Некоторые женщины, если не сказать – большинство, настолько безумно любят, настолько крепко привязаны к своими сыновьям, что ради них готовы уничтожить весь мир, лишь бы их сын был в безопасности. Не понимаю, откуда у них такая влюбленность, но она существует, я и сам пережил, и материнскую любовь, и ее чудовищные последствия. Может это какой-то врожденный порок, может – наживное чувство от отсутствия других страстей, трудно что либо сказать, хотя, по своему опыту, замечу, что этим грешат все-таки одинокие женщины. Но непонятно – то ли они обезумели от одиночества, то ли одиночество – следствие безумия? Загадка… загадка… загадка.
Такие матери способны извести огонь, чтобы он не обжег их ребенка, высушить все реки, моря и океаны, чтобы не дай бог он не утонул, уничтожить холод, жару, в общем – все-все-все что приносит трудности, ну, а изничтожить всех людей на свете, чтобы никто не обидел, пусть даже случайно, их чадо – по-моему – самая заветная мечта. Они готовы нести рядом с сыном пучок соломы, чтобы подложить его, как только их сын споткнется и, как сторожевые собаки, готовы лаять на каждого, кто проходит мимо, и, при малейшем подозрении, кинуться и разорвать. Особенно сильно они ненавидят женщин, в которых может влюбится их сын. Существует много анекдотов про тещ, но про свекровей их почти нет. Почему? Да потому, что свекровь – это не анекдот. Это реальная угроза семейному счастью. Если с тестями и тещами у многих складываются нормальные отношения, то со свекровями – никогда. За редким исключением, да и то, в тех случаях, когда свекровь каким-то образом использует свою невестку.
Я вырос в семье, которую именуют «неполной» семьей. Мне кажется этот термин не совсем верен. Неполная семья это – когда отсутствует кто-то из родителей, по причине преждевременной кончины и светлая память о нем хранится в сердцах оставшихся в живых. А такую семью, как моя, не то что «неполной», даже просто семьей было трудно назвать. Родители развелись – по какой причине трудно сказать. Я вот уже прожил почти всю жизнь, видел много разводов, а так до конца и не понял – почему люди расходятся. Хотя две догадки у меня есть. Первая – некоторые путают «брак» и «семью» с «любовью», забывая о том, что «любовь» – понятие духовное, а «брак» и «семья» – юридическое. А вторая – непомерная глупость и чванство людей, не позволяющая им, ни попросить прощения, ни простить самим, ни уступить и, уж тем более, ни забыть.
Поэтому, коли в семье родители не разошлись миром, не остались добрыми друзьями, а, разругавшись, сохранили ненависть друг к другу, то такое человеческое сообщество семьей не является. Как может ребенок любить одного родителя, который в его присутствии обвиняет во всех немыслимых грехах, поливает грязью, другого родителя. Разобраться кто прав, кто не прав он не в состоянии. Он любит и папу и маму, но… ему приказывают любить одного и ненавидеть другого. В такой ситуации разрушается сакральное значение семьи, теряется чувство семейного единения, что ни к чему хорошему не ведет, а вернее – ведет к отчуждению ребенка от обоих родителей.
Что как раз и произошло со мною. Я взращен на фразе «Отец – подлец», за которую мать одаривала меня конфетами и прочими подарками. Хотя я толком не понимал в чем подлость моего отца и однажды спросил об этом. Мать объяснила мне: «Он нас бросил», а я сдуру возьми да спроси: «Неужели мы таких плохие?», чем поверг ее сначала в бешенство, переходящее в уныние и исступление из которого она вышла только после того, как я несколько раз повторил, что понимаю, что «Отец – подлец». Впоследствии я уже не задавал матери, да и сам не задавался подобными вопросами, что-то в моем семилетнем сознании говорило мне: «Все вы хороши!» Я не испытывал тоски по своему ушедшему отцу и не тянулся к нему. Не скажу, что я забыл про него – нет – скорее я о нем не вспоминал. Одновременно, как это не покажется странно, я не испытывал любви и к матери, а ощущал только свою зависимость от нее. Мать кормит, мать одевает, мать игрушки покупает, квартира матери, мебель матери – а у меня ничего своего – не станет матери – не станет и твоего детского мирка, к которому ты так привязался и который ты так любишь. Придут чужие люди, заберут игрушки, любимую зеленую настольную лампочку, коврик над кроватью, а тебя самого отправят в скучный, холодный детский дом, больше похожий на зону, чем на дом. Мать в моем понимании стала не советчиком, не воспитателем, не помощником в трудных ситуациях, а залогом моего уюта, моего образа жизни до той поры, когда мне позволят иметь свои деньги, а значит иметь свои вещи, вести свой образ жизни. Ну и, конечно, она была для меня самым лучшим охранником, который, не задумываясь, порвет каждого, кто встанет у меня на пути. Вначале мне это нравилось, потом насторожило, а затем я это возненавидел.
