Глава 2 (Детектив)

«К тому времени, - писал неизвестный мне друг Брайтона, – когда моя мать прислала мне то злополучное письмо, я не был в родном городке уже много лет. Я не заглядывал туда с тех пор, как скончался мой отец. Я слишком любил его, наверное, потому как мне трудно было даже вспоминать тот дом, где жила наша семья. С уходом человека, который был для меня слишком близким, я потерял ощущение родного дома. Быть может, это и помогло мне в своё время переехать в большой город и выжить в нём, не тоскуя по родине. Но, получив письмо от матери, которое дошло на удивление быстро, я тут же собрался в дорогу, выпросив в тот же день на работе отпуск за свой счёт. Я не стал скрывать от комиссара, своего начальника, цель визита в родные места. Днём ранее, писала мать, скончался её брат, мой дядя. Это был хоть и немолодой, но вполне здоровый мужчина, довольно состоятельный, и его смерть стала неожиданностью для всех жителей городка. Моя мать же лишилась последнего близкого человека, который жил бы рядом с ней. К счастью, мой начальник оказался если не отзывчивым, то вполне порядочным человеком, и в тот же вечер я двинулся в путь.
Ночь в поезде, и день в дороге с многочисленными пересадками, - мой город находился в глуши и добраться до него было весьма трудным делом, - почти не утомили меня. Мои мысли всё время были заняты матерью: каково ей теперь одной, в глухом городе, где она похоронила любимого мужа и потеряла обоих сыновей? Почти сразу после смерти отца мой старший брат отправился в Америку, и, если верить его редким письмам, вёл вполне успешное дело в далёкой Флориде. Он и меня звал к себе, но к тому времени у меня была уже неплохая работа в столице, и, правду говоря, мне не хватило бы духу оборвать последние нити, связывающие меня с землёй родного отечества.
Городок, зажатый меж двумя горными хребтами, не обозначался ни на каких картах. Однако, несмотря на то, что он был мал, и располагался в далёкой глуши, он был старым, даже старинным – в нём выросло не одно поколение моих предков. Хоть жизнь там текла вяло, порой в самом городе или в его округе происходили странные события, которые, в силу своей невероятности, тут же становились легендами, и так город постепенно оброс мифами. Но когда я наконец прибыл туда к вечеру следующего дня, я увидел лишь ряды домой с пустынными улицами. Казалось, город уснул. Мне стала неприятна эта странная, гнетущая тишина, и поэтому к родному дому я прошёл не напрямик, а околицами.
Мать не сразу открыла мне дверь. Я ожидал увидеть её заплаканной, расстроенной, или подавленной, но я ошибался. Она была сильным человеком, и встретила меня на удивление спокойно, но, как только я вошёл, она долго не выпускала меня из объятий.
- Ну, вот ты и дома, сынок, - и эти простые её слова едва не растрогали  меня до слёз. Впервые за много лет я действительно почувствовал себя дома.
Я рассказал матери, как жил эти годы, говорил об учёбе и работе, о друзьях и коллегах, - обо всём том, что не передал в нечастых письмах, что посылал ей. Она же рассказала мне о смерти дяди. Когда-то мои предки переехали в этот город с маленьким сыном. Здесь же у них родилась дочь, моя мать. Её родители рано умерли, так что дядя с юных лет умело вёл хозяйство, зарабатывал деньги и растил сестру. Он с большой неохотой выдал её замуж за моего отца, и вскоре женился сам. Моя мать была очень привязана к нему, несмотря на то, что в глазах остального города он был лишь скупым, угрюмым мельником без капли отзывчивости и сострадания.
- Его нашли мёртвым у истока реки, - говорила мать сухим голосом. – Видно. Он, как обычно, отправился туда рано утром, чтобы открыть плотину, да там и остался. Доктор сказал, что у него случился сердечный приступ.
Я молчал, поражённый, отчего у здорового, нестарого ещё дяди не выдержало сердце.
