Теплым апрельским днем подружки играли во дворе своего дома, пятиэтажной хрущевки. Дом как дом, два подъезда и поликлиника на первом этаже – замечательный дом! В конце 50-х годов хрущевки вырастали как грибы после дождя. Одно, двух и трехкомнатное счастье с проходными комнатами, теплыми туалетами, мусоркой во дворе были заветной мечтой людей живших в одноэтажных бараках без воды и с нужником на улице. Дома были похожи друг на друга как близнецы братья, но всё-таки это вам уже не коммуналка с общей кухней. Спасибо партии за это и лично Хрущёву Никите Сергеевичу. Теперь дома пренебрежительно называют хрущёбами. Солнце светило ярко, слепило глаза, девочки постоянно жмурились, но продолжали копаться в земле. Дивные сугробы, в которых они всю зиму кувыркались, уже недели две как растаяли. Кое-где только большие лужи и сырая, пропитанная насквозь водой, земля напоминали о них. Одна из них – Ирочка, пухленькая, крепко сбитая, на чистом сливочном масле воспитанная, с весёлыми, широко распахнутыми, всегда удивлёнными глазками цвета светлого чая, толстой косой до талии, которой нельзя было обнаружить, надутыми щёчками как у хомячка и довольной сытой улыбкой, хорошо кормленого три раза в день, обеспеченного и счастливого ребёнка. От великого усердия она высунула язык, вытирая грязными пальчиками пот со лба, но работу не бросала. Её подружка Аня, худенькая, бледненькая, больше похожая на вытянувшийся картофельный росток из тёмного погреба, с большими серо-зелёными глазами, которые смотрели на мир то печально, то удивлённо-радостно в ожидании чуда, и при этом цвет глаз менялся, они становились синими-синими, как у ихтиандра из фильма “Человек-Амфибия” (так ей сёстры говорили). Она устроила небольшой перерыв в работе, присев на корточки, и распевала своим звонким детским голосом: “Давайте же ребята закурим перед стартом. У нас в запасе четырнадцать минут”. В руках она держала пустую пачку “Казбека”, которую только что нашла. Создавалось впечатление, что одна из них роет фундамент под высотное здание или ищет клад, а другая натурально устроила перекур. А вот и нет! Подружки с приходом весны придумали себе новую игру – они делали “секретики”. Что такое “секретики” спросите вы? Отвечаю, для тех, кто не знает и ни разу их сам в земле не закапывал. Первым делом нужно найти стёклышко, хорошо, если оно будет зелёное от бутылки, главное при этом пальцы не порезать. Если с бутылочным стёклышком не повезёт, тогда сойдёт и обычный осколок, прозрачный, небольшого размера. Затем следует не менее важный, а возможно и самый главный этап – найти фантик от конфеты или красивый цветок сорвать. В апреле выбор невелик – только первые жёлтые цветочки, беззащитные, как только что вылупившиеся цыплята. Иногда девочки для красоты и экзотики использовали пустые пачки от папирос “Казбек”. Всадник на коне прекрасно смотрелся под стеклом, почти как миниатюра в музее. На следующей стадии необходимо старательно выкопать неглубокую ямку, копать нужно без фанатизма, а то потом ни сам копатель, ни кто другой уже секретика не увидит и не оценит его красоты. Самое главное в секрете – это его внутренняя часть, начинка, как то цветок или фантик… Эту красоту нужно слегка придавить стёклышком и присыпать землёй. Заключительным аккордом, или по-другому кульминационным моментом, ради которого девочки долго собирали мусор во дворе, копались в земле, пачкали платья и туфли, являлся показ секретиков, так сказать их радостное откапывание. За этим следовали восторги, охи, ахи и слёзы. Потом шли разборки и перепалки со словами “Дура” или “Сама ты дура”. Спорили девочки до хрипоты и слёз, выясняя чей секретик красивее, но не могли прийти к консенсусу. Хотя как они могли прийти к нему, если и слова такого не знали? Им больше были знакомы слова-лозунги: “Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить”, “Пятилетку в три года”, “Учиться, учиться и учиться, как завещал великий Ленин”, “Коммунизм есть Советская власть плюс электрификация всей страны” и прочее. Ближе всего им был лозунг “Мир – труд – май”. Май – это здорово! Тепло, светло, демонстрации на площади Ленина, подарки – “веселуха полная” , как сказали бы теперь. Лозунг про учёбу они уже ощутили на себе, так как заканчивали первый класс и понимали, что до десятого им ещё “учиться и учиться”. Вот про Ленина было очень мудрёно. Девочки считали, что раз он “жив”, значит продолжает “жить” где-то в Мавзолее. Про “пятилетку в три года” слышали от своих родителей, понимали, что это как-то связано с их работой, а про себя думали: “Жаль, что не со школой”. Хуже всего было с “коммунизмом”, связать его с электрической лампочкой не получалось никак. Это не умещалось в их ещё не замутненных науками кучерявых головках.
