"ТАМ, ГДЕ НАС НЕТ...»
= интервью с пристрастием =
Лариса Мангупли, спецкор APIA в Израиле
А где нет нас? Куда уносит поэта его душа, куда стремятся мысли, какими вибрациями сердца он улавливает то, что не слышат другие? Быть может, ответы на эти вопросы, мы получим из стихов известного, и не только в Израиле, поэта Евгении Босиной. Наша с ней недавняя встреча вылилась вот в это интервью, которое я и хочу предложить тем, кто знаком с творчеством Евгении, и тем, кто пока не знаком.
– «Там, где нас нет» – название одной из твоих книг и стихотворения. Помню, заканчиваешь его такими строками: «Там, где нас нет/ И сроду не бывало,/ Как терпеливо /Много зим и лет/ Река и лес, и лодки у причала/ Всё ждут и ждут. А нас всё нет и нет».
Так где же?..
– Наверное, в некой стране, где ты можешь быть самим собой, где все любят и понимают друг друга, где все прощены. Это что-то вроде духовной родины, по которой мы подсознательно тоскуем, некоем идеальном месте, которого нет и, наверное, не может быть.
– У меня свежи впечатления о книге Ронды Берн «Тайна», где даются развёрнутые понятия о человеке, как источнике энергии. Энергия, как известно, никуда не исчезает, а лишь меняет форму и превращает нас в вечные духовные существа, которым подвластно всё. Значит, сила мысли, воображения может перенести куда угодно, туда, где нас, якобы, и нет вовсе. В какие неизвестные места и сферы человеческих страстей ты любишь отправляться в своих творческих поисках?
– На это можно ответить стихотворной строкой: «Поэт издалека заводит речь, поэта далеко уводит речь». В общем, куда уносит, туда и отправляюсь. Причём, если прозаик, начиная писать произведение, знает как оно закончится (во всяком случаем, мне так представляется), то я никогда не знаю этого. Отправляюсь в некие заповедные области, где всё для меня впервые и всё предстоит ещё открыть и назвать… Никогда не знаю, чем закончится стихотворение. Иногда сама удивляюсь: не думала и не знала, что это напишется. Воображение меня уносит очень далеко. Главное – вернуться… Быть может, там луна другая/ И неба цвет, и хлеба вкус./ Я расскажу, когда узнаю,/ Когда… нет, если я вернусь.
– Коль мы заговорили о непознанном, то у меня такой вопрос: духовные устремления человека достигают высших миров и приводят в действие силы вселенского масштаба. Возможно, у тебя случались пророческие стихи?
– Я как-то написала: Играть со словом – нет опасней дела,/ Но как прекрасна вечная игра!../ Ночь. Тишина. Листок бумаги белой…/ И жизнь, и смерть – на кончике пера.
У меня было несколько подобных «опасных» стихотворений, но я их уничтожила и постаралась забыть. Уж очень стало страшно…
– Тогда скажи, откуда берутся стихи, из чего могут родиться строчки?
– Лучше, чем ответил бы на подобный вопрос Андрей Вознесенский, не скажешь: «Стихи не пишутся – случаются,/ Как чувства или как закат./ Душа – слепая соучастница,/ Не написал – случилось так».
– Ну, да, конечно. Сказано талантливо. А талант, по-твоему, – благо или наказание?
– Думаю, что это – два в одном флаконе. А вообще об этом надо спросить талантливых людей. Я себя не отношу к ним. Да, у меня есть некоторые способности к стихосложению, но не более того. Как бы талантливые люди ответили на этот вопрос, не знаю. Но мне кажется, что это – и наказание, и благо.
– Тогда скажи, что такое – личная несвобода (от стихов)? И когда освобождаешься от неё, что чувствуешь: облегчение, пустоту? И если это облегчение, то начинает ли оно тяготить?
– Облегчение чувствую лишь на секунду.
– Почему?
– Потому что абсолютно уверена, что каждое стихотворение – последнее. Всё внезапно началось – внезапно закончится. А что потом? Как жить без этого?
– А чего в твоей жизни больше: сомнений, радости? И как ты борешься с муками творчества?
