В купе друг друга терпят по-соседски.
Постели стелятся, кряхтя, а мне вот не уснуть, –
Глядеть в окно немытое по-детски.
Всю ночь глядеть и остывать, и лето хоронить.
Причин у осени на это много веских.
Мне после отпуска всегда не так охота жить
От мыслей дилетанских, но вселенских.
Я мысленно всё там ещё, по берегу бегу,
Где солнце, чайки, музыка и всплески…
Обидно, что от осени сбежать я не могу,
Я еду к ней опять на раут светский.
Я еду в осень, – бронзовым, просоленным насквозь, –
И ненавижу цель своей поездки.
Но жить придётся по-осеннему, с любимым летом врозь,
Хотя бы этой осени в отместку.
Летит экспресс полуночный на северо-восток,
Луну пощёчинами хлещут перелески.
Из тамбурного скрежета – истошнейший гудок
Плюёт в небес обугленные фрески.
Я еду в осень ржавую и зимнюю тоску,
И муторно душе моей и мерзко.
И всё-таки бегу ещё по тёплому песку,
И лету шлю смешные СМСки.
Я пахну морем всё ещё, рубиновым вином,
И шашлыком, и пловом по-узбекски.
Я всё-таки не сплю ещё, я лишь борюсь со сном…
Не помню, как задёрнул занавески…
На безымянном полустанке, выдохшись в пути,
Усталый поезд-людоед уснул мертвецки.
Не помню, как рассвет подкрался около пяти,
Купе раскрасив алым в арабески.
Лишь помню – комара укус, продёрнувший состав,
Как храп умолк, ругнувшись по-простецки.
И поезд, набирая ход, опять помчал стремглав,
Слагая в стыки времени отрезки.
Пытает, как фашист, меня железом этот путь.
Душа вопит от боли по-немецки.
Желудок перестал варить, и в туалете – жуть:
Огрызки, корки, кости и обрезки.
Я – словно падальщик на дне купейного мирка,
Запутавшийся в браконьерной леске…
И шепчет мне «Приехали» с лицом проводника
Не выспавшийся Осени дворецкий.