Ожидая аудиенции, гляжу по сторонам. Вот стенд с фотографиями: дети в музее, дети возле храма, дети в классе. Вот дети в народных костюмах. Все точно хором решили стать фотомоделями – старательно позируют, улыбаются. Какие правильные дети! Вот стенд с грамотами и кубками: за победу в мини-футболе, в настольном теннисе, от УВД за отличное знание правил дорожного движения. Какие правильные соревнования! Вот грамоты: директору, педагогическому коллективу, еще раз директору, учителю старших классов Сидоровой В.В. Какие правильные педагоги!
Я, наверное, неправильная мамаша. У меня обостренное чувство опасности. Поэтому я терпеливо жду аудиенции директора Кузовлевой М.Б., заслуженного учителя. Прямо на меня приветливо смотрит камера наблюдения. Такие же пристальные глазки над входной дверью, возле столовой и в раздевалке. Я улыбаюсь невидимым стражам порядка.
Мне повезло: сегодня как раз приемный день. Может быть, М.Б.Кузовлева, словно добрая фея, взмахнет палочкой, и отгонит от моего ребенка ангину с амблиопией. Хотя, по правде говоря, я что-то не верю в добрых волшебников. Я уже даже не верю в добрых охранников, слесарей, электриков и учителей физкультуры. Но я все-таки сижу на жестком стуле и ловлю себя на мысли, что фамилия директрисы кажется мне знакомой. Только я все никак не могу припомнить, почему.
Каждое обращение в вышестоящие инстанции дается мне с трудом. Зачем беспокоить своими просьбами занятых людей, когда можно справиться самой? За это меня любят безответственные мужчины, которым недосуг вкрутить лампочку и починить окно. Но если у себя дома я кое-как с этим справляюсь сама, то в лучшей в нашем районе школе №123 кто-то должен дать команду «Починить!». И этот кто-то – Кузовлева М.Б. Какая знакомая фамилия!
К самостоятельной жизни я привыкла с детства. Оно было совсем не похоже на фотографии со стендов. Интересно, сколько у меня фотографий за все десять лет школы? Ну, может быть, штук сто, не больше. Одна мне нравится больше всего – я стою на Ярославском вокзале с рюкзаком. Как сейчас помню, он весил 18 кг. Мы с ребятами идем в поход – куда-то в Архангельскую область. Мне двенадцать лет. Я самая маленькая. Но рюкзак как у всех. Это сейчас бабушки носят за внуками рюкзаки до пятого класса. Бедные дети с фотографий! Они даже не догадываются, как это здорово – в двенадцать лет брести по тайге наравне со старшими, отгонять веткой мошкару и мечтать о привале.
- Марина Борисовна освободилась. Вы можете войти.
Грузная дама предпенсионного возраста мельком взглянула на меня и стала читать вслух протянутое заявление:
-Так… Окно. Лампы. Физкультура на полу. А что, собственно, вас не устраивает?
Я замялась. Меня не устраивает всеобщая безответственность. Пофигизм, иными словами. От этого происходят катастрофы и эпидемии. Безответственность по отношению к моему ребенку – частный случай всеобщего пофигизма. Меня не устраивает окно, лампы и физкультура лежа на полу.
- Сядьте! – Директриса указала мне на стул. - Я сама сейчас все проверю.
Кузовлева достала амбарную книгу и стала неторопливо ее листать.
- А вы, мамаша, большая жалобщица! Вот, вы к завучу уже насчет этих ламп приходили. Вот вы записку оставляли на вахте. Вот тут у вас опять конфликт. Как это вы умеете создавать конфликты на пустом месте! И ведь дочь этому учите, вот в чем проблема. Вот ваша жалоба на учительницу рисования. Слушайте, это уже переходит все границы!
Немигающий взгляд Кузовлевой напоминал глазок видеокамеры. Похоже, разговор зашел в тупик.
- Я приходила жаловаться на учительницу рисования, потому что она кричит на детей, заставляет их по пол-урока стоять и настежь открывает окно во время занятий. Моя дочь стала болеть и не хочет ходить на уроки. А ведь это уроки рисования, творчества! Люди, которых простужают и унижают и не могут творить. Потому что они не чувствуют себя свободными. Странно, что это не волнует других родителей.
- Послушайте, мамаша! – Кузовлева глядела на меня с недоброй ухмылкой. – Откуда вы таких слов набрались? Творчество! Унижение! Свобода! Да детей, если хотите, надо в ежовых рукавицах держать. Да-да! Поверьте, уж я-то знаю. Иначе они натворят такого, что вас потом прокуратура так унизит и оскорбит! У меня в школе железная дисциплина. Все должны присутствовать на уроках. Если ученик пропускает урок, то родители пишут объяснительную записку. И обязательной фразой: «Всю ответственность за жизнь и здоровье ребенка за время пропущенных занятий возлагаю на себя». О тех родителях, кто позволяет своим детям нарушать дисциплину и не пишет объяснительных, мы сообщаем в органы опеки. Так что садитесь, моя дорогая, и пишите три объяснительных – за восьмое, пятнадцатое и двадцать второе октября. И не забудьте приписать, что во время пропущенных занятий вы полностью отвечаете за безопасность своего ребенка. Пишите!
