- У тебя способности! – лил бальзам мне на душу седой и статный преподаватель физкультуры, в прошлом – боевой офицер, подполковник, а сейчас по совместительству – руководитель школьного стрелкового кружка, вручая очередной призовой набор - аляповатую грамоту и беленький значок «Меткий стрелок» с изображением мишени. К слову сказать - таких значков скопилось уже пригоршни полторы. – У тебя большое будущее в стрелковом спорте!
А я в принципе не понимал, как можно не попасть хотя бы в «девятку» из мелкокалиберной винтовки, допустим, с двадцати пяти метров. Да это же легко! Как попасть снежком в стену дома… С той лишь разницей, что надо уметь приспособиться к своему сердечному ритму. Вернее – приспособить его под выстрел... Это, знаете ли, входит в привычку. Со временем начинаешь приостанавливать сердце даже бросая тот же снежок…
Да, стрелять я умел.
Но не любил.
Не любил совершенно...
И ещё я твёрдо знал - никогда, ни при каких условиях нельзя наводить оружие на людей! А лучше без особой надобности вообще избегать стрельбы по любой живой цели. Не ты даровал этому существу жизнь, следовательно - нет у тебя никакого права её отнимать… Если только оно не возжелало беспричинно забрать твою.
***
Ранней весной наша шумная и в меру хулиганская компания собиралась на «фонтанах» - отстойниках горячей воды, чуть ранее использованной для охлаждения прокатных металлургических станов. Представьте только - кругом сугробы по колено, а мы плещемся голышом в огромном парящем водоёме с высокими бетонными берегами, балдея от слегка вонючей горячей воды и вообще - от несуразности всего происходящего.
Премилые желтопузые синички, недоверчиво склонив головки в аккуратных чёрных шапочках, внимательно наблюдали за нами, сидя на ветках окружающих техногенный водоём деревьев и периодически вопросительно цвыркая. На сугробах валялась наша одежда, валенки, шапки и поджиги. Да-да, поджиги. Или пугачи… Практически каждый пацан был вооружён. Не знаю, что являлось этому причиной – всеобщая ли напускная милитаризация всей страны, когда даже железнодорожники щеголяли почти что в военной форме, постоянная ли вражда между городскими районами, желание ли быть лучше (страшнее и опаснее) других, не знаю. Лично моё вооружение, вооружение школьного отличника - лёгкий поджиг - несло в себе функцию «...как у всех».
- Быков, смотри! – Генка Сурнин, стоя в воде у высокой бетонной кромки нашего бассейна, чиркнул коробком о запал и прицелился в дерево.
- Бабах! – долбануло по ушам. На снег упало растерзанное птичье тельце. А нас, изумлённо притихших пацанов-шестиклассников, осыпал снегопад из крохотных лёгких пёрышек.
- Сурок! Ты чё делаешь, гад? – не выдержал я. Генка язвительно расхохотался в ответ.
Он прекрасно знал, что я мог извиниться даже перед шелудивой бездомной кошкой, случайно наступив ей на хвост. Знал и пользовался этим. Издевался, считая меня маменькиным сынком и неженкой.
Продолжая язвительно похохатывать, Генка снова стал заряжать оружие. Я что есть сил оттолкнулся ото дна и прыгнул на Генку, ударив его по руке. Поджиг упал в воду и медленно поплыл, испуская беззвучные пузыри. Генка разъярённо обернулся.
В драке нет никакой романтики. И не может быть по определению.
Это шумное, потное и изматывающее занятие. Особенно - драка по грудь в горячей воде. Мы пыхтели и поднимали нешуточные волны, сцепившись. Пацаны, окружив нас, не вмешивались. Только подбадривали. Кто - меня, а кто и Генку. Некоторые из них были осведомлены - да, я могу извиниться перед букашкой за причинённые неудобства, но могу и двинуть в рожу, если что…
Подбадривали шумно. Из-за шума мы и проворонили момент, когда подошли ОНИ…
***
- Что за шум, а драки нет? – чужой голос. Не такой, как у нас, не мальчишеский, а уже ломающийся. Юношеский.
Сразу наступила тишина. Даже мы с Генкой расцепились и молча уставились на берег. Там, покуривая, стояла компания старшеклассников и парней из соседнего ПТУ. Кто-то из гостей, подняв, с интересом рассматривал наши поджиги, кто-то уже насыпАл в валенки снег…
Ё-моё, не успели слинять…
Мы этих придурков всегда и тщательно старались избегать. До сего момента получалось…
- По двадцать копеек с рыла и валите отсюда, салабоны грёбаные! – опять тот же голос. – Пока я добрый…
Я похолодел. Голос принадлежал Генкиному брату Валерке. Двоюродному, но тем не менее… Известному хулигану районного масштаба. Торчащую из воды Генкину голову он, судя по всему, не узнал.
