ч.9
Дальневосточная авантюр. Окончание
В предыдущей части мы с вами уважаемый читатель рассмотрели факты захвата Российской империей устья р. Амур и острова Сахалин.
А в этой части мы попробуем объективно разобраться в действиях второго участника этой дальневосточной авантюры, генерал-губернатора Восточной Сибири Н. Муравьева.
И тут сразу нужно сказать, что если попытается поискать заветную правду в трудах российских историков по данному вопросу, то там мы ничего не найдем.
Вся эта «история» сведена к паре общих абзацев, суть которых заключена в формуле, что Россия не отторгала китайскую территорию, а просто «приобрела», благодаря капитану 1 ранга Г. Невельскому, свои «исконные земли»!
Правда, уже потом, в другое время, и с участием совершенно других действующих лиц, и что немаловажно совершено в другой политической обстановке, Россия «оформила» это «приобретение», подписав новые договорами с Китаем.
Но, генерал-губернатора Восточной Сибири Н. Муравьев в отличии от Г. Невельского действовавшего как «пират», на службе у его величества императора Николая Первого и захватившего часть китайской территории самовольно, поступал уже «строго по указанию» того же императора, хотя и не без личного самодурства. Без этого, если взять по большому счету последние 400 лет, в российской истории ничего бы и не происходило.
А Николаю Первому на фоне поражений России в Крымской войне, «кровь с носу», срочно! для спасения своего имиджа нужна была маленькая победоносная война и главное, что бы в итоге «землицы» побольше к России присоединить!
И таким «противником в Санкт-Петербурге «выбрали» ослабевший в военном и экономическом плане Китай, увязший к тому же в войнах с Англией, США и Францией за «свободную торговлю» в южных морях. И успевший уже потерять в следствии военного вторжения этих стран на свою территорию, часть своих важнейших городов-портов.
Поэтому защита своих дальневосточных рубежей, Китаем на момент описываемых мною событий, практически не осуществлялась.
Поскольку китайцы были уверены в нерушимости «Нерчинского мирного договора» да и каждая боеспособная часть у Китае, уже была задействована на войне.
Но, увы в Санкт-Петербурге, российской правительство уже не считало Китай дружественным партнером.
И все ведущие министры, подстрекаемые докладами и прожектами покорения Дальнего Востока поступавшими со стороны Г. Невельского и Н. Муравьева решили, провести так сказать - «разведку боем».
Послать по р. Амур (по его китайской территории) до самого устья, большой воинский отряд во главе с губернатором Н. Муравьевым.
Чтобы одновременно и Невельского проверить и китайскую оборону прощупать. Да и понять политическую реакцию из Пекина, на такое вначале как бы случайное «вторжение».
Далее, я хочу в целях восстановления исторической правды рассказать, как все происходило на самом деле.
И тут надо сказать, что работая над документами по этому вопросу, мне чисто случайно удалось найти давно затерянную книгу старого журнала «Исторический вестник» за 1889 г.
Именно там, были опубликованы воспоминания одного из очевидцев и участников этих событий юного подпоручика Н. Глена, дослужившегося на момент выхода этого номера журнала в свет, до полковника.
В связи с чем, я далее полностью привожу текст этих воспоминаний.
От себя, при необходимости я буду вносить свои комментарии и уточнения.
Итак усаживаемся поудобнее и читаем.
ПЕРВЫЙ АМУРСКІЙ ПОХОДЪ Н. Н. МУРАВЬЕВА
(Глен Н. А. Первый амурский поход Н. Н. Муравьева / Записал А. Данилов // Исторический вестник, 1889. — Т. 36. — № 6. — С. 642—652.)
«В то время, когда наша армия, под Севастополем, удивляя мир беззаветною храбростью и покрывая неувядаемою славою русское оружие, отстаивала южные пределы отечества от вторжения союзников, на далёком востоке России горсть русских солдат совершила не менее тяжелый, не мене славный, хотя и не такой громкий подвиг.
Ранней весной 1854 года, в глухом уголке Восточной Сибири, на Шилкинском заводе, происходило необычайное движете.
Берег реки был усыпан линейными солдатами и забайкальскими казаками, торопливо изготовлявшими большая неуклюжая лодки и огромные, еще более неуклюжие, плоты.
Тут же стоял на якоре небольшой речной пароход «Аргун», под русским военным флагом.
Через нисколько дней эта флотилия готовилась унести на себе горсть людей в неведомый еще тогда Амурский край. Из всего отряда один только зауряд-сотник Скобельцына, который, будучи еще простым казаком, хаживал вниз по Амуру на промысел, немного знал этот край. Он и должен был служить проводником отряда.
Войска, собранный на Шилкинском заводе по приказанию генерал-губернатора Восточной Сибири, генерал-адъютанта Муравьева, состояли из одного сводного линейного батальона, численностью в 800 человек, сводной конной сотни 2-й бригады Забайкальского казачьего войска и дивизиона горной артиллерии.
Батальном, сформированным из 4-хъ рот, стоявших в Забайкалье, 13, 14 и 15 линейных батальонов, командовал, состоявшей при генерал-губернаторе, майор Корсаков, он же, вместе с тем, был назначен начальником всего отряда.
Ротами командовали: 1-ю капитан Медведев, 2-ю поручик Монастырев, 8-ю подпоручик Глен и 4-ю прапорщик Баранов; сотней—сотник Имберг.
Кроме него в сотне был еще один офицер—зауряд-сотник Беломестнов; горным дивизионом — подпоручик Бакшеев.
И этой-то горсти людей предстояла тяжелая задача положить начало присоединения огромного Приамурского края к России, что они и выполнили, не смотря на лишения и трудности, встречавшаяся на каждом шагу.
Когда все сборы экспедиции были окончены, в Шилкинский завод приехал генерал-губернатор в сопровождении капитан- лейтенанта Казакевича, принявшего начальство над флотилией отряда, военных инженеров Рейна и Мравинскаго, горного инженера Аносова, лейтенанта Сгибнева и чиновников Свербеева и Сычевскаго.
Вскоре после прибытия Муравьева, Шилка очистилась от льда и рано утром 8-го мая 1854 года отряд, помолясь перед древней иконой Божией Матери, вынесенной в 1690 году из Албазина, отошедшего в это время, на основании Нерчинского трактата, к китайцам, мы сели на лодки и плоты и тронулся в далёкий путь.
Во главе шла дежурная лодка, на которой постоянно находился один из офицеров и проводник отряда—сотника Скобельцын; за ней следовали лодки батальона, числом около двадцати, по том плоты с артиллерией и кавалерией и, наконец, баркас Муравьева.
Сзади каравана шел порожняком пароход «Аргун». Машина его была настолько слаба, что он не выгребал против течения, и вообще приносил отряду мало пользы, но много забот и труда уничтожаем громадного количества дров, заготовлявшийся, во избежание задержки в движении экспедиции, по ночам.
Кроме людей батальона, на каждой лодке находилось до 1,500 пудов провианта, одна часть которого предназначалась для отряда, а другую часть должны были сдать в устье Амура на казенный транспорт для доставки его в Камчатку.
