Люди моего, а тем более старшего, поколения должны помнить случай на полярной станции «Новолазаревская», обессмерченный песней Владимира Высоцкого, когда хирург Леонид Рогозов сам себе, с помощью двух ассистентов, вырезал аппендикс. Кто не помнит – прочтите https://ru.wikipedia.org/wiki/Рогозов,_Леонид_Иванович
Логика очень простая – жить захочешь и по-армянски споешь.
Я не собираюсь равняться с великими, но мне, один раз, пришлось самому себе сделать небольшую хирургическую операцию, при этом не имея никакого медицинского опыта, а руководствуясь чисто желанием жить и здравым смыслом.
Окончив институт, я работал в лаборатории при кафедре дорожных машин МАДИ, где, хоть и платили очень скромную зарплату[1], зато можно было разжиться хоть какими-то стройматериалами, которые в те годы, представляли собой страшнейший дефицит. Красная Власть, уничтожая эксплуатацию человека человеком, было вынуждена лишить их не только средств производства, но еще и материалов, поскольку главные средства производства – руки – есть у каждого рабочего. А как известно хорошие руки и плохим топором ладно рубят, в то время как дурные и хорошим не справятся.
Мы, жившие, в это трудное время, совершенно не стеснялись воровать на работе. Это было в порядке вещей. Наоборот, те, кто несли в дом, пользовались особым почетом, чем те, которые несли из дома в винный магазин или те, которые даже украсть ничего не могли. Последнюю фразу очень часто употребляли женщины, характеризуя своих никчемных мужей. Нечистых на руку работников именовали: «несун», отделяя их, тем самым, от воров, грабящих частных лиц. И коллеги и начальство относились к этому с пониманием – всюду была круговая порука (ты мне – я тебе). Начальство, хоть и начальство, но все равно люди-человеки – им, как и подчиненным, тоже нужно было и полочку смастерить (которую купить невозможно) и кухню отремонтировать. Поэтому, чтобы украсть для себя, наши начальники, вынуждены были закрывать глаза на воровство подчиненных, вмешиваясь только тогда, когда мы зарывались и превышали все мыслимые размеры.
Как-то я решил соорудить у себя в прихожей круговую антресоль. Ведь усиливающийся с каждым годом дефицит заставлял закупать очень много впрок и, порою, в больших количествах. Крупы, консервы, макароны хранились десятками килограммов в советских квартирах. И для этого нужно было свободное место. Вот почему в России, даже до сих пор, так модны застекленные балкончики, превращаемые в хранилище редкоиспользуемых вещей. Мой знакомый Алексей Ковальцев, когда в 1994 году стал ремонтировать свой балкон, вынес с него на улицу только одной гречневой крупы 45 килограммов, которую тут же расхватали, жадные до бесплатного, пенсионеры.
Для получения фанеры я подал заявку в отдел снабжения на материалы для изготовления жестких щитов наглядных пособий. Начальство подмахнуло заявку не глядя, поскольку я зарекомендовал себя хорошим работником и начальство было уверено, что даже если я украду (а я обязательно украду), то щиты все равно будут сделаны и хищение не будет резать глаза.
И вот фанера привезена и я выпиливаю дверочки для антресолей. Работа спорится… как вдруг – резкая боль пронзает мой левый глаз! Боль была такой остроты, что проткнув голову насквозь и отразившись от черепа, ухнула куда-то вниз, в желудок, вызвав легкий приступ тошноты и дрожь в ногах. Я качнулся, но на ногах устоял. Уф-ф-ф-ф… Что-то в глаз попало!
Здесь следует отметить, что я редко волновался за свои глаза, поскольку с детства носил очки, которые хорошо защищали от любых легких предметов. На песчинки, листики и прочую пыль-грязь я попросту не обращал никакого внимания. Капли и брызги тоже были мне не страшны. Сколько раз на очках оставались, и капельки горячего припоя, и жгучего керосина, и едкой кислоты. Только попадания крупных и тяжелых вещей, я и боялся, понимая, что в этом случае, стекла только усугубят ситуацию. Но судьба милостиво обошла меня подобными испытаниями.