– Всего больше. Никогда ни в чём не уверена, всегда сомневаюсь. Во всём. Больше всего – в себе. Муки творчества? Не знаю, не понимаю, что это такое. Муки – это когда не пишется, когда ходишь пустой. Сам процесс творчества – счастье, и муки эти самые – тоже.
– Думаю, ты счастливый человек, ведь каждое движение души переплавляется в строчки. Даже, казалось бы, в расслабленном состоянии поэт не знает покоя. Ну, скажем, вышла ты на балкон глотнуть свежего воздуха – и уже дан толчок к рождению стиха…
– Ну, да. Сто двадцать пять раз выходила на балкон и – ничего. А потом вдруг!.. Как женщина помнит рождение каждого своего ребёнка, так я помню, как родилось каждое моё стихотворение. Например, я могу влюбиться в слово, в его звучание. Вот мой брат, который живёт в Москве, – садовод-любитель, завзятый дачник. Он написал, какие посадил цветы. Признаться, слова «климатисы» я прежде не слышала. Засело оно во мне, ну, не отпускает и всё. Вот так родилось стихотворение.
– Хотелось бы его услышать.
– Я это слово не искала,/ Но вдруг услышу и пойму,/ Как мне его недоставало,/ Как тосковала по нему./ Прекрасны, хоть немного странны,/ И лад, и звук его, и цвет./ В нём – лёгкий привкус иностранный,/ И свет уплывших в Лету лет,/ В нём – звон клинков и клич прощальный/ В закат летящих журавлей,/ И флейты всхлип, и гул вокзальный,/ И шум весенних тополей,/ И тихий шёпот унесённых/ За ту, последнюю, межу,/ И тайный знак для посвящённых,/ К которым – не принадлежу.
– Посещают ли поэта чувства, которые не передать словами, когда начинается поиск нужных слов в сокровищнице русского языка? Этот вопрос тебе, как филологу.
– Забудь, забудь, что я – филолог. Это ничего не решает и ничему не помогает. Афанасий Фет – такой волшебник слова – однажды в отчаянии воскликнул: «О, если б без слова сказаться душой было можно!..». И ему, как видишь, не хватало слов, чтобы передать тончайшие движения души. Что уж говорить о нас, простых тружениках пера!.. Если уж вспоминать великих, то, к примеру, Марина Цветаева говорила, что поэзия – это равенство души и глагола.
– Как ты это понимаешь?
– Иногда говорят, мол, что я в душе – поэт, я просто выразить не могу то, что чувствую. С точки зрения Цветаевой, это полный абсурд. Если поэт, то сумеет всё выразить, описать и назвать. Другой вопрос – как это сделать?
– Творчество – это штука исповедальная. Какие свои стихи ты назвала бы исповедью? Не боишься ли обнажать душу, в которой есть самые сокровенные мечты и желания?
– Каждое стихотворение – это исповедь, а значит, и обнажение души. Да, это нелегко. Тому, кто боится обнажать душу, не стоит играть в эти игры. Тогда в этот лес лучше не ходить. Или пиши себе на здоровье и складывай в стол. Стихи, как известно, – это не проповедь, а исповедь. И не дай, Бог, почувствовать себя пастырем, вообразить, что пасёшь народы. Это – самый верный признак бездарности, на мой взгляд.
– А насколько человек одинок в этом мире?
– Жутко одинок, космически одинок. Одинок каждый, но не каждый отдаёт себе отчёт в этом. Мы живём рядом с близкими, которые нас любят, а мы – их, но рождается каждый и умирает в одиночку. Стихи – это и есть попытка вырваться за флажки, расставленные одиночеством.
– Как-то в своём интервью поэт, художник и архитектор Александр Кедрин привёл строку из стихотворения Булата Окуджавы: «Берегите нас, поэтов…». Кто тебя бережёт?
– Мой муж. Вот уже почти тридцать семь лет. Без него не было бы меня. Да и стихов моих не было бы тоже. Это моя стена каменная, мой ангел-хранитель. А уж как ему нелегко со мной, знаю только я. Прозой о нём говорить не могу – только стихами.