Давно быстрая Шилка не видела столько людей, коней и оружия. Давно, очень давно! Во второй половине ХУІІ столетия, т. е. лет двести до описываемого похода, казачьи вольницы под начальством своих атаманов Пояркова, а потом Хабарова, спускались вниз по Шилке, стремясь в тот же неведомый Амурский край, в ту же сибирскую Колхиду.
Теперь же потомки удалых храбрецов шли путём своих предков, но уже не беспорядочной буйной ватагой, а дисциплинированные, обученные военному делу, хорошо вооруженные, под начальством человека, разуму и железной, ничем не со крушимой, воли которого Россия более всего обязана приобретением Приамурского края.
Однообразно тянулись первые, дни плавания по широкой, сжатой крутыми берегами, Шилке. Но вот, наконец, и Усть-Стрелка, последней русский пункт, вот и конец Шилке. Впереди блеснул широкий Амур.
Так вот эта огромная, таинственная река, катящая свои волны на протяжении 3,000 вёрст и впадающая в Великий океан, к которому так настойчиво, так стихийно стремились русские люди в течение нескольких веков! Так вот эта водная нить, долженствующая связать Тихий океан с сердцем России!
В это время у устья Амура, на расстоянии 3,000 вёрст от отряда Муравьева, находилась кучка русских людей, под начальством человека, имя которого также неразрывно связано с приобретением Приамурского края, —это был капитан 1-го ранга Невельской, по своему характеру, взглядам, преданности России и настойчивости, достойный сподвижник Муравьева.
С невероятными усилиями, встречая на каждом шагу затруднения, он успел рассеять вековые заблуждения о лиман реки Амура и доказать, что Амур не теряется в песках, как это предполагали такие авторитеты как Лаперуз, Брауток и Крузенштерн, и что Сахалин не полуостров.
Доказав доступность Амурского лимана и существование Татарского пролива, он первый выяснил значение для нас реки Амура и, рискуя восемь, не имея высочайшего повеления, 1-го августа 1850 г. поднял в устье Амура, на мысе Куегда, где ныне стоить г. Николаевск, русский военный флаг.
Многие из высокопоставленных лиц, стоявших в то время во главе центрального управления, опасаясь столкновения с Китаем и Англией, отношения с которой обострились, подняли на Невельского целую бурю.
Судьба и карьера этого труженика, висла на волоска, но Муравьев недодержал его и результатом этой поддержки явились знаменательные слова императора Ни¬колая: «где раз поднять русский флаг, он уже спускаться не должен».
Подняв флаг, Невельской остался около него часовым и свято охранял свой пост в течение 4-х лет. Муравьев вознамерился соединиться с Невельском и, таким образом, связать устье Амура с Россией, чего и достигнул описываемым походом, не смотря на все преграды.
Момент встречи его с Невельским решит участь Амура и как последствие этой встречи явился четыре года спустя Айгунский трактата, которым Китай признал официально наше право на давно желанный Приамурский край.
Пройдя Усть-Стрелку, 18-го мая, в 21 /г часа дня, отряд остановился и Муравьев поздравил всех с возобновляем плавания русских людей по Амуру, двести лета для нас закрытому.
Хор батальонной музыки, при оглушительном «ура» всего отряда, играл гимн «Боже Царя храни».
Через два дня плавания, флотилия достигла места, где 165 лета стояла наша, казачья крепость Албазин, сожженная манджурами до основания, после заключения Головиным Нерчинского трактата.
При звуках молитвы «Коль славен наш Господь в Сионе», исполненной батальонными трубачами, Муравьев со свитой вышел на берег и поднялся на вал, которым был когда-то обнесён Албазин и следы которого видны и доныне.
Все невольно обнажили головы и сотворили крестное знамение в память погибших здесь геройскою смертью защитников крепостцы, отражавших грудью своей полчища манджур, в десять раз превосходивших их своею численностью.
Помолясь, отряд тронулся дальше.
Пустынные берега, начиная от Албазина, стали оживляться; то и дело встречались бродячее дауры, а не доходя до китайского города Айгуна показались и первые фанзы манджур».
На этом месте, я прерву рассказ полковника Н. Глена и поясню читателя, что он «сообщил» ряд искажённых фактов касающиеся: как наличия в Албазинском остроге в 1690 году чудодейственной иконы Божией матери, так и то что Албазинской острог был сожжён китайскими войсками!
В связи с чем давайте и ознакомимся с несколькими документами:
Отписка Албазинскаго воеводы Алексея Толбузина (1685—1686 г. — воевода Алексей Ларионович Толбузин) Енисейскому воеводе князю Константину Щербатову
«О том, что Китайцы взяли и сожгли Албазин, у жителей и у служилых людей забрали все имущество, приглашали их в подданство Китайскому богдыхану, но потом, по просьбе их, отпустили в другие Сибирские города, и что они терпят в дороге крайнюю нужду.
Государей царей и великих князей Иоанна Алексеевича, Петра Алексеевича, всеа Великие и Малые и Белые России самодержцев, боярину и воеводе князю Костянтину Осиповичю Алексей Толбузин челом бьет.
В нынешнем во 193 году, июня в 12 день, пришли под Албазинской острог Богдойские воинские многие люди, на бусах, водою и горою, конми и с пушками и со всяким приступным городовым боем, и Албазинской острог осадили.
А по смете, тех неприятельских Богдойских воинских людей пришло под Албазинской острог тысяч с десять и больше; а пушек с ними было на приступе с двести и болши: полтораста пушек боевых, да пятьдесят пушек больших проломных; а ядром те их пушки большие проломные весом фунтов по 20 и по 15 и по 12, а меньше тех их проломных больших пушек ядром 12 фунтов не было.
А со мною сидело в осаде в Олбазинском остроге служилых и торговых и промышленных людей и пашенных крестьян 450 человек, а с ними Богдойскими неприятельскими людьми бились, не щадя голов своих, покамест было пороху и свинцу.
А в Албазинском остроге было великих государей в казне пороху и свинцу самое малое число, а снаряду было толка три пушки, а мелкого оружья ручных пищалей с 300.
А неприятельские Богдойские воинские люди в Олбазинском остроге в осаде служилых и торговых и промышленных и пашенных крестьян из пушек побили человек со 100 и болши, и башни и острог из пушек разбили, и служилых и торговых и промышленных людей и пашенных крестьян от верхних и от нижних боев отбили, и во многих местах в Олбазинском остроге церковь и колокольню и лавки и хлебные амбары зажгли огненными стрелами.
И в нынешнем же во 193 году, июня в 22 день, били челом великим государем царем и великим князем Иоанну Алексеевичю, Петру Алексеевичю, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцем, а в Албазинском мне говорили словесно Спаской пустыни строитель черной поп Ермоген да Воскресенской церкви поп Федор Иванов и всяких чинов служилые и торговые и промышленные люди и пашенные крестьяне, чтоб мне из Албазинска послать к Богдойским неприятельским воинским людям в полки к воеводам о переговоре, чтоб из Албазинского острогу их государских богомолов и служилых и торговых и промышленых людей и пашенных крестьян отпустили к великим государем в их государские города, и в плен бы себе не поневолили, и с женами и с детьми не разлучили.
