И, пожалуй, ее нет страшней.
Плачут горестно струны гитарные;
Я спою вам сегодня о ней.
В деревушке, в бревенчатом домике,
За далекой, чужой широтой.
За опрятным и низеньким столиком
Восседал мужичок с бородой.
А напротив щебечет пичугою,
Отгоняя уныние прочь -
Его милая девочка юная,
Кровь от крови - красавица дочь.
О себе та умела заботиться -
В женских чарах познала уж толк;
И была Мэри первая модница,
Примеряла то жемчуг, то шелк...
Ну а только синица затенькала-
Отпирала у ванной засов
И собой любовалась у зеркала
Ежедневно по многу часов.
И любима отцом самозабвенно -
Пуще жизни любил, что скрывать! -
А сердечко не чуяло Марьино
Счастья долго не может бывать.
Как-то утром осенним, злопамятным
Не проснулась юная дочь.
И ревел папа Мэри,как раненый,
Но ничем не мог ей помочь!
Та лежала щеками румяная,
По деревне шумела молва:
Что девчонка лежит просто пьяная,
Что она в самом деле жива.
... Хоронили ее у берёзочки,
Но в ее смерть не верил отец.
Положил в её гробик веревочку,
А к концу привязал бубенец:
Вдруг проснется дочурка любимая,
Все поймет и тотчас извинит -
Дернет пальцем веревочку длинную, -
И вверху бубенец зазвенит.
Целый день у могильного холмика
Ждал отец, как подаст сигнал дочь;
Приготовил лопату и ломики,
Но склонила в сон его ночь...
Утром встал, спозаранку опомнился,
Что нечаянно ночью сомлел
В ту минуту умом чуть не тронулся -
Колокольчик лежал на земле.
Он лопатой копал и откидывал
Комья глины, обрывки корней;
Он давно свою дочку не видывал,
И стремился вновь свидеться с ней.
... Гроб откопан и вырваны гвоздики,
Удалось вот дочурку отрыть;
Только гроб небогатый и простенький
Остается рукою открыть...
Вот покрышка в спешке откинута,
У отца поднимается бровь:
Тело дочки жизнью покинуто,
А на платье алая кровь!
Вся покрышка ногтями изодрана,
В красной крошке все тех же ногтей,
Кожа горла, лица тоже содрана-
Как ужасна смерть у детей!
И без локонов та, что кудрявая...
Вытекали глаза из глазниц;
И вот так стала Мэри Кровавою,
Без лица но со множеством лиц...
Время прыгало стрелкой безудержно,
Где-то кошкою кралась беда...
А у Мэри, заживо умершей,
На могилке росла лебеда.
Раскружились зловещие вороны,
Покосился рябиновый крест;
А душа Мэри не упокоена,
И горит в ней кровавая месть.
И от горя, вину свою чувствуя,
Поседел, словно старец, отец...
Если б только он понял, не мудрствуя,
Что ему скоро тоже конец.
Ночь. И гусли на улице бренькали,
Ветер свежесть дыханья послал;
Подошел в ванну к дочери зеркалу
Папа Мэри и трижды позвал.
Отзвучали едва звуки голоса,
Вдруг из зеркала Мэри глядит:
В липкой крови измазаны волосы,
Отражение трупом смердит.
Та безвольно, пустыми глазницами,
Посмотрела, губами смеясь...
Из-под губ ядовитой царицею
Выползала гадюка-змея.
Как вода, отражение дернулось,
Вспухла кровью зеркальная гладь...
Время то замерло, то ускорилось-
То оно замедлялось опять.
И, раскрывши ворота зеркальные -
Будто сущность жестоких смертей -
Выползала рука натуральная,
Разве только - совсем без ногтей.
И ударила Мэри Кровавая,
И попала пониже брови;
И царапала ручкой корявою,
Чтоб отец умывался в крови...
Когда кончилось злое веселие,
То закончила Мэри свой труд:
На стене только зеркало серое,
На полу - остывающий труп.
С этих пор, всяк кто глупо осмелится-
Мэри возле зеркал позовет -
У того она в доме поселится,
А чуть позже и лично придет!...
В полночь свежими листьями дышится;
И легенде пока нет конца:
Ведь на кладбище все еще слышится
Тихий, жалобный звон бубенца...