Испания… Солнечная страна, прославленная корридой – боем с быками, своими страстными танцами, наиболее известным из которых является фламенко, потрясающими винами, в частности херес, риоха, а также качественными продуктами.
Но меня влекло сюда по несколько иной причине. Боль… Нестерпимая, неутихающая вот уже несколько лет, она тревожила сердце денно и нощно. Молить о пощаде было бесполезно, да я и думать не смела о подобной роскоши. Возможно потому, что находила утешение в стенаниях, слезах, которые заливали мою горечь подобно алкоголю, помогая забыться.
23 июля. Прошел уже год со дня смерти моего возлюбленного, а губы лишь неделю назад перестали упорно шептать во сне его имя. Ночью, задыхаясь от рыданий, я звала, бежала, стремясь догнать его ускользающую тень. Лицо Паши всегда стоит у меня перед глазами подобно светлому видению, которое я не в силах отпустить.
Родители, ужасно переживавшие за мой рассудок, по совету психолога отправляли меня в санаторий, на дачу с друзьями, а однажды даже рискнули предложить мне поход на собрание людей с проблемой, подобной моей. Яростный ненавидящий взгляд, каким я окинула несчастных маму с папой, заставил их принять нелегкое решение, а именно: поездку к двоюродной тетке в Торревьеху, испанский город в провинции Аликанте.
До недавних времен скудность нашего бюджета не позволяла мне даже помыслить о таком путешествии, однако мои дорогие родители, недолго думая, оформили кредит, и воскресным рейсом я вылетела в Испанию.
Поначалу я даже обрадовала тоскующую и переживающую маму, улыбнувшись вымученной признательной улыбкой. Но когда мне, заставив себя в угоду отцу, пришлось посмотреть фотографии, присланные тетей дабы соблазнить меня, слезы покатились из моих глаз безудержным потоком.
Скалистые и песчаные берега, ласковое море, теплое солнце – посетить подобное место мы хотели вдвоем с Пашей и не раз, лежа на кровати обнявшись, обсуждали детали поездки: что из вещей возьмем с собой, какие посетим экскурсии, сколько понадобится денег на сувениры всем нашим родным и близким.
- Мы будем лежать в гамаках, нежась под палящими лучами солнца, потягивать коктейль из половинки плода кокоса…
Смеясь, я откинула прядь волос с его высокого лба и чмокнула прямо в курносый нос:
- А подле тебя будет стоять негр в белоснежной тоге и махать опахалом, дабы не обгорела твоя ленивая пятая точка.
- Глупышка ты, Русалочка! Опошлить столь невинные мечты - какая противная!
Увидев в библиотеке (как бы не актуально это не звучало) вихрастого парня в инвалидной коляске, я лишь с сочувствием посмотрела на обделенного природой беднягу и вновь окунулась в удивительную атмосферу, созданную Виктором Гюго посредством его богатейшего уникального слога. Однако мой мысленный монолог с любимым писателем прервали неожиданным вопросом:
- Девушка, позвольте узнать, кто является Вашим любимым мультяшным героем?
Я, недовольная столь наглым вмешательством в мое личное пространство, где я с самозабвением предавалась философским мыслям, обернулась. На меня смотрели слегка сощуренные, излучавшие необузданную энергию, темные глаза с расходящимися в уголках смешливым морщинками. Взгляд парня-инвалида – а это он предстал передо мной во всем своем обаянии - был с хитрецой, однако светился умом и природной сообразительностью. Очарованная, словно загипнотизированная, я прошептала:
- Ариэль.
- Отлично, Русалочка, давай знакомиться! Меня зовут Павел.
С той минуты я поняла, что пропала.
Уверена что тот, кто никогда не любил и читает сейчас эти строки, не поймет сиих отношений, ту таинственную силу притяжения, которая тянула нас друг к другу. Просыпаясь, я могла думать лишь о том, что сегодня снова увижусь с любимым, крепко обниму его, прижмусь к широкой теплой груди, поцелую в податливые губы, спускаясь ниже, к шее, чей изящный изгиб сводил меня с ума. А какими потрясающе красивыми были его руки! Узкая маленькая изящная ладонь с длинными, чувственными, как у пианиста, пальцами и удлиненным овалом ногтя. Гибкое хрупкое запястье украшали многочисленные браслеты, цепочки и необычный кожаный браслет с орнаментом, напоминающим наскальные рисунки пещер Древнего Египта. Я часто целовала эти удивительной красоты руки, но, смущаясь, Паша сердился и ласково, но твердо выдергивал из моих ладошек свою ладонь. Меня это забавляло до крайности, однако я послушно следовала его просьбе. Лишь порой, когда любимый засыпал, я украдкой, нежно-нежно, почти не ощутимо прикасалась губами к его руке на моем плече, не в силах совладать с тем непередаваемым ощущением близости и щемящим покалыванием где-то в груди.
