листвою прикрывавший стен изъян,
облезлую лишь видя штукатурку,
писал, что двор пора мести,
где бабка, "кис-кис-кис", искала Мурку
с девчоночьей улыбкой травести.
Он взором не скользил по куполам,
раззолотившим города бедлам,-
живи да пой, откуда снова злоба
с копьем решетки в благочинный вид,
где львы сторожевые смотрят в оба
и всякий царь гарцующий сердит.
Он тихо ненавидел все и вся
и грязь везде искал, как порося,
алкал, чтоб не спалил окурок вирши,
казалось бы, в свое же и поплюй,
зачем хамить официанту Грише,
мол не Распутин Гриша, а холуй.
В конце концов, ему вручила приз
"За вклад..." на тонких ножках мисс
и родила прэлестную дочурку.
Он стал писать про зайчиков, гусят,
бурановскую бабку, кошку Мурку, -
цветут каштаны, купола блестят!