Девочки были закадычными подружками, дружили они столько, сколько помнили себя. Ирочка была единственным, горячо любимым чадом в семье. Семья состояла из папы начальника какого-то цеха, мамы инженера, бабушки, дедушки и трёх незамужних тёток, все её очень любили и баловали, баловали в квадрате или в кубе, так как младше неё в семье была только разноцветная кошка Муська. Анечка росла в многодетной семье. Девочка симпатичная, с двумя тугозаплетёнными маминой рукой косичками с атласными лентами (капроновые банты были мечтой), очень не уверенная в себе, так как ей приходилось донашивать пальто, платья и школьную форму за двумя сёстрами. Одно её успокаивало – лет через десять точно построят КОММУНИЗМ. Об этом мечтала не только первоклассница Аня, но и вся страна, её родители-работяги, старшие сёстры, одноклассники, подружка Ирочка. А как иначе? Ведь на всех домах висели плакаты из красного кумача с надписью “Победа коммунизма неизбежна” и тогда, когда придет это светлое будущее, все будут равны, у Анечки будет отдельная кровать и комната (а пока она спала в одной кровати со старшей сестрой, а средняя сестра спала на полу, поближе к батарее), платья новые, шубка из плюша, никем не заношенная. Мечты, мечты, социалисты-утописты просто отдыхают. Пока она носила шубку, которую два года бережливо выгуливала старшая, потом ещё год отчаянно драла на заборах средняя сестра, совершенно не думая про Анечку. И вот теперь эту видавшую виды драную, ничем не примечательную глубоко заношенную, буквально прошедшую “огонь, воду и медные трубы”, шубку донашивала она, младшая в семье. Со стороны она больше напоминала старого плюшевого, но очень любимого медвежонка.
“Вот оно счастье. Правда, Забава?” – сказали бы теперь (я имею в виду коммунизм). Вернёмся к детским забавам шестидесятых годов двадцатого века. Подружки, как и все дети того времени, собирали фантики от конфет. Интересное скажу вам занятие и познавательное. Потом, когда они подросли, было другое увлечение – собирать фотографии любимых артистов. В артиста Стриженова они влюбились обе, безответно, и как им казалось на всю жизнь. Ещё одно интересное занятие – переписка с ровесниками из Польши, Болгарии и Чехословакии. Но всё это будет потом, а пока фантики. Ирочка, вечно жующая конфеты, в этом вопросе “была впереди планеты всей”, как наша страна в балете. Каких только фантиков не было в её коллекции (читайте, сколько разных конфет она съела): “Мишка косолапый”, “Ананас”, “Красная шапочка”, “Буревестник”, “Морские”, ещё фантики от батончиков и всякой разнообразной карамели. Как говорится три в одном и конфет поела, и коллекцию пополнила, и в весе прибавила. Не занятие, а сплошное сладкое удовольствие. Анечке значительно тяжелее было решать этот вопрос. Конфетки-голышки, известные в народе как “Дунька на пляже”, ей конечно перепадали. Но на то они и голышки, то есть без фантика. Скушает девочка конфетку, а в коробочку положить нечего, ни тебе фантика, ни тебе радости, во рту гольный сахар. Конечно, бывали и на анечкиной улице праздники, они совпадали с государственными – раз, два, три и обчелся. Первое мая, ноябрьские праздники, новый год – если кто не понял. Подарок ребенку к празднику – это было святое, тогда коллекция фантиков и у Анечки пополнялась. Но этих праздников всё-таки было маловато, свою жиденькую, занимающую небольшую часть коробки из-под обуви, коллекцию девочка пополняла реже и другим способом. “Спонсоров” и “меценатов” у неё не имелось. “Где это видано, где это слыхано”, чтобы чужие тёти и дяди кормили совершенно постороннего для них ребёнка сладостями. Написать руководителю страны жалостное письмо, чтобы хотя бы фантики от конфет прислал, у Анечки ума не хватало. Это сейчас современные дети двадцать первого века пишут своему горячо любому президенту и просят куклу “Барби”, компьютер или щенка лабрадора. Фантазии современных детей границ не знают. Анюта жила в веке двадцатом и была скромна и молчалива, тиха до забитости, как сказали бы теперь. Она еще не знала, что все положительные, как казалось её родителям, качества будут долго мешать ей жить, а главное постепенно превратятся в отрицательные для жизни и современной действительности. И такое бывает на белом свете. Обычно Анечка находила фантики на улице. Она как породистая