Каблучки
Я ненавижу каблучки!
Любые!
Все!
Меня преследует один и тот же кошмарный сон и я знаю, что он будет преследовать меня до самой смерти.
Я иду на каблучках!
Одна!
Мои руки свободно и плавно покачиваются вдоль тела…вперед и влево… назад и вправо… я иду и улыбаюсь, мне радостно, потому что все смотрят на меня… смотрят на то, как я иду… иду на каблучках. На мне короткая юбка и мои тонкие стройные ноги привлекают к себе взгляды мужчин. Даже почтенные отцы семейств заглядываются на мои ноги, но ненадолго, потому что их одергивают и награждают сердитыми взглядами их полновесные жены…
А я иду! Иду! Иду! Не обращая внимания ни на завистливые взгляды женщин, ни на восхищенные взгляды мужчин. Просто иду!
Вот только каблучки почему начинают стучать все громче, громче и громче… Дорога изменяется – теперь она идет все время в гору – мне все тяжелее и тяжелее идти. Я замедляю шаг, но каблучки вырываются на свободу, они уже не подчиняются мне и живут самостоятельной жизнью, поэтому стучат все чаще и чаще...
Тук-тук-тук…тук-тук-тук – уже не просто стучат, а гремят как церковный колокол, который иногда звучит над нашей кирхой. Они оглушают меня, мешают думать, видеть, соображать. Но я иду! Иду из последних сил! Задыхаюсь, но иду, даже не иду, а лезу в гору по крутому склону! Назло всем колоколам. Мои ноги заплетаются, руки ищут опору… я пытаюсь схватится за что-нибудь, беспорядочно болтая в воздухе руками…
И только каблучки все громче и громче бьют по голове – уже не как колокол – а как пушечные выстрелы… и при этом быстро-быстро-быстро – бух-бух-бух-бух… Мне страшно… страшно…
Я открываю глаза – стучат не каблучки – так громко и часто стучит мое сердце! Я пытаюсь рассмотреть потолок – да я его смутно вижу – значит я по-прежнему жива. Значит я не умерла. Один знакомый в шутку как-то сказал: «если ты проснулся и видишь потолок, значит ты еще не этом свете». Я запомнила эти слова и, после кошмарных снов, всегда вглядываюсь в потолок – жива я еще или уже нет? Раз жива – на табуретке рядом с кроватью тарелка, на которой лежат таблетки. Сейчас я дотянусь до нее, проглочу и все пройдет! Пройдет? Все? Какая же я дура!
Ничего не пройдет! Это – навсегда. Врач, который меня осматривал, сказал – «Вы абсолютно здоровы, а ДЦП – ваше нормальное состояние. И никаких проблем». Какие у врача проблемы? Ему-то что. Дом, семья, жена (пусть не красавица), дети – мальчик и девочка. Ему легко говорить. Ведь он не знает про каблучки. Я ему в этом не призналась. Я боюсь кому-либо про это сказать, потому что будут лечить мою психику, а она и так – как тонкий лист бумаги – того и гляди порвется.
Хорошо, что я живу на одиннадцатом этаже. Я целыми днями сижу у окна и смотрю вдаль. Мне повезло, что с такой высоты я не вижу женщин, которые ходят там внизу на каблучках. Хотя иной раз я начинаю, ни с того ни с сего, через закрытое окно слышать… нет, скорее ощущать, как стучат по мостовой их каблучки – тук-тук-тук… мне опять становится страшно… Но я знаю – на табуретке – тарелка, на тарелке – таблетка – скоро все пройдет. Нет, как я уже говорила все не пройдет. Никогда не пройдет. Но стук каблучков смолкнет.
Мне тридцать два года и я никогда не ходила на каблучках и никогда не буду на них ходить. Они не для меня. Они для тех… для здоровых. Для меня же – омерзительная ортопедическая обувь и некое подобие металлической табуретки с издевательским названием «ходилка». Ну это, я наверное перебрала, в собственной злобе – название не издевательское, а очень даже правильное – ведь без этой штуки я не то что не ходить, шагу ступить не смогу.
У меня красивые тонкие ноги, я стройна и миниатюрна, я была бы королевой в толпе, если бы мои ноги не были полупарализованы, если бы мне при каждом шаге не приходилось переставлять перед собой эту дурацкую ходилку, извиваясь при этом всем телом, как гигантский червяк. Со стороны это наверное отвратительное зрелище? Но я умею! Умею преодолевать, меня этому учили. Я не смотрю на зеркальные витрины, зеркала, блестящие стекла там, где могу ненароком увидеть свое отражение. Я гляжу на другое и на других, на то, что красиво и на то, что прекрасно. Я слушаю хорошую музыку, смотрю интересные фильмы. Я счастлива!?. Была бы… может быть была бы… если бы не эти чертовы каблучки.
