Однажды мне пришлось клеить обои. Пришлось снимать старые. Под обоями были наклеены газеты, не старые и разные. Судя по рекламным объявлениям, газеты были нашего двадцать первого века. Отковыривая их от стены шпателем я, между делом, иногда читал эти газеты. Неожиданно я наткнулся на маленькую заметку, поразившую меня прямо в сердце, вызвавшую во мне мучительные мысли, переживания и долгие размышления о нынешнем времени, о беде постигшей наш российский рабочий люд, отдавший Родине свои силы и жизни и в одночасье ставший шлаком, мусором, отработанным материалом по воле торгашей и мизантропов от политики. В заметке говорилось о смерти шахтёра, который свёл счёты с жизнью, повесившись в своей квартире. Последний раз на работе его видели ещё до Нового Года, а хватились лишь поздней весной. Всё это время ни соседи, ни знакомые, ни сослуживцы не интересовались его судьбой и пропажей человека. Когда вскрыли дверь квартиры, то увидели его висящего в петле. В комнате, где повесился шахтёр, работал телевизор, который, пор всему, работал с того времени, когда этот человек был ещё жив. Я долго обдумывал, а ещё дольше писал своё произведение, навеянное прочитанной заметкой в газете. Судить о нём моему читателю.
Надеюсь, что кого-то она тронет, если это будет лишь один человек, я уже буду считать, что не напрасно потратил своё время на её написание. И ещё: постарайтесь прочитать и понять отметины. Я писал не легкомысленное повествование, ради юмора, это что-то вроде антиутопии (местами саркастический памфлет и гротеск), с размышлениями о том, что произошло и происходит с миом моей страной.
Бахтин Игорь Иванович. Санкт-Петербург.
::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
И шуточку «даёшь стране угля», мы чувствуем на собственных ладонях.
Из песни В.С. Высоцкого
Среди размышлений о ночных видениях, когда сон находит на людей, объял меня ужас и трепет потряс все кости мои.
Библия. Книга пророка Иова XV-13-14
И тогда главврач Маргулис телевизор запретил.
из песни В.С. Высоцкого
Страшный сон, или Смерть Ивана Караваева
ГЛАВА 1
Караваев стремительно летел к земле в холодной чёрной пустоте. Летел, кувыркаясь, швыряемый во все стороны хаотичными воздушными потоками. Левой рукой он цепко, мёртвой хваткой вцепился в ручку своего чемодана, а правой судорожно дёргал за кольцо парашюта, который, почему то не раскрывался. У Караваева началась паника: напрочь забыв о запасном парашюте, он продолжал, остервенело дёргать ненавистное кольцо.
Прорезав мрачную темень, он выскочил в чистое небо. Ярко светило солнце, внизу было море, неумолимо приближающееся, отсвечивающее миллионами солнечных бликов. «Всё, — кранты», - пронеслось в голове Караваева, и тут он, наконец, вспомнил про запасной парашют. Он суетливо нашёл кольцо и с замирающим сердцем дёрнул его.
Хлопок за спиной привёл его в чувство, но времени радоваться, уже не оставалось: море стремительно приближалось. Теперь нужно было решить ещё одну задачу: постараться приземлиться помягче, и желательно было именно приземлиться, а не приводниться. Сделать это было непросто: мешал чемодан, но Караваев нашёл-таки выход. Не выпуская из руки чемодана, он умудрился обхватить стропу и смог приземлиться совсем рядом с морем, слегка подвернув ступню.
С трудом разжав сведённые судорогой пальцы, он бросил на песок свой чемодан, скинул парашют, и, массируя болезненно покалывающую кисть левой руки, стал оглядываться.
Оказалось, что приземлился он на пустынном песчаном пляже, и хотя вокруг не было ни души, пляж этот «диким» не выглядел. Он был оборудован кабинками для переодевания, навесами от солнца, высокими стопками на песке были сложены деревянные лежаки. В море уходил старый пирс, у которого были пришвартованы несколько белоснежных катеров. Кругом были устроены кафе. Под разноцветными зонтами стояли пластмассовые столы и стулья. На столах стояли бутылки, стаканы, тарелки с едой, а кое-где лежали пляжные шляпы, детские панамы, очки, игрушки.
На волейбольной площадке под провисшей сеткой лежали волейбольные мячи, один из множества мангалов слабо дымился. У Караваева возникло ощущение, что люди только что, всем скопом, всё бросив, убежали смотреть что-то очень-очень интересное, и вот-вот вернутся, шумно усядутся за столы, начнут играть в волейбол, побегут купаться в море…
Но мысли об этой странной пустынности пляжа, на вид вполне обжитого, недолго занимали Караваева. Он с восторгом стал смотреть на море, которое было совсем рядом, лениво накатываясь на берег.
Нещадно палило солнце, расплавленный диск которого будто застыл в зените, вдоль влажной береговой линии причудливо колыхалось знойное марево, истерично кричали чайки, камнем падающие в море.
Море! Море ласковое, прохладное, бескрайнее звало Караваева, манило, просило, умоляло: разбегись, оттолкнись посильнее от берега и нырни в эту зовущую бездну! Плыви под водой долго, долго – сколько сможешь, потом вынырни, пофыркивая радостно. Ляг на спину, широко раскинув руки и ноги, и полежи так, глядя, усмехаясь на солнце, которое здесь в этой бескрайней глади теряет свою испепеляющую силу. Поплавай всласть, поныряй к холодному сумрачному дну за отполированными вечным движением воды камешками и ракушками; покувыркайся, попрыгай с высокого пирса, а когда вымотаешься, замёрзнешь, и тело твоё покроется «гусиной кожей»,— выйди на берег, и обессилено, с наслаждением плюхнись на горячий песок, который уже не покажется тебе раскалённым.
— Эх, мама дорогая! — задохнувшись от восторга, выдохнул Караваев, и стал суетливо раздеваться, кидая одежду как попало на парашют.
Оставшись в сатиновых «семейных» трусах в крупный горошек, он радостно потирая руки и, ускоряя бег, с криком: «У-р-а-а-а!», — рванул к морю, предвкушая безмерное наслаждение от свидания с морской прохладой, но у самой воды он «притормозил» и растерянно остановился: на пирсе, уходящем далеко в море, был установлен гигантских размеров щит с предупреждающей надписью, начинающейся со слова ВНИМАНИЕ!!! с тремя восклицательными знаками.
Из надписи следовало, что данный пляж является собственностью Корейско-Российского Пляжного Концерна и купание в море платное с поминутной тарификацией, а именно: 0,02 У.Е. за минуту нахождения в воде. Далее сообщалось, что прыжки с пирса тоже платные: «солдатиком»-0,1-У.Е. — за один прыжок, а за прыжок «ласточкой» нужно выложить 0.2 У,Е,. Особо подчёркивалось, более крупным шрифтом, что ведётся скрытое видеонаблюдение и нарушителям данных правил грозит штраф в 200 У.Е. Послабления в виде скидок в 3% предоставлялись не умеющим плавать, бойцам Чапаевской дивизии и строителям Беломорканала.
На проржавелых, бетонных опорах пирса, облепленных у воды водорослями и семьями мидий, хорошо сохранилась надпись красной краской. На каждой опоре было по одной большой букве. Вместе буквы составляли надпись: «Сектор для купания пионерлагеря «Чайка» завода «Красный резинщик». Караваев машинально пересчитал количество опор — у него с детства сохранилась чудная привычка пересчитывать одинаковые предметы. Опор, как и букв, оказалось пятьдесят три. Ещё раз, перечитав предупредительную надпись на щите, он повертел головой и оглядел окрестности повнимательней, и тут только стал осознавать, что он на этом пляже присутствует в единственном экземпляре.
Пляж простирался вдоль берега извилистой неширокой песчаной полосой. Метров в сто от моря он переходил в гряду невысоких дюн, а дальше простирался редкий подлесок с пожухлой от зноя листвой. По мере удаления от дюн подлесок переходил в более густой лесок, а ещё дальше уже шёл сплошной зелёный массив. Ещё дальше, за лесом, чуть виднелись крыши городских многоэтажек. Где-то совсем недалеко шумела автострада, и это обрадовало Караваева.
«Местность, слава Богу, кажется обитаемая, — подумал он. — Но куда же делись люди с пляжа? Карантин, что ли какой здесь ввели? »
Он ещё раз огляделся и решил, что раз никого здесь сейчас нет, то почему бы разочек и не окунуться в море? И уже чуть было не прыгнул в воду, но тут же вспомнил о «скрытом видеонаблюдении», о штрафах, пресловутых У.Е. которых у него не было и остановился. Он потоптался у воды, охлаждая ноги и, вздохнув смиренно, решил, что нужно будет хотя бы позагорать под настоящим, а не северным тусклым солнцем, ему совсем не помешает; тем более, что нигде не указывалось, что принятие солнечных ванн на этом пляже запрещено.
Караваев повернулся и пошёл назад к своим вещам, по пути оглядываясь, и, раздраженно думая о диких ценах на здешние пляжные услуги и снова удивляясь безлюдности, которая начинала его смущать, вызывая смутное беспокойство.
Дойдя до места, где он приземлился, Караваев посмотрел на часы — было одиннадцать сорок утра. Он отряхнул свои вещи от песка, сложил их аккуратно на чемодан, рядом поставил туфли, носки положил на горячий песок для просушки, и улёгся на парашют, подложив руки под голову.
