Привычной злости начисто лишены,
И каждой суке, живущей во мне красиво,
Необъяснимо хочется тишины.
Уехать нахрен. Куда-нибудь за Калязин,
Где под семью туманами дремлет Нерль,
Где сталь изначально призвана закаляться
В глазах мужчины, который меня верней.
Его закон не писан, а кот - не кормлен.
Его слова не сказаны. А пока
Летят журавли, извлекая квадратный корень
Из голубого небесного молока.
Под ними бескрайний луг - отродясь не кошен -
С годами ближе к истине и крыльцу.
Он ходит в старой, пропахшей бензином, коже.
Он молится самогону и колесу.
Сказать: брутален? Ну, ладно, пускай брутален.
Втройне - когда не выспится и небрит.
Мои стихи спотыкаются о детали,
Вскрывая его бесконечные сентябри,
Оранжевые, лоскутные - как ни шей их,
А шов ложится грубый и строки трёт.
Когда петля обнимет его за шею,
Мне просто нужно сделаться той петлёй.