(И вот уважаемый читатель прошу вас еще раз задуматься!
Есть упоминание о Гермогене как наместнике Спаской монашеской пустыни, что была им устроена вблизи Албазинского острога.
Но тут же упоминается и новый священник - поп Федор Иванов –настоятель Воскресенской церкви в самом Албазинском остроге!
И сообщается, что эта церковь со всеми иконами и колокольня были сожжены во время осады!
И поэтому у нас сразу появился первый веский довод о том, что и оригинал Албазинской иконы Божией Матери если он и находился в то время в этой Воскресенской церкви был уничтожен во время пожара!
Ведь тушить церковь было некому. Все кто мог это сделать, оборонялись на стенах.
И Толбузин прямо пишет, что:
«И я к ним неприятельским Богдойским воинским людям в полки к воеводам о переговоре посылал, чтоб меня и государских богомольцев, и служилых и торговых и промышленных людей, и пашенных крестьян из Албазинска к великим государем в их государские города отпустить; и Богдойские неприятельские воинские люди меня и богомольцев государских и служилых и торговых и промышленных людей и пашенных крестьян из Албазинска в их государские города отпустили; а животишка у меня и у богомольцев государских и у служилых и у промышленных людей и у пашенных крестьян к себе пограбили все без остатку, а хлебного запасу и лошадей и рогатого скота мне и всяких чинов людям не дали ничего.
(Из этого отрывка видно, что Албазинский острог был добровольно-принудительно сдан воеводой Толбузиным, «на милость победителя»!
Китайцы приняли сдачу и уцелевших защитников отпустили, но без имущества и оружия!)
«А у меня и у служилых людей и у пашенных крестьян хлебных запасов и рогатого скота нет, идем наги и босы и голодны и питаемся травою и кореньям». В числе этих беженцев был и иеромонах Геромоген которому удалось вынести из своего албазинского монастыря, одну лишь икону - «Спаса нерукотворного».
Прошло два года и вновь Албазинский острог осадила китайская армия.
Но боевые действия, вскоре были прекращены в связи с начатом работы по подписанию Нерчинского мирного договора. При этом в новой крепости больше не возводилась никакая церковь или часовня!
6 мая 1687 г. неприятельская армия отступила от города на 4 версты, а 30 августа 1687 г. ушла из-под Албазина, оставив, однако, около крепости свои посты и разъезды, которые продолжали держать ее фактически в блокаде, пропуская только "малых людей" с продовольствием. Периодически маньчжуры угоняли скот, убивали отдалявшихся от крепости казаков, дважды, 11 июля 1688 г. и 21 августа 1689 г., сожгли весь посеянный абазинцами хлеб.
Капитану Алексею Бейтону (коменданту крепости) все время приходилось быть начеку, чтобы, с одной стороны, вовремя организовать оборону, а с другой – не допустить нового вооруженного столкновения.
Посланная ему от Нерчинского воеводы память от 11 августа 1688 г. гласила:
"в Олбазине жить от неприятельских людей со всякою осторожностью. И посылать бы тебе служилых людей в подъезды почасту, и проведывать вниз по Амур-реке неприятельских богдойских воинских людей, и в иных причинных местах мунгальских людей и иных воровских иноземцев потому ж проведывать всякими мерами, и над городом и над служилыми людьми смотреть накрепко, чтоб над городом и над служилыми людьми, пришёл тайно, какова дурна не учинили"
Принимая во внимание, что в то время в гарнизоне насчитывалось всего около 100 казаков, да примерно столько же было в крепости и окрестностях промышленных людей и крестьян49, можно понять, в каком сложном положении находился Бейтон, опасаясь в любой момент нападения маньчжуров.
Видимо, в это время среди албазинцев стали проявляться панические настроения, вызванные непониманием политики властей: и подкрепления не посылают, и уйти не позволяют. У них вполне могло появиться опасение, что их бросили на произвол судьбы.
В августе 1688 г. Бейтон, в частности, писал в Нерчинск Власову:
"Наперво, нас Бог помиловал, что мы только живы остались. Разорены до основания и голодны и володны стали... А ныне живем в Албазине с великим опасением. Голодны и володны, пить, есть нечего, казну великих государей оберегать неведомо как.
Просится всяк и мучаетца, чтоб отпустил в Нерчинск... Казакам зело трудно и мнительно, что указу к нам от окольничего и воеводы Федора Алексеевича не бывало. И я их разговариваю государским милостивым словом».
Бейтон удерживал казаков от бегства в Нерчинск, хотя сам, судя по его донесениям, пришел уже в полное отчаяние:
"Служу вам, великим государям, холоп ваш, в дальней вашей заочной Даурской украйне, в Албазине, в томной, голодной, смертной осаде сидел, и от прежних ран и осадного многотерпения холоп ваш захворал, и устарел, и помираю томною, голодною смертью, питаться нечем. Цари государи, смилуйтесь".
Желание его вскоре сбылось. 29 августа 1689 г. был подписан Нерчинский договор, согласно которому Россия уступала Амур Китаю.
Буквально через два дня, 31 августа, Ф.А. Головин направил Бейтону в Албазин указную память (получена 8 сентября) с предписанием,
"собрав всех служилых людей, сказав им о том указ великих государей, и город Албазин разорить, и вал раскопать без остатку, и всякие воинские припасы (пушки, и зелье, и свинец, и мелкое ружье, и гранатную пушку, и гранатные ядра), и хлебные всякие припасы, и печать албазинскую взяв с собою, и служилых людей з женами и з детьми и со всеми их животы вывесть в Нерчинской.
А строение деревянное, которое есть в Албазине, велеть зажечь, чтоб ни какова прибежища не осталось... И разоря Албазин, со всеми воинскими припасы и хлебными запасы в Нерчинск выйти нынешним водяным путем".
5 сентября к Албазину прибыло возвращавшееся с переговоров маньчжурское посольство. Под его бдительным присмотром казаки, начиная с 9 сентября 1689 г., стали разрушать крепость, и сломали и сожгли все за три дня.
Маньчжуры были настолько обрадованы этим, что щедро одарили Бейтона подарками. Сжигая крепость, казаки так постарались, что уже в наши дни археологи с большим трудом обнаружили ее остатки.
8 октября 1689 г. Бейтон сообщил вышестоящему начальству, что Албазин разрушен, и отправился в Нерчинск.
Но, никак люди Бейтона не могли пойти с спасенной в Албазине иконой божий матери в Сретенский острог!
Его еще не существовало в природе. Даже как охотничьего зимовья, а как острог с небольшой часовней, он появился только в 1783 г.!
Так, что факт фальсификации российской истории в форме создания исторического мифа о славных делах «амурских казаков» и не только их, имеет место. И что именно с этого времени нужно отсчитывать рождения мифа п чудотворной «Албазинской иконе Божией Матери».