Не успел я еще задуматься над тем, как смогла соринка попасть мне в глаз минуя очки, а боль уже повторилась, причем с такой же, если не большей, силой. Это уже напугало. Ну соринка – я пилил – объяснимо. Попала, причинила боль и сморгнулась. А теперь-то отчего больно?
Боль повторилась еще раз, принеся ответ на мое «почему» – потому что я моргаю. Вот почему.
Эта дрянь прилипла к глазу и ее надо аккуратно смыть, при этом не моргая. Для чего мне пришлось поднять и держать веко большим пальцем левой руки. Было неудобно, противно, да и в глазу оставалась тупая ноющая боль, производящая какое-то небольшое содрогание всего организма, но терпимо, по сравнению с ужасной болью, вызываемой морганием.
И тут до меня дошло, как соринка влетела в глаз. Лицо вспотело и очки (тем более, что я был в постоянном движении) сползли на кончик носа, образовав между стеклом и лицом промежуток величиной с большой палец. Большой удовлетворения мне это открытие не принесло хотя, в душе, я сильно корил себя за то, что вовремя не поправил очки. Но – чего горевать – после драки кулаками не машут!
Вспомнив, как мать в детстве промывала мне чаем глаза, когда мне их засыпал песком ветер, я решил сделать тоже самое. Вату я, впопыхах, не нашел, поэтому просто налил в тарелку холодную заварку и решил, для начала, смоченным пальцем протереть глаз.
Не успел я дотронуться до глаза, как боль повторилась, причем с удвоенной или утроенной силой. Резкая и кратковременная, как укус осы и такая же жгучая. Казалось, глаз лопнет от боли. Пот выступил у меня на лбу, да и сердце застучало так, как будто бы хотело очутиться в глотке. Ох! Тыльной стороной ладони я протер лоб и попытался собрать, разлетевшиеся от боли, мысли.
Что за черт – думал я – ведь не дотронулся же до глаза пальцем! Надо рассмотреть глаз в зеркале, благо оно лежало совсем рядом, пусть и небольшое, но достаточное для того, чтобы увидеть все, что мне нужно.
Рука к этому времени уже затекла, окаменела, и с трудом удерживало веко, отчаянно пытающееся моргнуть. Веко болело, пылал и сам глаз. Но надо было, несмотря на боль, выяснить, что происходит, чтобы понять – что делать дальше. Поэтому я раза четыре размеренно глубоко вздохнул (мне это зачастую унимает боль), снял очки и буквально вперился в зеркало поворачивая его, то влево-вправо, то вверх и вниз, пытаясь увидеть – ЧТО??? у меня в глазу. Довольно быстро я разглядел занозу – тонкую, продолговатую щепку, точно, по траверзе[2], торчащую из глаза где-то на полсантиметра, поэтому вытащить ее пальцами не было никакой возможности.
Первым порывом было, естественно, обратиться к врачу… Но! Советское время! Скорую приезжать отказалась – офтальмолога у них нет и мне посоветовали обратиться в травмопункт. Сказать легко, сделать труднее – до него минут тридцать на двух автобусах с пересадкой! Вряд ли мне удастся удержать веко столько времени. А если я его упущу и боль начнет повторяться, то я за себя не ручаюсь – могу и сознание потерять. Еще я боялся, что веко, в этом случае, протолкнет занозу вниз и распашет ею глаз как плугом. Да и одеться я бы не смог – левая рука занята.
Поэтому я решил, что нет другого выхода, как тащить занозу самому, безо всяких там врачишек. Благо заноза торчала точно перпендикулярно и, главное, неглубоко вошла в глазное яблоко и бо-о-о-льшая его часть была снаружи – можно прихватить.