Когда я иду по торговому центру (скорей ползу), то меня какой-то внутренний голос уговаривает, какая-то неведомая сила влечет… нет не влечет, а просто тащит туда, где продают женскую обувь… где все трехметровое полукруглое стеклянное окно заставлено туфельками на каблучках. Я хочу их увидеть! Я хочу их примерить!
Но как только я приближаюсь к нему настолько близко, что начинаю неясно видеть это заветное окно, так меня тут же начинает оглушать звук каблучков – тук-тук-тук… мир в моих глазах начинает качаться, колокол заполняет всю мою голову… я не вижу, не слышу, не понимаю… мне надо бежать, бежать, бежать. При этом главное – не упасть – ведь я не могу самостоятельно встать. Если я упаду – то буду валяться до той поры, пока не сдохну с голоду. Если бы я не боялась голодной смерти, то ходила бы там – вдалеке, подальше от здоровых людей, где нет ни магазинов, ни женщин на каблучках. Поэтому я всегда там, где. О где бы найти такое место в мире, где многолюдно, но нет каблучков? Где? Где? Где?
Об этом думаю я, удирая подальше от отдела женской обуви и с шаг за шагом затихает стук каблучков, а скоро и умолкает совсем.
Я весь день напролет смотрю в окно. Можно сказать, что в этом заключается смысл моей жизни. Смотрю на залив, на проходящие по каналу корабли, на небо. Или читаю, когда идет дождь и капельки-струйки на стекле скрывают от меня море, а еще, когда туман накрывает порт и залив, и окно становится молочно-белым, как будто бы его заклеили белой бумагой. Я счастливая – я могу полностью обслуживать себя. Могу перелистнуть страницу в книге, могу постучать по клавишам компьютера, могу даже самостоятельно одеться… ну не совсем… хотя иной раз могу! А если я буду упорно тренироваться, то у меня это обязательно получится. Так мне говорил врач и я ему верю, потому что мой врач – самый лучший и я должна верить врачу, поскольку от этого зависит успех лечения. От веры во врача! Да-да-да! Хотя какое лечение – во мне ничего не изменилось за последние десять лет. Да разве только за десять. За двадцать тоже. Кроме того, что я стала желать и понимать такие вещи, о которых не помышляла в десятилетнем возрасте. Например – любви и счастья материнства.
Мне легко рассказать о том, что я могу – ведь я могу так мало. Хотя я даже писать могу – правда никто, кроме меня написанного не понимает. Да и зачем? Ведь я пишу сама для себя. Я даже могу говорить, хотя, чтобы говорить мне надо настроиться. Первые мои слова никогда нельзя разобрать. Зная об этом, я всегда повторяю первое сказанное предложение. Со знакомыми разговаривать легче, но проще всего – говорить по телефону. И я знаю почему – потому что я знаю, что тот, кто говорит со мной не знает какая на самом деле. В разговоре с ним я могу себя преподнести любой. Даже ходящей на каблучках. И он поверит. Ну вот – опять эти чертовы каблучки примешались…
Да! Я говорила о том что я могу. Сложнее рассказать о том, что я не могу. Это почти все, что есть в этом мире. Я не могу прыгать, бегать, ходить, дотянуться до верхней полки, достать с нижней полки, не могу повернуть круглую ручку и ключ в замке и еще много-много чего не могу я. Да и то, что я могу дается мне с ужасающим трудом. Я могу снять телефонную трубку и поднести ее к уху. Правда иной раз с третей, а то и четвертой попытки. Но это не страшно – ведь те, кто звонит мне, знают кто я! Но я не могу взять мобильный телефон – он слишком маленький для меня. Я могу взять ложку и поднести ее ко рту. Я ем самостоятельно! Правда, чтобы взять какой-либо предмет, я мысленно должна направить руку не к нему – а сантиметров на десять вправо – тогда рука попадет в нужную точку. А если я буду подносить руку к видимому мною предмету – я промахнусь. Вот такая я! Я счастливая! Я многое могу!
Я замужем и мой муж никогда меня не бросит. Он будет со мною всю жизнь. Я уверена, что мой муж меня не бросит, потому, что знаю, что он за это получил. Это у здоровых любовь… морковь… вздохи, страданья, встречи, расставанья. Это они не знают, что с ними будет завтра. А я знаю – мой муж всегда будет со мной! До самой смерти. Хотя он старше меня! И женщины, априорно, живут дольше мужчин! А что станет со мной, когда он умрет? Старческий приют! Среди инвалидов и слабоумных! Но не это пугает меня. Я боюсь одного, что там будет милая, услужливая, молодая, красивая медсестра-эмигрантка, плохо говорящая на нашем языке НА КАБЛУЧКАХ! И стук ее каблучков будет колотить в мою голову – Тук! Тук! Тук! Вот этого я боюсь… ну, да… опять каблучки.
Каблучки… кругом каблучки!
Я стараюсь об этом не думать. Почему он должен умереть раньше. Они были счастливы, настолько счастливы, что умерли в один день. Это бывает не только в сказках. К тому же у него есть сын. Надеюсь, что он не отдаст старуху-мачеху на растерзание каблучкам?
