Глава первая.
Кабинет шефа выглядел мрачно. Серые стены, давно не видевшие ремонта. Грязные, заляпанные птичьим помётом, окна. Пыльные шторы на них из некогда бывшего шелком, а теперь ставшего обыкновенной тряпкой, серо-буро-малинового вылинявшего на солнце материала. Рассохшийся паркет отзывался на каждый шаг воплем несчастного животного. Причем - в стадии набрасывания на шею последнего удавки. Конечно же (как без этого?), завершал картину сейф - венец социалистического офисного творчества. Металлический шедевр был таких устрашающих размеров!.. Значимость с виду громадного стола с непременным атрибутом – зеленым сукном в обрамлении истертого дуба, с пузатыми ножками в растопырку, с доисторической чернильницей и перьевой ручкой, а также черным телефонным аппаратом времен первой Мировой войны, теряла всякий смысл рядом с серым монстром.
В нашей конторе все боятся именно этого уродища. Ходили слухи, что в сейфе у Храмова хранятся не только важные документы, но и скелеты, съеденных им заживо сотрудников. Ведь как бывало: сидит себе сотрудник на рабочем месте, трудится на благо родной организации, перекладывает бумажки с одного края стола на другой, болтает по телефону целый день, играет в «морской бой» с соседом или раскладывает на компьютере пасьянс. И вдруг: бах! Местный звонок от шефа: «Зайдите!» И тон такой резкий, неприятный. У нас обычно в таких случаях народ прощаться начинает. Представляете, наверно. Это как в фильмах про то, как солдата на фронт провожают: бабы плачут, мужики стоят серьезные и сурово молчат. Детишек, снующих под ногами, только не хватает, но их очень даже неплохо заменяет местный кот: он как-то особо чувствителен к таким ситуациям, выть начинает. Да так громко и душераздирающе воет, что уходящий к шефу, сразу с собой сумку собирает со всеми дорогими сердцу реликвиями: фотографиями любимых, родных и близких, которыми у всех заставлены столы и завешаны стены; кружками и чашками, подаренными друг другу на праздники. Женщины выгребают из недр ящиков письменных столов горы косметики и всякого ненужного хлама. Некоторые, идущие на «ковер», прихватывают милые сердцу дыроколы и степплеры, с которыми они сроднились за время роботы; а один товарищ умудрился умыкнуть с собой три пачки бумаги. И все отчего, спросите? А очень просто. После посещения кабинета Храмова еще ни один сотрудник не возвращался назад. Вот и не верь разговорам о скелетах…
Я уже минут пятнадцать сидела напротив шефа посредине комнаты на жёстком металлическом стуле метрах в трех от знаменитого ящика, стараясь не смотреть в сторону металлоконструкции. Шеф был занят чрезвычайно интересным делом, перелистывая странички моего досье. А мне нестерпимо хотелось заглянуть за его спину - в голове прочно обустроилась мысль о плесени на плинтусах в углу. Я даже вытянула шею и привстала со стула.
- Сидеть! – рявкнул шеф. У меня от неожиданного окрика выпала сумка из рук, и все её содержимое покатилось по полу.
Я с ужасом смотрела, как губная помада стукнулась о ботинок Храмова. Он ловко нагнулся, поднял её, включил лампу, поднес тюбик к свету и громко прочитал:
- «Эсте лаудер». Хм… – шеф с интересом уставился на меня и вдруг изрёк фразу, которую я никак не ожидала от него услышать. – Это одна шестнадцатая вашего заработка. Ведь так?
