Женькины голубые глаза широко раскрыты, мокрые пепельно-серые волосы слиплись. Волосы у нее шикарные – вьющиеся, до пояса. Не то, что моя короткая стрижка с челочкой. Зато на мне настоящий ярко-голубой купальник, который достался по наследству от старшей сестры. У Женьки старшей сестры нет и купальника тоже. На ней обычные застиранные трусы. И все-таки, она кажется мне красивой из-за глаз и волос.
Мы, обе мокрые, лежим лицом к лицу на теплом песке. Купаться уже поздновато. Солнышко клонится к закату. Зябко. Мы подгребаем песок под себя, чтобы было теплее. Нам обеим по десять лет.
Точнее, Женьке десять стукнет только в декабре – она Стрелец по гороскопу. А мне уже десять исполнилось три месяца назад. Но я все равно считаю ее своей ровесницей и подружкой. Она мне нравится, хотя я знаю ее всего неделю. Она все время что-то болтает: то о своей семье, то о том, как вырастет и станет фотомоделью. Вчера вот шептала мне на ухо, как из Керчи приезжал режиссер и приглашал ее сниматься в фильме про принцесс. Женька, и правда, немножко похожа на принцессу. Конечно, если на нее надеть красивое платье, вымыть волосы и хорошенько их расчесать. Но этого она делать очень не любит. Говорит, что дома нет горячей воды. Она местная, из поселка, из дальней обшарпанной пятиэтажки. Она и говорит не совсем так, как мы с мамой: растягивает слова и произносит «г» на украинский манер, с придыханием. А у меня, по ее мнению, каша во рту, как у всех москвичей. Но я не обижаюсь, когда она меня передразнивает.
Мы познакомились на детской площадке. Покачались на качелях, «походили на руках» на брусьях с кольцами. Женька легкая, как пушинка. Я ее без труда поднимаю и подсаживаю. Я ей показала, как делаю «мостик» и подтягиваюсь на турнике. Но ей это показалось неинтересным. Она хитрая – если что-то не может сделать, то говорит, что ей это неинтересно. Но мне и самой уже надоело гулять на площадке. А тут она говорит: «Пошли, котят посмотрим!» Мама не велела мне уходить с площадки. Но на котят посмотреть очень хотелось. И мы побежали на край поселка.
Во дворе напротив женькиного дома на пустыре лежала серая полосатая кошка, а рядом – четыре котеночка. Два были черных, один трехцветный, а один серый. Женька взяла серого, и мы побежали обратно.
На площадке уже собрались все знакомые девчонки. Мы стали качать котенка, потом дрессировать его. А потом стало темнеть, и девчонки разбежались по домам. За мной пришла мама, увидела нас с Женькой: «Мороженого хотите?» Наверное, это она из хитрости, чтобы выманить меня с площадки отвести домой. Мы втроем пошли к киоску, долго выбирали. Пока я разворачивала эскимо и искала, куда выкинуть обертку, Женька исчезла. Я ее покричала, но так и не нашла. Пора было идти домой. Мы пошли мимо площадки и услышали писк. Под скамейкой сидел котенок, тот самый, которого Женька взяла от кошки. Я хотела отнести его назад к его маме, но моя мама сказала, что уже поздно, и что пусть Женька сама его относит. Но она так и не пришла. Тогда мама взяла его за шиворот, отнесла к ближайшему ресторанчику на набережной и попросила тетеньку налить ему молочка.
- Да здесь от этих котят летом спасу нет, - проворчала тетенька-буфетчица, но все-таки вынесла пластиковую коробочку с молоком. – Тут все кошки рожают по три раза в год. На, пей, горемыка! Может, завтра кто заберет?
А на следующий день Женька снова как ни в чем ни бывало пришла на площадку. Мне она сказала, что вернула котенка кошке. Может, и вправду, вернула. А может, и соврала.
- Так ты видела или нет? – снова шепотом спрашивает Женька и отгребает от себя кучку песка в мою сторону.