Кузовлева протянула мне три листа:
- Вы еще женщина молодая, неопытная. С ребенком может случиться все что угодно. Не забывайте об этом.
В углу директорского кабинета, под потолком, прямо на меня смотрела еще одна камера. Я все-таки отчаялась сделать последнюю попытку:
- Простите, Марина Борисовна, ну почему вы так не доверяете детям? Неужели вы, заслуженный учитель, не понимаете, что большинство страшилок, которыми нас пугают, это всего лишь чья-то больная фантазия? Что есть угрозы реальные и мнимые. Угроза реальная – это сквозняки, перегоревшие лампы и сидение на холодном полу. И их в вашей школе не так много, и с ними не надо бороться, их надо просто устранить. А мнимых угроз может быть сколько угодно, а бороться с ними можно всю жизнь!
Я протянула исписанные листы бумаги. «Ответственность беру на себя!»
Кузовлева внимательно прочитала все три листочка, вложила их в отдельный файл и вставила его в скоросшиватель. Затем она не торопясь прочистила горло звучным кашлем:
- Детям нельзя доверять. Их нужно постоянно контролировать, иначе не избежать беды. Меня этому на всю жизнь научил собственный горький опыт.
Она сделала внушительную паузу и затем продолжила:
- Мне тогда было где-то лет двадцать. Я в пединституте училась на вечернем и работала инструктором в районном Доме пионеров. У меня педагогический стаж – тридцать лет. В начале своей работы я была полна самых дерзких планов. Романтику походную очень любила, костры, песни под гитару… Вам случайно на севере не приходилось бывать?
- Нет, - зачем-то соврала я и для убедительности покачала головой.
- А мне вот довелось. Как-то пошли мы с группой пионерских активистов в поход. Ребятам от 14 до 16. А одна девочка была классе в пятом. Бойкая такая. Прямо знаете, шило в одном месте. Везде ей надо было первой успеть. А маршрут у нас, скажу вам, был очень сложный. Не каждый взрослый выдержит. Две недели шли по лесу. То медведя увидишь, то кабана. И комары тучами. Надо было переправляться через речку на плотах. Такая вот романтика.
Кузовлева помолчала, потом снова бесстрастно взглянула на меня, продолжая:
- Наверное, мне тоже хотелось почувствовать себя старше, чем я есть на самом деле. Это сейчас мне хочется почувствовать себя моложе. Вот ведь парадокс. Так вот про девочку. Я уже, честно говоря, и не помню, как ее звали. Она, значит, решила тащить плот вместе со взрослыми ребятами. У нас было три самодельных плота, на них лежали все рюкзаки. Я как-то отвернулась и не заметила, что эта самая девочка столкнула один плот в воду и поплыла с ним к другому берегу. И вдруг меня как током ударило. Поворачиваюсь к реке и вижу – плывет плот по течению, а рядом – кепочка. А речка там быстрая, с водоворотами. Как мне удалось ее вытащить – теперь уже и не представляю себе. Рюкзаки с консервами, конечно, пошли на дно.
Кузовлева подалась вперед, и глядя мне прямо в глаза, четко, точно речитативом, произнесла:
- И с тех пор я взяла себе за правило: дети должны быть под присмотром! В школе их обязаны контролировать учителя, дома – родители. Чтобы не было никаких ЧП! Если вам, мамочка, что-то у нас не нравится, то поищите-ка другую школу. Так будет лучше и для вас, и для вашей дочери.
Она вздохнула и неодобрительно покачала головой:
- Только вряд ли вы убережете ее от беды. А насчет ламп и форточек, не беспокойтесь, я распоряжусь.
На улице мне вдруг стало плохо. Прислонившись к столбу школьного забора, я ловила воздух ртом. В голове шумело, к горлу подступала тошнота. Казалось, еще секунда, и из меня хлынет поток мутной воды. Никакой благодарности к женщине, спасшей мне жизнь, я не испытывала. Наоборот, перед глазами стояло ее усмешка тридцатилетней давности: «Ну что, слабо?» Словно пожелтевшие от времени фотографии, в памяти запрыгали лес, речка и плот, который старшие ребята забыли привязать к берегу. На плоту бы весь запас консервов на две недели вперед. Надо было спасать их. Во что бы то ни стало.