русская борзая шла по следу, почти что принюхиваясь, и однажды в высокой траве нашла дичь – кем-то случайно брошенный, почти не помятый фантик с изображением какой-то коровы с явно выраженными сексуальными признаками, и при этом все надписи были не на русском. “Ира, смотри фантик какой, наверно иностранный”, - возбужденно и радостно кричала Анечка, подпрыгивая и махая рукой с фантиком перед носом подружки. Ирочке стало плохо от зависти. Голова у неё умная, план сработал мгновенно: “Давай меняться. Я тебе дам конфетку “Красная шапочка”, а ты мне фантик этот”. Анечка не ела “Красной шапочки” уже месяца четыре, предложение было заманчивое. Она вспомнила, как хрустела вафелька, покрытая шоколадом, на зубах, даже почувствовала вкус начинки, соблазн был велик. Судорожно проглотив слюну, девочка ответила, как отрезала: “Нет, не дам!”, - и спрятала для надежности фантик в кармашек поношенного осеннего пальтишка. Как потом дома выяснилось, это был фантик от “Коровки” рижского разлива. Прогулка закончилась очередной ссорой. Но обиды были детские, маленькие, не создававшие революционных ситуаций, типа верхи не могли, а низы не хотели. Радость жизни и оптимизм перевешивали, и через час другой, вместо штурма Зимнего, подружки штурмовали забор Городского Совета и сидели на нём нахохлившись, как весёлые воробушки. Далеко им идти и не нужно было, окна их дома смотрели в окна горсовета. Подружкам очень повезло, они жили бок о бок с городской властью, можно сказать тоже держали руку “на пульсе”, часто видели красивые черные машины, лицезрели концерты для больших людей из окон первого этажа большого актового зала.
Как-то неразлучные подружки слонялись по двору без дела. Классики надоели, секретики все закопаны, им было скучно, как в стихах “дело было вечером, делать было нечего, Коля пел, Борис молчал, Николай ногой качал…”. Девочкам было мучительно больно за бесцельно прожитые два часа жизни, а ведь “было им предназначение высокое”. Анечка, чтобы время зря не терять, занялась поисками очередного трофея для коллекции, встала в стойку, принюхалась и пошла по следу. В больших кустах сирени она обнаружила настоящую дичь – дохлого воробушка. Лежал он совершенно мёртвый, кверху лапками, без каких либо намеков на движение, страшненький такой. Если борзая на охоте тащит добычу в зубах для своего хозяина, радостно виляя хвостом, то Анюта взяла птичку и радостно побежала к подружке: “Смотри, мёртвый воробушек! Что делать будем?”. Ирочка захлопала в ладоши и торжественным голосом произнесла: “Давай устроим похороны этой птичке!”. Работа закипела. Из подручных средств те же четыре детские ладошки, уже покрасневшие от холода, бутылочное зеленое, переливающееся на солнце стеклышко, опять же содержимое секретика – трупик новопреставленного воробушка, цветочки, всё чин чином, обстоятельно, деловито, как заправские могильщики на погосте. Одна из подружек, обладавшая музыкальном слухом и мечтавшая как минимум стать оперной певицей и петь арию Чио-Чио Сан, лучше чем Биешу (о как замахнулась!), запела траурный марш: “Ту-ту-туту, ту-ту-туту!” Вторая была как-то ближе к жизни и всё больше копалась в земле, обустраивая могилку. Она всё знала про крестик (они и его водрузили) и про цветы. Траурную речь произносить не стали, но чуть-чуть пошмыгали носами и пустили горькую слезу по безвременно ушедшему в мир иной воробушку. Трехчасовая прогулка получилась насыщенной и познавательной, как итог девочки нагуляли зверский, недетский аппетит. “У меня в животе урчит, есть хочу. Пошли домой, а?” – сказала Ирочка, которая точно знала, что дома её ждёт сытный ужин, состоящий из картофельного пюре на молоке, и вкусной мясной котлетки. А еще бабушка обещала испечь пирожки. Знатные у неё были пирожки, покруче чем в Ленинградской кондитерской “Штолле”, по-особому, ей одной известному рецепту. Также баба Шура пекла чудесные куличи на Пасху и угощала всех соседей. “Что за праздник Пасха?” - Анечка ни как не могла понять своими детскими умом, которыq не были одурманены религиозными и иными предрассудками. Придерживаясь главной линии коммунистической партии и всего прогрессивного человечества, она считала, что бога нет. Еще меньше она понимала словосочетание “Рождество Христово”, но это уже не её вина, время было такое, все были атеисты.