Мне не нравится ее вопрос. Скажу «да» - начнет расспрашивать, что и как. А мне неловко говорить про маму с папой. Ну и что тут особенного? Мы все люди, а значит, млекопитающиеся. Я знаю, что правильнее говорить «млекопитающие», но мне нравится именно так – питающиеся молоком. И кошки, и собаки, и люди делают детей одинаково, парами. А потом самка вынашивает детеныша и кормит его молоком. Я очень люблю передачи про животных по Animal Planet. Но с Женькой мне говорить о размножении млекопитающих неинтересно. Мне кажется, она даже слово «млекопитающие» не знает. Еще засмеет!
Но она все пристает. А если скажу «нет»? Тогда Женька наверняка начнет рассказывать про своего отчима и мачеху, за которыми она подглядывает. Она мне столько уже про них рассказала! Отец, видно, Женьку тоже не любит, а любит выпить водки или вина. Дочку он зовет «Жека» или «Жэк». Ему, наверное, жалко, что она не мальчик.
- Смотри, дельфины! – вскакиваю я и показываю пальцем на море.
Вообще-то, у меня неважное зрение, и никаких дельфинов я не вижу. Я просто знаю, что если не хочешь с человеком о чем-то говорить, то надо переключить его внимание на что-то другое. Простодушная Женька попалась на хитрость и тоже вскочила, вглядываясь в море.
- Где? Там? Не вижу! Где? Где?
Про ЭТО она уже забыла, а я вдруг ловлю себя на мысли, что дельфины умеют делать ЭТО в воде.
Наконец, она разочарованно протягивает:
- Уплыли, наверное.
- Наверное, - говорю со вздохом и тут же предлагаю новую идею, – Побежали купаться!
Женьку уговаривать не надо. Отец запрещает ей ходить на пляж одной. Но когда моя мама поговорила с ним по телефону, то он нехотя разрешил. Нет, странные, все-таки, люди! Живут у моря, а ребенку искупаться нельзя! У Женьки даже трусов с собой запасных нет, не говоря о полотенце.
Когда мы вылезли, стуча зубами, мама кинула нам большое полотенце – одно на двоих. Я накинула один конец на себя, а Женька – на себя.
- Слушай, а я вчера видела! – снова шепчет она мне на ухо, когда мы стали прижиматься друг к дружке.
Я тут же размоталась и бросила свой комок полотенца в подругу:
- Да ну тебя, Женька! Врешь ты все!
- А вот и нет! Можешь у Сони спросить, мы вместе в окно сарая подглядывали.
Ничего себе! Неужели правда? С Соней?
Мне вдруг становится не по себе.
- Ну и дуры вы обе с Соней! Неужели вам больше заняться нечем?
Но Женька не сдается:
- Да сама ты, Нинка, дура! Дурочка московская! Жизни не знаешь! Нинка дура! Нинка дура!
Я срываю с нее полотенце и бегу к маме, стараясь не разреветься.
* * *
- Вы что поссорились с Женей? – спросила мама вечером.
Мы сидим в хозяйском дворике под виноградными листьями. Отсюда красивый вид на море. Вчера мы прибежали к нам вместе с Женькой, и она, как обычно, стала облизываться и нюхать, чем пахнет. Мама наложила нам блинчиков. Когда наелись, то стали говорить о всякой всячине: о кино, о книжках, о моде. Оказалось, что Женька совсем не читает книжек, но обожает журналы про кинозвезд. Ей очень нравятся их платья, и она их разглядывает часами. Мама ей сказала, что нужно обязательно читать хорошие книги: про животных, про дружбу, про путешествия. Но она только рассмеялась и спросила:
- А зачем?
Смех у нее какой-то сдавленный, как будто придушенный.
- Ты что, поссорилась с Женей? – снова спрашивает мама, и я возвращаюсь из вчерашнего дня в сегодняшний.
- Да нет, нормально все. Просто не хочется идти на площадку. Там снова Костик к нам приставал. Он, наверное, совсем спятил.