Читатель, верно, задается вопросом: не смущала ли меня неподвижность его ног? Отвечу со всей присущей мне искренностью: я даже не вспоминала об этом злосчастном недоразумении. Поражаясь тому бьющему через край жизнелюбию, тому оптимизму, которым Паша заражал окружающих, я словно заново училась жить. Возлюбленный нисколько не комплексовал по поводу своего увечья, а на презрительные взгляды бестактных прохожих отвечал солнечной улыбкой.
Жизненный путь его пролегал через ухабы и кочки, падений было куда больше чем взлетов, но Паша принимал удары коварной злодейки-Судьбы почти с радостью, даже игриво. Мать Павла сбила машина, когда ему было 10, а отец, слабый по натуре человек, лишившись опоры, начал спиваться и в приступе белой горячки покончил с собой. Опеку над сиротой оформила тетя, сестра погибшей матери, страдавшая шизофренией, о чем Паша узнал лишь впоследствии. Анна Николаевна была замечательной женщиной, чуткой и заботливой, но в период обострения болезни становилась невыносимой. Казалось бы, несчастный инвалид-сирота должен отчаяться и озлобиться на весь мир, но Паша был не таков: девизом его была фраза:
- Чем больше испытаний ниспосылает мне Бог, тем я счастливее – ведь он любит меня!
За те полгода, что мы были с ним вместе, я расцветала с каждым днем. Друзья признавали, что никогда еще я не была такой красивой! Однажды, когда мы с любимым по обыкновению сидели в парке на скамейке и с увлечением беседовали, он вдруг попросил меня распустить волосы. Я беспрекословно подчинилась. Павел, восхищенно выдохнув, выглядел бесконечно очарованным. Волосы, длинные, достававшие мне до талии, густые, темные, словно смоль были моей гордостью. Мягкие, как нежная кожа ребенка, тем не менее, волосы были тяжелы: собрав их в кулак и взвесив на руке, мой отец однажды сказал: «Слишком хороши, чтобы быть правдой!».
Когда на эту роскошь падал луч солнца в теплый летний день, то блики тотчас запутывались в прядях и заигрывали всеми цветами радуги, ослепляя всякого, находящегося в радиусе одного метра. На каждой волосинке словно поселялась капля росы и, если в природе по обыкновению днем она исчезала, то на этой темной плотной травинке капля пылала до заката солнечного луча.
В темное время суток волосы были не такие живые, но горе тому, кто видел это великолепное Божье творение в лунную ночь! Когда луна, поднимаясь над небосводом, едва касалась своей бледной рукой этого благолепия, россыпь алмазной крошки разливалась по всей длине темной массы, и придавала ей сходство с водопадом, блистающим и поражающим своим могуществом. Иногда, при ходьбе, я покачивала или встряхивала головой, и когда это происходило, волосы бурно вздымались и колыхались, как бушующие волны в цунами. А если заколка в то время скалывала челку, то корабль, тонущий в этой черной бездне, пучине красоты и свободы, давал точное представление о злосчастной пластмассе.
Я спокойно относилась к своим волосам, хотя и нередко, накручивая толстую прядь, с гордостью произносила: «Мое достояние – наследство от матери».
Странно, но встречаясь с Пашей, мы не задумывались, гармоничной ли парой мы смотримся, красив ли он и симпатична ли я – такие мысли не возникали даже в недолгих разлуках. Он был моим Аполлоном, я его Афродитой.
Мои глаза застилала любовная розовая завеса, состоящая из мечты о скорой свадьбе и совместном будущем. Я буквально порхала над землей, ощущая себя невероятно счастливой, кажется, забывала дышать в присутствии Паши! В редкие минуты, задумавшись, я невольно задавалась вопросом: разве можно быть настолько счастливой? За какие заслуги я очутилась в раю на Земле? Приходилось гнать альтруистические мысли, отмахиваясь от них, как от надоедливых мух.
Не присущий мне эгоизм в ту пору зацвел бешеным цветом, все окружающие меркли в сиянии, ореолом окружавшим моего возлюбленного, но реальность сурова: видимо, мои мысли подслушал сам Сатана, ибо произошедшее событие – дело рук безбожника, не знающего жалости существа, которые испытывает экстаз, наблюдая за человеческими муками.
