Собакочеловек (Проза / фантастика)

– Эрла славится шавками и дождливой погодой, – прокряхтел тучный капитан де Клод и, скривившись, осторожно ощупал языком дуплистый зуб. Зубная боль окрасила утро в едкий охряный цвет. – И то, и другое – порядочная гадость, но гадость удивительная.
– Что же в них такого примечательного? – возразил Хендрик. – Этого добра и на Земле хватает.
Бронированный внедорожник тащился сквозь лес по разбитой, извилистой – до головокружения – колее, разбрызгивая из-под колес темно-карминную грязь. Красноватое небо точно прохудилось – сыпало и сыпало холодной моросью. Капот машины усеяли крупные капли, похожие на раздавленные клюквины. Черные ветви наотмашь хлестали по ветровому стеклу.
«Когда на планете долго идут войны, – размышлял Хендрик, – она как бы исподволь краснеет, наливаясь гневом. Интересно, почему? Что заставляет Марс облекаться багровой аурой, в то время как миролюбивая Венера спокойно голубеет? Вот и здесь повсюду – яркая глина, и дождь рисует на окне розовым фломастером». Эта мысль, хоть и не додуманная до конца, показалась ему интересной, и Хендрик полез в нагрудный карман за блокнотом. «Если не получится зарифмовать, запишу в столбик, и будут верлибры. Можно поставить эпиграфом к военному очерку или в «Зеленый листок» тиснуть», – пробормотал он рассеянно.
– Что? – вскинулся де Клод.
– Я не вам, – пояснил Хендрик. – Обмозговываю статью. Дело тонкое и непростое, если, конечно, мы хотим воспитать в наших людях патриотизм, поднять героический дух... и так далее. Иными словами, получить от правительства деньги. Так как вы говорите? Собаки и погода?
Война длилась уже десять лет – и все никак не могла закончиться. Она моросила, как нудный эрлианский дождь, и давно перешла в стадию одиночных партизанских вылазок, мелких диверсий и показательных расстрелов. На Земле о ней мало кто знал, а вернее, никто ею всерьез не интересовался. Да и вообще не понятно было, зачем колыбели человечества, владевшей десятками плодородных колоний, понадобилась это большое болото. Время от времени с Эрлы возвращались солдаты – покалеченные, израненные, психически выгоревшие. На них смотрели, как на поломанные игрушки, с брезгливым состраданием, и, комиссовав после пары месяцев госпиталей и санаториев, отправляли на пенсию, а им на смену присылали новых. Так что война на Эрле напоминала мельничный жернов, который перемалывает всех и вся без разбора. Не ради победы – да и некого там было побеждать: вокруг дикари да сброд – а ради одной лишь кровавой канители.
– Я пошутил, – признался де Клод, – насчет погоды. А про собак запомните, возьмите, как это... на карандаш. Мы тут пару месяцев назад узнали кое-что, расскажу – не поверите.
Хендрик склонил голову набок, готовый слушать.
– Так вот, совершенно случайно мы...
Автомобиль резко подкинуло на выбоине, и капитан чертыхнулся сквозь зубы, схватившись за щеку.
– Дороги, будь они неладны. Потом договорим, все равно на пальцах не объяснить. Еще пара километров, и приедем на базу.
Хендрик сочувственно кивнул.
База оказалась скоплением железных бараков – приземистых, крытых шифером. Все в глинистых разводах, опутанные кое-где жалкими плетями вьюнов, они выглядели заброшенными и грязными, а Хендрику напомнили стоящие на запасных путях вагоны. Словно в дополнение иллюзии, в слякоти, между островками зелени, камнями и лужами, терялись гнутые рельсы, а главное здание – диковатого вида двухэтажка – вполне могла сойти за провинциальный вокзал в какой-нибудь европейской стране.
– Добро пожаловать на конечную, – съязвил Хендрик.
– Чувствуйте себя как дома, – осклабился капитан. – Но не забывайте, что вы – среди врагов. Здесь более или менее чисто, а рядом с городами местных каждая кочка заминирована. Оружие у дикарей, сами понимаете, дрянное, но оторвать ногу может. А если очень не повезет, то и глаза вышибет.
Они вошли в похожее на вокзал здание и поднялись на второй этаж. Оставшись с Хендриком вдвоем в кабинете, де Клод предложил гостю стул, а сам развалился за краснодеревянной столешницей и включил компьютер. На экране возник эрлианский город – не весь, а только крошечный его фрагмент: два дома из розового песчаника, поставленные углом, утоптанный дворик, деревянная кадка с цветами, скамейка, мусорные бачки. У крыльца одного из домов худенький мальчик играл со щенком, подбрасывая вверх резиновое кольцо. На скамейке женщина укачивала грудного ребенка. У ее туфель крутился пес, нечто среднее между болонкой и йоркширским терьером. Неподалеку стояла, беседуя, компания мужчин. Многие держали в руках поводки, другие отпустили четвероногих любимцев свободно бродить по двору.
Хендрик невольно бросил взгляд в окно: со второго этажа было видно, как по шиферным крышам бараков текут, срываясь вниз мутной капелью, извилистые струйки воды. В эрлианском городе дождь кончился, и карнизы блестели на солнце.
– Вот, – торжественно произнес де Клод, и лицо его просияло, как будто сейчас, в эту минуту, ему предстояло объявить о величайшем научном открытии, – посмотрите-ка, сколько здесь шавок и сколько людей. Сейчас я остановлю кадр.
Изображение замерло.
– Девять человек и восемь собак, – сосчитал Хендрик.
– Одна скрылась за помойкой. Значит, поровну.
– Ну, так. И что?
– А вот что. Смотрите внимательно, - объявил капитан, и тут на экране начало происходить странное.
