Саня Сидоренков из костромских, из деревенских, но моряк что надо. Бывалый моряк. К тому же – мужик степенный, практичный и, как типичный представитель российской глубинки, предусмотрительный. А потому, отправляясь после побывки на корабль, зная современные проблемы флота российского, он взял с собой всё, что может пригодиться в процессе длительного плавания, в том числе новенькую спецовку, на шевроне которой красовалась леспромхозовкая лесная ёлочка.
Через несколько месяцев судно пришло в столицу и главный порт Ливана Бейрут. К тому времени Шура отрастил приличную бороду. Как только теплоход пришвартовался, на борт прибыл погранично-таможенный контроль. Экипаж разошёлся по своим каютам.
Таможенник оказался арабом приятной наружности – черноглазый, стройный и чисто выбритый. По рундукам и тумбочкам он копаться не стал, а лишь вежливо поинтересовался через переводчика-старпома о предметах запрещённых к ввозу. Получив отрицательный ответ, блюститель порядка вышел, но через несколько секунд неожиданно вернулся и указав на бороду, спросил у Сидоренков:
- Мулла?
В шутку ли, всерьёз ли возник вопрос, понять было невозможно, ибо лицо таможенника ничего не выражало. Но Саня, никогда не страдавший отсутствием чувства юмора, утвердительно кивнул.
- Очень хорошо! – улыбнулся араб, открыв ряд белоснежных и ровных зубов, заодно как бы демонстрируя свои познания в русском, но как выяснилось позже, этим они и ограничивались.
Представитель закона повернулся к хозяину каюты боком, собираясь выйти, когда Санино внимание привлёк шеврон на его кителе, где был изображён ливанский кедр. Сам не зная для чего, Сидоренков недвусмысленным жестом задержал араба. Тот явно заинтересованный застыл в ожидании. И Саня похвастался своим шевроном с ёлочкой.
- Россия. Лесопромышленное объединение «Костромалес» – попытался объяснить Сидоренков.
Переводчика таможенник отпустил мгновением раньше, потому что Санина каюта была последней из проверяемых, и теперь ему пришлось объясняться самому.
- Kastramales? – удивлённо переспросил он.
- Йес, Костромалес, - подтвердил каламбуром Шура.
- Kastramales… - из его уст это прозвучало красиво. По-испански так прозвучало, с ударением на третий слог. Он понимающе кивнул головой. – Очень хорошо!
И Сидоренков вдруг понял, что его не поняли! Точнее – поняли совершенно неправильно. Отчаянная попытка убедить чужака, что Костромалес не является его прозвищем успеха не имела. Больше того – эффект вышел обратный.
- Фархад, - указав на себя, представился местный Верещагин и тут же удалился.
В общем ничего страшного не произошло и Сидоренков быстро успокоился, а через час и вовсе забыл о происшедшем недоразумении, но днём позже, проходя через КПП, он услышал знакомый голос окликающий его:
- Kastramales!
Немного в стороне от вертушки стоял улыбающийся Фархад. Теперь исправлять положение было поздно, а чем-то ответить просто необходимо. Ради вежливости. Но в голову ничего путного не приходило и Саня, невпопад, как бы отрапортовал:
- Костромалес – якши!
- Очень хорошо - удовлетворённо закивал араб.
На этом диалог и закончился. И так, с точностью до буковки и еле уловимой интонации, продолжалось несколько дней подряд (Фархад почему-то постоянно торчал на КПП).
- Kastramales!
- Костромалес – якши!
- Очень хорошо!…
Ливанцы производят довольно неплохие сухие вина и в магазинчиках европейской части Бейрута имеется весьма богатый их ассортимент. Сам Сидоренков к винам равнодушен, то есть не пьёт, но интерес проявлял к ним всегда – интерес коллекционера. Само собой его привлекали вина в бутылках необычной формы, украшенные оригинальной этикеткой или просто с красивым названием. Люди и не такое коллекционируют. Но в Бейруте существует одно большое «но». И это «но» даже больше, чем «но» с тремя восклицательными знаками – на территорию порта спиртное проносить категорически запрещено. В городе пей сколько душе угодно, в порт – ни капельки! И таможня ревностно блюдёт это правило.
Но русский моряк никогда не был бы русским моряком, если бы не уповал на своё национальное авось! Саня Сидоренков исключением не является. А потому купив несколько приглянувшихся бутылок и сложив их в обычный полиэтиленовый пакет (к тому же прозрачный), он отправился в порт.
- Katramales! – как обычно услышал он, как только оказался внутри КПП.
- Костромалес – якши! – словно паролем на пароль ответил он.
- Очень хорошо! – солнечная улыбка осветила лицо Фархада, но при виде пакета оно мгновенно превратилось в хмурую тучу.
Властным знаком он потребовал остановиться и не опуская головы, скосив глаза на Санину ношу, спросил:
- What this? (Что это?)
Сидоренков молча раскрыл пакет.
- Wine? – брови законника поползли на ровное чело и застыли где-то в верхней его точке.
- Да, вино - простодушно подтвердил Саня.
Таможенник просто онемел от нахлынувших на него противоречивых чувств. И не известно, что заставило его заколебаться: то ли откровенная наглость, то ли бесконечная простота, которой так и веяло от русского приятеля. Послышались характерные азиатские упреждающие щелчки языком. Фархад воровато огляделся по сторонам. Решение было принято. Лукавая улыбка, тяжёлый вздох, взмах руки, мол пропади оно всё пропадом и Сидоренков оказался по другую сторону КПП, переполненный чувством бесконечной благодарности русскому леспромхозу.
Адриатическое море т/х «Сормовский-111» 03 апреля 2000г.
