Сумерки быстро сгущались, и вот уже засветились оранжевыми икринками лампочки на кухнях, зажглись солнцами уличные фонари, повеселели «прозревшие» троллейбусы и трамваи.
На самом верхнем этаже высотного дома тоже горел свет. В приоткрытое окно летел первый снегопад и, обжигаясь о батареи, превращался в дождевые капли.
Маленькое бра, отражаясь в трельяже, воображало себя люстрой, телевизор был настроен на «Ретро» и напевал мелодии «Шербургских зонтиков», а на стеклянном столике стояли две яркие чашки с горячим чаем. Струйки мятного пара вились над ними невесомой тесьмой, закручивались в бутоны, расплетались и превращались в два профиля – мужской и женский - кружащиеся, целующиеся и исчезающие навсегда…
Они лежали на диване, среди бархатных подушек, - в обнимку, переплетя пальцы. По стенам и потолку мелькали цветными всполохами кадры старого романтичного кино.
- Похоже на салюты! - тихо сказала она, - Как те, новогодние, помнишь?
- Помню, - он заглянул в синие бусины её глаз, - я тогда загадал, чтобы мы никогда не расставались… ты меня ЛЮ?
- ЛЮ…
- Несмотря на то, что я – левша?
- И поэтому тоже.
Чёрный кот повел ухом и улёгся рядом, не спуская с них жёлтых подозрительных глаз.
Дождь стучал по подоконнику, тикали часы, а телевизор страдал:
"Целой жизни мало, чтобы ждать тебя,
Моя жизнь пропала, если нет тебя…"
Идиллию нарушил телефонный звонок. В комнату вошла женщина в шёлковом халатике и шлёпках на босу ногу.
- Тихо! – сказала она, приглушая телевизор и прикладывая к уху мобильник, - Где ты? Звоню - не отвечаешь... чай остывает!.. ты же сказал, что насквозь промок и вот-вот будешь дома!
- Послушай, Мила, - сквозь помехи услышала она, - меня ограбили и избили... не знаю кто... кажется, ключицу сломали и рёбра... мне плохо, я во дворе пятнадцатого дома...
- Бегу, милый, потерпи!
Она согнала с дивана кота, схватила перчатки, ключи, фонарик... выскочила в коридор и обула ботинки... потом сбросила их и помчалась надевать брюки, опять обулась, набросила куртку и, хлопнув дверью, выбежала из дома.
На улице буйствовала непогода. Распоясавшиеся ветры лихо орудовали потоками дождя и снега, то сталкивая их, то пуская хороводить. Возле детской карусели Мила разглядела тёмный силуэт на земле и побежала по лужам, спотыкаясь о скользкие кочки, глотая слёзы и дождь. Она плюхнулась рядом с ним на колени – прямо в грязь, посветила фонариком и, обхватив его голову, стала вытирать ладонями в мягких перчатках бурые подтёки с лица. Он открыл глаза, улыбнулся и сплюнул кровью:
- Живой, живой… зуб выбили, и голова кружится, помоги встать.
- Я «скорую» вызову!
- Не надо пока, пойдём домой…
Мила помогла мужу сесть, подхватила за подмышки, ноги её разъезжались на размокшей глине, но она сумела удержаться и поднять его. Они сдвинулись с места и очень медленно пошли к дому. Снег и ветер били в лицо, не давали дышать, слепили глаза, а ледяной дождь, без всякого сожаления, лил и лил. Кто бы мог подумать, что чудный многообещающий вечер в одно мгновение может превратиться в настоящий кошмар!
* * *
Через несколько дней, после утешительных заключений хирурга, стоматолога и участкового милиционера, в доме опять была спокойная романтическая обстановка. Вечер был уже почти зимний, с небольшим морозцем и лёгким кружащимся снежком, забелившим следы недавнего происшествия. Мила, напоив мужа микстурами и накормив с ложечки ужином, обложила его в постели дюжиной подушек и поставила на стеклянный столик две яркие чашки с мятным чаем. Чёрный кот улёгся в ногах, маленькое бра, как всегда троилось в трельяже, а телевизор не хотел работать ни в какую.
- Представляешь, я ведь тогда потеряла одну перчатку – левую, а вторая, с двумя синими бусинками, осталась. Я их так любила, это мама мне связала. Что теперь с одной делать?
- Жаль, конечно, а давай набьём её поролоном, закрепим на плотном донышке и станет она игольницей!
- Хорошая идея! – обрадовалась Мила и принялась за работу, а чашки с горячим чаем опять оказались забытыми. Струйки мятного пара, как всегда, взвились над ними невесомой тесьмой, закрутились в бутоны, расплелись и превратились в два профиля – мужской и женский - кружащиеся, целующиеся и исчезающие навсегда…
* * *
Старик с огромной сумкой через плечо, как всегда обходил все мусорные баки микрорайона. Правую руку он потерял давно, когда ещё работал на заводе: фреза затянула, искалечила, пришлось ампутировать кисть. Мороз крепчал и старик сожалел о том, что оделся слишком легко – ноги озябли, да и пальцы единственной руки уже плохо слушались.
- Эх, баран я! - буркнул он, как вдруг заметил в снегу пушистую перчатку. Он поднял её и с радостью отметил, что она – левша!.. как раз то, что ему сейчас было нужно! Старик надел её и даже улыбнулся в лохматые усы – тепло!
- Вот так удача! – подумал он, и сам не зная почему, вдруг развернулся в противоположную сторону, поднял голову и уставился на окошко на самом верхнем этаже высотного дома.
Его старческая дальнозоркость сослужила добрую службу: он увидел, как точно такая же перчатка, вся утыканная иголками и булавками, приветливо помахала ему. Он помахал в ответ и, окрыленный нежданным вниманием, бодро зашагал по привычному маршруту.
* * *
- Ты меня ЛЮ?
- ЛЮ.
- Несмотря на то, что я – неудачник?
- И поэтому тоже, - Мила устроилась на диване рядом с мужем. Они лежали в обнимку, переплетя пальцы, а телевизор вдруг взял, да и включился... и запел самую романтичную песню... ту самую, из «Шербургских зонтиков"...
* * *