Агата (Рассказ)

Он все время молчал. Проходя по комнате из угла в угол, он только тихо сопел, но молчал, ненавидя тишину. Ему никак не приходили последние строки его романа, который он писал последние восемь лет.
«Концовка…нет концовки…»,- думал он про себя, продолжая бродить из угла в угол своей маленькой комнатушки.
Он не был писателем, нет. Его страстью были женщины и алкоголь. Он называл это «творческим беспорядком», хотя все его творчество заключалось в пьяном и бурном занятии любовью с очередной новой знакомой. Зарабатывал он в казино. Отменный игрок в покер, без преувеличений. Все деньги он сливал на женщин и алкоголь, женщин и алкоголь…
Женщины в его жизни были разные: блондинки, брюнетки, шатенки, рыженькие, с короткими волосами и длиннющими кудрями, были даже седовласые – настолько была велика его страсть. В защиту его можно лишь сказать, что он не был ловеласом: он лишь получал удовольствие от жизни.
Так бы, наверное, и продолжалось, если бы не тот вечер.

За окнами Питерских домов бушевала метель и вьюга, выл ветер. Стоял декабрь.
Весь день он провел  в постели: то ли от того, что холодно, то ли от того, что лениво.
Во всяком случае, только к пяти часам, как делают истинные англичане, он решился выпить чая. Разгуливая по своей шикарной квартире в одних трусах, он дошел до кухни и поставил чайник. В его голове не было никаких мыслей, он был опустошен. Впервые такое с ним случалось.
Не дожидаясь, когда чайник закипит, он выключил его. Подошел к окну. Он стоял там около получаса, не меньше, а затем достал из шкафа водку и наполнил ей половину чайной чашки, грязной, стоявшей на столе вот уже четвертый день. Он не понимал, что за предчувствия гложут его сегодня.
Выпив водки, он быстро захмелел и рассмеялся, однако чувство тревоги не оставило его, и он тщетно прятал его под маской. Быстро одевшись, он вызвал такси. «На Исаакиевскую, в Асторию, моя прекрасная мадемуазель»,- сказал он девушке-диспетчеру. Та, стесняясь, захихикала в трубку и пообещала прислать самую лучшую машину и в самые короткие сроки.
Питер…Такой прекрасный мраморный город! В каждом его здании таится история, загадка. Город, вечно оплакивающий дождями тех, кто лежит под ним. В таком городе невозможно не затосковать. И даже такие люди, как он, временами испытывали некое чувство печали и оттенки депрессии. Вот и в этот вечер, проезжая по Дворцовой набережной и Адмиралтейскому проспекту, он грустил, глядя в запотевшие окна такси. Однако грусть его быстро развеялась: таксист свернул на Вознесенский проспект, затем на Малую морскую, и перед ними открылся Исаакиевский Собор во всей своей красе. Заснеженные пороги, и мраморно-бирюзовые, словно изумрудные скульптуры Христа, Ангелов и Апостолов, и купол, светящийся в небе даже в столь суровую метель. Проехав еще немного вдоль Исаакиевской площади, машина остановилась. Теперь перед ними открывался вид на гостиницу «Астория».
Быстро и щедро расплатившись с таксистом, он вышел и аккуратными, но быстрыми шагами направился к главному входу. Начинался его очередной вечер охоты за собственной страстью.