- А, этот хулиган? – живо интересуется мама.
Я уже один раз ей рассказывала про двенадцатилетнего Костика, который пристает к младшим девочкам.
- И правильно, посиди лучше дома, почитай. Тут за детьми никто не следит, - вздыхает она. - Конечно, в этом есть и плюсы, и минусы.
Мама работает в научном институте. Ей нравится смотреть на вещи с разных сторон:
- С одной стороны, тут дети раньше приспосабливаются, но с другой – и баловства от них гораздо больше, чем в Москве.
Мама серьезно смотрит на меня:
- По-моему, эту Женю твою тоже тянет на приключения. И еще она очень любит выдумывать. Тебе не кажется?
Мама наливает мне теплого молока и вытаскивает из холодильника кусок торта. Я снова вспоминаю голодную женьку с ее гадкими вопросами. Надо было все-таки дать ей в ухо.
- Жалко девочку, - качает головой мама. – Но у каждого своя судьба. И каждый цепляется за жизнь, как может.
Больше я на площадку не ходила и с Женькой не виделась. Через три дня мамин отпуск кончился, и мы уехали домой. На следующий год мы почему-то не поехали в Крым, а еще через пару лет я вообще забыла о своей случайной знакомой из маленького поселка.
* * *
О Женьке я вспомнила, когда столкнулась с ней на набережной нос к носу в прошлом году, через семь лет после первой встречи. Ее невозможно было не узнать: те же пепельно-серые волосы, разлетающиеся от морского ветра, тот же тонкий нос с горбинкой, те же огромные голубые глаза, тот же заискивающе-хитрый взгляд. Она почти не выросла за эти семь лет. Не то, что я. Неудивительно, что она меня не узнала.
Маленькая и щупленькая, теперь она была еще больше похожа на игрушечную принцессу, эдакую Барби, которую интересно одевать и раздевать. И снова на ней почти ничего не было. Так, какие-то тесемочки. За руку ее держал внушительный амбал с золотой цепью на шее.
- Женя, это ты? – обрадовалась я.
Амбал остановился. Его взгляд совсем не предвещал приятного знакомства. Женька споткнулась и чуть не налетела на своего господина. Они оба глядели на меня вопросительно и недоверчиво.
- Ну, это же я, Нина из Москвы. Помнишь, мы с тобой семь лет назад играли? Ну, мы тогда еще поссорились почему-то. Как твои дела?
Наконец, она узнала меня, улыбнулась краешком подведенных губ и поправила искусственный цветок в волосах.
- А, приветик! Ты что, опять отдыхать к нам? Костик, ты помнишь Нину?
Теперь на амбала уже смотрела я. Радость от нежданной встречи испарилась. Кто бы мог подумать, что этот бугай с цепью – тот самый Костик! Надо же, как он разросся! Неужели так и остался паршивцем? Тогда, семь лет назад, стоило нам уйти подальше в парк, он был тут как тут.
В тот день, когда я убежала от Женьки, утром случилось вот что. Костик прикинулся пай-мальчиком и стал канючить, чтобы мы взяли его в игру. Клялся, что больше никогда не будет нас обижать. Мы не хотели его брать в прятки, но Женька сказала, что ей его жалко.
Мы стали играть и разбежались по кустам кто куда. Тогда он стал ловить по-одиночке и стягивать трусы. Все девчонки – и Соня, и Света, и я отбивались ногами изо всех сил. И только смирная Женька сидела, как овечка и дрожала. И вот когда он уже совсем повалил ее на траву, я схватила колючую ветку и с бешеной силой стала хлестать этого урода. Теперь я вряд ли отважилась бы на такое…
- Как ты позволяешь этому засранцу лезть к тебе? – кричала я потом на Женьку, выковыривая колючки. – Да он просто больной, придурок, псих! Неужели ты не можешь сказать своему папе, что он пристает к тебе?
- Папа меня убьет за это, - прошептала Женька.
