Чёрно-чёрно-фиолетовые сны
чётко-чётко обозначили конечность
и отчаянно-слепую быстротечность
этой бедной обезглавленной весны.
Этих судорожно-выплеснутых вен,
обессиленных и жаждущих спасенья,
сердца жаждущих, как жертвопринесенья,
неба жаждущих небытию взамен.
На исходе непростительного сна,
где проиграны все мыслимые битвы,
сотвори по мне последнюю молитву –
тихим дождиком омой меня, весна!
***
Я соберу обрывки снов,
стихов, свиданий, губ дурмана,
я положу побольше дров –
гори, костёр самообмана!
Огня пленителен полёт,
он ворожит и слёзы сушит,
но странно - кто-то воду льёт
на догорающую душу.
Как от наркозовой иглы,
душа от сумрака очнётся,
и остывающей золы
перо белейшее коснётся.
И чья-то нежная рука
потусторонних очертаний
водой живого родника
прервет агонию страданий.
***
Я - снег апреля, слезы января,
я холод одинокого июля,
я - пуля, затаившаяся пуля,
я - самый черный день календаря.
Но я -
чиста покуда не коснусь тебя,
невинна, словно лунные сугробы,
и лишь затем, лишь для того я, чтобы
дышать, любя и мучиться, любя
тебя, тебя! Хоть сорок тысяч раз
ты повторишь, что я - твоя ошибка.
Ошибок не бывает. Только - пытка,
зачеркивать меня - такая пытка!
Грызи и рви! - Не рвется эта нитка,
изреберно повязывая нас.
Глаз не отвесть и не отнять руки -
сквозь слезы январей и дрожь июлей
благая весть освобожденной пулей
взрывает воспаленные виски.
Струя зари и алая вода…
О, не умри! О, мучайся - всегда!
***
Обмани тишину,
обмани на полкруга назад,
и машину пространств
замени на машину во время,
и минуту одну,
где действительно паракрылат,
изо всех постоянств извлеки
и пронзи ее в темя!
Не касаясь ветров,
проплывут в океане суда,
не касаясь туманов,
прошлепает ежиком детство,
и данайских даров
вероломство укроет вода,
и шаманство обманов
бездарным окажется жестом.
Нет ни счастья, ни боли
в ладонях без линий судьбы,
и полет все быстрее
по теплому темному кругу,
и старинное море
твои растворяет следы,
становясь солонее - на жизнь
и мудрее - на муку.