Караваев попытался задремать, но сон не шёл к нему: очень хотелось пить и ещё сильнее курить. Он лежал и маялся. Периодически приподымаясь, он поглядывал на свои часы, и ему стало казаться, что время остановилось. Несколько раз он подносил часы к уху, но часы «Победа», купленные им много лет назад, с первой его зарплаты на шахте, тикали чётко и ритмично.
Приподнявшись в очередной раз, он опять оглядел пляж, и взгляд его задержался на щите, который с обратной стороны был выкрашен в красный цвет. На красном фоне белыми большими буквами шла надпись «Coca-Cola».
— Частная собственность! Ёш твою два! — дёрнулся Караваев, обозлившись. — Купаться нельзя, нырять нельзя! И почему это «солдатиком» прыгать дешевле, чем вниз головой? Вот, блин, изгаляются «коммерсы»! Запудривают людям мозги: поминутная тарификация, понимаешь, видеонаблюдение, У.Е. эти, скидки. Кто их видел эти У. Е.? Весь народ от пляжа этими самыми У.Е., наверное, ёш твою два, и отладили. Это, что же получается, если часок здесь поплавать (Караваев шевеля губами, произвёл вычисление)… это же надо, за час удовольствия придётся выложить аж 1,2 У.Е.?! За двадцать один день будет около 25 У.Е.— это если только часик в день всего плавать! А народу-то здесь поместится не меньше тыщи! Этак, если каждый по часику только поплавает в день, то навару хозяевам этого пляжа за один только час перепадёт 1200 этих самых У.Е. ежедневно! А за месяц набежит больше 30 – ти тысяч. По часу это я, пожалуй, маловато на человека взял. Кто ж на пляж-то на часик приходит? Весь день на солнышке жарится и всего часик в море побыть? Я лично вообще бы из воды не вылезал бы весь день. Да, а лето оно, видать, здесь долгое — не то что у нас на Севере. Скажем, только за три месяца, если в день тысяча народу только по часику всего поплавает — выйдет навару где-то под сто тысяч У.Е.. Это опять же, если только по часу люди будут плавать. А ежели к этим деньгам прибавить прыжки с пирса, лежаки тоже не бесплатные, наверное, да водички с пивком попить, да ещё пожевать чего-нибудь, то наварчик-то с морской водички совсем, совсем неплохой получится, м-да…
Караваев закрыл глаза и стал думать, пытаясь понять, почему прыжки с пирса оплачиваются в зависимости от способа прыжка, но никак не смог себе этого объяснить. Различие тарифов на прыжки с пирса не поддавалось логическому объяснению и Караваев в раздражении, в очередной раз взглянув на часы, положил голову на парашют, опять закрыл глаза и ещё раз попытался вздремнуть, но тут с моря неожиданно потянуло прохладой и на пляж стала наползать гигантская тень.
Караваев приподнялся на локтях и с надеждой посмотрел на небо, но увидел не облако, сулившее живительную прохладу, а торжественно двигающуюся клином со стороны моря, на небольшой высоте армаду жевательной резинки «Wrigley’s spearmint». Караваев сел, протёр глаза, с изумлением наблюдая за столь невероятным явлением, и подумал, что ему напекло голову, но тут «эскадрилья», словно по чьей-то команде спикировала на испугавшегося Караваева, сбросила на маленьких парашютиках несколько пачек жвачки, развернулась, и быстро набрав скорость, скрылась за горизонтом.
— В сказку попал? Голову напекло? Что это было?! — Пробормотал Караваев, озираясь растерянно. Он с опаской осторожно поднял одну пачку жвачки, приземлившуюся рядом с его чемоданом.
Пачечка жвачки оказалась вполне осязаемой и реальной. Он развернул все пять пластинок, понюхал их и, положив их в рот, стал задумчиво жевать. Вкус жвачки ему понравился — он напомнил ему вкус мятных леденцов, но почему-то жажда стала ещё мучительной. С досадой выплюнув комок жвачки, быстро ставшей невкусной, он решительно встал и поёжился: он уже успел «подгореть» на солнцепёке.
« В костюмчике-то и кожаных туфлях тяжеловато будет топать в отель по такой жарище, — подумал Караваев. — Надо бы одеться полегче, а ближе к городу, где-нибудь в лесочке, потом и переодеться».
Он достал из чемодана спортивные брюки, майку полурукавку с логотипом «Русское лото», сланцы и выгоревшую бейсболку. Оделся, затем вытащил из внутреннего кармана костюмного пиджака, зашпиленного на булавку, паспорт, за обложкой которого лежали пять десятирублёвок и его путёвка.
Положив паспорт в боковой карман спортивных брюк, который закрывался молнией, он стал укладывать вещи в чемодан. Аккуратно уложив костюм и туфли в чемодан, он закрыл его на замок, зачем-то хлопнул удовлетворённо ладонью по крышке, поднял его, оглядел ещё раз пляж и сказал тихо:
— Ну, прощай, чудной необитаемый остров. Пятницу я здесь так и не встретил, но, слава Богу, что и туземцев-каннибалов не было.
Подняв чемодан, он сделал несколько шагов, но тут на покосившемся столбе ожил репродуктор: из него раздался скрежет, покашливание, и какие-то щелчки и вслед за этим мужской голос с какими-то пугающе торжественными интонациями произнёс:
— Уважаемые господа и милые дамы! Прослушайте, пожалуйста, экстренное сообщение. В связи с циклоном над Восточно-Европейской равниной очередной перелёт жевательной резинки «Wrigley’s Spearmint» над территорией нашего пляжа, в рамках уникального проекта «В XXI век с чистыми зубами», отменяется. Компания «Wrigley» и дирекция Корейско-Российского пляжного концерна приносит свои глубочайшие извинения. А теперь, господа, прослушайте наш ежечасный рекламный блок…
« Всё-таки были летающие жвачки, не привиделось мне? Но чудно как-то всё это», — подумал Караваев и, поставив чемодан торцом на песок, сел на него, решив прослушать всё объявление.
Голос диктора тем временем усилился, он стал ещё торжественней, в нём появились едва скрываемые нотки восторга, концы фраз он обрывал чётко и твёрдо, делая между фразами многозначительные паузы. Тембр его голоса всё время модулировал в сторону басовых тонов, он как-то странно придыхал, будто кто-то хватал его за горло или давил на живот:
…Сегодня вечером в 5-ти звёздном отеле «Родина» наконец-то состоится главное событие этого года, — событие которое мы все так долго, долго ждали: в Большом Концертном Зале отеля «Родина» будет проходить грандиозное супер шоу — 3-ий Международный Фестиваль «Звёзды года». Не упустите свой счастливый шанс, господа, приходите в 7 вечера в Б. К. З. отеля «Родина», чтобы своими глазами увидеть великолепный звёздный десант любимых артистов, певцов, певиц, политиков, музыкантов, телеведущих, ярких деятелей нашего и зарубежного шоу-бизнеса. Приходите, и вы насладитесь феерическим супер-шоу. Билеты в кассах пока есть, хотя количество их ограничено. Цена вполне приемлемая: от 1000 У.Е. в VIP зоне и от 300 У.Е. в партере. Имеется гибкая система скидок с амфитеатра, (диктор запнулся на несколько секунд), прошу прощения, имеется гибкая система скидок на места в амфитеатре…
— Такие мероприятия господа-товарищи нам не по карману,—хмыкнул Караваев, с интересом слушая диктора.
— Ну, а теперь я передаю микрофон очаровательной Ляле Негусто. Она вам подробно расскажет о других развлекательных и культурных мероприятиях, запланированных на сегодня,— закончил своё выступление диктор.
— Ну, Федот, какой всё же ты у нас серьёзный мальчик, — рассмеявшись, заговорила девушка звонким, молодым, радостно-беззаботным голосом. — Как это ты можешь таким страшным голосом говорить? Прямо как в детской страшилке у тебя выходит: «в чёрной, чёрной комнате сидел чёрный-пречёрный человек…» Как там дальше? Не помню. Ну, да ладно. Я, на самом-то деле, тоже ждала весь год этот фестиваль. Ох, как же я его ждала! Там такая тусовка соберётся! Просто супер, друзья. И я, как бы, всем рекомендую сходить. И сама, как бы, пойду. Не могу я пропустить такой кайф. Там же такие, как бы, мальчики будут! Мальчики-симпомпончики, пальчики оближешь! Меня, аж, в дрожь, как бы, бросает заранее! Но, други мои, на самом-то деле я, как бы, отвлеклась, а работа есть работа… как бы… Так, значит… что же у нас сегодня будет интересненького в отеле-то делаться? Хочу для начала вот, что вам сказать, господа. Слушайте, слушайте, слушайте! Отель «Родина» для тех, кто хоть раз побывал в нём, становится, как бы домом родным. Двери этого заведения, как бы, всегда широко открыты для тех, у кого в бумажнике водится звонкая монета или кредитка. Шучу. Это шутка, как бы. Я девочка весёлая, ха-ха. Ох, весёлая я девочка, как бы. Отвлеклася я. Ну, так, что же у нас вкусненького на сегодня? Сегодня мероприятий будет, конечно, поменьше, чем всегда, все же попрутся на фестиваль… так… Во-первых, в семь тридцать вечера в конференц-зале отеля пройдёт презентация книги Германа Кошкина «ИЗ ВАРЯГОВ В КРЕКИНГ». Книга недавно была издана в США миллионными тиражами и мгновенно стала, как бы, бестлетером... пардон, господа, я хотела сказать бестселлером. Бестлетер, бестселлер, ерунда, какая! Одним слово бест, то есть лучший, как бы. Что такое крекинг, господа, я вам не могу сказать, но думаю, что это дело хорошее, судя по тому, что наш уважаемый писатель является владельцем нефтяного концерна «Транснефть» и сети продовольственных гипермаркетов «Хавчик Сити». Вас ожидает интереснейший рассказ автора, говорят, бывшего бригадира Новогопниковской преступной группировки, а ныне депутата какой-то там Думы, он как бы думает чего-то, блин, потом будет раздача книг с его автографом и распродажа элитных подгузников «Хаггиз» по специальной, очень, очень приятной цене. И фуршет, господа! Естественно, на халяву, други мои, на халяву, — за счёт автора, богатенького Буратино, бывшего варяга. Варяги — это не ворюги, господа, это другое, как бы. На самом-то деле, я рекомендую вам побывать на этой презентации и непременно купить подгузники, да, непременно купить. Это нужно сделать ЗАВ-ЛА-ГО-ВРЕ-МЕН-НО. Врубились в игру слов? Я, как бы, не оговорилась, да, да, именно завлаговременно. Это, други мои, как бы, каламбурчик такой. Лично мой бренд, ха-ха-ха! Хочу продать его фирме «Хаггиз». Клёво я придумала, а? Ха-ха-ха, клёво — завлаговременно! Клёво, клёво! Согласитесь?