Поздним дождливым вечером, Павла, переходящего дорогу по переходу, насмерть сбила машина. Управлял ею – вот она, злая ирония судьбы, жестокая насмешка! – тот самый водитель, по вине которого десять лет тому назад погибла мама Паши. Как выяснилось позднее, он отмечал с друзьями День Рождения и, по его словам, «не рассчитал дозу». Отвлекшись на секунду от повествования, задумайтесь только! Олицетворение благородства и безграничной доброты, пример редкого нравственного облика, образчик чистоты и невинности – погиб от рук вонючей падали, в животном мире которую с удовольствием клюет лишь гриф!
Несколько дней меня не могли вывести из прострации, я словно выпала из жизни. Сидя на кровати и в оцепенении глядя в точку на стене, я словно в бреду шепотом поведывала невидимому собеседнику историю нашей с Пашей любви. Язык отказывался отзываться о возлюбленном в прошедшем времени, и я с упоением, взахлеб описывала свое восхищение, благоговение, которое в моем лице довелось испытать на себе моему дорогому Пашеньке. Какой же он внимательный и эрудированный собеседник!
«Был» - гадливо подсказывает внутренний голос.
«Нет, есть! И будет! С кем, по-твоему, я разговариваю каждый день, каждую минуту?»
«С собственным безумием».
«Дурак! Замолчи!»
Подобные диалоги повторялись с удивительной постоянностью, в разных интерпретациях. Частенько они велись при нанятом слушателе – психиатре, который что-то яростно строчил в своем цветастом блокноте на тугой пружине. Странный он, этот несуразный дядечка в строгих очках и с плешью на маленькой голове! Задает глупые вопросы, настаивает на том, чтобы его просьбы вроде: «Вам необходимо питаться», выполнялись неукоснительно. Забавный! Разве я могу отвлечься на обед, когда мой Паша сидит возле меня, держит за руку и смотрит мягким нежным взглядом?
Я не плакала. Ни разу с того дня, как узнала о Его смерти.
Помню, как веселая мама, пританцовывая, отправилась отвечать на телефонный звонок, так как я была занята приготовлением праздничного ужина. Судорожный вскрик, раздавшейся из прихожей, резко оборвался, словно мама быстро зажала рот, не желая быть услышанной. Я опрометью кинулась в прихожую. Дальше… Мамино белое как простыня лицо, её обескровленные губы, повторявшие слова полицейского… Я рухнула на пол, зашлась в диком крике… Похороны. Было солнечное раннее утро, небо - словно топаз, сверкало, переливалось перламутровым блеском. Я любовалась красотой весеннего дня, не замечая… Нет, не так! Не желая замечать творившейся вокруг суеты с переноской гроба и погребением, молитвы священника растворялись в небесной вышине.
Третья стадия, описанная в статье «Как пережить смерть близкого», указана, как принятие потери. Бред! Ты никогда не примиришься с потерей, и рана никогда не затянется! Просто пройдет время, лицо, голос, мимика того, кого потерял, потеряются в недрах памяти. Лишь воспоминания будут порой тревожить душу, но они так иллюзорны!
Лаврентий Сергеевич, мой психиатр и «друг» (как он пытался меня убедить), постоянно задавал идиотский вопрос: «Ты злишься на Пашу?» Кретин! Как я могу злиться на того, кого боготворю? Верно, профессия наложила свой отпечаток, и разум доктора оставался в стенах лечебницы, где сотни сумасшедших сетовали о потерянном рассудке.
В конце концов мне наскучил этот плюгавый старикашка, и я послала его ко всем чертям, посоветовав прихватить с собой парочку таких же докучливых надоед, возомнивших себя Фрейдами.
Спустя полгода, когда от меня осталась лишь бледная тень, жалкое подобие меня прежней, угроза отца отправить меня в психиатрическую больницу подействовала несколько отрезвляюще, и я начала по-человечески питаться. Мне приходилось буквально заново учиться есть, вкусную, заботливой маминой рукой приготовленную еду желудок упорно отказывался принимать, однако я с присущей мне упрямостью запихивала в себя котлеты, отбивную с жареной картошкой, и в итоге набрала десять лишних килограмм. Избавиться от них удалось лишь благодаря тренировкам в тренажерном зале. Удивительно, как я еще тогда не начала принимать наркотики! А ведь «доброжелатели» находились, предлагали марихуану, кокаин, героин! Но отличное воспитание, трезвый ум и светлый лик любимого уберегли меня от страшной засасывающей топи.