Но, продолжим далее наше чтение рассказа полковника Н. Глена и посмотрим, что рассказывает он о том, почему китайцы попустили отряд Н. Муравьева и что по этому поводу написал в своей книге Г. Невельской.
Н. Глен свидетельствует:
«Всех волновала одна мысль: «что-то ждет в Айгуне?
Согласятся ли китайцы пропустить флотилию, или придется с оружием в руках завоевывать себе это право?»
По слухам, в это время около города было сосредоточено много китайского войска.
28-го мая, после длинного перехода, отряд получил приказание остановиться на ночлег не далеко от места впадения в Амур реки Зеи, где ныне стоит город Благовещенск, вёрстах въ двадцати от Айгуна.
Как только флотилия пристала к берегу, Муравьев послал двух чиновников из своей свиты к губернатору города, чтобы узнать получил ли он из Пекина разрешение на пропуск русских по Амуру.
Все с нетерпением ожидали их возвращения. Но неутешительный ответа привезли они: губернатор никакого разрешения из Пекина на пропуск русских но получил, а своею властью разрешить этого пропуска не хотел.
Положение было незавидное, все приуныли. На другой день. 29-го мая, Муравьев приказал отряду следовать дальше и, не доходя вёрст 4—5 от города, пристал къ берегу, пересел со свитою на пароход и отправился в Айгун, чтобы лично пере¬говорить съ китайскими властями.
Перед отъездом он отдал приказание начальнику отряда быть готовым, по первому сигналу, идти и атаковать город.
Переговоры Муравьева с китайцами тянулись до вечера и увенчались успехом: разрешение на беспрепятственное следование флотилии дальше по Амуру было получено!.
(Вот пример самодурства Н. Муравьева. Данные ему инструкции в Санкт-Петербурге и напутствие императора не давали ему такого права объявлять войну Китаю напав на г. Айгун!)
«Окончив переговоры, Муравьев вернулся к ожидавшему его отряду на лодке, так как пароход «Аргун» против течения и ветра, дувшего в этот день по течению, выгрести не мог, и отдал приказание тотчас же следовать дальше.
И так главное препятствие было устранено, путь был открыт и все обещало благополучное окончание трудного дела».
Версия этих же событий Г. Невельского:
«Благодаря этому акту, истекающему единственно из исследований, произведенных амурской экспедицией, над направлением Хинганского хребта и рек, берущих начало из оного, правительство впервые признало неправильность принимаемой им доселе границы нашей с Китаем и тем сознало, что река Амур должна принадлежать не Китаю, как до этого оно было твердо убеждено, а России. Итак, возбужденный и разрешенный амурской экспедицией пограничный вопрос не остался бесследным; разрешение его и составляло одну из главных миссий амурской экспедиции.
По прибытии Н. Н. Муравьева из заграницы в С. -Петербург, особый комитет приступил к рассмотрению его предположения относительно сплава по Амуру, и после различных соображений и прений решено было в комитете: плыть по реке Амур.
Государь Император, утвердив это решение, изволил лично прибавить Муравьеву: чтобы при этом не пахло пороховым дымом.
После этого Н. Н. муравьев тотчас же отправил М. С. Корсакова в Иркутск курьером с поручением, ускорить распоряжения по амурскому сплаву. Вслед за отъездом Корсакова, в феврале 1854 года, Николай Николаевич выехал из Петербурга и еще по льду переехал озеро Байкал. Вся Сибирь встрепенулась при вести об открытии плавания по Амуру, которого она ожидала более 160 лет.
«Генерал-губернатора Николая Николаевича Муравьева,- пишет г. Свербеев, сопутствовавший ему в качестве дипломатического чиновника,- везде встречали с восторгом, давали в честь его обеды, сочиняли стихи и песни . [328]
По прибытии генерал-губернатора в Шилкинский завод, на водах реки Шилки красовался невиданный до сего времени в Забайкалье пароход «Аргун» и 75 грузовых баркасов для экспедиции. Горное ведомство сделало в честь торжества блестящую иллюминацию.
14-го мая 1854 года, после напутственного молебна пред древней иконой Божией матери, вынесенной из Албазина, и при салюте из албазинской пушки флотилия начала спускаться по реке Шилке.
Впереди всех, на своей лодке, плыл генерал-губернатор. «Запестрели пред нами берега Шилки,- говорит г. Свербеев,- оглушаемые громкими криками «ура!». Мы быстро неслись по ней, чтобы достигнуть реки Амур. Заводская пушка приветствовала флотилию, и население Шилки бросало шапки вверх и кричало «ура!».
Это были радостные, восторженные и единодушные пожелания открытия пути по реке Амур.
18- го мая, в два с половиной часа пополудни, флотилия вступила в воды реки Амур. Трубачи играли «Боже, Царя храни», все встали на лодках, сняли шапки и осенились крестным знамением. Генерал-губернатор, зачерпнув в стакан амурской воды, поздравил всех с открытием плавания по реке; раздалось восторженное «ура», и суда понеслись по гладкой поверхности Амура. Таким образом, после двухсот векового промежутка времени, патриотическими усилиями и настойчивостью Н. Н. Муравьева снова появилась флотилия на водах амурских».
Вместе с разрешением сплава по реке Амур из С.-Петербурга, 4-го февраля 1854 года, был послан лист пекинскому трибуналу внешних сношений, в котором излагалось, что отныне по всем делам о разграничении земель разрешены генерал-губернатору сношения прямо от себя. Вследствие этого, для предупреждения китайского правительства о нашем сплаве по реке Амур, 14-го апреля генерал-губернатор послал первый лист свой в Пекин с полковником Заборинским; но последнего не пропустили, и этот лист тогда был отправлен чрез Кяхту обыкновенным путем. В нем излагалось следующее:
«Вследствие полученных генерал-губернатором повелений, он с надлежащим числом войск плывет на судах по реке Амур для подкрепления наших постов в низовьях реки и в наших приморских владениях, и спрашивает, к какому времени и куда именно будут высланы уполномоченные от китайского правительства для определения границ».
Эти факты также весьма знаменательны в истории приамурского и приуссурийского края. Они составляют второй краеугольный камень, положенный амурской экспедицией в основание к признанию края за Россией, - ибо:
а) Разрешение плавания и самое плавание по реке Амур генерал-губернатору никак не могла бы последовать, если бы исследованиями, произведенными на транспорте «Байкал» в 1849 году, а вслед за тем амурской экспедицией, не был открыт путь мореходным судам из Татарского залива чрез южный пролив в реку Амур и Охотское море; т. е. если бы чрез эти исследования не были рассеяны вековые заблуждения, принимавшиеся за непреложную истину, и не было фактическим указано, что река Амур составляет действительно артерию, связывающую Восточную Сибирь с океанами.
б) Разрешение плавания и самое плавание по реке Амур [330] генерал-губернатору никак не могло бы состояться, если бы амурской экспедиции, в противность ничтожной цели, с которой она была снаряжена в 1850 году, не было дано государственного направления, и если бы, несмотря на ничтожество своих средств, неимоверные трудности, опасности и лишения, экспедиция эта не решилась с поднятием российского военного флага на устье реки Амур занять это устье и торжественно объявить всем иностранным судам, подходившим к берегам этого края, что амурский бассейн и прибрежья Татарского залива составляют российские владения.