Караваев тоже рассмеялся — его позабавило, что дикторша нисколько не заботилась о каких-то рамках, присущих публичному выступлению и «тарабанила», что на ум придёт.
— Так что берите подгузники сейчас, — продолжила дикторша весело, — ведь многие из вас могут, как бы, стать родителями, если вы, конечно, не забудете, ха-ха-ха, принимать эффективнейший половой стимулятор-бальзам «Вань-встань» всемирно известной продукции Китайской фармацевтической компании «Фармкомбикорм». Кстати, теперь этот бальзам выпускается в новой, компактной упаковке. В каждой пятой упаковке ценные призы от компании: упаковка сверх тонких презервативов этой же фирмы. Так, что рекомендуем, господа, рекомендуем. Китайцы в этом деле, как бы, толк знают. У них население уже давно за миллиард перевалило, благодаря бальзамчику этому, ха-ха-ха! Заболталась я, как бы… Что там дальше? В восемь вечера в стриптиз-холле, что на тридцать шестом этаже, будет выступать очаровательная Нинель, в народе Нинка Тамбовская. Злые языки утверждают, что её знаменитая грудь силиконовая. Не знаю, не знаю, где столько силикона–то взять? Но котируется Ниночка наша в Европе, — знай наших! Прилетела она к нам сегодня из Италии, где снимается в нашумевшем порнофильме «Блуд» Теперь вот снимают «Блуд-7» с нашей Нинкой. Так что, господа, спешите видеть только одно, как бы, эксклюзивное выступление Нинель. Говорят, такое вытворяет, такое! Далее. В полночь в ночном клубе «Blue Dust» — переводится, как «Голубая пыль», а в народе зовётся просто «Дуст»,— дуст — это отрава такая, — стартует танцевальный супермарафон, который продлится до восхода солнца. И как только взойдёт красно солнышко и петушок первый прокукарекает, так этот шабаш, ха-ха, и закончится, и все участники марафона окочурятся от обезвоживания и потери веса. Эти танцульки, как бы, не для слабаков, други мои! Музыка, естественно, будет звучать, други мои, в режиме НОН-СТОП и радовать вас будут самые, самые, самые яркие звёзды нашего шоу-бизнеса: супер трио «Обмороженные дятлы», культовая группа «Дай-дай», или «Попрошайки» — как их тусовка зовёт, — открытие этого года самые сексуальные парни из далёкой Сибири — «Машки Интернешнл», (обожаю их!), ветераны рока «Пипифакс саунд» и «Оральный Кодекс», ещё куча всяких певиц, певцов, групп и, конечно, будут ди-джеи. Ди-джеев будет много! Как картошки в огороде в урожайный год! Будет «Антуан Сидорофф», «Блюменталь», «Лёлик и Болик», «Move налево», «Катрина Mix», «Порося Disco» и «Мистер Samogon». Грозились приехать заграничные звёздочки. Параллельно с танцевальным марафоном на тридцать шестом этаже, в клубе «Клуб-nitchka» будет идти шоу трансвеститов, в клубе «69» — балет «Гейславяне». 69 — это не день рождения директора клуба. Это поза такая, «валет» называется. Фу, как вульгарно. Туда билетов, увы, други мои, уже нет: распроданы, как бы. Успех, на самом-то деле, полный. Но не огорчайтесь, сходите в клуб «Атлант», на восемнадцатом этаже, — там сегодня всю ночь будет проходить «Шоу мускулистых мачо». Это мероприятие у нас очень любят дамочки бальзаковского возраста, мечтающие найти своего Шварценеггера или Сталлоне. Вот такие, на самом-то деле, у нас сегодня пироги, други мои. У меня всё, передаю микрофон своему коллеге Федоту Нетотову. Ау, Федот, ты где? Федот вам теперь подробно расскажет, что ещё имеется вкусненького в необъятных закромах «Родины». А с вами была Ляля Негусто, фамилиё у меня такое — Негусто — это бразильская фамилия. Полное имя моего отца Унас Вкассе Негусто, он чёрненький — мой папочка, а мама у меня хохлушка, но не чернявая, а блондиночка. Вот такая вот смесь, как бы, гремучая получилась — ваша Лялька Негусто. И напоследок: никакой ответственности за сказанное я не несу, не несла и не буду нести. Я вам, понимаешь, не несушка, ха-ха-ха! Ну, пока, аривидерчи, бай-бай, до свиданья. Всех нежно целую, ваша Ляля. А забыла... угадайте, чего я больше всего сейчас хочу? Фу, какое свинство. Нет, конечно! Снега! Я снега дико хочу, метели, снегопада, гололёда. Я его здесь ещё застала, когда в детский сад ходила. Эх, сани бы, да по снегу! Федот, тебе слово, стеснительный ты наш. Встретимся в БКЗ вся тусовка, думаю, будет там. Пока, Федот, до вечера.
— В весёленькое же местечко я попал, — резюмировал выступление дикторши Караваев и опять ему захотелось курить, да так, что в висках застучало и подташнивать стало.
— Спасибо, Лялечка, ты, как всегда, на высоте. А рекламный блок опять продолжу я, Федот Нетотов,— немного смущённо начал диктор. — Господа, отель «Родина» — идеальное место для отдыха. Здесь вас всегда рады видеть, здесь вам обеспечат самые комфортные условия проживания, здесь исполнят любые ваши прихоти и желания. Девиз отеля: «Для нас нет ничего невозможного!» Круглые сутки функционируют тридцать шесть ресторанов, в которых вы можете насладиться изысканными блюдами, приготовленными лучшими поварами из разных стран, оцените вкус самых знаменитых вин и напитков, встретите самое любезное обслуживание; в уютной, комфортабельной атмосфере, под звуки прекрасной музыки вы проведёте самые незабываемые часы вашей жизни. Во всех ресторанах выступают самые популярные артисты эстрады и звёзды отечественной и зарубежной поп музыки. В отеле кроме ресторанов отдохнуть, перекусить и расслабиться можно также в многочисленных кафе, закусочных, бистро, барах, которых более пятидесяти на каждом этаже отеля. Для самых азартных широко открыты двери тридцати трёх казино, принадлежащих холдингу «Орёл и решка», а на каждом этаже функционируют залы игровых автоматов. Круглосуточно работают 336 саун, 633 бассейна, 333 аквапарка. 999 теннисных кортов, множество залов для игры в боулинг, 300009 биллиардных…
Откуда-то издалека возник быстро нарастающий свистящий вой, заглушивший голос диктора. Караваев поднял голову к небу и увидел стремительно пикирующий в сторону моря огромный лайнер. Караваев испугано втянул голову в плечи: ему показалось, что лайнер падает на него — так он был низко над ним, но самолёт долетел до моря. Метрах в ста от берега он упал на брюхо, подняв в воздух высоченный каскад воды, переломился пополам и быстро стал тонуть.
Караваев привстал с чемодана и с отвисшей челюстью уставился на быстро исчезающий под водой самолёт. Последним под водой исчез хвост самолёта, на котором Караваев успел прочесть надпись «АВИАКОМПАНИЯ ИКАР», потом наступила тишина, и в этой зловещей тишине торжественно звучал голос диктора, продолжавшего перечислять нескончаемый набор услуг отеля:
— На каждом этаже отеля имеются роскошные массажные кабинеты, в которых вам предоставят весь спектр релаксионных услуг, включая эротический массаж. Вас на самом высоком уровне обслужат красивые молодые девушки и юноши. Они помогут вам снять напряжение, обрести отличную форму, уверенность в себе и испытать чудесную гамму изумительных, наиприятнейших ощущений. Только что поступила новая партия специалистов в этой области из бывших республик СССР: Молдовы, Украины, Беларуси, Киргизии, прошедших обучение и стажировку в Турции, Египте и Таиланде…
Голос диктора опять обрёл силу, уверенность, и пугающие интонации. Караваев слушал рекламу, смотрел на море, по глади которого быстро расплывалось масляное пятно, и не знал верить или не верить ему в происшедшее.