Годовщину смерти Паши я отметила просмотром фотографий, видео и сохранившейся переписки. Утром я не могла разомкнуть глаз из-за опухлости век, а сухость во рту провозглашала об обезвоживании организма. Увидев меня на кухне, жадно опорожняющую графин с водой, родители испугались и, посоветовавшись, решились на поездку, о которой было упомянуто в самом начале моего печального рассказа.
* * *
Я сижу на каменистом утесе, подставив обнаженные ноги теплым ласковым лучам солнца. Легкий бриз приятно овевает мое лицо, а до ноздрей доносится щекочущий, сладко-соленый запах моря, столь неповторимый в своем очаровании и уникальности. Подо мной об скалы разбиваются высокие могучие волны, роняя драгоценные капли и орошая красноватые выступы. Лениво щуря глаза и прикладываясь в очередной раз к бутылке вина, я смотрю на горизонт.
Море… Как оно многолико и непостоянно… Словно уверенная в собственной красоте женщина, отталкивающая своей неверностью, но очаровательная в одной свойственной ей ветрености!
Иной раз море великодушно доставляет легкомысленно влюбленных в его загадочную натуру энтузиастов по месту назначения, не мучая их своей мимической живостью. Но порой эта могущественная стихия капризничает, пугая отважных путешественников порождениями собственной вредности: цунами, штормами, гадами морскими. Тогда море, сердито фыркая, выбрасывает свое прекрасные руки все выше, волнами отгоняя их к берегу и ревностно подзывая обратно. Глубинные воды же покладисты и беспрекословно следуют указаниям родителя. Шипя и пенясь, они вновь и вновь покидают притягательный своим спокойствием и стабильностью песчаный берег.
Зрелище поразительной красоты! Аж дух захватывает! Как жаль, что нет рядом того, кто разделил бы со мной мои мысли и чувства… Снова к горлу подкатывает тошнотворный ком и я, пригубив вина, поспешно поднимаю взгляд - синева бескрайнего неба ослепляет, унося в облака. Далеко-далеко, туда, где нет страданий, нет боли, и главное – нет этой безнадёжной бесконечной тоски, тоски по ушедшему. По тому, что уже не вернется, как страстно бы ты этого не желал, как бы ты не молил Всевышнего вернуть тебе то, что являлось смыслом твоей жизни. Господи, я ведь не могу жить бесцельно! Зачем жить, когда впереди вакуум? Пустоту не заполнит ничто, жизнь будет лишь жалким существованием!
Как же я устала прозябать в тумане! Устала с жадным нетерпением ждать сумерек, когда землю окутает мгла, и во тьме ночной я увижу дорогое родное лицо! Я верю в загробную жизнь и точно знаю, что мой любимый сейчас в раю, умиротворенный тишиной. Ему очень хорошо, он наслаждается тем спокойствием и беззаботностью, чего не могло предложить земное пребывание. Но как же я… Я-то здесь! И безумно скучаю! Мне нет жизни без него, его голоса, его милого лица и светлой доброй улыбки! Знаю, что Паша не ждет меня так скоро (сны поведывали об этом), но я хочу к нему. Хочу обнять его, поцеловать… Скрежеща зубами, я прижала кулаки к груди, стремясь унять нестерпимую боль, усилившуюся при воспоминании о нежных руках моего возлюбленного.
Вдруг, обезумев, я вскочила на ноги и, не помня себя, с силой бросила в бушующие воды пустую бутылку. Пробираясь сквозь застилающую разум пелену, до моих ушей донесся собственный надрывный хриплый крик:
- Если ты существуешь, Боже, прошу, одари меня своей жалостью! Я не нуждаюсь в твоей любви! Я смертельно устала! Ниспошли мне покой!
Ветер бешено трепал мои волосы, голос срывался. Наверное, со стороны я выглядела сумасшедшей, которую застал припадок буйства. Я давилась, захлебывалась слезами, а пальцы ног уже не чувствовали опоры, как вдруг, в ту самую минуту, когда с моих уст сорвались эти слова, оклик позади заставил меня резко обернуться:
- Эй, Русалочка, а ну-ка отойди от края! Сброситься со скалы вздумала? Не смей!
Незнакомец с тревогой следил за каждым моим движением, а я, потрясенно раскрыв глаза, не дыша смотрела на того, кто произнес это волшебное слово. Русалочка! Никто не называл меня с тех пор, как умер мой дорогой! Душа, сжавшаяся в комок и все эти годы душившая мое сердце, неожиданно разжалась… и вдруг наступило долгожданное облегчение. Оседая на землю, я почувствовала, как сильные руки подхватили меня, и, подняв глаза к небесам, я тихо прошептала: «Спасибо».
