Ленивое зимнее солнце неторопливо разгоняло лучистой метлой ночной мрак, заметая его в унылые подворотни и раскрашивая серые дома за окном в ядовито-розовый цвет. Подслеповатые автомобили злобно пыхтели на перекрёстках промёрзшими двигателями, исходя клубами мизантропии и пугая досыпающих на ходу диковатых пешеходов.
В застоявшемся воздухе сладко пахло коррупцией, понедельником и лапшой быстрого приготовления.
Служебный кабинет был по-утреннему пуст, холоден и неприветлив.
Нестор Петрович Карасиков, импозантный мужчина лет тридцати трёх с хвостиком, счастливый обладатель модной трёхдневной щетины и обширных ранних залысин, пребывая в глубоком одиночестве и несвойственной ему задумчивости, восседал в хилом офисном кресле перед морально мёртвым компьютером персонального пользования и тупо взирал в "План мероприятий..." Мысли же его от всяких мероприятий были далеко. Путём разархивирования радужных воспоминаний он размышлял о несовершенстве мира и возможности скорейшего тотального обустройства державы в свете своего быстрого и безболезненного обогащения.
Однако...
Воспоминания в голову лезли совсем не те...
Воспоминания в голову лезли исключительно бессребрено-летние...
*****
Весь нелёгкий, средней длины жизненный путь Нестора Петровича Карасикова изобиловал разнообразными несуразностями и курьёзами, отчего его характер совершенно закалился и приобрёл романтически-стальной оттенок.
Самое раннее воспоминание разумного возраста приходилось лет на шесть от роду и было просто ужасным. Ужаснее, пожалуй что, и не бывает...
Оно касалось ежемесячного воскресного похода с родителями в парикмахерскую. Целью похода являлось приведение в цивильный орднунг шишковато-лохматой головы и максимального приближения нелепого оригинала к столь милому сердцу предков образу отличника.
Причёски особым разнообразием не отличались и назывались каждый раз одинаково.
В любой парикмахерской!
У юного Нестора от возмущения начинали хаотично вращаться руки и ноги, а из страдальчески раскрытого рта вырывался нечеловеческий вопль протеста, когда на невинный, казалось бы, вопрос толстой парикмахерши в грязно-белом халате: «Мамаша, как мальчика стричь будем?», та с непреклонным выражением лица отвечала: «Чёлочку оставьте…». Любой протест, даже столь громогласный, решительно отклонялся. Столь же решительно отклонялись и попытки указания гневно дрожащим пальцем в фотографии нагловатых молодых пижонов, висящих на стенах и совершенно нескромно обладающих шикарными причёсками a-la Дин Рид и Карел Готт.
Представьте только - кроме чёлочки на голове не оставалось практически ничего стоящего!!!
Нехило выделяющиеся на кочкообразном шаре уши и толстые обкусанные губы, как, впрочем, и непонятного происхождения мутная капля, с завидной периодичностью появляющаяся под носом, ещё более отдаляли обновлённого Нестора от недостижимого и туманного идеала-ботаника... А до обожаемого Карасиковым образа Гойко Митича вообще было как до Луны. Даже дальше.
Но главное было не это... Не совсем это...
Блистающая на солнце, чисто вымытая голова Нестора являлась завидной мишенью для девичьих насмешек и свежевыструганных мальчишеских рогаток, что тоже не добавляло ощущения собственной неотразимости, отнюдь.
Единственным верным средством самоутверждения были летние поездки в глухую деревню под опеку не менее глухой бабушки.
...Там не было парикмахерских!
Там Нестор был королём!
Даже походка его менялась, обзаводясь основополагающими элементами уркаганской разухабистости. Бледные от природы щёки приобретали выпуклые формы и неуклонно меняли цвет на неярко выраженный розовый, ядрёный загар жирафовыми пятнами покрывал непрерывно облезавшую от избытка солнечной радиации кожу. От парного молока в сочетании с горохом и черёмухой практически непрерывно болел живот, а диковинной мощи отрыжка с чувством сотрясала неокрепший организм.
Но несмотря на трудности адаптационного периода, для местного деревенского люда Нестор оставался городским, следовательно - на голову выше самого крутого ковбоя в округе, коим единогласно был провозглашён второклассник Семён Запоркин, имевший среди приятелей неприличную по меркам интеллигентного городского мальчика кличку, на медицинском языке обозначающую нарушения пищеварения, более того - некоторые вытекающие отсюда неудобства. Выяснять с Запоркиным принадлежность пальмовой ветви первенства путём банальной драки Нестор побаивался, так как его шансы на успех в столь безнадёжном предприятии были весьма и весьма призрачны. Победить можно было только эрудицией, что, кстати, было несложно, учитывая, что паровоз Семён видел лишь в букваре, причём с Лениным, прикидывающимся кочегаром, а о таких сложных технических изобретениях, как пылесос или холодильник, вообще не имел никакого понятия...
Было бы весьма странно после вышесказанного, если бы все деревенские девицы уже через пару-тройку дней не повлюблялись в Нестора по уши.
Да-да, именно это и происходило каждый год под скупым на ласки уральским летним солнцем. Вся девичья половина деревеньки, и Анфиска, и Анютка, дамы лет десяти, строгих нравов, но открытой души, были просто без ума от потрясшего их нежные сердца супермена.
Целыми днями, оставив без должного присмотра гусей и поросят, забросив тряпичных кукол и деревянные грабли, они либо подкарауливали Нестора за огородом, либо почётным сарафанным эскортом сопровождали его по окрестностям, благоговейно заглядывая кумиру в рот и не решаясь покоробить его слух грубыми деревенскими выражениями. На взаимность рассчитывать они даже не смели, да и сам Нестор никак не мог выбрать из них двоих.
Просто-напросто не успевал...
Наверное - виной этому короткое уральское лето, заканчивающееся, не успев начаться, уже в июле…