О Рерихе говорят или со страхом, или с восторгом. Соответственно - или плохо, или превосходно. Шутить нельзя. Сомневаться позорно. Но я, наверное, Фома Неверующий. То есть, как я этого исторического персонажа понимаю, - Хомо Сапиенс-Испытующий.
Однажды, на выставке картин Рериха из серии «Гималаи», я подошёл к группе почетных гостей. Конкретно - к космонавту (ФИО называть не буду). Ну, в общем, я придумал нестандартный, даже немного по-журналистски провокационный, на мой взгляд, вопрос: "Мы, простые смертные, восторгаемся дивным светом над Гималаями, неведомым светом, который увидел и запечатлел художник. А ведь вы, космонавт, вы забирались выше всяческих гор, что вас-то так притягивает к этим..."
Но он не дал мне договорить: "Это же РЕРИХ!!!" - и у меня не хватит роста букв и высоты восклицательных знаков, дабы передать тон превосходства в этих - гневных даже - словах. Меня вежливо оттеснила группа сопровождения.
"Да вижу, что Рерих," – может быть, сказал бы я, если бы разговор получился. - "По меньшей мере - чувствую вибрацию от небольших квадратов простого картона".
Так я, дословно, прочел в книге отзывов: "картины Рериха просты и на простом картоне" - странные стихи - запомнились только эти две строчки. Еще был очень трогательный в своей прямолинейности ругательный отзыв тракториста, а остальное как-то не восприняла душа.
Еще в музее работала тогда целая группа людей, называющих себя "рериховцами", но в чём их близость к небу на картинах я не ощутил. Они пели баллады во славу, это не по мне.
Когда начинают славить без удержу, в некоем священном восторге, словно ослепленные сиянием от... Это меня как-то отпугивает, точнее - отводит от той группы или толпы, что кричит "осанна". Осанна-то осанна - а сами? Не хотите ли просто усесться в чужие сани?
Еще в восьмидесятые годы я открыл для себя Рериха-литератора. И свою долю восторга этому новому явлению, свой экстаз неофита я отдал этому делу еще в эпоху самиздата. Запрещенные книги - о - это же слаще запрещённой любви! И вот всё стало можно. Что делать с открывшейся бездной, пропастью для свободных людей?
Свобода – это, и правда, пропасть, согласитесь. Страх перед бедной бездной - бедной для робких, небогатых духом - не все же способны, как Ломоносов, радоваться: "Открылась бездна, звезд полна. Звездам числа несть, бездне - дна".
Мне легче по-детски радоваться – «Ой, звездочки, как светлячки». Или уже постарше - «Любимая, я подарю тебе эту звезду» - имеется в виду опять же светлячок, алмазик на пальчик, но уж никак не страшный огненный шар.
Шар страшный, как любые двери между ведомым и неведомым, шар исполнения желаний, притягивающий бабочку суетящейся души своими щупальцами-протуберанцами в мир огненный. А с виду – маленькое теплое солнышко.
А есть ли он вообще – Мир Огненный?
Да, сомнений нет, когда вижу пылающие вершины. ОГНЕБО.
Но даже в первом приближении к земле четкая картина начинает размываться, строгие линии начинают вибрировать, как в жаркий летний полдень над раскаленным песком пирамиды преображаются в миражи.
Если бы не строго запечатленный свет, исходящий от картин Рериха, я бы не удержал, не выдержал напряжения, потерял бы связь между тем и этим миром, которую чувствовать и страшно и все-таки радостно.
В начале 21 века мы с женой проехали по рериховским местам – посетили Санкт-Петербургский университет, родовое имение Извара, Ладога. Затем – Алтай – Черный Ануй, Верхний Уймон – ворота Беловодья. Затем – Забайкалье, первая ступень к Тибету. Может быть, удастся об этом рассказать – просто, как видится человеку Неверующему, Сомневающемуся, Испытывающему.
И да будет блажен, кто верует. И не очень сердится на меня.
Равно - верующий в Рериха или - православный.
Вот ведь даже добрый человек диакон Андрей Кураев – страстный борец с неоязычеством – и тот не очень сердится на меня за защиту и Рериха, и другого русского отлученца от церкви – тоже ведь сомневающимся был граф Толстой Лев Николаевич.
Диакон Андрей выслушал мои острые вопросы и дал на них свои ответы – дело было в так называемом прямом телеэфире на одной региональной студии. Эфир был не очень прямой, вопросы мои потом вырезали и дали только его ответы. И то не все – мне очень понравилась одна его отповедь: «У вас излюбленное русское блюдо – каша в голове».
«Согласен!» - вскричал я. Но этот мой радостный возглас режиссеры потом присобачили к ответу Кураева на другой вопрос, а не к спору о том, чего больше – буддизма в рерихианстве или иудаизма в православии, да и в мусульманстве!
У нас ведь действительно каша в головах, кипит котел народов Евразии. Русские сегодня – это смесь многих родов. И не так уж, друзья, далеко отстоит Ближний Восток от Дальнего.
Вот в этом году хотим мы добраться до самых дальних даосов, посмотреть, что за люди сегодня встречают восходящее над Евразией Солнце.
Через три дня выезжаем.
Пока еще велика Россия, хоть и стала на добрую треть меньше к концу 20-го века.
Что мы утеряли, какое русское слово, привлекающее к нам сердца иных, забыли?
Слово Гипербореи?
Вода помнит всё. Чтобы вспомнить это слово, необходимо войти туда, где застыла белыми пиками космическая вода на вершинах гор.
Рерих шел в Беловодье.