Бонни абсолютно неприлично фыркает прямо в чашку, и Хизер забывает, что именно она собиралась ссказать вот этим «в-третьих». Она старалась быть строгой с дочерью, на собственном примере показывая ей, что значит быть настоящей леди, пусть никто уже в этой стране – боже, храни все-таки королеву! – и не помнит, что это такое. Но усилия Хизер ни к чему так и не привели – Бонни всегда была чересчур живой, чересчур восторженной и непосредственной для этой жизни. Хизер очень рада, да что там! Она просто по-настоящему счастлива, что ее эмоциональной и открытой девочке попался этот Майкл – немного не от мира сего, но бога ради, чего еще можно хотеть от художника? Конечно, у него очень смутные перспективы на будущее, но дочке хорошо с ним, а это для матери главное, разве нет?
Бонни продолжает рассказывать что-то, очень смешное и забавное с ее точки зрения, блестит карими живыми глазами, нет-нет да и поглядывает на тонюсенькое колечко на безымянном пальце – а как же, Майкл сделал ей предложение, они теперь помолвлены, все очень серьезно, все «по-взрослому». Хизер почти ее не слушает. Она вдруг – внезапно, что называется, ни с того ни с сего – с головой ныряет в собственные воспоминания.
Ведь когда-то, когда ей было столько же лет, сколько сейчас Бонни, в ее жизни тоже был такой Майкл – только звали его по-другому, звали его Филом, и был он не художником, а джазменом – без пенни в кармане и дерзкими амбициозными планами на будущее. Он говорил Хизер, что однажды ночью выкрадет ее из родительского дома и увезет в Америку на мотоцикле. В ответ Хизер отвечала, что на мотоцикле океан не переплыть, а родители, разумеется, были категорически против их брака, и однажды, однажды Фил просто исчез из ее жизни. Спустя семь лет – будучи уже замужем за Доном и нося под сердцем Бонни – Хизер получила от своего джазмена открытку с видом Сан-Франциско и одной короткой фразой «Я буду помнить о тебе Вечность и еще один день». «Позер!» – мягко улыбнулась тогда Хизер и отложила открытку в самый дальний угол, но ночью, ночью она тихонько встала с постели и на цыпочках прошла в ванную, чтобы там выплакаться вволю…
- Мам, ты меня, что, совсем не слушаешь? – прерывает хизеровские размышления дочь. – Тебе неинтересно?
Бонни обижается так же легко, как и восхищается – открыто, сильно, ярко и ненадолго. Хизер дарит ей понимающую материнскую улыбку.
- Мне очень интересно, дорогая. Просто задумалась. Так что, ты говоришь, сказали Майклу в той дублинской галерее?
Хизер рада за дочь. Нет, правда, правда. Может быть, этот Майкл и не станет вторым Уорхоллом или Поллаком – о, господи! Да кому под силу такое? – но если он делает счастливой ее Бонни, если он вызывает такой яркий блеск в глазах ее девочки – пусть они живут вместе долго-долго. И никаких америк и мотоциклов…
Фил Смоловски, при жизни прозванный «легендой джаза», вот уже полчаса не отрывает проницательного взгляда от миловидной девушки с каштановыми волосами и порывистыми движениями. Девушка громко говорит, много смеется и фыркает прямо в чашку с чаем – чем вызывает явное неудовольствие своей матери – сдержанной женщины с крашеными в белое волосами и тусклыми глазами добропорядочной прихожанки реформаторской церкви. Мать привлекает внимание Смоловски совсем ненадолго, а вот от девушки он в буквальном смысле не может отвести глаз. Кого-то она ему напоминает, вот только Фил никак не может вспомнить, кого…