Вот это новость! Храмов знаком с нехитрым набором женских сумок, да еще разбирается в ценах на косметическую продукцию. Может, он еще и мужчина, а не просто начальник? Кто бы мог подумать! Я тоже с не меньшим интересом уставилась на шефа. Но отвечать повременила, решив посмотреть, как будут развиваться события дальше. Шеф и вправду оказался похож на среднестатистического мужчину. Раньше-то я его только из зала видела, когда он собрания проводил. Поэтому особо не разглядывала, там я обычно слушала музыку через наушники или подрёмывала. А сейчас мне было совершенно нечего делать, рабочий день все равно еще не закончился, почему и не посмотреть на вполне приятного представителя противоположного пола. Пусть и сердитого, но вполне похожего на образец героев бульварных романов. Вот только обстановка не соответствовала его внешности. А внешность, скажу вам, стоила того, чтобы ее описать. Шефу по моим приблизительным оценкам было лет сорок пять-сорок восемь, он был подтянут, довольно строен, широк в плечах, чувствовалось посещение спортзала, в крайнем случае, регулярных утренних физзарядок. Крупный нос Храмова поражал своим изяществом, без горбинок, почти классический. Голову шефа украшала пышная, слегка седеющая шевелюра, нетрадиционно уложенная на левую сторону с ровным пробором, а вот волевой подбородок выпирал несколько дальше, чем следовало, но это не портило облик моего начальника в целом. Портили глаза. Они напоминали электродрель в рабочем состоянии. Храмов, не мигая, с укором смотрел мне в глаза. И буравил, буравил взглядом. Он ждал ответ. Всем своим видом он показывал, что от этого ответа что-то зависит. Я почему-то начала оглядываться по сторонам в поисках яркой лампы для пыток, и невольно натолкнулась взглядом на сейф. Но не виновата же я, в самом деле, что легенды – дело очень серьезное и сильно влияющее на восприимчивую психику. А моя психика, о-го-го какая восприимчивая, да с фантазиями частенько перебор случается. Только повод дай – сразу такого напридумывается. Вот и в этом конкретном случае подсознание вывалило на передний план дергающийся в конвульсиях секелетик последнего из сотрудников, ушедшего на этот самый ковер из хрустящего паркета, и я непроизвольно поёжилась.
- Ну? – прорычал вновь Храмов. – Не слышу ответ.
- Одна двадцатая. – Я скромно потупила глаза. О! Это я умею – долгие годы тренировок. – На распродаже покупала, да еще скидочный талон имею, потому помада и досталась так дешево. Там до 31-го числа скидки. Сказать, где покупала?
Выпалила скороговоркой и сильно удивилась - не ожидала от себя такой наглости. И вообще – меня увольнять собираются, а я тайны выдаю запросто так. Нет. Накось, выкуси, господин Храмов, не скажу даже под пытками адрес любимого магазина.
- Я, смотрю, вы в средствах не стеснены. – Храмов начал издалека, снова принявшись мусолить страницы моего инвентаризационного дела почему-то под номером 333. Я даже мысленно перекрестилась – хорошо хоть не 666. – Мужа нет, ребеночек на руках несовершеннолетний.
При этих его словах меня разобрал смех. Я представила свою Катьку, а она, между прочим, метр восемьдесят в свои неполные пятнадцать лет, завернутую в пеленки и сосущую мою грудь. Картинка была до того явственной, что я почувствовала, как прибывает молоко в левой груди. Сразу стало жарко, вспомнился молокоотсос, которым пришлось пользоваться, когда Катька отказалась от родного, материнского вскармливания, полюбив до одури сухие молочные смеси. Пришлось достать веер, который я всегда ношу с собой, и произвести несколько изящных взмахов для прихода в норму.
- Я понимаю, что по Законодательству уволить мать-одиночку не могу, но обстоятельства превыше меня. У нас намечается сокращение. И в первую очередь будет сокращена ваша должность. Поэтому я предлагаю вам написать заявление по собственному желанию. До того, как начнется сокращение.
- Еще чего?! – До меня моментально дошло, что я имею неоспоримые преимущества перед другими сотрудниками. Что я стану первым человеком, вернувшимся оттуда, откуда пока, во всяком случае, до меня никто не возвращался.
Эта мысль грела сердце, радовала перспективами внимания со стороны одного холостого мужчины из соседнего отдела, который мне давно нравился, но я не знала, как к нему подкатить. Теперь представлялась небывалая возможность. Ведь я стану героем, а на героев обязательно обращают внимание. Преисполненная радужных надежд, я весомо добавила оторопевшему шефу:
- Я не собираюсь увольняться. Меня вполне устраивает моя работа, заработок правда не совсем устраивает, но потерплю. Так и быть. До сокращения. А иначе меня на Бирже труда не зарегистрируют.