Любимой фразой моей матери была: «Плюй на все и береги свое здоровье». На самом деле для нее это была не расхожая красивая фраза, а «Credo». Как показало будущее – этого правила она придерживалась до глубокой старости, можно сказать – до самой могилы. Откуда она подчерпнула эту «мудрость» – не знаю. Неоднократно я искал в интернете источник ее происхождения – но не нашел. Не нашел ничего, кроме многократного повторения этой, не пожалею красок, сказав «безумной», фразы, то в качестве доброго совета, то в качестве жизненного кредо. Ничто не меняется в этом мире.
Меня всегда пробирал какой-то холодок, стоило только мамке произнести эту фразу. Каким образом, я, еще дошкольник, смог почувствовать в ней ледяное безразличие и мертвецкую бесчувственность ко всем и ко всему, непомерно раздутый эгоизм и себялюбие – загадка. Но, мне кажется, это – естественно – так и должно быть. Ребенок может не понимать смысл некоторых слов, понятий, но эмоциональную окраску речи он понимает, подчас, лучше взрослого, сознание, которого затмевается именно значение слов. Зря многие считают, что дети не понимаю «взрослых» разговоров. Замечу молодым родителям – не обольщайтесь – дети не могут сразу все это осмыслить и сделать должные выводы. Но они – запоминают! И запоминают услышанное надолго, если не навсегда! Придет время – и они сделают свои выводы! Правильные или неправильные – уж как получится, но сделают обязательно. Поэтому водите «взрослые» беседы тогда, когда дети вас не слышат.
С другой стороны, вначале, мне это нравилось… нет… скорее не нравилось, а было на руку. Я приходил домой весь заплаканный, говорил, что играл и забежал в палисадник Полины Осиповны, помяв там все цветы, поскольку играл в прятки. А теперь Полина Осиповна ругается и грозится оборвать мне уши. Мама произносила свою «коронную» фразу и тотчас шла скандалить с Полиной Осиповной – зачем та, дура, насадила свои дурацкие цветы там, где играют дети. После такого, мне не приходилось стыдится своего поступка, просить прощения, чувствовать себя виноватым, я мог идти с гордо поднятой головой – вот какой у меня защитник – Мама!
Но, время шло, и я стал замечать, что если на всех плевать, то и тебя заплюют тоже. «Брань не срань – на воротах не виснет» - говорит русская поговорка. Вроде бы все хорошо, но мне становилось скучно, поскольку я ходил с гордо поднятой головой, но в одиночестве. Все меньше и меньше детей играло со мной, особенно после того, как я сыпанул какой-то девочке песком в глаза, за то, что она брала мои игрушки. Ее мать взбеленилась и пыталась меня поймать, чтобы отодрать как сидорову козу, но я тотчас трусливо кинулся к матери, в поисках защиты. Она, показала себя «Нерушимой стеной», устроив им такой разнос, как будто бы не я, а та, несчастная девочка, которая ходила потом два дня с красными глазами, была виноватой. В душе я чувствовал свою неправоту и сказал мамке, что хочу извинится, но она ответила: «Плюй на все и береги свое здоровье!» Я примолк.
Но осознал, что если сильно беречь свое здоровье, оно становится никому не нужным, кроме тебя самого.