И наконец
в) Разрешение плавания и самое плавания по реке Амур генерал-губернатору никак не могло бы состояться, если бы амурская экспедиция при несоответствии данных ей повелений не открыла бы и не заняла бы военными постами главные пункты приамурского бассейна; пункты, к которым только и мог генерал-губернатор направляться со своею флотилией по реке Амур; пункты, из которых и возможно было только подкрепить Петропавловск благовременно; наконец, пункты, в которых и возможно было только приютить и спасти японскую экспедицию, команды, имущество и суда Петропавловского порта от преследования в несколько крат сильнейшего неприятеля, - притом в минуту самую на нас критическую.
В то время, когда генерал-губернатора с его спутниками с восторгом провожали из Забайкалья, и они с полным комфортом и всеми возможными средствами для безопасного плавания спускались по реке Амур, я с неимоверными усилиями через горы, по снегам и воде, верхом на оленях, а большей частью пешком, пробирался из Петровского в Николаевск. Оттуда на байдарке с двумя казаками я проследовал в Мариинский пост, из которого 16-ГО мая на той же байдарке и туземной лодке вместе с г. Разградским отправился вверх по реке Амур далее, с целью лично ознакомиться с путем, по которому должна была следовать с генерал-губернатором наша флотилия. Кроме того, я хотел ознакомиться с устьем реки Хунгари, близ которого следовало поставить наш пост и встретить генерал-губернатора раньше, чтобы лично объяснить ему главную цель занятия нашими постами устьев рек Хунгари и Уссури.
23- го мая я с Разградским прибыл на устье Хунгари. Там о спуске нашей флотилии ничего слышно не было. Осмотрев устье этой реки и саму реку на пространстве около 20 верст, и, назначив место, где должен был быть поставлен наш пост, 27-го мая я отправился далее вверх по реке Амур, заготовляя на пути по селениям проводников (лоцманов) из туземцев для безопасного плавания спускавшимся с генерал-губернатором судам, так как это пространство реки усеяно островами и протоками, делающими плавание, особливо в большую воду, затруднительным и опасным. 4 июня мы достигли селения и архипелага островов Оуля Куру, отстоящего от Мариинского поста около 500 верст.
Плавание вниз по реке от этого пункта, без проводников, делается весьма затруднительным, а потому, чтобы слишком не удаляться от Мариинского поста, куда ожидалось прибытие из Петропавловска наших судов, а также, чтобы дать отдых людям, я здесь остановился, чтобы ожидать генерал-губернатора, который, по назначенному им времени прибытия в Мариинский пост, давно уже должен был быть здесь.
Вечером 5-го июня приплыл ко мне на туземной лодке нарочный из Мариинского поста с уведомлением, что в залив де-Кастри пришли два транспорта из Петропавловска и винтовая шхуна «Восток» из Императорской гавани от адмирала (ныне графа) Ефима Васильевича Путятина, по поручению которого командир шхуны «Восток», капитан- лейтенант Воин Андреевич Римский-Корсаков (бывший в последствии начальником морского училища) уведомляет меня о разрыве с западными державами и о том, что у него имеются важные бумаги от адмирала, которые он должен передать мне лично.
Вследствие этого я приказал г. Разградскому: ожидать здесь генерал-губернатора, объяснить ему все распоряжения, какие сделаны для безопасного его следования, и причины моего возвращения. На имя генерал-губернатора я оставил Разградскому письмо, в котором убедительно просил Н. Н. Муравьева оставить посты на устьях рек Уссури и Хунгари. Я писал Николаю Николаевичу, что при наступивших военных обстоятельствах такие посты делаются уже крайне необходимыми как для обеспечения сообщения с Забайкальем, так равно и с Манджурией - местностями, откуда мы, при военных обстоятельствах, только и можем продовольствовать наших людей, могущих собраться в нижнем приамурском крае.
Сделав эти распоряжения, утром б-го июня я на байдарке отправился обратно в Мариинской пост и оттуда, 11 -го июня, прибыл в залив де- Кастри. Здесь были транспорты «Иртыш» и «Двина» и шхуна «Восток», посланные адмиралом Путятиным из Императорской гавани, и транспорт «Байкал», прибывший сюда, согласно сделанному мною в 1853 году распоряжению, с казенным провиантом для амурской экспедиции из Петропавловска. Командир шхуны Римский-Корсаков передал мне требование Е. В. Путятина о снабжении его экспедиции продовольствием и теплой одеждой и донесения Е. В. Путятина генерал-губернатору.
В заключение он сообщил мне, что Е. В. Путятин в Японии получил Высочайшее повелении отправиться с судами своей эскадры к берегам р. Амур.
По получении этого, адмирал весною 1854 года послал из своего отряда корвет «Оливуца» на подкрепление Петропавловского порта, приказав корвету зайти сначала с Императорскую гавань и дать знать о разрыве с западными державами. Корвет «Оливуца» около 20-го апреля пришел в Императорскую гавань и нашел экипажи зимовавших там судов «Иртыш» и «Николай» после болезни в самом слабом состоянии, почему от себя и зашедшего туда же в исходе апреля корабля российско-американской компании «Князь Меньшиков» снабдил Константиновский пост недостающими запасами и, улучшив таким образом положение команды поста, направился по назначению.
Транспорт же «Иртыш» и корабль «Князь Меньшиков» с состоящим при адмирале Е. В. Путятине капитаном 2-го ранга Константином Николаевичем Посьето послал в залив Анива на остров Сахалин, в Муравьевский пост, где они и соединились с зашедшим туда же по моему распоряжению транспортом «Байкал» (на пути следования из Петропавловска в залив де-Кастри).
Начальник Муравьевского поста Н. В. Буссе, вследствие предложения адмирала Е. В. Путятина, в котором между прочего было сказано: если оно не противоречит особым распоряжением вашего начальства (т. е. моим), - снял Муравьевский пост, и К. Н. Посьет, разместив команду и имущество поста на упомянутые суда, отправился из залива Анива в Императорскую гавань.
Адмирал Ефим Васильевич на пути из Японии в Императорскую гавань на фрегате «Паллада» заходил в Корею и на южном прибрежье приуссурийского края, близ корейской границы, открыл обширную, закрытую от всех ветров бухту, названную им бухтою капитана Посьета, а далее к северу - бухту св. Ольги.
Таким образом, сведения, полученные нами от туземцев реки Уссури, оправдались. 20-го мая фрегат пришел в Императорскую гавань, в которой и сосредоточились: фрегат «Паллада», транспорт «Иртыш», шхуна «Восток» и корабли российско-американской компании: «Николай» и «Князь Меньшиков».
Кроме того, там собрались все команды, снятые с Сахалина, из Муравьевского поста. Адмирал Путятин, находя Константиновскую бухту императорской гавани весьма удобною для защиты против ожидавшегося сильнейшего неприятеля, немедленно приступил к укреплению этой позиции.