Он всегда ездил в «Асторию». Даже будучи в Австрии и Венгрии, он останавливался лишь в одноименной гостинице. Дело принципа, вкуса. Но только в «Астории» Санкт-Петербурга он чувствовал себя королем. Как только он зашел в игральный зал, со всех его сторон стали доносится возгласы: «Доброго вечера, похититель женских сердец! Хорошей игры, не разорите это заведение!». Это был его вечер. Очередной, яркий и безбашенный вечер.
Сыграв партию и выиграв при этом около пятидесяти тысяч, он направился к бару, где каждый официант знал его в лицо. «Доброго вечера вам, господа. Мне как обычно.»,- сообщил он, тем самым заказывая себе виски Chivas Regal двенадцатилетней выдержки. Он считал виски именно этой марки – самым благородным напитком из всех, известных человечеству. Хотя в ресторанах подешевле не брезговал и девятилетним Jack Daniels.
Кубики льда искрились в его стакане, только что поданном барменом. Он взял его в руку и начал разглядывать на свету – настоящий ценитель и знаток крепких напитков. Сквозь идеальный лед и прозрачный виски он увидел фигуру, которая двигалась в его направлении. Даже искривленная стеклом стакана, она заставила его вздрогнуть.
Это была девушка, примерно лет двадцати семи. Волосы ее были до невозможного черными, длинными, немного волнистыми и густыми. Такими же черными были и глаза. На ней было красное платье, приталенное, но не откровенное, черные замшевые туфельки на острых, как иглы, шпильках. На руке ее было колечко из белого золота с небольшим, но очаровательным агатом – к цвету платья. Черты ее лица были настолько прелестны, что она не нуждалась ни в серьгах, ни в косметике.
Странно, но ему в этот момент не хотелось ее соблазнять. Ему просто хотелось любоваться ею, как любуются музейными экспонатами или картинами на выставках.
Она подошла к барной стойке. «бокал красного сухого» - заказала она, глядя своими глазами в его сторону.
- Здравствуй. Ты так забавно меня рассматриваешь! – игриво заметила девушка.
- Не сочти за грубость. Мы уже на «ты»? – ответил он, не переставая любоваться ею.
- Я доверяю тебе, - ответила она, протягивая ему руку. – Я Агата.
- Михаил, рад встрече – ответил он, поцеловав ее тонкие пальцы правой руки.
- Ты не многословен, это манит меня. Но сегодня, в отличии от предыдущих вечеров, ты на удивление грустный. С тобой все в порядке?
- Ты бывала тут раньше? Как я мог тебя не заметить… - сказал он то ли ей, то ли себе.
- Я каждый вечер тут, - ответила Агата, потягивая вино. - И тебя давно приметила. А ты бабник, как я посмотрю! Каждый вечер – с новой девушкой уезжаешь.
- Это мое хобби. – он был покорен ею. Агата была грациозна, женственна, серьёзна, но в то же время раскованна и весела. Он никогда не встречал таких.
- Я заметила, - с улыбкой произнесла она, - не хочешь прогуляться?
- Ты серьёзно? Мы же едва знакомы, ты не боишься меня совсем?
- Я тебе доверяю – повторила девушка, поставив опустошенный бокал на стойку и взяв его за руку. – Да и мне ли тебя бояться? Я – цыганских кровей, по-опаснее буду, чем обычный игрок и женолюб!
Вся его сущность трепетала, сознание помутилось от ее прикосновений и голоса, а может, от алкоголя. Однако он нашел в себе силы, чтобы дать ответ.
- Там метель и жуткий холод, куда же мы пойдем?
- Метель уже закончилась. Пойдем, я отведу. Тут недалеко.

Они вышли из «Астории». Он помог Агате одеть ее пуховик, поправил ее шапку и они медленно пошли по Исаакиевской площади.
- Куда мы идем?
- Будь терпеливей.
- Такое ощущение, что я – не я. Ты же знаешь, что понравилась мне. И знаешь, что я каждый вечер с новой. Это моя страсть. Мое хобби. Зачем же все это?
- Я ведь не просто тебе понравилась, верно?
Он промолчал. Они шли вдоль проезда Декабристов, и перед ними открывался вид на Английскую набережную, а за ней – на Большую Неву.
- Могу поспорить, ты никогда не гулял по этой набережной. А ведь она – прекрасна. – игриво говорила девушка.
- Да ты и вправду цыганка! – шутливо возмутился он.
Они подошли к самому мраморному ограждению. Агата остановилась.
Она взяла его за руку.
- Поцелуй меня, - попросила она.
Нельзя сказать, что он был удивлен. Скорее, ошарашен. Он хотел этого, но не ожидал услышать это от нее. Приложив свои ладони к ее горячим щекам, он поцеловал ее. За всю его жизнь не было ни одного поцелуя, похожего на этот.
Они стояли, глядя на далекие мерцающие огни Васильевского острова.
- Мне пора, - сказала Агата. – Я найду тебя сама.
Он не успел ничего ей ответить. Она быстрыми шагами пошла прочь, и в то же мгновение повалил снег. Началась метель. Он пытался разглядеть, куда пошла девушка, но глаза его  слепило, и сквозь мокрый снег не было видно ничего, кроме мутно-желтого оттенка фар проезжающих машин.
Придя домой, он не смог заснуть. Он был счастлив и угнетен одновременно. У него была агония. Он не понимал, что происходило внутри него. Именно в этот момент он осознал, что свершилось его предчувствие, и с этими мыслями он задремал лишь под утро.