… для домашних животных,— продолжал говорить диктор,— при отеле работает мини-гостиница, в ней ресторан, парикмахерская, ветлечебница, салон ювелирных изделий для ваших питомцев, зимний сад, бассейн, и многое другое. Так что, если вы не можете расстаться с вашими любимцами,— приезжайте с ними. Мы позаботимся и о них и о вас. Мы решим любые проблемы. В отеле работает сеть салонов красоты «Обаяшки», столы заказов интимных услуг, в том числе не традиционных, открыты на каждом этаже. Для крутых мужчин широко открыты двери клуба «Шварц и Негр». Девиз клуба: «Сделал тело - гуляй смело». Трудно перечислить, сколько в отеле секс шопов, кинозалов, фитнес и бодибилдинг залов, салонов спиритических сеансов, модельных агентств, туристических компаний, спортбаров, магазинов, бутиков, банкоматов, салонов «Тату», филиалов самых надёжных банков, клубов «по интересам», интернет кафе, бизнес центров. Невозможно всё осветить в одном рекламном блоке, полный перечень услуг вам дадут бесплатно операторы связи отеля по телефону 0609. Скоро премьерное открытие опиумных курилен треста «Дым Отечества» и клиники мужского здоровья академика Сулико Аденомашвили. Внимание! Для настоящих патрициев каждый четверг бои гладиаторов!
Диктор говорил и говорил, и в какой-то момент слух Караваева отключился. Глаза его, не мигая, заторможено смотрели на увеличивающееся масляное пятно в котором, мерно покачиваясь, плавали чемоданы, ящики, тюки, сумки, подгоняемые незаметной волной к берегу. Большую, величиной с крупного ребёнка куклу в свадебном наряде прибило к берегу. Волны периодически переворачивали куклу. Она поворачивалась к Караваеву то глупо улыбающейся мордашкой, то затылком, вернее местом, где должен был бы находиться затылок,— у куклы была лишь одна половинка головы: лицевая.
Караваев потер виски, закрыл и открыл глаза, ущипнул себя за лодыжку - ничего не изменилось: масляное пятно не исчезло. Оно уже плескалось у берега, отливая на солнце зеленовато-перламутровыми и радужно-фиолетовыми керосиновыми оттенками.
Караваев сел на чемодан, глаза его не могли оторваться от моря, потом он импульсивно вскочил и зачем-то рванулся к морю. Остановился на полпути, постоял, нервно переминаясь с ноги на ногу, и вернулся назад, опять сев на чемодан.
Его охватило нервное возбуждение, не отрывая глаз от моря, он пришептывал:
— Что же это делается? Вначале жвачки летали, теперь самолёт упал. Средь бела дня самолёты в море падают… это хорошо ещё, что на пляже и в море никого не было. А так бы здесь кладбище небольшое получилось, жертв, сколько было б… Горе-то какое… что ж стряслось-то? Как же так? Ясная погода, чистое небо, безветренно. Топливо что ли закончилось? Город здесь совсем недалеко, уже пора было бы и спасателям появиться… хотя, видимо спасать уже некого. Мама дорогая, что делается, что делается!
Он посмотрел на часы, и тут слух к нему вернулся и он услышал нарастающий рёв мощного автомобильного двигателя. Караваев привстал, повернулся к дюнам, откуда слышался рёв мотора.
— Горячо благодарим спонсоров нашего рекламного радио-блока, — заканчивал своё бесконечное выступление диктор, — Китайскую фармацевтическую компанию «Фармкомбикорм» и акционерное общество «Вешние воды», официального мастурбатора… (диктор запнулся и быстро поправился)… официального дистрибьютора компании «Coca-Cola». Телефон рекламного отдела: 600-60-60. Оставайтесь с нами.
Сразу за этим из репродуктора зазвучала музыка. Беззащитный женский голос отрешённо выводил:
— Мама, ма-марихуана, ты её не трогай: лучше без неё...
Глава 2
Из-за дюн вынырнул, раскидывая во все стороны струи песка, чёрный джип. Джип нёсся с огромной скоростью прямо на Караваева. Караваев попятился испуганно, но джип, как вкопанный остановился в метре от Караваева, и из него легко выпрыгнула по виду цыганка, молодая, черноглазая, в длинной черной, кружевной юбке и с цветастой шалью на плечах. Левой рукой она держала голенького ребёнка в подгузнике и с пустышкой во рту. Она подошла к Караваеву, который быстро заговорил, почему то полушёпотом и, часто кивая головой в сторону моря:
— Здравствуйте! А я уже было думал, что не встречу здесь людей. Здесь, знаете, такое случилось, такое случилось. Прямо на моих глазах самолётище в море упал. Вон туда посмотрите… Вещи, видите, в воде плавают? Пополам переломился, как игрушечный, и затонул. Всё так быстро произошло, так быстро… Страшное дело. У вас телефона нет? Надо в МЧС позвонить или ещё куда…
— А, шо ж здесь страшного? — не дала ему договорить цыганка, бесцеремонно и как-то хищно разглядывая его.— Они тут каждый день падают, по два-три на дню.
Караваев непроизвольно отметив, что цыганка удивительно похожа на артистку Анастасию Заворотнюк из популярного телесериала «Моя прекрасная няня», спросил растерявшись:
— Как же такое может быть, чтобы в одном и том же месте каждый день самолёты падали?
— Падают, соколик, ещё как падают, — ответила цыганка, — мы тут уже привыкли к этому, дядя.
Караваев стоял, переваривая сказанное цыганкой.
— Не веришь? Вот те крест, чистую правду говорю, — зевнув, продолжила цыганка, быстро и небрежно перекрестившись, почему-то слева направо. — Падают, падают, дядечка. Место здесь такое — гиблое. Дыра какая-то здесь образовалась. Её облетать нужно, она, дядечка, типа как пылесос в себя всё всасывает. Ну, а кто в неё угодил — тому «кирдык ». Врубаешься, дядя?
Она повернулась к водителю, молодому парню, который курил и очень внимательно разглядывал Караваева, и сказала раздражённо:
— Ну, шо, Колян? Я ж тебе говорила, шо никого на пляже не будет. Шо они враги себе, шо б после вчерашнего морские ванны принимать? Они же себя любят. Блин, бензин только зря пожгли. А этот, (она кивнула головой в сторону Караваева), этот видать с Луны свалился.
— Так поехали на аллею. Хера здесь торчать? — грубо ответил водитель, закуривая ещё одну сигарету. Цыганка медлила, отрицательно качнув головой, она сказала:
— Погоди, Колян.
Мягкое «Г» цыганки выдавало в ней южанку. Ветерок донёс до Караваева сладкий запах табачного дыма, у него закружилась голова и он, краснея, обратился к парню:
— Друг, угости, пожалуйста, сигареткой. Курить дико хочется, а купить здесь негде.
Парень швырнул недокуренную сигарету к ногам Караваева и, ощерившись, произнёс гнусаво:
— Докури, лошок, но учти, что у меня «сифон». Научно сифилис называется. Знаешь, что это такое?
Караваев, совсем неожидавший такого ответа, сильно обиделся:
— Зачем же так, парень? Я вроде к тебе по-человечески, как мужик к мужику, как курильщик к курильщику, а ты — хамить. Ты, видать, в армии не служил, и родители тебя не пороли, когда ты поперёк лавки лежал, а надо было, — сказал он.
—Чё, ты, сказал, козёл? Ты, чё гонишь, сохатый? — закричал водитель, оскаливаясь и приподымаясь в кресле. — Может тебе ещё и «косячок» забить? Или харю тебе надрать? Надрать тебе харю, урод?
Караваев, укоризненно покачав головой, взялся за ручку чемодана.
— Пойду я, золотые вы мои, прощайте. Консенсуса, чувствую, у нас не предвидится — сказал он тихо.
Цыганка остановила Караваева, придержав его за руку, и, прикрикнула на водителя строго:
— Ну, шо ты, Колян? Шо ты опять погнал? Сейчас спугнёшь хорошего, доброго человека. Одного единственного на этом пляже. Метлу-то придержи, неврастеник хренов. — И заорала на ребёнка, который проснулся и захныкал: «Да заткнись ты, кротиное отродье!»
Ребёнок тут же замолчал, закрыл глаза и зачмокал пустышкой, а водитель засопел обиженно, но возражать цыганке не стал. Снова закурив, он откинулся на спинку сиденья и прибавил до максимума звук в радиоприёмнике. Мощные динамики выплюнули хриплый голос: « Гоп-стоп, — мы подошли из-за угла, гоп-стоп, — ты много на себя взяла…»
Цыганка, сморщившись, прошипела:
— Да сделай же потише, придурок.
Водитель нехотя убавил звук и вновь откинулся на спинку сиденья, закрыв глаза, а цыганка, отпустив руку Караваева, сказала:
— Дядечка, ты не Коляна не обижайся. У него с башкой не всё в порядке. Он год в яме у чеченов просидел. Контузило его под Урус-Мартаном во время боя, ну и попал он к ним в плен. Переклинивает его иногда, дядя, вот так вот…
При этом она, не сводя чёрных глаз с Караваева, сделала шаг вперёд.
Караваев ещё обижался, но после этих слов цыганки обида стала быстро проходить. Он с жалостью посмотрел на дремавшего водителя, и уже спокойным тоном сказал:
— Да, ладно — чего уж там.
Цыганка вдруг подошла к Караваеву почти вплотную и, глядя, не мигая, в глаза занервничавшего Караваева, некоторое время буравила его чёрными глазами, потом заговорила совсем другим, жалобно-просительным, голосом, хотя Караваеву показалось, что глаза её смеются:
— Подмогни, милый, дай пару баксив дитю на хлеб.