Театрально разведенные руки в стороны ладонями к оппоненту, как учили на тренинге по межличностным взаимоотношениям, на который я как-то случайно попала по дурной наследственности к любопытству, закрепили нужный эффект.
- Значит, отказываетесь? – Шеф набычился, его шея вмиг покраснела от натуги, а лицо местами даже синим стало.
- Ага. – Простодушно ответила я и поднялась со стула, заставив паркет «мяукнуть», а потом невинно добавила. – Могу идти?
Храмов оторопело смотрел на меня, не в силах что-либо сказать. Видимо и он впервые столкнулся с подобной ситуацией, и с непривычки не мог найти нужные аргументы для дальнейшей беседы.
А я расхрабрилась до такой степени, что подошла к его столу и забрала помаду. При этом мне удалось-таки заглянуть за спину шефа. Никакой грибковой живности на плинтусах я не заметила. И это меня очень огорчило. В подавленно-веселом состоянии я покидала кабинет Храмова, продолжавшего молчаливо рассматривать теперь уже жирное пятно на зеленом сукне своего дубового стола, где только что лежала моя помада.
Эх, гулять – так гулять, решила я, и на прощанье вульгарно вильнула бедрами, чувствуя спиной буравчики шефа, а затем шумно хлопнула дверью. Занавес!
Второе отделение спектакля было ошеломляющим. Когда я вернулась в отдел, немая сцена затянулась минут на тридцать. Я успела растолкать по ящикам письменного стола весь свой нехитрый скарб, выпить кофе, сходить в туалет, потом покурить, еще раз выпить кофе, но уже с прикупленными в буфете сливками, куда я завернула по пути. Причем делала все процедуры нарочито медленно, а сотрудники все продолжали молчаливо взирать на меня, как на приведение из одноименного фильма с моими любимыми актерами Деми Мур и Патриком Свэйзи.
Первой не выдержала Мила:
- И как там? – тихо спросила она.
- Сейф действительно жуткий, но скелетов не увидела. – Лаконично ответила я и уткнулась в компьютер, демонстративно показывая, что работа для меня – превыше всего.
Тут коллеги загалдели нестройным птичьим разноголосьем, стали выдвигать версии случившегося - одна умнее другой. Я слушала и только посмеивалась про себя. А на душе было что-то грустно и тревожно.
Кошки не просто царапали её, унылую мою душеньку, они драли в кровь, и этот горячий глинтвейн с повышенным гемоглобином и перенасыщенный эритроцитами бурным потоком разливался по венам, кипел и яростно негодовал. Ведь Храмов не оставит надежды уволить меня. Раз решил сократить мою должность – сократит, найдёт поводы. Надо срочно продумать тактику поведения и предугадать начальственные ходы. В наше время устроиться на работу – проблема. Я за свою особенно и не держусь, но уж пусть хоть эта будет, а то дома я со скуки помру.
А шеф-то быстро смекнул, что живу не по средствам, добываемым трудом в нашей загнивающей конторе. Наверно, выдумал любовника богатого, наследство какое-нибудь нарисовал в воображении. Эх, где бы действительно нарыть скоропостижно скончавшегося богатого родственника с наследством или, в крайнем случае, здравствующего любовника?.. Так надоело вкалывать. Хочется пожить только для себя, не прилагая к этому никаких усилий. Знал бы Храмов, как тяжело сидеть ночи напролет над текстами, переводя на родной язык примитивно-дурацкие иноземные любовные истории. Я про эту свою подработку в конторе не распространяюсь – завистников много. Кроме Катьки, да единственной закадычной подружки Риты, никто про мою вторую жизнь ничего не знает. Издательство платит не очень много за переводы, зато регулярно. На безбедное существование, конечно, маловато, но на «Эсте Лаудер» вполне хватает. И Катька у меня не ходит оборванкой. И я стараюсь марку держать, одеваясь и обуваясь не в самых паршивых магазинах.
Так и не удовлетворив любопытство беснующихся от неизвестности коллег, я стала строить баррикады из планов борьбы с моим явно надвигающимся увольнением, а заодно прорабатывать отступы, так как знала, что, задуманное шефом, рано или поздно воплотится в жизнь. Причем, в мою жизнь, а это - немаловажно.