Анюта есть хотела не меньше уличной дворняжки, которая сутками бегает по улице в поисках косточки или сухой корки, но домой не спешила. На завтрак был только серый хлеб, купленный в соседнем гастрономе по шестнадцать копеек за буханку, с чаем. Ела она его как и Олег Митяев “с сахарным песком”. С песочком было очень вкусно, почти как пирожное. Обед был из двух блюд: чай с хлебом и суп. Про суп расскажу поподробнее, но не потому что он готовился по какому-нибудь необыкновенному французскому рецепту с добавлением трюфелей, спаржи и под соусом, аля “непоймёшьчего”. Жилось её семье туговато и супчик был соответствующий. Тогда не было рекламы, заканчивающейся словами “Вы этого достойны”. Что было, то и ели, а ели то, что бог послал - каждый день одно и тоже. Супчик был постный, мама Ани называла его “Полевой”, состоящий из картошки, горсточки пшёнки, головки лука и никакой поджарки. Рецепт писать не буду, лучше Вам его и не знать. Прежде чем отведать его, страдалице Анечке приходилось минут пять вылавливать из него отварной лук, мама бросала его туда целой головкой. Девочка была не привередлива, но кашу манную с комочками и отварной лук не любила. После сытного обеда плавно переходим к ужину. Здесь ваше внимание заострять не буду, сделаю сноску – смотри завтрак или обед, или и то и другое вместе. Короче не меню, а жёсткая диета для тех, кто хочет быть стройным и красивым. Дамы, возьмите на заметку. Бывали и сытные дни, когда родители получали заработную плату и покупали магазинные пельмени. Честное пионерское и комсомольское, пельмени раньше были очень вкусные и что удивительно из мяса. Почему так тяжело было родителям, девочка не знала. Не то детей много, не то денег мало. Вопрос был, ответа не было. Что бы хоть как-то прокормить семью, Аниной маме приходилось работать, работать и еще раз работать. Хотя таких лозунгов нигде точно не висело. Про эту работящую женщину можно было сказать “коня на скоку остановит, в горящую избу войдёт”, а чаще сама вместо коня. Ну да ладно, забудем про супчик и тяжёлый труд, вернёмся к голодным подружкам.