Караваев вздрогнул и, сделав шаг назад, ответил растерянно:
— Да ты шутишь, наверное? Какие баксы? Это мне впору у вас просить: вы, вон, на каких тачках крутых разъезжаете. На один бензин, наверное, тратите, — мало не покажется.
Цыганка заученно и равнодушно повторила, будто не слышала ответа Караваева, при этом она сделала шаг вперёд, не сводя с Караваева чёрных глаз:
— Подмогни, чернобровый, дай пару баксив дитю на хлеб.
Караваев попятился назад и пожал досадливо плечами:
— Да какие могут быть у меня, у шахтёра, баксы? Я их и в руках-то никогда не держал! Да я рубли, милая, хе-хе, забыл, как выглядят, а ты — баксы, баксы!
Цыганка будто ждала, что Караваев занервничает, и запричитала быстро и жалобно, но лицо её при этом сохраняло бесстрастно-презрительное выражение:
— Подмогни, милай. Без отца дитя. Три дня ничего не ели. Можешь «деревянными» дать, если «зелени» нет. А, хошь, я те погадаю? Давай, погадаю тебе, соколик. Судьбу тебе наперёд расскажу. Не хочешь? Дитя без отца… три дня ничего не ели… дай пару баксив, дядечка… Чернобыльские мы, не дай Боже никому, такую родину иметь…
Караваев развёл руками:
— Нету, милая. Были б,— дал бы тебе и баксов и евро и юаней.
Цыганка ещё несколько секунд смотрела гипнотически в глаза Караваева, а потом вдруг закричала:
—Я, шо, не ясно говорю? Дашь денег или нет, пень лохматый? Да, шо ж за народ пошёл, никакой жалости нет ни к женщинам, ни к детям! Я ж говорю: не ели три дня, дай денег, Чернобыльские мы, шо — не понятно? Фу, я аж взопрела вся, так устала с тобой говорить, со жмотом.
Караваев посмотрел на ребёнка, у которого над губкой пробивались чёрненькие усики, и ему показалось, что ребёнок усмехнулся и подмигнул ему. Караваев быстро отвёл взгляд от ребёнка.
— Вот привязалась, что тот репейник. Я этого не люблю, когда на меня давят, — сказал он, присаживаясь на корточки.
Он открыл чемодан и, пошарив в нём, извлёк из него небольшой бумажный свёрток. В свёртке лежал скромный бутерброд: между двумя крупными ломтями серого хлеба желтела полоска подтаявшего от жары сала. Караваев несколько мгновений разглядывал бутерброд, потом словно очнувшись, сглотнул слюну и протянул бутерброд цыганке:
— На вот поешь. Чем богаты, как говорится…
Цыганка машинально взяла бутерброд, глядя на него недоуменно, и, почему-то опять озлившись, выдохнула:
— Ты, шо ж мне дал, придурок?
Караваев обиженно поджал губы:
— Что ж ты ругаешься? Это, ни в какие ворота не лезет, так с людьми разговаривать. Мы с тобой вроде не ровесники и пиво вместе не пили. Повежливей надо со старшими, девочка, повежливей.
– Я с двенадцати лет не девочка, — ответила цыганка, всё ещё недоумевающее разглядывая бутерброд, и, не обращая никакого внимания на обидевшегося Караваева.
— Ты, шо ж мне дал? И вот это, шо, есть можно? — хохотнула она, оторвав взгляд от бутерброда, и, неожиданно сильно размахнувшись, швырнула его в сторону дюн.
Караваев проводив глазами улетающий «сальбургер», который в воздухе расстыковывался на свои составные части, разозлился по-настоящему.
— Что же ты вытворяешь? — сказал он строго. — Что же ты хлебушком-то разбрасываешься? Как рука у тебя поднялась? Что ж ты такое вытворяешь? Ни стыда, ни совести! Это ж надо над хлебом так глумиться! Это же хлеб, понимаешь, хлеб?!
Цыганка перебила его, скривившись:
— Та понимаю я, понимаю, шо хлеб это. Ты мне лекций не читай, профессор. В Библии знаешь, шо написано? Не хлебом одним жив человек, написано. И правильно написано. Люди знали как жить. Потому как человек, дядя, ещё жив салатиками вкусненькими, пивком хорошим или джин тоником, мобильником и тачкой классной, бумажником толстым, виллой на море, цацками дорогими, сигаретами хорошими, косметикой, шмотьём и аппаратурой — человеку много чего надо, чучело ты музейное.
— И ещё человек «косячком» хорошим жив и автоматом Калашникова тоже, — подал голос водитель, дремавший в кабине джипа.
— Значит, нет у тебя денег? — продолжила цыганка уже не фальшивым, а каким-то гнусным и злобным голосом. — Плохо это, шахтёр. Ты у меня время отнял, бизнес мой обломал. Я-то думала, шо у тебя в чемоданчике миллиончик лежит, а ты просто жлоб, а жлоб, он и в Африке жлоб. Ну, прощай, тогда, жлобяра. Меня, знаешь, тошнит от таких, как ты.
Но цыганка сразу не ушла почему то, она вдруг заинтересованно спросила:
— А ты, дурень, никак в море купался?
— Вам-то, что? — насупившись, сказал Караваев, глядя себе в ноги и, желаю только одного — чтобы эта бесцеремонная и наглая парочка села в свой шикарный джип и исчезла, наконец, из его жизни. Сам он почему-то не мог уйти — ноги его будто вросли в песок.
— Мне-то ничего, а вот тебе делов будет, если купался, — засмеялась цыганка, – здесь вчера подводная лодка атомная взорвалась. Видать в дыру её эту засосало. Так что жди теперь, когда у тебя третий глаз появится или уши ослиные вырастут.
— Или член второй на лбу, — вставил водитель. Он завёл двигатель и раздражённо сказал цыганке:
— Поехали, поехали, Наталка. Поедем на аллею. Вся «блудня» там сейчас, а мы время на этого жмурика теряем.
— Та сейчас, — отмахнулась цыганка.
Она почему-то медлила, разглядывая Караваева странным, бегающим взглядом. Ребёнок проснулся и заплакал. Цыганка вытащила из блузки грудь и сунула сосок ребёнку в рот. Ребёнок жадно присосался к соску, зачмокал интенсивно, но быстро выплюнул его, сказав баском, повергнув этим Караваева в транс:
— Просил же тебя, по-человечески просил тебя дуру, не пить пива. Молоко пивом отдаёт, а у меня желудочек слабенький. Я ведь ребёночек, как-никак, дражайшая мамаша.
— Заткнись, ублюдок, — гнусным голосом прошипела цыганка, не сводя глаз с обмершего Караваева, — Не доставай меня. Ты меня знаешь. Вот брошу тебя здесь и уеду — доболтаешься.
По спине Караваева побежали холодные мурашки, и страх его усилился, сердце его застучало гулко, он мгновенно вспотел.
— Ой-ёй-ёй-ёй! Как мы испугались! Первый раз, что ли? Не пропаду. Спорим на пять баксов, что я вперёд вас доберусь до аллеи? У меня, мамуля, изжога от твоего молока. Хочу Пепси-Колы. Пепси-Колы хочу холодной и от йогурта, или от «Актимеля» не отказался бы сейчас. Просил же тебя не пить пива, не отравлять ребёночка. Не жалеешь ты меня, — издевательским тоном пробасил ребёнок.
— Ну, всё. Достал ты меня, добазарился! — закричала цыганка и резко швырнула ребёнка на песок.
Караваев вздрогнул. Он представил себе, как должно быть больно такому маленькому ребёнка от падения, пусть даже на песок, но ребёнок не заплакал, а рассмеялся:
— Дура, дура, — сказал он, показывая язык, — дура и Колян твой чокнутый. От меня вам не избавиться, а на аллею я всё равно быстрей вас доберусь. Мне-то напрямик, шалава. И вообще, я ведь могу в ювенальную инспекцию на тебя дуру заявить.
В следующее мгновение он стал быстро-быстро, по-собачьи рыть песок, погрузился быстро в него с головой, мелькнули и исчезли розовые пятки, и он пропал в песке весь. Некоторое время хорошо была видна движущаяся песчаная трасса, по которой он двигался, как крот. Потом признаки движения под песком исчезли.
«На глубину ушёл», — глупо улыбаясь, подумал Караваев. Он оторвал взгляд от песка и перевёл его на цыганку, а она ему, как ни в чем ни бывало, усмехнувшись, сказала:
— Видал? Землеройка грёбаная! А я ведь точно бы ему продула, если бы поспорила с ним. Ему же напрямик, а на машине по пробкам не разгонишься. Ну, всё, прощай, дядя. Сил больше у меня нет видеть твою постную харю.
Она смачно плюнула в ноги Караваева, ругнулась грязно, ловко подцепила чемодан Караваева, птицей взлетела на подножку джипа, крикнув Караваеву:
— Варежку закрой, недоумок.
Джип, взревев мотором и обдав Караваева песком, мощно стартовал с места. Караваев едва успел отскочить в сторону, упав при этом на «пятую точку».
Сидя на песке, он зачарованно провожал глазами быстро удаляющийся джип, а с ним и свой чемодан, в котором был весь его нехитрый скарб: плетёные кожаные туфли Гомельской обувной фабрики, нейлоновая рубашка зелёного цвета, почти неношеный бостоновый костюм, два галстука, три пары носков, заштопанных на пятках, кримпленовые брюки, купленные в 1980, в год Олимпиады; кусок турецкого мыла «DURU», новое китайское полотенце, джинсы-«варёнки», приобретённые на областной толкучке в обмен на ваучер, во времена Чубайсовской приватизации, пара выстиранных и отглаженных «семейных» трусов, с весёленьким рисунком — в огурцах и помидорах, портативный радиоприёмник с наушниками, плавки, болоньевые шорты, набор для бритья; книга Джеральда Даррелла «Великаны и пигмеи», изданная в Алма-Ате в 1984 году издательством «Кайнор» и три журнала «Вокруг Света» за 1986 год.