Начальник Константиновского поста Н. К. Бошняк донес мне, что в продолжение зимы из 12 человек команды поста умерло 2 человека; из 48 экипажа транспорта «Иртыш» умерло: 1 офицер и 12 человек нижних чинов; из 26 человек экипажа корабля «Николай» умерло 4 человека; а всего из собравшихся внезапно и случайно в самую глухую осень в Константиновском посту 84 человек от разных скорбутных болезней умерло 20 человек. Командир транспорта «Иртыш», лейтенант Петр Федорович Гаврилов, и экипажи как этого транспорта, так и поста после перенесения страшных лишений и тяжких болезней находятся еще в изнуренном состоянии, но, слава Богу, оправляются.
«Господь Бог один знает,- пишет Бошняк,- чем бы еще могла кончиться эта печальная драма, если бы вы не оставили в Императорской гавани значительно количества муки и крупы и если бы вы по получении сведения о таком совершенно неожиданном обстоятельстве - сосредоточения здесь 84 человек вместо 12-ти - не прислали бы нам хотя и скудного, но единственно возможного количества необходимых запасов и оленины, и если бы корвет «Оливуца» не снабдил нас запасами до прибытия адмирала Е. В. Путятина; прибытие этого корвета оживило нас всех.
По случаю болезни командира «Иртыша», П. Ф. Гаврилова, командиром этого транспорта адмирал Е. В. Путятин назначил лейтенанта Н. М. Чихачева».
Чрез несколько часов по прибытии моем в де-Кастри, я получил с нарочным уведомление из Мариинского поста о приходе в оный парохода «Аргун» и о том, что вслед за ним идет со своею флотилией и генерал-губернатор. Вследствие этого [334] я немедленно из де-Кастри отправился в Мариинский пост, а оттуда на байдарке проследовал навстречу генерал-губернатору, которого и встретил утром 14-го июня, в 7 верстах от Мариинского поста
При встрече я немедленно донес ему о состоянии амурской и сахалинской экспедиции, о судах, собравшихся в залив де-Кастри и Императорскую гавань, и о требованиях и распоряжениях адмирала Е. В. Путятина.
К полудню 14 го июня 1854 года вся почти флотилия собралась у Мариинского поста. Этот пост состоял тогда из 8 человек матросов и двух изб, по 3 сажени длины и ширины каждая. Я и все спутники генерал-губернатора, собравшись около него, поздравляли его с благополучным совершением плавания по реке Амур после 170-ти летнего промежутка времени.
Н. Н. Муравьев передал мне при этом Высочайшую благодарность и с теплым сочувствием выразил и свою глубокую признательность за все действия и распоряжения мои, постоянно направлявшиеся к важной государственной цели, и сообщил мне таковую же признательность от князя Меньшикова и министра внутренних дел Льва Алексеевича Перовского, бывшего постоянно первым заступником оных как пред Государем Императором, так и во всех комитетах, назначавшихся по амурскому делу Его Величеством.
Николай Николаевич при этом передал мне от Льва Алексеевича браслет для жены моей, разделявшей с нами все лишения и опасности, прося ее принять подарок в знак глубочайшего его к жене моей уважения.
Спуск нашей флотилии с генерал-губернатором по Амуру, от Усть-Стрелки до Мариинского поста, по рассказам спутников Н. Н. Муравьева, совершался так:
Вступив в воды реки Амура 18-го мая, флотилия 20-го мая подошла к месту, где 165 лет тому назад существовал Албазинский острог, следы которого еще были видны. Пристав к этому пустынному холму, священному по преданиям, музыка на флотилии играла «Коль славен наш Господь в Сионе», на всех судах скомандовали на молитву, все встали и сняли шапки. В этом молитвенном приближении к месту древнего обиталища наших соотечественников, уже давно почивших, слышалось благоговейное почтение потомков к историческому пепелищу, драгоценному каждому русскому сердцу. За молитвой следовал народный гимн, при звуках которого все вступили на албазинскую почву.
«Что-то родное сказалось сердцу, когда мы вышли на долину, где жили русские люди, где они так долго и храбро отстаивали права своего владения, первым движением каждого было подняться на остатки албазинского вала и осмотреть его в подробности, и первым взошел на оный Н. Н. Муравьев.
За ним мы все преклонили колена праху почивших храбрых и доблестных защитников Албазина».
28-го мая флотилия подошла к манджурскому городу Саха-Хальян-Ула-Хотон (Айгунь). Генерал-губернатор, остановившись на ночлег при устье реки Зеи, послал вперед на лодке чиновников Свербеева и Сычевского, которые передали исправлявшему тогда должность губернатора города Айгуна, Мейреин-Джангин Хуцумбу, копию с листа, отправленного в Пекин.
Губернатор города Айгуна не получил тогда еще от своего правительства известия о намерении русских плыть по Амуру, а потому и представил невозможность пропуска русской флотилии мимо города.
В то время, когда гг. Свербеев и Сычевский откланивались Мейреин-Джангину, к нему вбежал старик хафан (чиновник), встал на колени и с испугом донес, что по Амуру, словно туча, идут русские суда, запрудившие всю реку, что у пристани остановилось большое судно и несколько лодок.
После этого двое из высших манджурских чиновников, принятых генерал-губернатором на пароход «Аргун», желали только, чтобы русская флотилия скорее миновала город.
Затем генерал имел торжественное свидание с губернатором Айгуна на берегу в особо устроенной палатке».
Продолжает Н. Глен
«Оставалась только борьба с могучею рекою, с бурями, с голодом и холодом, но такого рода препятствия были по плечу тогдашним молодцам.
3-го июня, по ошибке проводника, запутавшегося в бесчисленных островах, флотилия, приняв один из протоков Амура за фарватер, вышла в реку Уссури, вёрстах в 40 от впадения ей в Амур, к месту, где теперь стоит казачья станица Уссурийского казачьего войска Казакевича. При выходе из Уссури в Амур, Муравьеву прежде всего бросился в глаза высокий пра¬вый берег реки, густо поросший вековым лесом. «Вот где будет город»,—сказал он, указывая рукою на отдельную, вы¬ступившую из общего очертания берега, скалу).
Слова его сбы¬лись и теперь на этом мест стоит город Хабаровка, центр Приамурского генерал-губернаторства, а на скале, указанной Муравьевым заложен фундамента памятника, герою Амура, графу Муравьеву-Амурскому).
9-го июня, когда флотилия отошла от устья Уссури вёрст на полтораста, неожиданно налетал шквал, перешедшей в жестокий шторм. Тяжело нагруженный лодки и громоздкие плоты плохо с ним справлялись. Насколько из них было выброшено на берег, почти весь провиант подмочило.
Отряд кое-как пристал к берегу. Два последующее дня занимались просушкой провианта. 10-го июня, к месту, где был разбит бивуак отряда, пристала гольдяцкая лодка, на которой находился мичман Разградскій, привезшей Муравьеву письмо от Невельскаго и назначенный им в проводники экспедиции в ее будущем плавании.