Я счастлива, потому что люблю, и надеюсь, что и любима. Да, конечно, это не муж. Я никогда бы не посмела выйти замуж за любимого человека. Любимого надо любить, дарить ему счастье. А я, что – счастье? Таскать меня на своем горбу всю жизнь, а я буду слабеть, слабеть и слабеть и может быть совсем скоро полностью перестану ходить. Чтобы на нас оборачивались красивые здоровые женщины и думали «Что связывает его с этой уродкой?» Нет я не могла бы выйти за любимого человека! Нет! Но я счастлива. Потому что люблю и надеюсь, что любима.
Пусть мой муж каждую неделю бегает к уличным девкам. Пускай. Зато ему хватает завода на целую неделю. Он мил и добр, ласков и обходителен. Он даже занимается со мною сексом. И не скрипит зубами, не отворачивается, не закрывает глаза, не гасит свет. Я, правда, не знаю точно о чем он думает, но предполагаю, что о молодой, здоровой длинноногой проститутке к которой он пойдет в пятницу. Но я счастлива, потому что люблю и, возможно, любима.
Как многого я не могу! Например, я не могу иметь детей. Другие женщины с ДЦП могут, а я – не могу. Вот такая я! Хотя это и к лучшему. Я вообще не понимаю, как женщины выдерживают эти девять месяцев ожидания, девять месяцев неизвестности, девять месяцев ужаса. Я бы не выдержала все равно. Либо сошла с ума, либо умерла бы от страха. Хотя их, здоровых, можно понять. Для них ребенок радость. Они верят, что он родится здоровым, потому что сами родились здоровыми, их родители родились здоровыми, их деды и бабки родились здоровыми – они не задумываются, они не боятся, потому что не знают, что может быть по-другому, по-плохому, по-страшному. Дай Бог им никогда не узнать этого.
Я ненавижу свои дни рождения, хотя все, как назло, поздравляют меня. Из года в год. Я прокляла свой день рождения, в тот миг, когда через дырку в заборе своего интерната первый раз в жизни увидела здоровую девочку прыгающую на одной ножке. Все помутилось во мне и горячка прошла только через три месяца. Мы учились одеваться. Мы учились подносить ложку ко рту, мы соревновались за то, кто сможет съесть целую тарелку ни разу не уронив ложки, не облив себя кашей. Нашим девизом было – ПРЕОДОЛЕНИЕ. А там – за забором – никакого преодоления. Там счастье и гармония. Дам девочки прыгают на одной ножке, мальчики играют в мяч, а женщины - ходят на каблучках!
Я проклинаю, и день рождения, и тот день, когда познакомились мои папа и мама, и тот день, когда они зачали меня… Я понимаю, что они не виноваты, совсем не виноваты, но пройди они мимо друг друга – и не было не меня, ни моих проблем, ни моих страданий.
А друзья звонят – поздравляют, приходят – поздравляют. Я терплю, стараюсь выглядеть благодарной, принимаю подарки, смеюсь… И только ночью в моей голове пульсирует как неоновая реклама, слово «ненавижу»… «ненавижу»… «ненавижу». Я принимаю таблетку и засыпаю.
Я сижу на кровати и смотрю через окно на залив, на канал и на проплывающие корабли. Я могу почитать. Но я не спешу – поскольку у меня масса времени – целый сегодняшний день и завтра еще один, и послезавтра – одинаковые, похожие друг на друга дни. Мне не куда спешить.
Я люблю путешествовать на паромах – в них нет танцевальных залов, и в них никто не ходит на каблучках. Я не умею кататься на лыжах, но езжу на горнолыжные курорты – там тоже никто не ходит на каблучках. Я поеду в Африку в пампасы – ведь там нет этих проклятых стукающих по моей несчастной больной голове каблучков.
Я закрываю глаза и вижу… я иду! Иду! Иду! По улице на каблучках! Мои маленькие узкие ступни звонко цокают ими по мостовой… мне легко и свободно… так легко, что кажется, что я могу взлететь… и только каблучки – цок… цок… цок! Все громче и громче! Все громче и громче!
Я знаю, что это не каблучки, а сердце, что надо открыть глаза, убедиться, что потолок на месте и протянуть руку на десять сантиметров правее лежащей таблетки. Тогда каблучки утихнут… утихнут… Утихнут? Утихнут. Надолго ли?
Но я не открываю глаз. Я молю Господа Бога – сделай так, чтобы все дети-инвалиды умирали, не успев узнать, что есть каблучки, что есть любовь, что есть материнство… А еще лучше – сделай же так, чтобы не было их, то есть не было нас, чтобы дети рождались только здоровыми чтобы все могли прыгать на одной ножке, танцевать и ходить на каблучках.
Но он не слышит меня, как не слышал всех тех, кто молили его об этом до меня, как не услышит тех, кто будет молить его после меня…
Какое счастье, что мы живем не вечно!