Обворованный нагло и бесцеремонно, оплёванный, униженный и оскорбленный, чуть не плача от обиды, Караваев в трансе тупо сидел на песке, глядя на дюны, за которыми исчез джип, а руки его тем временем бесцельно сгребали горки из горячего песка.
Продолжая сгребать песок, он с тоской стал думать о том, как ему теперь быть без своих вещей. И чем дольше он об этом думал, — а ничего другого в голову ему не шло, — тем большее его охватывало отчаяние.
В голове вырисовывалась мрачная картина: ведь судя по радиорекламе, отель «Родина», в котором ему предстояло поселиться,— это шикарное заведение, в нём останавливаются люди обеспеченные, одетые соответственно — это не занюханный автокемпинг на какой-нибудь второстепенной дороге. И тут является в этот чудесный отель какое-то чучело в сланцах на пыльных ногах, в спортивных штанах с «пузырями» на коленях, в старой майке и выгоревшей бейсболке и говорит: «Прошу любить и жаловать, моя фамилия Караваев и я буду отдыхать в вашем отеле!» Могут, вообще-то, и на порог пустить, поддадут под зад пендаля и гуляй, Вася. Ну, а если даже и пустят, то, как он три недели будет ходить среди людей, мягко говоря, в таком пляжном виде? Но, скорей всего не пустят и всё тут. Скажут, мол, не хотим позорить фирму, нечего, мол, нам клиентов распугивать. Как ему тогда продержаться целых три недели с пятьюдесятью рублями в кармане? Где спать? Что есть? Хорошо было бы взять и домой улететь, если не пустят, но бесплатный билет до дому, обещан лишь по окончании срока действия путёвки, то есть через три недели. Просить, чтобы из дома прислали? Кто пришлёт? Просить не у кого — дома народ безденежный.
Караваев сгрёб все кучки песка в одну, потом зло расшвырял её и встал. В голове были одни вопросы. Настроение — отвратительное. Он ещё немного постоял, глядя отрешённо вдаль, и тихо сказал, обращаясь к самому себе — была у него и такая привычка:
— Значит, так, Иван Тимофеич, без паники. Соберись, возьми себя в руки, ничего страшного не произошло. Голова, руки целы, — нужно жить дальше. Не паникуй, не паникуй, не паникуй, Иван Тимофеевич, не паникуй. Не ты первый, кого в этом мире обворовали. Бывает и похуже: люди бывает враз всего лишаются — наводнение, война, землетрясение, да мало ли. Соберись, не куксись. Бог даст, всё утрясётся: мир не без добрых людей. А не утрясётся, — пристроишься где-нибудь грузчиком или рабочим, — руки-то на месте. Всяко не пропадёшь, как-нибудь продержишься три недели, перекантуешься. А сейчас, дорогой Иван Тимофеич, у тебя нет другого выхода, как идти в отель: у тебя есть главное — это твоя путёвка. Против этого пункта администрации отеля трудно будет возразить. И в милицию нужно будет сразу обратиться, заявление написать, мол, ограбили. Кстати, номерок джипа засветить, номерок приметный—666 и имена грабителей—заразы, будь им пусто! – то же сообщить, хотя, ёш твою два, имена у этих аферистов совсем другими могут. Короче, Тимофеич, дорога тебе одна — в отель.
Вздохнув горестно, он отряхнулся от песка, но тут какая-то тёмная невнятная мысль, не оформленная в ясный посыл, которая всё это время вертелась на задворках мозга, но пока явно не проявлялась, лишь создавала смутное, неосознанное беспокойство, как сон, который пытаешься мучительно вспомнить и никак почему-то не можешь этого сделать, хотя в голове вспыхивают и тухнут пятна этого сна; но они не дают ясной картины, и ты мучаешься, потому что думаешь, что в этом сне было что-то важное, имеющее для тебя значение, касающееся каких-то сокровенных тайн.
Страшная догадка мгновенно повергла Караваева в полную деструкцию. «Паспорт!»,— взорвалось в его голове. Руки Караваева задрожали, он мгновенно пропотел, сердце застучало гулко и прерывисто.
— Цыгане! Они же людей гипнотизируют! — сумбурно понеслось в голове. — Аглая, нормировщица наша рассказывала, что она на рынке сама, своими руками отдала цыганке кольцо, серёжки и кошелёк с авансом. А эта гадина, она же всё ко мне притыкивалась, прилипала, тьфу гадость, в глаза всё как кобра смотрела. Может она, и паспорт у меня сперла, сволочь вороватая?!
Тут он вспомнил, что переложил паспорт в карман брюк и судорожно схватился за карман брюк. С трепетом ощутив в нём заветный прямоугольник паспорта, выдохнул облегчённо: «Уф-ф-ф! Пронесло!»
Настроение его поднялось на пару пунктов. Вытерев ладонью испарину со лба, он вынул из кармана своё главное стратегическое оружие — паспорт, за обложкой которого лежала путёвка и пятьдесят рублей.
Вынув путёвку, он в который раз с удовольствием её перечитал. На листке хорошей бумаги, обрамлённой виньетками, красивым шрифтом было отпечатано, что он, Караваев И. Т., проходчик шахты № 13 им. Н.К. Крупской будет отдыхать три недели в пятизвездочном отеле «Rодина», в одноместном номере № 6393. Будет обеспечен трёхразовым питанием, экскурсионным и медицинским обслуживанием. По окончании срока действия путёвки, предъявив путёвку в железнодорожную или авиакассу, имеет право на бесплатный обратный билет. И всё это за счёт турфирмы с броским названием «Интертурсервис», заключившей с Караваевым, полюбовное бартерное соглашение: он, Караваев И.Т. им уголь в количестве одиннадцати вагонов, а они ему, Караваеву И.Т. — полноценный трёхнедельный отпуск.
Далее были три разноцветные печати и красивая, размашистая подпись генерального директора «Интертурсервиса» с прибалтийской фамилией Недождётис.
Аккуратно сложив путёвку, Караваев заложил её обратно за обложку паспорта. Паспорт положил в карман, застегнул его на молнию и, похлопав по карману ладонью, рассеянно провёл рукой по щеке. Ощутив заметную щетинку, подумал: «К концу отпуска обрасту бородой. Ну и хорошо: я давно хотел бороду отпустить».
Солнце явно сдвинулось с мёртвой точки и медленно и нехотя двигалось по своему извечному пути. Нелепо задирая ноги в сланцах, которые увязали в песке, Караваев двинулся к дюнам. Он был уже в дюнах, когда услышал зловещий, уже знакомый ему вой падающего самолёта.
— Не соврала цыганка, — падают самолёты. Это уже второй, а день только начинается. Что же здесь делается, что делается, а?! — прошептал Караваев, убыстряя шаги и с напряжением ожидая падения самолёта.
Вслед за допредела усилившимся воем, раздался оглушительный взрыв такой силы, что брызги воды долетели до Караваева. Караваев пригибаясь, почти бегом преодолел гряду дюн и пролесок и вышел к оживлённому шоссе.
По многополосной автостраде, движение по которой было односторонним, шёл плотный поток машин с невероятно большой скоростью. Из дорожного указателя следовало, что до города 9 километров.
«Не близко», — подумал Караваев и пошёл по пыльной обочине, периодически поднимая руку в надежде, что кто-нибудь остановится и подбросит его до города. Но никто не обращал внимания на «голосующего» Караваева. Машины проносились мимо, обдавая Караваева горячим воздухом и выхлопами глушителей.
Когда он в очередной раз остановился и поднял руку, размалёванная девица из ярко-красного кабриолета метнула в него пивной бутылкой. Караваев увернулся, и тут же из другой машины какой-то юнец «обложил» его матом, показывая Караваеву кулак с вытянутым средним пальцем, а «Мерседес» с затенёнными стёклами чуть не сбил Караваева: «Мерседес» нёсся в общем потоке, но задним ходом! Машины шарахались от него в стороны, сигналили и моргали фарами — безрезультатно: «Мерседес» продолжал, неимоверно виляя, задевая не успевших увернуться, мчаться задним ходом. И, наконец, из медленно ползущего грузовика по Караваеву начали стрелять из автомата. Пули были настоящими—они вздыбили буранчики пыли у ног Караваева. Караваев замер на мгновенье, а в него продолжали стрелять, теперь пули летели над головой Караваева.
Сообразив, наконец, что всё это серьёзно Караваев, кубарем скатился с дорожной насыпи в давно некошеный бурьян, и долго лежал на животе, закрыв голову руками, Когда он поднялся с земли, то уже не рискнул идти по шоссе, трезво решив, что бережёного Бог бережёт. Он пошёл параллельно шоссе, вдоль леса, на безопасном от дороги расстоянии, но так чтобы её видеть.