Мы молча стали выбираться из водоёма, так же молча и быстро одеваться, вытряхивая снег из валенок и собирая распинанные по всей округе шапки.
- Не понял… Гендос, ты, что ли? – Валерка поднял за подбородок шмыгающую Генкину физиономию и пристально обозрел назревающий фингал в комплекте с кровоточащей губой. – Нырял? В дно врезался, недоумок?
- Нет… - шмыгнув, проскулил Генка. – Это он…
Все посмотрели на меня, поскольку именно на меня указал Генкин дрожащий палец. Все посмотрели - и наши пацаны, и эти птушники... И Валерка, разумеется, тоже.
- Он? – что-то промелькнуло в суженных Валеркиных глазах. Что - я уловить не успел. – Этот? За что?
- Птичку грохнул...
Валерка расхохотался, сверкнув золотой фиксой, согнувшись и выплюнув сигарету. Его компаньоны подобострастно и мерзко подхихикнули. Затем, резко оборвав смех, Валерка расстегнул полушубок и извлёк оттуда самопал. Суперский самопал. Изготовленный под монтажный патрон. Достал и неторопливо взвёл курок. А потом так же неторопливо направил самопал прямо мне в лоб...
Хотите - верьте, хотите - нет, но в то же мгновение небо совершенно волшебно стало ещё голубее и красивее, а снег - гораздо белоснежнее... И даже в щебете синичек послышались новые, мелодично-прощально-сожалеющие нотки...
"Что делать? – лихорадочно размышлял я, затосковав и съёживаясь внутренне до размера амёбы - в амёбу попасть труднее. – Этот урод спустит курок и не вздрогнет даже. Что делать? Кричать? Бесполезно. Вода шумит, да и… Как-никак – это территория металлургического завода, а не проспект Ленина. Что делать? Бежать? Вот и заполучу в затылок или спину. Мама расстроится, блин, а ей нельзя. Что же…"
- Лежать, бля... – процедил сквозь зубы Валерка.
Я растерялся. Что за собачья команда? Это – мне?
- Лежать, сказал! – рявкнул Валерка, ещё более прищуриваясь. – Здесь пуля! Застрелю, падла!
Я, словно загипнотизированный, медленно опустился сначала на колени, а потом лёг на живот, уткнувшись лицом в снег и прикрыв руками голову. Всё равно смотреть на равнодушно-чёрное отверстие ствола не было сил. Уж лучше смотреть в снег...
Внутри что-то периодически всхлипывало от жалости к самому себе. Всё? Неужели - всё?
- Ссышь, сука? – в голосе Валерки появились торжествующие нотки. – Щас ты валенки мои будешь облизывать, а потом… А потом мы тебя топить будем… Как кры...
Бабах! – второй раз за день изогнулись барабанные перепонки.
Всё!!! Я вздрогнул, ожидая боли и смерти. Странно… Боли не было. Зато рядом что-то шумно упало.
- А-а-а! – истошно заорал кто-то.
Я поднял голову и отёр с лица налипший снег. В метре от меня изумлённо смотрело в голубое мартовское небо Валеркино лицо с маленькой дырочкой под подбородком. Из-под затылка быстро вытекала кровь, образовывая лужу и смешиваясь со снегом.
- А-а-а! – орали уже несколько.
- Вовик, бежим! – рванул меня за шиворот Колька.
Подхватив свои поджиги, мы метнулись прочь. Прочь от этого истошного крика и от красного снега!
***
- Он самопал свой хотел в валенок засунуть… Чтоб руки освободить, наверное... - мрачно рассказывал мне Колька, подбрасывая ветки в костёр. – Стволом вверх… А с курка не снял, идиот…
- Пацаны, пгивет... - из кустов с треском выбрался мой пухлощёкий младший братишка, смешно болтая варежками на резинках, и, ежешагово проваливаясь по колено в снег, смело подобрался к кругу света вокруг костра. - Милиционегы пгиезжали! Вас ищут... Вы чё натвогили-то?
Я переборол дрожь в руках - меня жутко лихорадило от пережитого, достал из-за пазухи свой поджиг, с такой любовью когда-то выточенный самолично, и, вздохнув, бросил его в костёр.
Колька, чуть помедлив, проделал то же самое. И Илюха… И Арсений… А потом мы внимательно посмотрели друг другу в глаза...
Назавтра я выписался из стрелковой секции и больше не брал в руки оружие.
До самой армии...