- Пути господни неисповедимы, - сказала мать, будто подслушав мои мысли. – Хоронить будем завтра. Но ты останешься? Ещё хотя бы на пару дней, - впервые за время всего разговора голос матери дрогнул, и она взглянула на меня с мольбой.
Я не успел ответить, как в дверь раздался короткий стук. Накинув шаль на плечи, мать пошла открывать. Я услышал тихий разговор, и тут мать вернулась в дом, пригласив за собой молодую девушку в тёмной накидке. Когда она откинула капюшон, я едва не вскрикнул от удивления.
Давно ещё, когда я был мальчишкой, по соседству с нами жила молодая женщина, миссис Пирс. Говорили, что она переехала в наш город, оставшись вдовой. Жила она одна, и поражала всех жителей молодостью и красотой. Завидовавшие ей девушки называли её ведьмой, но мне, как мальчишке, самым важным казалось то, что она была неизменно приветлива со мной, не называла хулиганом и всегда угощала яблоками или конфетами. Она уехала, когда мне было около десяти лет, вроде как она собиралась выйти замуж за горожанина. С тех пор я её не видел.
Но в ту минуту я смотрел на гостью и не верил своим глазам. Это была та самая миссис Пирс, или её идентичная копия. Те же светлые, чуть раскосые глаза, та же копна тёмно-каштановых волос, и те же милые черты лица. Я ахнул.
- Миссис Пирс?!
Девушка чуть заметно вздрогнула, но тут же улыбнулась.
- Вы тоже знали мою маму?
Я с недоумением взглянул на мать.
- Долорес недавно приехала в наш городок, - пояснила она, а девушка тут же добавила:
- Мама много рассказывала мне о нём, и мне тоже захотелось тут пожить. Тем более, что и мамин дом остался почти невредимым.
- Вы живёте одна? – помимо воли вырвалось у меня.
- Да, - девушка потупилась. – Родители умерли, и я осталась совсем одна.
Я что-то неловко пробормотал, извиняясь, и девушка грустно и мило улыбнулась.
- Вы очень похожи на свою мать, - я не удержался, чтобы не отметить это вслух.
- Да, мне все так говорят. Я и рада. Я очень любила маму.
Но тут моя мать решительно вмешалась, переведя разговор на другую тему. Она что-то спросила у Долорес, и у них завязалась беседа. Я не стал в неё встревать, и пошёл распаковывать свою сумку. Вскоре девушка собралась уходить, и попрощалась.
- Долорес, - обратился я к ней, всё ещё смущённый своей неловкостью. – Оставьте официоз, называйте меня просто Майкл. И, если вам вдруг понадобится моя помощь…
Нет, положительно, эта девушка была ангелом. Она так мило улыбалась, что я потерял дар речи.
- Я очень благодарна вам, Майкл, за ваше предложение…и за то, что помните маму. Мне жаль, что домой вас привели такие тяжёлые обстоятельства. Крепитесь, и позаботьтесь о своей матери. Она у вас замечательная, - Долорес улыбнулась нам, и вышла из дому.
После её ухода мать рассказала мне всё, что знала сама. Оказалось, уехав, миссис Пирс действительно вышла замуж, и родила Долорес. Но семья жила бедно, тяжёлая работа и скудные условия сделали своё дело. И сама миссис, и её муж скончались от туберкулёза около года назад. Долорес была уже достаточно взрослой, чтобы работать и зарабатывать себе на жизнь, но разве смогла бы сирота без гроша в кармане выжить в большом городе? Полгода назад она приехала в наш городок, и с тех пор мирно жила, зарабатывая шитьём.
Слушая тихий, утомлённый голос матери, я вспоминал красавицу миссис Пирс. Кажется, она тоже шила, когда жила у нас. Я смутно помнил её хрупкую фигуру, склонившуюся над работой, и рассыпавшиеся по плечам пряди тёмных волос… Вот так печально закончилась жизнь этой женщины.