Следуя далее по указанию Разградскаго, флотилия сделала еще 500 вёрст и наконец в средине июня достигла первого русского поста Мариинска, основанного осенью 1853 г. Невельским, который в это время там и находился.
И так отряды Муравьева и Невельскаго соединились.
Тысячи вёрст были пройдены. Ни огромная, незнакомая река, ни бури, ни отсутствие хороших проводников, ни страшный физический труд, —ничто не остановило этих героев.
На дрянных лодках, на неуклюжих плотах, под опасением если не утонуть, то по крайней мере утопить весь провиант и умереть голодной смертью среди дикой тайги, в тысячах верстах от цивилизованного мира, они все-таки настойчиво шли и достигли желанного.
При громком «ура» всего отряда, лодки и плоты экспедиции пристали к берегу, несколько домиков белись на черном фоне леса, окружавшего пост. Это были не фанзы манджур и юрты и шалаши бродячих инородцев, попадавшиеся по пути отряду, а русская избы.
Чем-то далёким, родным пахнуло на всех! Эти избы как бы свидетельствовали, что земля эта русская, что отряд вступил на родную почву!
В Мариинска простояли два дня, отдыхая после трудного пути. И так сбылось то, о чем Муравьев и Невельской за насколько лет перед тем только еще мечтали, будучи в Петербурге: русские прошли все течение Амура.
Через два дня, отряд разделился. Конная сотня и горный дивизион остались в Мариинске. Шестьсот человек, из батальона, с провиантом, предназначенным для отправки в Кам¬чатку, тронулись дальше.
Остальные двести человек под командою подпоручика Глена, при прапорщик Баранов, имея проводником мичмана Разградскаго, отправились на своих лодках в озеро Кизи с целью провести от него просека и дорогу к заливу Де-Кастри, на берегу Татарского пролива, к посту того же имени, основанному Невельским.
Соединение Мариинска с постом Де-Кастри, как с пунктом, лежащими в хорошей га-вани было крайне важно.
Это соединение обеспечивало подвоз в пост провизии и давало возможность поддержать его войсками из Мариинска в случае нападения союзной эскадры на наши, стоявшие там, суда, а в случае поражения давало возможность экипажам судов, высадившись на берег, отступить во внутрь страны.
Шестьсот человек, отправленные с провиантом, выделив из своего состава 200 человек для охраненья поста (ныне го¬рода) Николаевска, сели на транспорта «Двину» и отправились в Петропавловск, для укомплектования камчатского флотского экипажа, куда и прибыли за две недели до нападения на город англо-французской эскадры и участвовали в славном отражении десанта союзников.
Муравьев, в сопровождении Несельского и свиты, отправился через Николаевск в Де-Кастри.
Отряд Галена, переправившись через озеро Кизи, соединяю¬щееся протоком с Амур ом ъ, деятельно принялся за работу. Труд предстоял им не лёгкий. Чтобы сделать просеку и проложить дорогу в этом буквально-девственном лесу, приходилось ру¬бить и оттаскивать руками огромные столетней деревья, выкорче¬вывать пни, а также делать гати и строить мосты через речки, часто пересекавшая путь.
Люди изнемогали. Бич сибирской тайги «гнус», мучая их днём, не давал сомкнуть глаз ночью. Хуже всего приходилось в сырьё, туманные и дождливые дни, когда гнус кусает сильнее. Костры из гнилого дерева и сырых листьев, называемые по-сибирски дымокуром и разводи¬мые для выкуривания назойливых насекомых, мало помогали.
К довершению несчастия, главная пища—солонина испортилась настолько, что ее пришлось выбросить и отряд питался только кашей и сухарями.
Но вскоре и эта скудная провизия пришла к концу, а впереди предстояло провести еще вёрст 10 дороги. Вер¬нуться в Мариинск нечего было и думать; при существовавшему тогда режиме и при взглядах Муравьева на службу, это могло бы повлечь за собою весьма строгое наказание.
Нужно было уме¬реть, или довести до конца порученное дело. Наконец, подпоручик Гленъ решился, в виду крайности, командировать прапор¬щика Баранова с частью людей обратно в Мариинск за провизией, а сам, с оставшимися солдатами, продолжал работу. Про¬шла неделя.
Давно последняя крошки сухарей и крупы были съедена; люди питались морошкой, кореньями и тетеревами.
Последнее, очевидно, до тех пор никогда людей не видели, так как подпускали к себе так близко, что их не стреляли, а просто били палками.
Но как ни глупы были тетерева, как ни много росло морошки, а отряду все-таки приходилось совсем плохо.
Люди буквально пухли с голода, но работу не прекра¬щали и не роптали. Прошла еще неделя, —Баранов не возвра¬щался. Бог знает чем бы это кончилось, если бы бедствующей отряд не выручил случай.
Два офицера с фрегата «Диана», пришедшего, как оказалось впоследствии, в это время в Де-Кастри, отправились на охоту и, отойдя верст на восемь от берега, случайно наткнулись на бивуак отряда.
Офицеры эти были—лейтенанта князь Оболенский и поручик корпуса морской артиллерии Антипенко.
Все невзгоды отряда кончились: с «Дианы» тотчас же прислали провизию и врача для оказать помощи больным, которых набралось не мало.
Все повеселели и работа закипела.
Недели через полторы вер¬нулся из Мариинска прапорщик Баранов с провизией и вновь соединившейся отряд, через несколько дней окончив свою задачу, пошёл обратно, проведенной просекой к озеру Кизи, а оттуда в Мариинск.
Всей просеки было сделано тридцать вёрст. В Мариинске его ожидало приказа те немедленно отправиться в пост Николаевский, а потому, не делая даже дневки, тронулись в дальней путь, вниз по Амуру. В посту Николаевском тоже не пришлось отдохнуть. Там в это время находился Му¬равьев, который приказал Глену отправиться с отрядом в залив Счастья в Петровское зимовье).
И вот измученный, оборванный, полуголодный отряд, не отдохнув даже дня, на тех же, проплыв уже тысячи вёрст. Полу на погнивших лодках, на которых и по реке-то плавать не безопасно, тронулся в путь в Охотское море, опасное по свирепствующим в нем бурям даже большим океанским судам.
Так безропотно повиноваться и столько вынести мог только лучший в мире русский солдат!
В Николаевске на лодки нагрузили якоря и цепи, которые нужно было доставить в Петровское зимовье, и придали к отряду 30 человек матросов с фрегата «Паллады».
Плавание было неудачное. При выходе из Татарского пролива, в Охотское море, флотилия попала в шторм и не будь на лодках матросов, понимавших как следовало управляться, ве¬роятно, ни один бы человек не спасся.
Кое-как шлюпки на¬правили на песчаную кошку, далеко выдавшуюся в море, и вы-бросились на нее.
Испуганные, изнуренные до полусмерти люди, выбравшись на берег, горячо возблагодарили Бога за свое чудесное спасете.
Все лодки были разбиты. Нечего было и думать про¬должать путь на них, и вот, оставив на кошке груз якорей и цепей и взяв с собою кое-какую провизию), отряд напра¬вился берегом, без дороги, в Петровское зимовье, до которого наконец и добрался с страшными усильями.