Серьезно вдуматься в этот, может быть первым в моей жизни, философским выводом мне не удалось, поскольку я пошел в школу и фраза «Плюй на все…» стала постоянной в нашем доме. Я озорничал, недоучивал уроки, к тому же у меня появились два врага – физкультура и труд. Я рос неповоротливым толстым ребенком[1], воспитанном в презрении к физическому труду. Мать делала за меня все, что требовало малейшего напряжения мускулов. Когда я пошел в первый класс, моя супердряхлая бабка ходила за мной в школу и НОСИЛА за мной портфель, мешок со сменной обувью, зонтик, если был дождь… Ужас! Поэтому в школе, я чувствовал себя уродом, на фоне своих сверстников, воспринимающих урок физкультуры не как наказание, а как долгожданный отдых от долгого и мучительного сидения за партой. Когда я начинал жаловаться на это, мать говорила мне: «Плюй на все и береги свое здоровье!» и шла ругаться в школу с учителем физкультуры, истязающим бедных детей непомерными нагрузками, которые им не по силам, с учителем труда, превращающих детей в рабочую силу, что им совершенно не нужно, с классной руководительницей и завучем, заставляющих малышей «дежурить», чтобы те, как в армии, мыли полы и парты с «ядовитым» стиральным порошком и т.д. и т.п.[2] Все это, с одной стороны, мне трафило, за первые четыре года я на физкультуре почти не был и от дежурств был освобожден, учитель труда не обращал внимания на то, что я ничегошеньки не умею! Но в классе я стал изгоем, «persona non grata» – освобожденным от забот, но, одновременно, и от общения с одноклассниками.
Это было довольно противно, но у меня оставались дворовые друзья, поэтому я не противился матери. К тому же, уже во втором классе, поползли слухи о том, что меня переведут в другую школу. На нашей стороне Народного Ополчения Огородили участок и вырыли котлован. Забрезжило расставание, и мне стало на всех действительно наплевать. Тогда я не мог предполагать, что, сделав по школам «Большую прогулку», я возвращусь в ту же самую, где начинал Первый Класс. Судьба, как всегда, посмеялась надо мной.
С каждым годом меня все больше и больше бесило от ее безразличия. Я стал понимать, что она холодна не только к окружающим, но, и на самом деле, ко мне – своему сыну. Я вырос, она – постарела и наши роли поменялись. Теперь я был ее залогом в том уютном, маленьком мирке, который она сама себе создала между чайником и телевизором. Есть квартира, есть пенсия, есть сын, который, и помощник, и собеседник, и опора, и гордость. Впереди – счастливая старость! И только одна забота – я. Случись, что со мной, умри я, искалечься, уйди из дома и все… Весь ее мир рухнет, разобьется, рассыплется в прах! Телевизор сломается, унитаз треснет, крантик потечет. А делать-то кому? И она пеклась обо мне, как печется рабовладелец о своем рабе, думая только о том, чтобы я был бы как можно дольше полезен ей, плюя при этом на все мои собственные проблемы и переживания. Так или иначе, рано или поздно это должно было привести к серьезному конфликту. И привело…
В те дни земля уходила у меня из под ног или горела под ногами, мир переворачивался с ног на голову – не знаю как и сказать поправильней.
Я не просто потерял ребенка и чуть было не потерял любимую женщину. Нет – я начисто лишился надежды иметь детей от нее. Если она с первого раза едва не умерла, второго – не должно быть. Правда врачи призывали нас уповать на медицину. Но какова гарантия? Да – никакой. Меня охватывал панический страх – что если она согласится на вторую попытку – что тогда родится? Нарушать законы природы или законы бога (кому как понятней), которые поставили между нами барьер, именуемый резус-фактор, простым смертным не положено. А, если нарушил, то – жди беды! Надеется-надеяться, и в результате получить либо какое-нибудь чудище с исковерканным телом или психикой, вечно болящее существо, которое будет своими страданиями постоянно напоминать нам о том, что против Силы, тем паче Высшей Силы, не попрешь! И мне было страшно не за себя, а за нее. Мне не хотелось принести ей такие страдания, я боялся!
И был на распутье. И не знал, что делать. Уйти от нее я не хотел, остаться – не имел права. Потому что существовал тот, кто ей полностью подходил – и по возрасту, и по характеру, а, главное – между ними не было этого барьера. Он был создан специально для нее, а она – для него. И он – ждал! А выбор обязан был делать я!
Поэтому я (аль люди мы не русские) крепко выпил, обратив внимание на то, что «тупая игла», как метко сказал М.А.Булгаков, после второго стакана выскочила из сердца, сидел и думал – как мне поступить? Никаких идей не было…
И тут ко мне подошла мать.
– Сыночек! – сказал она еле слышно – Нельзя же так убиваться из-за какой-то бабы. Вон, посмотри в окно, сколько их ходит. Черт бы с ней. Не родился, так не родился – меньше грязи. Я бы ее ведь сюда ни за что не пустила, даже с выводком. А теперь и ехать тебе никуда не надо. Дома останешься! Забудь! Забудь! Не печалься!