И вот теперь – пожалуйста. Костик глядит на меня своим сальным взглядом, а Женька, дурочка, жмется к нему. Точно не я, а он защищал ее семь лет назад.
Немая сцена продолжалась минуты полторы. Наконец, Костик сплюнул, дернул Женьку за руку, и не обращая на меня никакого внимания, пошел дальше по набережной.
Погода портилась, и я пошла домой. На пляже делать было нечего.
* * *
На следующий день мы с мамой, как обычно пили чай под виноградом и глядели на море.
Вдруг мама говорит:
- Представляешь, вчера вечером девушка утонула. На рынке сегодня только об этом и говорят. Вроде, пошла пьяная купаться, а было уже темно и волны. А ты, между прочим, тоже все порывалась в море!
И глядит на меня с такой укоризной, словно это я сама вчера выпила и пошла купаться в неспокойное море! Но я совершенно не пью вина, даже когда мне предлагают. Хотя мне скоро восемнадцать.
- А что еще говорят? – я делаю вид, что спрашиваю только из любопытства. Но в глубине души уже чувствую, что я тоже как-то причастна к этой темной истории.
- Да разное. – Мама не любит сплетен, но дело касается молодой девушки, и это ее, видимо, цепляет. Она снова глядит на меня неодобрительно: вот как опасно купаться в шторм! - Говорят, что девушка местная, что еще школу не закончила. Странно! Местная – и плавать не умеет.
Мы обе молчим. Потом мама выдает все, что слышала:
- Еще говорят, что у нее был, якобы, парень, и что его сегодня искала полиция, но так и не нашла. Что он, вроде, еще ночью уехал в Феодосию.
Мы сидим молча и смотрим вдаль, на темную полоску моря. Сегодня шторма уже нет.
- Как тебе чай? Я мелиссу положила, - вдруг сообщает мама, но мне уже не до чая. По моему лицу текут слезы. Мама все понимает без слов и наливает мне еще кружку успокоительного чая.
На следующее утро возле женькиного дома стояли двое полицейских и что-то писали в своих блокнотах. На скамеечке у крыльца трое тетушек оживленно обсуждали происшествие на местном диалекте. Из-под крыльца с писком вылез серый котенок с маленьким куцым хвостом. У него были голубые широко раскрытые глаза и маленькие белые зубки. Он очень хотел есть и стал тереться о ногу милиционера.
- Брысь! – мужчина в форме энергично тряхнул ногой. – Столько тут бездомных котов каждое лето! Топить вас, чертей, некому!
Я почувствовала, что на глаза у меня снова наворачиваются слезы, и что мне очень хочется вцепиться в холеное сытое лицо. Во мне как будто проснулось что-то кошачье, звериное.
Наверное, мне следовало бы рассказать полицейскому о вчерашней встрече со старыми знакомыми. О том, как девятнадцатилетний хозяин-Костик по-хозяйски уводил свою шестнадцатилетнюю рабыню-Женьку. О том, как в детстве она боялась признаться отцу, что ее обижает этот хулиган. Но чего мне уж точно не следовало делать – так это пересказывать наш разговор на пляже семь лет тому назад.
Бедная Женька! Ей так хотелось поскорее раскрыть все тайны взрослой жизни! Но она так и не поняла, что ни в окне сарая, ни на страницах пестрых журналов не найдешь ответ на самый главный вопрос. Эх, Женька! Взрослая жизнь оказалась совсем не такой, как ты ожидала. Вместо миски молочка тебе досталось целое море соленой воды.
Я зачем-то беру этого котенка с куцым хвостом. Несу его в наш домик покормить, а там, может быть, мы и возьмем его в Москву. Но по дороге вспоминаю мамины слова: «Каждый цепляется за жизнь, как может».
И я отношу свою игрушку на место, нахожу на хозяйской кухне три пластиковых коробочки, покупаю в магазинчике на углу пакет молока и, глотая слезы, кормлю бездомных крымских котов.