Он шёл быстро, не останавливаясь, по хорошо вытоптанной тропке, но вскоре был вынужден остановиться: шоссе упёрлось в круговую развязку, от которой в разные стороны лучами разбегались несколько дорог. Озираясь с опаской, Караваев поднялся по насыпи на шоссе и подошёл к щиту, на котором была схема движения транспорта. Разобравшись в схеме, он свернул на одно из ответвлений шоссе, где стоял ещё один указатель: «Hotel «Rодина» — 5 км, Аллея Славы- 2 км. Проезд транспорта платный». Его обрадовала тишина и очень малое количество машин, едущих в этом направлении. Он обошёл шлагбаум, под пытливым взглядом контролёра, сидящего в стеклянной будке, и пошёл помедленнее. Здесь было прохладно: с обеих сторон шоссе стоял берёзовый лес. Дойдя до здоровенного рекламного щита, он остановился.
На щите была изображена лучезарно улыбающаяся красотка. Красотка возлежала на боку, подперев загорелой ручкой головку с чудесными, отливающими золотом волосами. Лежала она на краю мраморного бассейна, вода в котором была неестественного голубого цвета. Она была в купальнике. На купальник было потрачено материала, которого едва ли хватило бы на распашонку для новорождённого младенца. На мраморе бассейна, рядом с красоткой стояла ваза с апельсинами, на которых поблёскивали капли прозрачнейшей воды, пепельница с дымящейся сигаретой, открытая пачка, «Мальборо» и высокий бокал коктейля, покрытый изморозью. Низ рекламного щита занимала надпись: Hotel «Rодина» — счастье совсем рядом! »
Караваев полюбовался рекламной дивой, облизал пересохшие губы, и живее зашагал к обещанному на щите счастью.
Через каждые двадцать, двадцать пять метров по обе стороны дороги теперь появлялись одинаковые по размеру рекламные щиты, призывающие покупать машины, телефоны, квартиры, пиво, мебель, парфюмерию, страховки, сигареты, стиральные машины, телевизоры и ещё невесть чего. Караваев вначале останавливался, рассматривал рекламные щиты, но утомился и перестал вскоре обращать на них внимание.
Минут через сорок ветерок донёс до Караваева аромат жареного мяса, неясный людской гомон, сигналы машин. Метров через триста лес закончился, и он вышел на открытое пространство. Шоссе упиралось в монументальную, но обветшалую триумфальную арку, за которой гудел людской муравейник. Перед аркой было несколько летних кафе и множество торговых павильонов. Под зонтами сидела пьющая и жующая публика.
С колонн арки местами обвалилась штукатурка, краска почти вся облупилась. На перекрытии арки сохранилась цементная лепная композиция, в центре которой находился герб СССР, обложенный венками из пшеничных снопов. По обе стороны от герба свисали опять же цементные - флаги бывших республик СССР. Поверх этого былого великолепия на перекрытии арки, на металлической, сварной конструкции были установлены новенькие огромные и объёмные буквы, образующие слово Panasonic. Ниже же герба шли старые цементные буквы, на которых местами сохранилась позолота.
Караваев невольно улыбнулся: к старой цементной надписи «Аллея Славы», какой-то умелец приписал похожим шрифтом, масляной краской слово Кобахидзе. Получилось — «Аллея Славы Кобахидзе». Стараясь не смотреть на людей, лениво потягивающих пиво из запотевших кружек, Караваев пошёл к арке. У колонны стоял длинноволосый парень с гитарой. У ног его в пыли лежала старая шляпа, в которой было несколько купюр и мелочь. Парень играл что-то испанское. Играл самозабвенно и азартно. Караваев остановился послушать, но парень хлёстким ударом правой руки взял последний аккорд и, посмотрев на Караваева, сказал улыбнувшись:
— Добро пожаловать во врата непостижимой мудрости и сострадания. Вижу ваши карманы насквозь, поэтому денег не прошу, но и аплодисментов тоже не надо, потому что с тех пор, как древние финикийцы придумали проклятые денежные знаки, музыканты перестали принимать аплодисменты в знак оплаты за свой труд. Это хохма, дружище, а вообще-то, вы первый, кто остановился меня послушать, а так обычно люди пробегают мимо. Бросят деньги в шляпу, как подаяние, и пробегают. Я вам сейчас ещё сыграю, безвозмездно, как говорила сова в одном мультике.
Парень извлёк из гитары резко зазвучавший диссонансный аккорд, подождал немного, вслушиваясь в него, потом пробежался по струнам длиннющим и быстрым пассажем и заиграл нежнейшую, красивую мелодию. Сам он будто слился с гитарой и напрочь забыл об окружающем мире и о стоящем перед ним Караваеве.
Караваев послушал немного гитариста, потом прошёл между колонн арки и остановился. По эту сторону арки расположились живописнейшие группы людей. Загорелые, мускулистые, явно славянской внешности мужчины. Все они были в шортах, оранжевых одинаковых майках без рукавов. На майках сзади у всех были номера.
Караваев подумал, что это спортсмены-легкоатлеты, собравшиеся для пробежки, но потом засомневался, потому что «спортсмены» все до единого дружно курили, скалили зубы и пересыпали свою речь таким матом, что хоть уши затыкай!
Табачный дым подействовал на Караваева удручающе, и он не выдержав, подошёл к одной группе «спортсменов», которые сразу замолчали и повернули к нему головы, внимательно его рассматривая.
Караваев произнёс тихо:
— Мужики, простите меня наглеца, Бога ради. Дайте, пожалуйста, закурить. Ну, нет уже сил, терпеть, честное слово - так курить хочется.
Сразу несколько человек молча протянули ему свои пачки сигарет. У Караваева задрожали руки. Он вытянул сигарету из пачки молодого голубоглазого парня. Парень дал ему прикурить. Караваев жадно затянулся, закашлялся, голова у него приятно закружилась.
Сигарета догорела быстро и парень, угостивший его сигаретой, протянул пачку Караваеву.
— Кури ещё, батя, — сказал он.
Караваев взял сигарету, прикурил и на этот раз стал курить медленно, смакуя каждую затяжку. «Спортсмены» отошли в сторону. Они остались вдвоём с парнем, угостившим его куревом.
Парень закурил тоже и спросил у Караваева.
— Чё, попал, батя?
Караваеву не очень хотелось рассказывать о своих злоключениях, и он коротко ответил, кивнув головой:
— Попал, получается.
— Это с каждым может случиться — такая теперь жизнь, — затягиваясь сигаретой, спокойно сказал парень. — Не бери в голову — скопытишься быстрее. Жизнь-то, батя, не останавливается «попал» ты или не «попал», так ведь? Да, чего я тебя учу? Ты и сам знаешь. Жить везде можно, батя. Если есть желание, можешь к нам прибиться. И «кабриолет» как раз свободный имеется, Серёги-белоруса. Он запил опять, а это надолго, недели на три. Заработки у нас нормальные, в курс дела я тебя введу. В общем-то, всё, как везде: вовремя платишь ментам, коляску сам ремонтируешь за свой счёт, за аренду «лимузина» отстёгиваешь рикшепарку № 6, ну, и, естественно, Славе Кобахидзе. Да ещё иногда гаишникам. Остальное всё твоё. На жизнь хватает, ещё и домой отсылаю. Кроме всего ещё есть дополнительный навар на «бегах». Иностранцы валютой платят.
— А что делать-то надо? — спросил Караваев недоуменно.
— Ты не врубился? Ну да, — ты же не в курсе. Смотри туда, — сказал парень, указывая на клумбу, на которой ярко пылали алые розы. Рядом с клумбой стояло множество велоколясок с тентами над пассажирским местом. Такие велоколяски Караваев видел в документальных фильмах об азиатских странах.
— Так вы — рикши? — спросил Караваев, рассмеявшись.
— Рикши — это в Индии, — тоже рассмеялся парень, — а мы велотаксисты, и телефонизированные, между прочим, ни халам-балам, понимаешь.
— Да зачем это? Здесь же все на крутых тачках разъезжают, можно ведь с комфортом и на обычном такси доехать куда надо, — удивился Караваев.
— Не скажи, — ответил парень. — Здесь, в центр города въезд давно запрещён, а там, в центре-то, вся их главная лабуда: банки, магазины, казино, кинотеатры, клубы, рестораны, офисы, бардаки. А запретили въезд в центр потому, что здесь такие пробки дикие были — это видеть надо было! Постоянные аварии, давили людей, как котят, стрельбу устраивали водители «отморозки», а загазовано так было, что хоть в противогазе ходи. Ну, а богатые ведь тоже плачут, верно? У них же в центре дома, офисы, квартиры, дети в институтах и школах, жёны, любовницы. Запретили въезд, короче. Вот тогда мы и понадобились, на городском транспорте-то панам западло ездить, да и прикольно это — на человеческой тяге с ветерком прокатиться. А ещё «гонки» — они это любят. Спорят между собой на большие деньги и нам хорошо отстёгивают. Если первым придёшь, ещё и призовые будут в У. Е. Тут, правда, Слава Кобахидзе, пункт приёма ставок на наши бега открыть хочет — это плоховато: он всё под себя здесь подгребает. Если и бега подгребёт — то придётся нам ещё ему доплачивать.
— А кто такой, Слава этот Кобахидзе? — спросил Караваев.
— Хозяин аллеи. Здесь раньше парк культуры и отдыха был. Ну, а Слава Кобахидзе всё это богатство в аренду взял и рынок здесь устроил. На девяносто девять лет говорят. Вот такие вот дела, батя. Ребята наши пьют, конечно. Многие сердце посадили, да жилы надорвали, а так вообще-то, жить можно, если не жадничать и себя не очень насиловать.
Караваев покачал головой:
— Рабством каким-то попахивает. Вашим пассажирам ещё кнуты или хлысты дать — то-то картина будет.