Девочки, держась за руки, поднимались по ступенькам, но и это восхождение они незаметно для себя (так делают все дети) превратили в игру: сначала одновременно прыгали на две ступеньки вперед, а потом прыжок назад. Вспотевшие и раскрасневшиеся они дышали открытыми ртами, но им было весело. На площадке между этажами подружки решили немного передохнуть, но так как “вместо сердца в груди был пламенный мотор”, то и отдыхали они тоже не просто так, а с делом. Новая игра началась стихийно, когда Ирочка смачно плюнула на пол, а потом сказала: “Я дальше всех могу плюнуть! А ты не можешь!” Плевать-то Аня умела не хуже подружки, это вам не конфетки трескать и фантики собирать. В итоге подружки заплевали всю площадку и стену зелёную напротив и только потом успокоились, победителя как всегда не выявили, будем считать победила дружба, игру назвали просто “Верблюд египетский”. До Ириной квартиры оставался один этаж, до Аниной – два, то есть идти и идти минут тридцать, если рисовать рожицы на облупленной стене или играть в крестики-нолики, но Иринина фраза, случайно сказанная, изменила весь ход событий. “А мне тётя из Москвы пупсика привезёт!” Её подружка в ответ только беззвучно зашевелила губами, как рыба выброшенная на берег. Настоящий пупсик – мечта заветная и совершенно несбыточная. На пятый этаж Анюта взлетела ракетой, а в голове как будто дятел стучал: “Пуп-сик, пупсик!” – и нетерпеливо стала барабанить в дверь ногами. “Что случилось?” – спросила мама, открывая дверь. Дочка с порога, взахлёб, путая слова и не заканчивая предложения, рассказала про Москву, город где сбываются мечты и продаются маленькие пупсики, буквально умещающиеся на ладошке. “Ну ладно, дорогая, успокойся. Кушай и делай уроки. Я поговорю с соседкой”. Анечка решила, что если раньше лечь спать, раньше и утро наступит. Во сне ей снился пупсик. Он был маленький, розовощёкий, с голубыми глазками, малюсенькими пухленькими ручками и ножками. Чтобы хоть как-то скрасить бесконечные дни ожидания, Анечка стала по хозяйски собирать всякие тряпочки, коробочки, мелкие, но очень нужные безделушки. Пупсик должен где-то спать, его нужно закутывать в маленькое одеяльце, потом перевязать веревочкой, как настоящего младенца. Ещё она мечтала связать ему шапочку-чепчик, вот только с размером она не определилась, но точно знала, что вязка будет платочная. Шарфик будет красивый, а вязка уже посложнее английская. Еще Анечка размечталась про комод, который можно было склеить из пустых спичечных коробков, она и их уже запасала. Теперь они с Иришкой гуляли по двору одни, ни с кем не общались, с загадочным и умным видом, скрывая большую тайну. В магазинах конечно продавались игрушки. Вот например в “Буратино”, который недавно открыли, были пластмассовые примитивные пирамидки, разноцветные кубики, резиновые уточки, надувные шарики, мячи, погремушки, лошадки – это всё игрушки для младенцев и детсадовцев. Был ещё магазин, который назывался “Сделай сам”, но ведь пупсика сам не выстругаешь из досочки или картонки. Неделя тянулась долго, но и она закончилась, тетя у Иришки приехала и привезла много подарков и гостинцев, перечислять не буду (современным детям это не понять). Что не привези из столицы в эпоху тотального дефицита, всё было хорошо, всё было нужным: от колготок и шампуня до спортивных костюмов и пальто. Ирочка обалдела от игрушки – он, пупсик, был именно таким, каким она его себе и представляла: розовенький бутуз, глазки – две синие пуговки, складочки на малюсеньких ручках и ножках и не больше Ириной ладошки. Ручки и ножка двигались как у живого, чубчик рыженький, хоть и пластмассовый, ну просто чудо! Анина мама сходила к соседям, послушала рассказ о Москве и вернулась с небольшим свёртком от них. “Ой, Мамочка! А что там?” – говорила Аня, дергая нетерпеливо за рукав. Большие от природы глаза ребёнка увеличились в размере, она, затаив дыхание следила за руками матери. Но радость была преждевременной, она увидела содержимое свертка… “Дочка, примерь панталоны, они тёплые с начесом,” – сказала Анина мама, а глаза светились радостью и заботой о дочери. Панталоны были розовые, отвратительные с длиннющим начесом. Анечка заплакала, плечики затряслись, она смогла только выговорить: “А пупсик?”, и убежала.
Прошло много-много лет, двадцатый век сменился на двадцать первый. Анечка превратилась в большую взрослую тётеньку предпенсионного возраста. Последние годы жизни старенькая мама прожила с ней и после второго инсульта тихо отошла в мир иной. Приехали старшие сёстры из других больших городов и столиц. Как-то вечером перебирали они мамины вещи, которые лежали в большом комоде. В первых двух ящиках лежали халаты, платки, полотенца. Содержимое последнего, третьего выдвижного ящика удивило всех – там плотными стопочками лежали новые, ни разу ненадёванные панталоны с начесом всевозможных цветов, всё большого размера. Это был неприкосновенный запас на всю жизнь. Аня, взрослая женщина, мать двоих уже чересчур самостоятельных детей, тихо заплакала, как тогда в детстве. А может ей всю жизнь для счастья не хватало пупсика?