Когда-то возвышалась Троя,
А нынче кролики снуют,
В пологих склонах норки роя,
Да мышь мелькает иногда
Средь стен разрушенного храма,
Который в прежние года
Был, говорят, дворцом Приама.
От красоты минувших дней
Осталась только груда тлена.
И лишь Симоис меж камней
Бормочет тихо в хлопьях пены.
А было время, в тех краях
Из труб валили клубы дыма,
И повергал хозяек в страх
Гром колесниц, летящих мимо;
Толпа троянок молодых
Шла показать свои наряды;
Спешили юноши, на них
Бросая пристальные взгляды.
Но в час, когда стена огня
Навеки поглотила Трою,
Она осталась для меня
Виденьем, призраком, мечтою…
А в море, где шумит волна
И только заросли коралла,
Величественна и сильна,
Когда-то Атлантида встала.
Там жили в замках из стекла
Атланты с очень светлой кожей,
Что белизной своей была
Лишь со слоновьей костью схожей.
И, хоть была присуща им
Немногословность с колыбели,
Подобно птицам золотым,
В них мысли яркие горели.
Сумели разгадать они
Бессмертной красоты законы –
То, чем владели искони
Египетские фараоны.
И как-то на исходе дня
Был ими вызван из эфира
Неукротимый дух огня,
И воздух зазвенел, как лира.
Тот дух наделал много зла:
Вдруг выйдя из повиновенья,
Он, словно листья, их тела
Воспламенил в одно мгновенье.
Сгорая в жуткой той печи,
Мужчины, скованные страхом,
В сердцах хватались за мечи
И тут же становились прахом.
Потом под бури страшный рев
Весь город волны поглотили,
Гирляндами морских цветов
Увешав башенные шпили.
И в замках тех сейчас коралл
Раскинул ветви горделиво,
Да иногда вплывают в зал
Акулы в поисках поживы.
Но – знаю – прочь уйдет вода,
И под волшебных птиц дисканты
На миг поверим мы тогда,
Что живы древние атланты.
До той поры, пока мечта
Не умирает в человеке,
В его твореньях красота
Живет и будет жить вовеки.
Fragments
Troy Town is covered up with weeds,
The rabbits and the pismires brood
On broken gold, and shards, and beads
Where Priam's ancient palace stood.
The floors of many a gallant house
Are matted with the roots of grass;
The glow-worm and the nimble mouse
Among her ruins flit and pass.
And there, in orts of blackened bone,
The widowed Trojan beauties lie,
And Simois babbles over stone
And waps and gurgles to the sky.
Once there were merry days in Troy,
Her chimneys smoked with cooking meals,
The passing chariots did annoy
The sunning housewives at their wheels.
And many a lovely Trojan maid
Set Trojan lads to lovely things;
The game of life was nobly played,
They played the game like Queens and Kings.
So that, when Troy had greatly passed
In one red roaring fiery coal,
The courts the Grecians overcast
Became a city in the soul.
In some green island of the sea,
Where now the shadowy coral grows
In pride and pomp and empery
The courts of old Atlantis rose.
In many a glittering house of glass
The Atlanteans wandered there;
The paleness of their faces was
Like ivory, so pale they were.
And hushed they were, no noise of words
In those bright cities ever rang;
Only their thoughts, like golden birds,
About their chambers thrilled and sang.
They knew all wisdom, for they knew
The souls of those Egyptian Kings
Who learned, in ancient Babilu,
The beauty of immortal things.
They knew all beauty, when they thought
The air chimed like a stricken lyre,
The elemental birds were wrought,
The golden birds became a fire.
And straight to busy camps and marts
The singing flames were swiftly gone;
The trembling leaves of human hearts
Hid boughs for them to perch upon.
And men in desert places, men
Abandoned, broken, sick with fears,
Rose singing, swung their swords agen,
And laughed and died among the spears.
The green and greedy seas have drowned
That city's glittering walls and towers,
Her sunken minarets are crowned
With red and russet water-flowers.
In towers and rooms and golden courts
The shadowy coral lifts her sprays;
The scrawl hath gorged her broken orts,
The shark doth haunt her hidden ways.
But, at the falling of the tide,
The golden birds still sing and gleam,
The Atlanteans have not died,
Immortal things still give us dream.
The dream that fires man's heart to make,
To build, to do, to sing or say
A beauty Death can never take,
An Adam from the crumbled clay.