теряется в неведомых мирах,
над Римом вьётся темень беспросветная,
с полуночи до четырёх утра.
В такую ночь,
глаза продрав, Гораций
воскликнул бы:
«Довольно панихид
и мрачности!
Так хочется ебаться,
и сочинять фривольные стихи!»
В такую ночь казённые гекзаметры
издохнут под ямбическим кайлом.
Чего же в нерешительности замер ты,
как будто принял в зад железный лом?
Предательства, когда-то совершённые,
отпустит, может, на часок-другой
нимфетка крупнозадая,
со стонами
прильнув к тебе безмозглой головой.
И высосав до капли твой рассудок
через восставшую под белой тогой плоть,
начнёт сластолюбивая паскуда
чушь несусветную и глупости пороть.
Но поперхнётся девонька конфетная
хореем, прорастающим сквозь грим.
…Над Третьим Римом — темень беспросветная,
а ты чихать хотел на этот Рим.