Вслед за отрядом туда прибыл на шхуне «Восток» Муравьев и, приказав немедленно приступить к постройке бата¬реи на четыре орудия, на той же шхуне отправился в Аян.
Через неделю после ухода шхуны в Петровское зимовье, пришёл транспорта «Иртыш», под командою Чихачева, и отряд, окончив постройку батареи, был отправлен на нем в Аян, куда и прибыл в середине августа.
Едва «Иртыш» стал на якорь, N'как на него пришел лейтенанта князь Оболенский с приказанием Муравьева: отряду пересесть на транспорта российско-американской компании «Камчатку», на котором в это время подняли военный флаг и поставили четыре орудия, и идти на нем в крейсерство к Шантарским островам ловить английских китобоев. Через час по получении приказания, люди были переведены с «Иртыша» на «Камчатку», которая тотчас снялась с якоря и ушла в море.
Крейсерство продолжалось всего нисколько дней и, во все время его, транспорт встретил только одно судно, оказавшееся американским китобоем. По возвращении в Аян, отряд был спущен на берег, где и встал лагерем.
Во время своего четырех недельного пребывания в Аяне, отряд построил две батареи.
В середине сентября, оставив для окончания работ 50 человек, подпоручик Глен с осталь-ными людьми на том же транспорте отправился на Ситху, в Ново-Архангельск, для охраны города, так как, не смотря на то, что колония наши в северной Америке были объявлены нейтральными, на них все-таки ожидали нападения англо-французского флота.
Оставленных в Аяне 50 человек тоже вскоре перевезли в Ново-Архангельск на компанейском бриге «Князь Меншиков». .
Глен, ныне полковник, не покинул край, в присоединении которого к Росси принимал такое активное участие и коман¬дует Уссурийским казачьим полу батальоном, расположенным в посту Камень-Рыболов, Приморской области.
А. Данилов.
Записано со слов участника этого похода подпоручика, ныне полковника, Н. А. Глена.
Заканчивает повествование Г.Невельский
«Продолжая путь далее, флотилия 30-го мая достигла устья реки Буреи, 2-го июня миновала устья реки Сунгари, а 5-го - реки Уссури, где и было получено от меня письмо, отправленное с гольдом еще до вскрытия реки на имя начальника отряда, который должен спускаться по Амуру . После ожидания окончания плавания по неизвестной реке, которая была в то время в таком высоком разливе, что баржа часто проплывала по верхушкам растущего на островах тальника, за который иногда задевал колесами пароход «Аргунь»,
9 го июня флотилия находилась в окрестностях деревни Май, около 150 верст ниже устья реки Уссури. За неимением карты Амура, длину реки измеряли по географической карте Азии и поэтому полагали, что флотилия подходила к озеру Кизи. В этот день внезапно налетел шквал, которым в несколько минут разбросало по берегу и потопило наши суда, так что в критический момент флотилия едва не потеряла весь свой груз. Два дня было употреблено для просушки провианта у низменного острова, названного в память празднуемого в этот день святого островом св. Кирилла.
К вечеру 10-го июня замечена была на реке лодка, шедшая под парусом, и в ней морской офицер. Все столпились на берегу около Н. Н. Муравьева и с нетерпением ожидали известия. Еще лодка не успела подойти к берегу, как генерал-губернатор спросил офицера: далеко ли до Мариинского поста?
Офицер отвечал: около 500 верст, что неприятно разочаровало всех ожидавших близкого конца плавания. Офицер этот был мичман Разградский; он донес генерал-губернатору, что я вместе с ним ожидал здесь флотилию и надеялся, согласно уведомлению, встретить ее здесь около исхода мая. Разградский передал от меня письмо, в котором, как выше объяснено, я убедительно просил Н. Н. Муравьева оставить на устьях рек Уссури и Хунгари посты.
«До этого пункта,- говорили мне Н. Н. Муравьев и все его спутники,- мы находили большую часть прибрежных деревень пустыми, жители бежали от страха; но отсюда вступили в страну, как бы давно принадлежащую России. Навстречу к нам выходили гольды в сопровождении стариков, вроде старост, которые с любопытством на нас смотрели, приносили в изобилии рыбу и выставляли везде проводников (лоцманов), которых до этого времени мы нигде не могли достать.
На этом пути явился торгующий манджур со своими приказчиками и, бросившись на колени пред генералом, извинялся, что он производит здесь торговлю без дозволения русских, почему и просил выдать ему на это разрешение.
Поэтому, говорили мне спутники Н. Н. Муравьева, нельзя было не удивляться тому огромному влиянию, которое при ничтожных средствах и в столь короткое время приобрела амурская экспедиция не только на инородцев этого края, но и на манджуров.
Здесь-то ясно пред нами обнаружилась неосновательность петербургских воззрений и данных оттуда повелений ограничивать действия экспедиции какой-то землею гиляков. Здесь мы оценили всю важность и справедливость вашего донесения, что нижне-приамурский край по праву должен принадлежать России, а не Китаю».
С прибытием в Мариинский пост, Н. Н. Муравьев объявил мне, что 350 человек, под начальством назначенного помощником губернатора Камчатки и командиром 47-го флотского экипажа, капитана 2-го ранга Арбузова и инженерного поручика Мровинского, должны следовать в залив де-Кастри, а оттуда на транспортах «Иртыш» и «Двина» в Петропавловск.
Сотня конных казаков и горная батарея (4 орудия) остаются в Мариинском посте, остальные же 150 человек должны следовать в Николаевский пост. «По Высочайшему повелению,- сказал мне Николай Николаевич,- суда отряда адмирала Путятина: фрегат «Паллада» и шхуна «Восток» должны войти в реку Амур, почему все команды этих судов, а равно и команда Константиновского поста, должны зимовать в Николаевском посту; люди же Муравьевского поста должны на компанейских судах отправиться в Ситху». Таким образом, в наших постах, Мариинском и Николаевском, где помещалось только 35 человек, должно было зимовать около 900 человек.
После двухдневного отдыха командам, совершившим такое дальнее и утомительное плавание по реке совершенно неизвестной, преступлено было:
а) к передвижению на пароходе «Аргунь» и гребных судах по озеру Кизи и далее сухопутно в залив де-Кастри отряда г. Арбузова, для отправления оттуда на транспортах на подкрепление Петропавловска;
б) к отправлению людей в Николаевский пост и приготовлению в оном помещений как для этих людей, так равно и для команды фрегата «Паллада», и в) к приготовлению помещения на зиму для людей, долженствовавших остаться в Мариинском посту.»
Вот уважаемый читатель вам была показа историческая реконструкция так называемой «дальневосточной авантюры» 1854 г. когда Российская империя захватила китайский Дальний Восток.
А сам рассказ как российские дипломаты оформили «это приобретение» будет в следующей части при рассмотрения вопроса об Айгунском мирном договоре.
(Конец ч.9)
Все фото к этой части находятся тут:http://h.ua/story/370998/#