Я слушал это сквозь пьяную пелену в голове. Слова матери, по звуку, напоминали колыбельную песню, успокаивали, убаюкивали, все произошедшее, происходящее, да и то, что еще должно было произойти, стало казаться мне каким-то чужим, мелким, никчемным, как будто бы все это было не со мной. Я зевнул, потянулся… из головы одна за другой улетали грустные мысли, захотелось пойти на кухню, сожрать чего-нибудь, а мать все говорила и говорила…
Я уже намеревался встать, как услышал настолько знакомую, насколько ненавистную фразу: «Плюнь на все и береги свое здоровье!» И в этот момент меня проняло! Пьяная безмятежность унеслась прочь. Боль вернулась и, по-моему, она стала, после небольшого роздыха, еще сильней. Расстаться ради любви, ради счастья любимого человека – вот что было предписано мне судьбою. Прожить всю жизнь порознь, радуясь тому, что она… нет не она, а они – все, втроем, счастливы. Всю жизнь любить на расстоянии, храня светлые воспоминания о тех трех годах, что у были чисто нашими. Я не хотел плевать! Я хотел реветь как ребенок и выть от ужаса!
Знакомая с детства волна неприязни захлестнула меня. Плевать! Здоровье! О каком здоровье может идти речь, если я подошел к той черте, когда понимаешь всю бессмысленность и никчемность своего существования. Да, вото кому-кому, а это ей на все плевать и на меня тоже! Она боится расстроится из-за того, что сыночек страдает – вот чего она боится. Чтобы не дай Бог не заболело ее пустое, холодное материнское сердце. Сразу вспомнилось как она, бросаясь в нас чем попало, кричала: «Убирайтесь! Квартира моя! Не пущу! Милиция!», когда мы вместе зашли ко мне домой за какими-то вещами. Если бы мать любила меня, то стала бы она относиться так ко мне и к моей любимой женщине?
Никогда!
Никогда!
Никогда!
Я смотрел на нее и думал: «Ну, как так можно врать! Неужели для нее ничего нет любимого! Неужели ее волнует только собственное спокойствие.
Я еще раз переспросил: «И.. что? На все… плевать! Вот так… на все? На любимую женщину… на ребенка, умершего не родившись... на судьбу, поставившую между мною и ней этот мерзкий барьер? Попить чайку и сесть смотреть телевизор? Да?»
– Да – радостно ответила мать – плюнь на них на всех, на сволочей этих. У тебя есть я, есть квартира, работа. Чего Бог не делает – все к лучшему. Не нужен нам этот ребенок, не нужна эта баба. Молила я Бога и исполнилось то.
– Не понимаю, как можно молить о горе?
– Не горе, а счастье – найдешь себе другую, подходящую. Нам и так хорошо.
– Значит плюнуть?
– Плюнь! Сынок, плюнь! Побереги свое здоровье!
Я подсобрал слюны в рот и плюнул – прямо ей в лицо!
Она, даже не отшатнулась, а завыла как по покойнику. Дико, во весь голос. Я повернулся к двери и ушел.
Потом была новая жизнь, новые радости и новые горести. С тех пор мы видимся с матерью один-два раза в году – не чаще – иногда я приезжаю к ней (когда очень просит) на день рождения или на Новый Год. Раз в неделю она звонит мне и говорит, говорит, говорит… что говорит – я не слушаю. Мне это теперь не интересно.
Несколько раз я пытался пообщаться с ней как с матерью, но стоило мне только начать разговор, как в памяти всплывала та жуткая сцена и ее, почти выкрик: «Плюнь… плюнь… плюнь!» Слова застревали у меня в горле, я дослушивал ее монолог, прощался и отключался.
Так и не получилось.
Я свято выполнил материнский завет – я плюнул и берегу свое здоровье, не волнуясь и не задумываясь над тем как она таскает сумки на пятый этаж без лифта, как она обходится в доме собственными силами, кто ей ремонтирует сломавшуюся розетку и что с ней будет, если она в какой-то день не сможет выйти на улицу или подняться с кровати.
Отсюда мораль – когда вы учите чему-то своих детей, задумайтесь не может ли это обернутьсяпротив вас.
[1] Недаром мой отец еще в четырехлетнем возрасте называл меня «паровоз». Наверное я был настолько толст, что пыхтел при ходьбе.
[2] Обо всем этом читайте в главе «1967-1977 гг. Школы мои школы».