. Не принимали в компанию. А трубки с пластилином – я и сейчас из такой в мишень попаду метров за двадцать. Навык привился навсегда.
Ребячий день того времени насыщен событиями. Чтобы обрести хорошую трубку для плевания, ее надо спилить с телевизионной антенны на крыше. За трубками лезут самые отчаянные. Потом либо дарят друзьям, либо выменивают на что-то полезное – на «покупной» пистолет с резинкой, стреляющий пробочками, на солдатика, на красивый подшипник, на пакет с карбидом для «вулкана». Владелец карбида весь день наслаждается вниманием и почтением остальных пацанов: он выбирает место, где будет «вулкан». Обсуждаются и предлагаются десятки вариантов, но наконец выбирается лучший. В земле делается ямка. В нее помещают карбид, заливают его водой и накрывают пустой консервной банкой с дыркой в донышке. Через минуту уже можно поджигать. К дырке подносится зажженная спичка, и вверх устремляется фонтанчик огня. Красота!
Потом мы бежим «лить пистолеты». Свинцовые решеточки из старых аккумуляторов собраны в достаточном количестве, и уже можно приступать. Снова консервная банка – в нее кидается свинец, и все это помещается на маленький костер. В земле тщательно оттискивается самый красивый из «вырезных» пистолетов. Расплавленный свинец аккуратно выливается в форму. Остыл! Готово. Осталось покрасить – краску добываем в тех же гаражах. Там в выброшенных банках ее достаточно валяется. Находим не засохшую, красим… Все!
Приходит вечер. Мы сидим на лавочках, или стоим около них и разговариваем. Про кино, про дружбу, про подлость и предательство, про новый мотоцикл у дяди Валеры. Про планы на завтра. Но вот из-за угла дома появляется Митяй. Дневная усталость забыта! Начинается аттракцион, цирк, клоунада! Ура, вперед!
Митяй – это долговязый парень с вечно рваными штанами, нечесаными волосами и в наглухо застегнутой до горла байковой рубашке. Ему лет 25, и он «психованный». Нам он всегда улыбается, и наши просьбы с удовольствием выполняет. «Митяй, спой песню! – и он поет то «Мурку», то «По диким степям Забайкалья», то что-то еще такое же забубенное. «Митяй, забей гол! – и он раз десять не попадает по мячику под наш гомерический хохот. «Митяй, принеси тряпку! – и он бесстрашно стаскивает с веревки неподалеку чужую сохнущую наволочку. «Атас!!» Мы уносимся за угол дома и смотрим, как багровая от возмущения тетка вырывает у Митяя свое добро и влепляет ему пару затрещин. Митяй испуган, растерян и плачет. Тетка победно уносит наволочку, а мы возвращаемся. «Ну что ж ты, Митяй! Ты бы убежал что ли. Чего плачешь-то, нюня».
Все жители домов вокруг знали Митяя, и когда он делал что-то по нашему наущению, его не сильно наказывали – что толку? Что взять с «недоделанного». Когда темнело, во двор выходила мать Митяя и уводила сына, а он невнятно гудел: «Мам, ну я еще с ребятами…» «Пойдем, дебил, - категорично командовала она, и Митяй покорно плелся за ней следом.
… С тех пор прошло уже больше 40 лет. Я давно не был в том городе, давно растерял своих дворовых друзей, давно забыл многое из детства. Остались только самые яркие воспоминания, и одно из них – мой жгучий, почти невыносимый стыд за себя, прыгавшего вокруг Митяя и вместе со всеми кричавшего: «Принеси тряпку, Митяй!» Этот стыд сам собой нагнал меня спустя лет десять после того, как я уехал с родителями в Москву.
И ничего уже не поправить.