Я решил прогуляться по городу, чтобы немного развеяться от мрачных мыслей. Смерть дяди, да ещё и известие о кончине миссис Пирс, - слишком много для одного дня. Наверное, жители городка разделяли моё мрачное настроение – за время своей прогулки я встретил лишь несколько человек, которые, хоть и узнали меня, и приветливо поздоровались, не остановились поговорить, спеша по своим делам. Я удивлялся, что за спешные дела могут быть в этом захолустье, и вспоминал столицу, где каждый спешит на всех парусах в погоне за чем-то. Я никогда не понимал эту суету, она меня раздражала. Наверно, поэтому я почувствовал удовлетворение, увидев на крыльце одного дома жителя, который никуда не спешил, и лишь лениво покуривал сигарету.
Этот человек, лицо которого я никак не мог вспомнить, невольно заслужил моё одобрение своим скучающим видом. Глядя на него, мне тоже захотелось покурить, но, охлопав себя по карманам, я с сожалением понял, что оставил сигареты дома.
- Возьмите, - неожиданно донёсся голос с крыльца, и, подняв голову, я увидел, что курильщик протягивает мне свою пачку сигарет и коробок спичек. О, мой лучший друг!
- Благодарю вас, - искренне сказал я, принимая неожиданный дар.
- Вы издалека? – поинтересовался незнакомец.
- Да, я только сегодня приехал.
- Из столицы, наверное?
Я едва не выронил сигарету от удивления.
- Откуда…
- Да не пугайтесь вы так, - чуть заметно улыбнулся мой собеседник. – Тут нет ничего удивительного. У вас столичный акцент,  а я знаком с ним с детства.
Я присмотрелся внимательнее. Нет, я действительно впервые видел этого невысокого, русоволосого мужчину с серыми глазами и мрачной складкой на переносице. Выбросив докуренную сигарету, он протянул мне руку.
- Доктор Тальберг.
Я представился, и увидел выражение лёгкого удивления на лице врача.
- Вы, случайно, не родственник покойному мельнику?
- Я его племянник.
Я начал было рассказывать доктору, кто я такой, и зачем приехал, но, перебив меня, Тальберг предложил не разговаривать на улице в такую сырую погоду, и пригласил меня к себе в дом. Я не отказался: мне было интересно поговорить с образованным человеком, к тому же – столичным жителем.
Доктор и в самом деле оказался приятным, хоть и немного замкнутым, человеком. Выслушав меня, он рассказал, что родился он и вырос в предместье столицы, поступил в медицинский университет и закончил его с отличием. Однако, поскольку он был из небогатой семьи, у него не было достаточно средств, чтобы купить себе практику в городе, и поэтому он был вынужден уехать в провинцию.
У нас нашлось много общих тем для беседы. Я прекрасно понимал, что у столичного жителя, волею рока вынужденного сменить бурлящую жизнь на едва теплившийся городок, мало поводов для радости. Впрочем, мне, вернувшемуся на родину в связи с печальной утратой, тоже было несладко. Мы развлекали друг друга беседой, и засиделись довольно долго, когда я, не выдержав, спросил:
- Доктор, я всё же попрошу вас…вы осматривали…как он умер? Неужели сердечный приступ?
Он понял меня, но, к моему изумлению, недоумённо нахмурился.
- Что? Сердце? С чего вы взяли? Ах, я понял, - перебил он себя. – Вам сказали родные.
Его реакция меня насторожила. Сидя за столом, и вертя в руках папиросу, он что-то усиленно обдумывал, словно не мог заставить себя в чём-то признаться.
- Послушайте, Майкл, - нарушил он наконец молчание. – Я поклялся унести эту тайну… впрочем, неважно. Я дал сам себе слово никому её не разглашать. Но вы трезвомыслящий человек…
Он вдруг прямо и ясно посмотрел мне в глаза, и чётко произнёс:
- Вашего дядю убил вовсе не сердечный приступ.
Я, впрочем, ожидал подобного заявления. Меня интересовало другое:
- Почему же вы солгали?