Но чем? Пальцами не удастся? Но ведь есть пинцет для паяния, которым я придерживал радиодетали – он и лежал-то недалеко – среди инструментов на рабочем столе. Правда он был ужасно грязный – в припое и канифоли. Но не до стерильности мне было. Главная задача – дать веку свободно моргать и освободить свою левую руку. Мыть пинцет не было времени – да и одной рукой все равно не вымыть. А главное – хотелось побыстрее отмучаться. Поэтому стукнув им пару раз о край стала, чтобы откололась прилипшая канифоль, я решился на операцию.
Было ясно, что у меня есть только одна попытка – не смогу вытащить сразу – поеду в травмопункт – выхода нет. Вытаскивание причинит сильную боль после которой мои руки вряд ли смогут успокоиться, чтобы повторить все это. Только напорчу.
Какое-то время я прицеливался, глядя в зеркало, и медленно приближал пинцет к концу занозы. Его губки колыхались во всех направлениях, но поскольку они были достаточно широкими, то надежда на то, что они схватят занозу оставалась. Я не спешил. Повздыхал, чуть-чуть поводил плечами, чтобы привести себя в равновесное состояние и, когда заметил, что руки дрожат значительно меньше, чем в начале, резко сжал пальцы, на мгновение замер, совершенно не чувствуя боли, и медленно потянул вниз… Резкая боль ожгла не только глаз, а всю голову целиком… руки вздрогнули и я услышал, как бы издали, звон пинцета упавшего на пол… И почувствовал, что моргаю травмированным глазом, мне больно… больно, конечно больно, но не так! Значит получилось! Выдернул!
Наверное с час я просидел в кресле, приходя в равновесное состояние. Затем все-таки промыл глаз крепким чаем. Я чувствовал себя значительно лучше, поэтому смог найти вату, чтобы сделать это осторожно. Потом взял зеркало и посмотрел на себя – глаз налился кровью как будто бы мне его ударили, да не кулаком, а свинчаткой. Но боль притихла, хотя и оставалась.
К вечеру я даже нашел виновницу своих мучений – занозу – она лежала неподалеку от упавшего пинцета. И тут я вспомнил поговорку – бутерброд всегда падает маслом вниз – ведь у занозы второй край был абсолютно тупой, но она попала мне в глаз именно своим острым краем! Совпадение или божий умысел?
Назавтра глаз уже почти не болел, да и выглядеть стал получше, поэтому к эскулапам я не пошел, зная какие огромные очереди были в советских поликлиниках и решив обратится к врачу только если станет хуже. Но хуже не стало – молодой организм отменно справился с ранением. Через неделю ничто уже не напоминало мне о нем. Хотя?...
Хотя… через восемь лет, в самый голодный 1991 год, я поехал на Валдай, посмотреть на валдайское озеро и Иверский монастырь. К моему горю мне пришлось тащить с собой огромную сумку с консервами, поскольку там, на Валдае, тогда жрать было действительно нечего и у меня неожиданно раненный глаз частично отключился. То есть я перестал видеть нижний левый угол. Было ли это связано с ранением или нет я не знаю. К врачам я не пошел, подумав, что глаз – штука тонкая – полезет какой дурак скальпелем, толоко нагадит больше. Подумаешь – немного не вижу – черт с ним! К тому же зрение не ухудшалось. А через месяц и вовсе восстановилось.
С той поры прошло почти тридцать лет и я продолжаю этим глазом видеть, но диоптрий на нем в два раза больше, чем на правом. Повинна в этом заноза или нет – кто знает? Видит и слава богу, а очки можно купить любые.
[1] Поначалу мне положили зарплату 115 руб. (до удержания налогов), при условии того, что цена костюма составляла от 130 руб., транзисторный приемник – 140 руб., мясо (хорошее КООП) – 4 руб. Когда же я увидел то, что осталось после налогообложения, то понял – придется, как и прежде, заниматься «левым» трудом.
[2] Я не моряк, и моряком не был, и не буду, но это простое «русское» слово люблю до безумия – так легко оно произносится. Не то, что его греческий синоним «перпендикулярно» – я написать-то такое не могу, не то, что произнести. Поэтому меня часто спрашивают: «А, Вы, служили на флоте?»