Сверху, должно быть из окон высоких, не находящихся в кадре строений ударили автоматные очереди. Щенок завизжал, неловко перекувырнулся через голову, как будто хотел последний раз куснуть в воздухе игрушку, и растянулся в грязи. Тотчас и сам мальчик вскрикнул, согнулся и присел на корточки, точно у него внезапно схватило живот, а затем повалился на бок. Женщина на скамейке вздрогнула и, выпустив из рук младенца, медленно сползла на землю – туда, где уже бился в конвульсиях лохматый, как йоркширский терьер, пес. Собаки скулили и дергались, обливаясь кровью, и кровь впитывалась в красную глину, почти не оставляя следов, и тут же, рядом с ними, падали замертво люди.
Хендрик не мог понять, реальная это съемка или компьютерная анимация, но от вида бессмысленной бойни у него закололо в груди и к горлу подступила тошнота.
– Ради всего святого, – взмолился он, – выключите! Что это было?
– Вы обратили внимание, – спокойно сказал капитан, – что палили только по шавкам, но умирали люди? Хотя они не люди, конечно. Эти существа, имеют два тела – собачье и человеческое. Как бы собачье и как бы человеческое, – поправился он. – Мы пока не знаем, как то и другое связаны, может быть, какими-то волнами, биополем или черт знает чем еще, но оба составляют единый организм. Когда одно тело разрушается, то гибнет и второе.
– Интересная гипотеза, – осторожно заметил Хендрик.
– Тянет на сенсацию, а? – усмехнулся де Клод. – Вы запишите, запишите, не стесняйтесь. Это же ваш хлеб. Знаете, как началась война? Сейчас уже мало кто помнит, но когда наши высадились на Эрле, аборигены встретили их дружелюбно. Пригласили в свои дома – угощение, то да се. Ну, а потом ребята – ясно, с перепою – вышли поразвлечься, пострелять. И ведь не по бабам, не по детям, а по шавкам, которых тут видимо-невидимо. Кто же мог подумать... – де Клод махнул рукой.
Хендрик беспомощно тискал в ладонях блокнот.
– Я же говорил: не поверите, – удовлетворенно заметил капитан. – Нам тоже сперва казалось дико, да и сейчас кажется. Не знаю, как там по науке, но по человеческой логике такого не бывает. Однако факты есть факты. Сейчас сами увидите – мы с вами проведем маленький эксперимент, – тяжело налегая на стол, он потянулся к телефону и снял трубку. – Приведите ко мне этого... снайпера.
Мальчишка-снайпер был слаб и тонок и отличался той предельной бледностью, при которой говорят, что у человека сквозь кожу сияет душа. Незаметно, как тень, вслед за ним в кабинет скользнула похожая на овчарку собака и легла на пол, вывалив длинный оранжевый язык. Она тяжело дышала, худые бока ходили ходуном.
Хендрик первый раз видел эрлианина вблизи – и поразился его субтильности. Паренек лет семнадцати – если судить по земным меркам, а так, одному Богу ведомо, сколько ему – в мешковатой рубахе и полотняных штанах, босой. Вероятно, его привели через двор из барака, потому что вымазанные глиной ступни оставляли на полу влажные розовые пятна. Мальчишка подслеповато щурился и моргал, точно пытаясь приглядеться к яркому свету.
– Он действительно снайпер? – недоверчиво спросил Хендрик.
– Пес его знает. То есть тьфу... его пес, конечно, знает, а мне досуг ли разбирать? – пожал плечами де Клод. – Одним выродком больше, одним меньше. У нас разговор короткий: эрлианин – значит, враг. Да и какого дьявола он околачивался рядом с базой?
На это Хендрик не нашел что возразить.
– Так что если предыдущий ролик вас не убедил, то сейчас увидите вживую. Будет весьма наглядно, – сказал капитан. – С кого начнем? Предлагаю – с шавки. Вздернем на вилы, а вы пока наблюдайте за парнем. А можно наоборот – мальчишку к стенке и пулю в затылок, а вы с твари не спускайте глаз. А то... – продолжал мечтательно, – можно и поинтереснее что сделать. Например, руку ему оттяпать или ногу – а вдруг и у шавки лапы отвалятся? Но это пусть исследователи чудят, а мы люди простые, военные. В нашем деле выпендреж и всякие там научные изыскания ни к чему. Ну, что? – де Клод вперил брезгливый взгляд в собаку. Та глухо заворчала и едва заметно, укоризненно шевельнула хвостом. – Ладно, черт с ней. Давайте парня, расстрел шавок вы уже видели.
Эрлианского снайпера вывели под усилившийся дождь, на узкую площадку между главным корпусом и одним из бараков. Хендрик видел в окно, как мальчишка наклонился, обнял за шею пса и быстро потерся лбом о его мокрую шерсть, коснулся легкими пальцами носа, почесал за ушами. Затем выпрямился и, запрокинув голову, посмотрел вверх. Собака легла у его ног и тоже задрала морду к холодным тучам. Оба ждали. Не помощи, не чуда, не милости небес. Выстрела.
Хендрик зажмурился. Эта картина, слишком яркая, несмотря на ливень, ослепила его сытую журналистскую совесть, и слова, которые стучались в душу, не годились для газетки, не слагались в верлибры. Они вообще не были его мыслями. Их, точно резиновое кольцо, подбросил в воздух умирающий эрлианин.
Они не понимают, что такое дружба. Почему, когда друг ранен, ты кричишь от боли. Можно выжить без руки или ноги, но нельзя ампутировать сердце...
Бескровное лицо паренька заострилось от страха, сделавшись похожим на собачью морду, а собака смотрела на Хендрика прозрачными, совсем человеческими глазами.