- Я не солгал, я утаил правду, - он снова закурил. – Это не одно и то же. Если бы я рассказал всё, как есть, в городе началась бы травля почище, чем во времена инквизиции.
Я всё ещё не понимал. Тогда, словно решившись, Тальберг отшвырнул сигарету.
- Я надеюсь на то, что вы не зря практикуетесь в полицейском участке. Вы не боитесь трупов?
- Вы предлагаете мне взглянуть на тело? – что-то внутри меня сжалось, когда доктор кивнул.
- Идёмте, - я быстро поднялся, чтобы не передумать. Весь путь от дома до старого, одноэтажного здания больницы мы проделали молча, и только на пороге доктор заговорил снова.
- Я, конечно, ценю вашу храбрость, но всё же…вы уверены, что хотите это видеть?
Я не привык отступать перед трудностями, к тому же, мне не хотелось показать себя трусом перед тем человеком, к кому я успел проникнуться уважением, поэтому мне ничего не оставалось, как, пренебрежительно пожав плечами, напустить на себя сосредоточенный вид. Взяв лампу, врач прошёл через небольшую переднюю, и спустился по лестнице вниз.
- В этом погребе очень холодно, - пояснил Тальберг на ходу. – Поэтому, за неимением лучшего, его приспособили как мертвецкую.
Я знал это и без него. Здесь держали покойников, отсюда родственники забирали их, чтобы похоронить. Через это помещение прошёл мой отец. Однако мне впервые довелось побывать тут. Лампа, которую держал Тальберг, давала узкий круг колеблющегося, неверного света. Всё помещение, к моему счастью, тонуло во мраке, кроме прозекторского стола, на который светил врач.
- Готовы?
Какое-то болезненное любопытство было сильнее суеверного страха перед покойными, и перебарывало даже тошнотворный, приторный запах, который царил в мертвецкой.
Мне не хватит сил описывать в деталях ту ужасающе спокойную картину: в желтоватом свете и облаке душной тишины – мой покойный дядя, которого я не особо жаловал при его жизни, но чей уход привёл меня в такую растерянность. Тальбергу пришлось дважды окликнуть меня, чтобы я вернулся к действительности. Надев перчатки, врач осторожно приподнял высокий воротник рубашки покойного. Доктор указывал на шею, и, только присмотревшись, я увидел на восковой коже странного вида рану в виде тонкого полукруга с рваными краями. Шрам был совсем свежим, но таким тонким и незаметным, что я с сомнением взглянул на доктора.
- Вы тоже думаете, что это мелочь? – спросил он, увидев мой взгляд. – Я старался убедить себя в этом. Но есть одна деталь: видите ли, шрам приходится на ярёмную вену. Она разорвана в клочья, будто её искромсали тупым ножом. Майкл, ваш дядя умер от банальной потери крови. Но, клянусь, я никогда не решился бы признать это во всеуслышание, ведь на том месте, где его нашли, крови не было ни капли.
- Так куда же она девалась? – спросил я, отупев от обилия противоречивых фактов. Врач внимательно посмотрел на меня.
- Много бы я дал, чтобы ответить на этот ваш вопрос. Но я не знаю.
- Почему вы не сказали правды сразу? Вы говорили что-то про травлю…
- А вы до сих пор не поняли? Ваш дядя умер не своей смертью. Куда девалась кровь и что случилось на самом деле, - это вопросы второстепенные. Кровопотеря была вызвана этой раной, рана абсолютно свежая…
- Его убили, - более утвердительно, чем вопросительно, сказал я. Новость не произвела на меня ошеломляющего впечатления. В силу своей профессии, мне куда легче было поверить, что абсолютно здорового человека убили, чем в то, что его подкосила внезапная хворь.
- И убийца до сих пор среди нас, - добавил я. Это было очевидным.
- Я этого не говорил, - сказал доктор, снова закрывая труп и снимая перчатки.