На следующий день он снова прибыл в «Асторию», но играть не стал. Сразу направился к барной стойке.
- Доброго вечера! Вам как обычно? – поинтересовался бармен.
- Нет-нет, не нужно. Ты не видел тут девушку в красном платье? Черноволосая, замечательная девушка… - говорил он, вглядываясь в людей.
- Ее сегодня не было. Странно. – заметил бармен.
Михаил не отводил глаз от толпы. Затем он сорвался с места и выбежал из здания.
Поймав такси, он крикнул водителю: «На Английскую набережную, быстрее!».
Машина сорвалась с места. Он смотрел в окно, словно ребенок, пытаясь увидеть ее сквозь снег на стеклах. И он увидел. «Остановите тут», - резко, но тихо произнес он, протягивая таксисту деньги, - «сдачи не надо».
Он вышел. На фоне черного неба и мерцающих огней Васильевского стояла Агата. Стояла спиной к нему. Однако как только он открыл рот, чтобы произнести приветствие, она уже начала диалог с ним.
- Ты ведь не играл сегодня, верно?
- Верно.
- И не пил свой виски, да?
- Да, откуда ты знаешь?
- Я многое знаю. – она повернулась к нему и прижалась к его шее, на половину прикрытой модным шарфом, сочетающимся с пальто нараспашку.
- Скажи, куда ты исчезла вчера? Я искал тебя.
- Не ищи, - строго сказала девушка. Он не ожидал такой серьёзности. – я – цыганка, и живу в таборе. И если они узнают, что я люблю не цыгана, это будет позор.
- ты любишь?!.. – за всю свою жизни он слушал и произносил это слово лишь к обычностям, таким как кофе, виски, карты, сон… И никогда не воспринимал этот глагол в его буквальном смысле. Он был ошарашен.
- Да, я люблю тебя. Не удивляйся, ты ведь чувствуешь то же, что и я. Иначе ты бы не приехал сюда сегодня.
Они стояли так каждый вечер, затем однажды он решился пригласить ее к себе. Этот вечер – был самым жарким из всех их совместных вечеров. Они не отрывались друг от друга ни на минуту. Он сорвал с нее платье, она с него – рубашку. Всю ночь они провели без сна – им не хотелось терять ни минуты.
На утро он пошел проводить ее до той самой набережной, дальше идти она ему не позволяла. »Я люблю читать романы…отныне ты – мой роман…», - сказала Агата. Они стояли, держась за руки, вглядываясь в даль. Просто, молча стояли.
Откуда-то издалека раздались крики:
- Тэ дэл о Дэвэл э бахт лачхи! На ракир! Мангава, тэ йавэс  манца, Агата! Йав кэ мэ!.. Айнэры…*
Агата отпрянула от него. Она узнала голос отца.
- Уходи, уходи скорее! Я люблю тебя, уходи!...

С того дня прошло больше восьми лет. Он так никогда ее больше и не видел. С тех самых пор он возненавидел, но слушал тишину. В ее память он перестал играть, устроился работать. Оставил свою квартиру на набережной реки Мойки и перебрался в комнатушку на Девятой Советской.
Стал много писать. Просто, для себя. И однажды решил посвятить роман ей. Он надеялся, что когда-нибудь Агата его прочтет. Он писал кропотливо, все эти восемь лет. И вот его роман был, по сути, закончен, однако он никак не мог понять, чего же не хватает.
Он молча ходил из угла в угол своей комнаты, сопя себе под нос, и в его голове вертелась одна мысль, которую он никак не мог поймать. Ему казалось, что все эти годы она есть в его сознании, но он не может ее уловить, разгадать.
Он остановился у окна. Постояв так не меньше получаса, он выпил водки из любимой грязной кружки, и написал последние строки в своей тетради:
«я тоже люблю тебя».

* Дай нам Бог счастья и разума! Молчи! Прошу, пойдем со мной, Агата! Иди сюда! Позор…(цыганский)