Братья Монгольфье поднимаясь над Западной Европой,
шлют воздушный поцелуй людям восемнадцатого века.
Дамы последней, парижской моды внимательно смотрят
в лазурь, на минуту оторвавшись от виртуозного флирта.
С высоты воздушного шара Европа, как на ладони:
за ходом всемирной истории бегут неумытые дети,
Казанова увеличивает скорость интимных отношений,
танцуют элегантно смерть хореографические дуэлянты.
Эпоха в апофеозе. Капельмейстер клюёт близорукие ноты,
под сенью тропических фавориток монархи зевают,
порнографические письма печатают мадемуазели,
Рококо успешно развивает предварительные ласки.
Мир безупречен. Он сходит с ума - красиво и эротично.
Братья Монгольфье наблюдают Вольтера - согнувшись от смеха,
он смахивает гусиным пером искромётные слёзы. Казалось
смех не умолкнет, восемнадцатый век будет вечным.
И можно будет без конца щипаться зимним клавесином,
носить громадные, научные причёски из архитектуры
и менуэт серьёзно танцевать, как куклы заводные,
покуда на плацу красиво маршируют прусские солдаты.
Но время подходит к концу. Восемнадцатый век на исходе.
Скоро скрипки споткнутся, и запищат военные флейты,
забубнят барабаны, и сломается механизм менуэта серьёзный,
фигурки танцоров низко падут - Барокко не повторится.
Прощай восемнадцатый век. Надолго ль? Навеки.
Время прошло, но в памяти нашей будут всё также,
цвести искусственно улыбки общих маркитанток
и ветер, словно рыба, плавать средь геометрических деревьев.
Лети, лети воздушный шар и пусть звучит Барокко,
пусть происходит адюльтер на лоне возвратившейся Природы,
пусть Моцарт, на дереве радостно сидя, дирижирует воробьями,
формальный пастух и пастушка целуются пусть бесконечно.