«Но наверняка имел это в виду», - заметил я про себя. Признаться, я не был способен больше размышлять в этот день. На меня внезапно навалилась такая усталость, что я с трудом передвигал ноги. Я с раздражением подумал, что зря согласился выслушать доктора, и зря стал задавать ему излишние вопросы. Куда легче было бы, если бы всё оставалось на своих местах.  
К чести Тальберга, он не стал терзать меня расспросами и узнавать моё мнение по поводу произошедшего. Он всего лишь предложил проводит меня домой.
- Благодарю вас, - ответил я. – Но тут я родился и вырос. Я не собьюсь с дороги даже в кромешной темноте.
Сумерки и правда успели смениться  тьмой, и ночное небо украсили мириады звёзд. Холодный мартовский ветер шумел в кронах деревьев, и лес, начинавшийся в нескольких сотнях метров от больницы, казался гигантским сонным чудовищем. Дорога к городу была пустынной, а вдалеке неярко светились окна домов.
- Я уверен, что вы знаете дорогу, как никто другой, - ответил врач. – Но ведь при вас нет оружия.
- Верно. А что, у вас есть?
Тальберг молча достал из внутреннего кармана маленький чёрный револьвер.
- Зачем он вам? – изумился я.
- Я думал, вы знаете, - заметил врач, пряча оружие. – С некоторых пор в ночное время суток лучше не появляться на улице.
- Это из-за… - у меня не хватило духу спросить, не виновато ли в этом убийство, но Тальберг меня понял.
- Нет, - он покачал головой. – Это из-за других событий. Впрочем, вам на сегодня достаточно, я прав? Позже вам расскажут обо всём, либо я, либо кто-то другой.
- Вы…вы будете на похоронах?
Доктор невесело усмехнулся.
- Деваться некуда. Там, кажется, будет весь город.
Я попрощался с Тальбергом на углу своей улицы, и поблагодарил его за все. Врач никак не отреагировал на мою благодарность, но последние его слова вызвали у меня мороз по коже.
- Не благодарите. За такое не благодарят. И, знаете, интуиция подсказывает мне, что произошедшее или вынудит вас уехать очень скоро, или заставит задержаться надолго. Ну, да время покажет. Спокойной ночи, и не думайте сегодня ни о чём.
Мать моя, видимо, уснула в кресле, дожидаясь меня. Я укрыл её ноги пледом, а сам сел за стол. Длинная дорога, странная нелюдимость городка, горе, новое знакомство и ошеломляющая новость…Да, Тальберг прав. Если он публично объявит, что дядю убили, горожане тут же начнут подозревать друг друга. Чего-чего, а врагов у покойного было предостаточно ещё с тех пор, как я жил здесь; уверен, со времени моего отъезда их не убавилось. Деревенские жители не знакомы с понятием правосудия, и любого подозреваемого они пустят на самосуд. Но кто же…
Мне показалось, что я уснул на короткое время. Очнулся я словно от толчка. Быстро подняв голову, я обнаружил себя по-прежнему сидящим за столом в полутёмной комнате. Когда же мой взгляд упал на окно, я вскрикнул.
Мой крик разбудил мать, но я, не обратив на это внимания, схватил первую попавшуюся тяжёлую вещь (кажется, это было полено для растопки печи),  и моментально кинулся на улицу. Но, по закону подлости, никого там уже не увидел. Вернувшись в дом ни с чем, я успокоил перепуганную мать, объяснив, что мне, скорее всего, просто приснился кошмар. Я говорил убедительно, но перед глазами у меня стояла одна картина: полумрак комнаты, чернильная темнота за окном, и прижавшееся к оконному стеклу со стороны улицы чьё-то бледное до голубизны лицо, с каким-то внимательным, но отрешённым взглядом. Голову этого человека (я даже не мог сказать наверняка, мужчина это был, или женщина) покрывал тёмный капюшон. Увидев, что я проснулся и поднял переполох, человек моментально скрылся.
Мысленно я долго ругал себя за поведение перепуганного дурака. И где-то в глубине души у меня засела неприятная уверенность, что слова Тальберга по поводу «надолго остаться» станут пророческими.