сыплет с неба крошками,
насекомые-секунды
ускользают в прошлое.
Расшвыряв банкноты кроны
рыжим налом по ветру,
в долг тепла банкроты-клёны
молят у термометра.
Впрочем, все прогнозы шатки
и недолговечны, как
стен бубновые десятки
в этой зыбкой млечности.
Город растерял детали,
весь извёлся в извести,
близорукость обретая
как способность к близости.
Их высочества высотки,
фонарей сиятельства,
чуя звёздный час массовки,
прочь со сцены пятятся.
Замер мир – чудной рисунок,
весь такой огрохотный,
в вечном стробоскопе суток
сам давно оглох от них.
И теперь ему как будто
в полудрёме грезится,
как бубнят на ухо будни
беспробудной трезвости.
