Жителям северных стран нет нужды любоваться на мультяшные елки, щедро укутанные пушистым снегом, у них все это есть по-настоящему. А я вырос на юге Украины, и зимы там не было. Зимой называли прохладное слякотное время года между теплой осенью и жаркой весной. Снег выпадал – иногда, редко, и лежал совсем недолго. Катание на льду замерзшей речки, протекавшей недалеко от дома, заканчивалось скоро и однообразно: тонкий лед проламывался, ботинки наполнялись холодной водой и грязью. А еще потом бывал бронхит.
Поэтому Новый Год у нас праздновали с размахом, компенсируя зимними забавами незимнюю погоду. После 12 удара далеких кремлевских курантов – ведь мы тогда жили по московскому времени - начиналась адская канонада самодельных взрывных устройств («взрывпакетов»). Грохот волнами перекатывался по микрорайону час-полтора; сбитое с толку эхо беспорядочно металось между многоэтажками. Никто не отваживался в это время показаться на улице. На следующее утро асфальт вокруг домов, крыши гаражей и автомобилей были украшены дымчатыми, черными и красно-бурыми «звездами» – следами разрывов.
А еще через неделю у подъездов вырастали груды пожелтевших сосен и елей. По утрам их вывозили мусоровозы, вечерами мальчишки жгли их на огромных кострах, но деревьев словно не убывало. Кое-где среди засохшей хвои одиноко блестели забытые «дождики» - вот и все, что оставалось от праздника.
Настал день, когда наша новогодняя елка – пышная высокая сосна – отправилась туда, куда чуть раньше отправились елки соседей. Игрушки и гирлянды уложены в картонную коробку, которая хранится высоко на шкафу. Ее незачем держать под рукой. Когда мы достанем ее оттуда – ровно через год, она будет покрыта толстым слоем пыли.
Убирать елку было настолько же грустно, насколько радостно было ее устанавливать и украшать. Развеять атмосферу печали и безнадежности мог только карантин, внезапно объявленный по случаю гриппа. Или хотя бы грипп, сразивший тебя в первый после каникул день школьных занятий. Но и грипп, и карантин – штука непредсказуемая и ненадежная.
То был именно такой год. Новый Год прошел, елки вынесли, игрушки спрятали. Завтра – последний день каникул. О карантине или о гриппе – ни слуху. На сердце – тоска, на улице – грязь, в небе – какие-то рваные, тощие облака. От таких снега не жди.
В такие моменты нельзя делать глубоких вдохов. Забылся, вздохнул глубоко – и тут же дыхание становится судорожным, на глаза наворачиваются слезы, ты падаешь на кровать и рыдаешь, рыдаешь, рыдаешь. Тут уже рыдаешь обо всем. И об ушедшем Новом годе. И о непришедшем гриппе. И об уже полузабытом лете. И о потерянной рогатке. И той девочке, которую ты видел два года назад, мельком, но до сих пор вспоминал, чувствуя зыбкий холодок в животе… Поэтому надо держаться и дышать осторожно.
Вечерело. Казалось, вместе с темнотой, сгустившейся в углах, за шторами и под креслами, сгустилась и уплотнилась моя тоска. Нужно было срочно что-то делать, как-то спасать праздник. Мама придет через час. Успею!
За этот час я приволок со свалки елку, установил ее и украсил. Елка была побольше нашей, украшал ее я один, поэтому игрушки и «дождики» висели на ней неживописно и неравномерно. Зато местами на ней был настоящий снег!
Маму я впустил только после многих обещаний и клятвенных заверений, что ругать меня она не станет. Слово свое мама сдержала. Ей даже не пришлось просить меня убрать елку – я сделал это сам, когда дерево оттаяло, и по комнате распространился крепкий узнаваемый запах детской песочницы…
Праздник реанимировать не удалось. Новый Год ушел, и вернуть его было нельзя. Может, тем он и прекрасен, что приносит его подвластное не нам движение звезд и планет, а не хвойные деревья и стеклянные шары?