– Так это о нём поётся в песне Марка Зельдича «Мой принц» на твои стихи?
– О нём, конечно. Вот последняя строфа: «Мой принц весь в шрамах и седой…/ Но королевского замеса!/ И с той поры, что он со мной,/ Я точно знаю: я – принцесса».
– Женя, ты – однолюб?
– Всё, что я хочу сказать о любви, я говорю в стихах. За пределы их не выхожу. Можно ранить…
– Да, женщина-поэт – это всегда сложно. Быть женой, матерью, хозяйкой дома… Как тебе удаётся во всех ипостасях быть на высоте?
– Я совсем не уверена, что всегда удаётся быть на высоте. Постоянно себя за что-то грызу. Не оставляет чувство вины перед мужем, детьми, перед маленькой внучкой, перед всеми, кого люблю. Мне кажется, что я им недодаю тепла, внимания и заботы.
– Ты терзаешь себя вопросами. Это что-то сродни словам Тютчева: «Поэт всевластен как стихия,/ Не властен лишь в себе самом».
– Я – сплошной знак вопроса, сплошное сомнение. А поэт… Да, в своих стихах он – самодержец. Он всесилен… на листе бумаги формата А-4. Хотя, конечно, это не так уж и мало.
– Стихи ты пишешь сравнительно недавно – лет десять. Как менялась ты на этом отрезке жизненного пути и как менялись твои стихи?
– Есть одно очень точное наблюдение: сначала ты пишешь стихи, потом они – тебя, а потом вы пишете друг друга. Этот процесс – обоюдный, точнее, обоюдоострый. Сама чувствую, как сильно изменилась за эти годы. И боюсь, не в лучшую сторону. Всё больше люблю одиночество, часто ухожу в себя. Бывает так, что не слышу тех, кто рядом со мной. Знаю, моим родным нелегко со мной. Очень часто в одно и то же время я есть и меня нет.
– Стихи пришли к тебе уже во взрослой жизни…
– Да. На творческих вечерах мне часто задают вопрос, мол, неужели не писала раньше? И ждут точного ответа. Врать не хочется. А объяснить, почему стихи пришли ко мне сравнительно поздно, почему вообще пришли, не могу. Может, это всё пережитое перешло в стихи, а может, звёзды на небе так сошлись. Не знаю…
– Ты чутко реагируешь на боль близких, друзей. Твои стихи об этом тоже говорят.
– Как-то на ночь глядя, мы с подругой долго разговаривали. Разговор был нелёгким, а утром родились строки: «… А утром пускай Вас разбудит/ Негромкая песня дождей,/ Пусть сложат усталые люди/ Стихи для усталых людей…».
– Я даже знаю, кому ты посвятила их. Женя, а с чьими стихами засыпаешь ты?
– В ящике моей прикроватной тумбочки всегда сборник стихов Беллы Ахмадуллиной. Правда, этим дорогим мне именем круг любимых поэтов не ограничивается. Люблю Пушкина, Тютчева, Фета, Бродского, Цветаеву. Без них не живу, вернее, не выживаю.
– Твои стихи задевают за живое. Например, твой «Черешневый сад» увёл в моё прошлое, в сад миндалевый. Даже стихотворение сложилось. Правда, в отличие от твоего, грустное. Вообще на твои стихи трудно не откликнуться. О чём я тебя не спросила?..
– Лорочка, ты меня не спросила о том, какое место в моей жизни занимает литстудия «Анахну». Знаешь, я очень благодарна судьбе, которая привела меня в эту нашу «Зелёную лампу». Здесь теперь мои друзья, близкие мне люди, вторая семья, без которой мне трудно было бы дышать и «… жить под высоким напряженьем».
– Ну, тогда позволь мне завершить нашу беседу о поэзии твоими же строчками: «Как уберечься от соблазна/ Всё удержать и застолбить,/ Весь мир – цветной, огромный, разный -/ Пером к бумаге прикрепить».
И спасибо тебе за этот соблазн, за светлый мир поэзии, в который ты вносишь свои неповторимые краски, за мир, в котором мы есть.