Парень пожал плечами:
— А что делать? У нас на Черниговщине вообще делать нечего. Нет работы, батя. Брательник мой, так тот аж в Португалию подался. Там на фермера ихнего ишачит. Уже пятый год домой не наведывается. Бабу там себе нашёл, чёрненькую, сын у них родился. Теперь у меня, хе-хе, племянник-мулат, смугленький, Тарасом назвали в честь деда нашего. У каждого какая-нибудь беда есть, батя. Мне вот жениться пора. Меня невеста дома ждёт. Так что деньжата очень нужны. Пора семью заводить, а там дети пойдут. Нужно будет пахать и пахать, поэтому надо уже сейчас о работе подумать. Я, батя, на большегруз деньги коплю. Подержанный какой-нибудь куплю в Польше, как-никак я водитель-профессионал, все категории у меня, и опыт работы есть.
Караваев, улыбаясь, спросил:
— Ну, и как, — получается деньжат-то отложить?
Парень засмеялся:
— На колёса с «запаской» уже собрал. Короче, батя, если у тебя нужда такая есть — давай к нам. Будешь при деле. Мужик ты по виду не хилый, выдюжишь, если жадничать не будешь.
Караваев, почесав затылок, подумал: «А, что, как не пустят в отель? Надо же будет где-то перекантоваться до отъезда и одежду справить. К тому же, паренёк по всему нормальный и в курсе всех здешних дел. Он меня и подучит, как здесь жить нужно».
Он протянул парню руку:
— По рукам. Только вот что… мне очень нужно до отеля добраться. Дельце у меня там. Я тебе потом всё расскажу… Если дельце моё там выгорит, я в рикши, скорей всего не впрягусь. А если дельце моё не выгорит ничего другого мне не остаётся, как записаться в велотаксисты. Найду тебя здесь. А тебе парень спасибо. За человечность твою и участие.— Караваев приложив руку к сердцу, поклонился парню.
—Да за что ж спасибо? — крепко пожав руку Караваеву, ответил парень. — Приходи. Спросишь Николая Иванченко. Если вдруг меня не будет,— подожди, когда я появлюсь, а пойдёшь через аллею, варежку не разевай, — обуют в момент. Здесь палец в рот никому в рот не клади: откусят по локоть руку. Аллея с двух сторон забором огорожена, можно к отелю, конечно, за забором пройти, там дорожка есть, чтобы через аллею не переться через бардак этот, да там легко на ментов нарваться можно. Прибодаются, мол, прописка, гражданство, регистрация, ещё к чему-нибудь, ты это имей в виду. Ну, а рядом с отелем ментов и охраны — как ёлок в лесу. Я туда клиентов совсем недавно возил. Сейчас у них там вообще сурово, вроде как военное положение: слушок прошёл в народе, будто террористы отель хотят взорвать. Вот, так вот, батя.
— Ну что же, ещё раз тебе спасибо, хотя последняя информация меня совсем не обрадовала, да живы будем, не помрём, — сказал Караваев и немного помолчав, продолжил:
— А у меня брательник в Севастополе живёт, да и я сам родился под Луганском. И на Черниговщине вашей бывал. Красиво там у вас: природа, озёра, пруды, церкви, леса. Брательник мне пишет, что жить больно тяжко стало, я давно с ним не виделся. Денег нет не то что на поездку — на конверт не всегда бывает. А по телевизору ваши паны новые талдычат, что наконец-то воздух свободы на Украину прорвался, теперь, дескать, заживём, как люди.
— Да брешут всё по телевизору, — махнул рукой парень, скривившись. — Мы, что, не знаем, откуда этот «воздух свободы» дует? Воздухом этим детей не накормишь. Чего бы я сюда припёрся, если бы дома работа была? Сам знаешь: паны дерутся — у холопов чубы летят. Ну, бывай, батя. Мне работать нужно, перекур наш затянулся.
Крепко и с удовольствием пожав мозолистую ладонь парня, Караваев двинулся вперёд по аллее и обрадовался: у забора он увидел жёлтую бочку на колёсах с надписью «Квас».
Караваев живо подошёл к бочке, поздоровался с продавщицей, которая не ответила на его приветствие: она вся была поглощена разгадыванием кроссворда.
Караваев внимательно изучил ценник, и цена на квас его неприятно удивила: пол-литровая кружка кваса стоила двадцать два рубля, 250–граммовая кружка стоила пятнадцать рублей, а стаканчик примерно в сто пятьдесят грамм — 10 рублей.
«Дороже пива выходит квасок», — раздосадовано подумал Караваев, но пить хотелось очень, и он полез в карман за деньгами. Достав из паспорта десять рублей, и, спрятав паспорт назад в карман, Караваев кашлянул в кулак.
Продавщица, молоденькая черноглазая девушка в грязноватом переднике, оторвалась от кроссворда, быстро глянула на Караваева, и, не спрашивая его ни о чём, шустро наполнила большую кружку квасом, в котором было больше рыжей пузырчатой пены, чем жидкости. Радушно улыбаясь, она поставила кружку на металлический прилавок перед Караваевым, сказав вкрадчиво:
— Отведайте кваску, мужчина. Квас наисвежайший, холодненький! Супер квасок! Изготовлен по старинным уникальным русским рецептам.
— Мне за десятку, пожалуйста, стаканчик, — попросил Караваев, вежливо.
— Берите большую кружку: по деньгам выгодней получится, да и удовольствия больше — квасок-то отменный, ещё ведь захотите. Берите, берите большую кружку, мужчина, — не успокаивалась продавщица.
— Давайте пока стаканчик. Сначала попробовать нужно, — не поддался на уговоры продавщицы Караваев.
С лица девушки вмиг слетела любезная улыбка, будто какой-то невидимый манипулятор нажал в это мгновение невидимый выключатель. Лицо её приняло обиженно-презрительное выражение. Она раздражённо сунула десятку Караваева в карман передника, вылила квас из большой кружки в трёхлитровую банку, наполнила квасом залапанный стакан, поставила его на прилавок, так стукнув днищем стакана, что пена из него высоко вылетела и снова уткнулась в журнал.
Караваев взяв стакан, закрыл глаза, и чтобы продлить наслаждение, растянуть процесс, — сделал один маленький глоточек, и тут же открыл глаза, скривившись: квас оказался тёплым, кислым и с привкусом плесени. Не поверив своим ощущениям, он сделал ещё один глоток и его чуть не вырвало. Передёрнувшись от отвращения, он поставил стакан на прилавок, неприязненно посмотрел на продавщицу, которая вдруг подняла голову и спросила у Караваева:
— Псевдоним писателя Чехова, первая «Ч», последняя «Е»? Всего семь букв.
— Да Чехонте это будет, Чехонте, — отчеканил Караваев, играя желваками и еле сдерживаясь, спросил:
— Ты сама-то пробовала свой «наисвежайший» супер квасок, изготовленный по старинным русским рецептам? Да в старину тебе бы за такой квасок в лучшем случае отстегали по филеям, чтобы впредь неповадно было людей травить! И чего ты вид делаешь, что перед тобой пустое место, так сказать? Тут я, тут! Вот он я — Караваев Иван Тимофеевич, которого ты чуть на тот свет не отправила. Хорошо, что залпом не выпил я этой отравы…
Продавщица не дала договорить Караваеву, она почему-то озверилась:
— Ну, чё надо? Чё те надо? Ты в зеркало на себя давно смотрел? Голова в репейниках, рожа небритая, алкаш сраный, а тоже туда — права качать. Валил бы отсюда! Я тебе квас дала? Дала. Ты его взял? Взял. Отпил? Отпил. Ну и какие дела? Не понравился квас? Все пьют, не жалуются, только нахваливают, а ему квас не такой! Давай, дёргай отсюда, ты мне работать мешаешь, зануда!
— Я тебе работать мешаю? — опешил Караваев. — Я тебе людей мешаю травить тухлым квасом! Ну, надо же! Расплодились, грымзы базарные. Главное — товар пихнуть, а там, что потом будет — плевать, даже если передохнут. Эх, молоденькая девушка, а такое делаешь. Не стыдно тебе, а?
Продавщица сделала противную гримасу, и деланно рассмеявшись, швырнула в лицо Караваеву скомканную десятку.
— Подавись своей десяткой, деревня, и вали отсюда.
— Так, так, продолжаем хамить, значит? — строго сказал Караваев. — Придётся тебя, девушка городская, иметь теперь дело с милицией и с этим, как его, Союзом Потребителей.
— Союзом Потребителей он меня пугает! Я вот сейчас вызову своих ребят из Союза Истребителей дешёвых покупателей, они по башке твоей дурьей настучат, как следует, может тогда соображалка у тебя начнёт работать, — сказала зло продавщица и вытащила из кармана телефон.
Караваев крякнув, нагнулся, чтобы поднять деньги, но его опередил мальчуган-оборвыш с ярко-рыжей всклоченной шевелюрой. Буквально из-под носа Караваева он ловко цапнул бесхозную купюру и юркнул в толпу.
— Эй-эй-эй, пацан, — бросился за ним Караваев. Некоторое время он ещё видел быстро меняющую курс рыжую голову мальчишки, но быстро потерял её из виду.
— Ну, блин, опять лопухнулся, — Караваев в сердцах плюнул себе под ноги. Он повернулся на месте, озираясь и разыскивая взглядом бочку с квасом, но нигде её уже не видел, хотя он точно знал, что ушёл от того места, где была эта самая бочка совсем недалеко.
Его толкали со всех сторон, ругались злобно, наступали на ноги и он, осознав, что ему будет лучше идти, чем стоять вот так столбом в этой толчее, пошёл по течению людской реки.