Инкогнито, проездом из Твери,
Через Сибирь и Астрахань в Столицу.
Проснулся - и поди-ка разбери
Куда несётся эта тройка-птица.
За окнами, как водится, пурга,
А в голове, как водится, похмелье.
Что там за снегом: степь или тайга?
И кто я сам на этой карусели?
Я тут на всех взираю с высоты
Своей казённо-полочной орбиты.
Я здесь живу. Здесь все со мной «на ты».
Здесь километры переводят в литры.
- Земляк!
- Старик!
- Мужик!
- Чувак!
- Братан!
Ведь все мы братья в этом мире тесном.
Я весел и речист, румян и пьян,
А имя никому не интересно.
Никто не видит чёрную печаль,
Что я храню в одном мешке с тоскою.
Россия-мать, роди-ка мне причал,
Где я больную душу упокою.
За кругом круг. Проходит месяц, два.
Но все же неизбежен час расплаты.
И ждёт меня раскосая Москва,
Сжимая древко дрЕвнее лопаты.
Декаданс
Косы цвета пустыни,
Очи цвета воды.
По-над чашками стынет
Фиолетовый дым.
В тёмных недрах сосуда
Золотые огни.
Мы с тобой не отсюда.
Мы с тобой не они.
Мы с тобой не из тех ли
Безнадежных времён,
Где смертельным утехам
Предаётся Нерон,
Где Богиня Порока
Неизменно пьяна,
Где цветы, как и строки
Злее чем Сатана.
Там, сквозь зелень абсента,
Смотрит в море Мане:
Неизбежность крещендо
В каждой новой волне.
Там и мыслят стихами,
Там и жизнь лишь игра.
Вечно благоухает
Утончённый разврат.
Мы одной с тобой крови,
А они - дети лжи.
Тайну, что я открою,
Не храни, расскажи
Всем на свете о том как,
Заплутав средь дорог,
Не оставив потомков,
Умер старенький бог.
Исповедь
Я когда-то ведь был до тошноты весел,
Молод, золотокрыл, не имел веса.
Я менял подруг, богов, наряды.
Ни для кого вокруг не жалел яда.
Я сдавал зачёты, посуду, друзей, брата,
И любому чёрту молился, коль было надо.
Продавал идеи, душу, отца и сына.
По моей шее плакали все осины.
А любовь терпел, наслаждаясь болью.
На воле пел о тюрьме, в тюрьме о воле.
Я забыл страну, где оставил сердце.
Долго выл на Луну и не мог согреться.
Никого не любя, ни во что не веря,
Заглянул в себя и увидел зверя.
Пуля, петля ли…хотелось кончить.
Но, когда стреляли, делал музыку громче.
Шёл в терновом венце, ожидая знака,
И только в конце научился плакать.
