Петля Александра Загосина (Повесть)

Первые настоящие большие книги Саша Загосин самостоятельно прочитал лет в двенадцать и с тех пор регулярно проглатывал по две-три книги в месяц. Сейчас ему шел двадцать девятый год, и, принимая в расчет две с половиной книги в месяц, он на сегодняшний день прочитал более пятисот томов разных авторов. Не многое из прочитанного осталось в его памяти, но кое-что он помнил и даже мог цитировать довольно близко к тексту. Сидя на своей кухне в одних трусах и глядя в окно, Саша никак не мог вспомнить, где же он прочитал о методике расчета длины веревки для повешения. Память подсказывала, что на один килограмм веса требуется отмерять один сантиметр. При росте 175 см Загосин весил 80 кг, так что получалась длина веревки 80 см. При такой длине повешенный умирает не от удушья, что, безусловно, мучительно и долго, а от перелома позвоночника в шейном отделе, а это быстрее и практически безболезненно – тело при падении с высоты разгоняется, насколько позволяет веревка, потом «хрясть!» – и готово. Так и не вспомнив источник этой бесценной для него информации, он подумал – не проверить ли правильность методики в Интернете? Чтобы подстраховаться и во избежание несчастных и непредвиденных случаев – обрывов веревки, например, или шеи. Однако мысль проверять методику показалась ему пошлой. Человек задумал самоубийство и при этом уточняет нюансы операции в Интернете, копирует файлы, распечатывает, переписывается в соответствующей, конференции…  работает в общем. Нет, это не для него.

Подавляя чувство неуверенности в выбранном пути, Саша вспомнил, что и Татьяна всегда упрекала его в поверхностности и нежелании углубляться в детали. Полагаться на авось, который он называл интуицией, Загосин часто ошибался в самых примитивных ситуациях. Когда элементарный расчет мог предсказать итог заранее, там более что и данных для расчета всегда хватало. Вот и сейчас ничто не мешало проверить имеющуюся информацию, но найти в себе силы рыться в сети, скачивать, рассчитывать, обращаться к опыту других людей, он не пожелал. Вот спрашивается, если длина веревки, в самом деле, 80 см, то откуда нужно считать? От узла на потолке до узла на шее после затягивания? Или до затягивания? Или это вообще не важно? А толщина веревки какая оптимальная? Полный бред! Человек собрался лишить себя жизни, принял, может быть, самое главное, последнее решение и вот сидит и размышляет о полной ерунде.

А ведь всего полтора года назад ни о чем подобном он и подумать не мог. Всего полтора года назад…

2. МЕНЕДЖЕР

Когда Александр Загосин пришел в компанию менеджером по продажам, он был полон амбиций и веры в собственный талант продажника. До этого момента все в его жизни складывалось достаточно ровно и удачно. После окончания школы он поступил в торговый колледж, закончил его со средними оценками, потом провалился в институт, но не отчаялся, а устроился работать по специальности в небольшую сеть продовольственных магазинов менеджером по закупкам. Работа оказалась несложной и даже прибыльной. Помимо зарплаты, иногда перепадали откаты от поставщиков, и в общем складывался неплохой доход. Проживал он вместе с родителями в трехкомнатной квартире на улице Кетчерская в доме номер 2, на самом краю Москвы. Квартира была просторная, и в распоряжении Александра, кроме полного пансиона, была отдельная 15-метровая комната, да еще и с балконом. Он имел одно-единственное увлечение – чтение книг, причем и на английском языке. Его он изучал самостоятельно, а книги ему привозил единственный школьный друг Дмитрий, который эмигрировал в США, но часто приезжал в Москву навестить свою мать.

Через пять лет работы в торговой сети подвернулась возможность недорого купить диплом о высшем образовании Академии народного хозяйства. Так Загосин стал дипломированным специалистом, и масштаб нынешнего рабочего места перестал его удовлетворять. Неизвестно откуда взявшаяся вера в особые таланты и предназначение толкала его вперед и не давала засиживаться на скромной должности простого менеджера. Следует отметить, что эта вера каким-то непостижимым образом уживалась с целым букетом комплексов неполноценности, касавшихся и способностей к карьерному росту.

Однако желание достижения новых горизонтов – это могучий стимул к развитию, а дорогу, как известно, осилит идущий, поэтому при наличии веры в свои силы и стремления к развитию у человека все должно получиться. Так думал Саша, листая сайты вакансий и бомбардируя работодателей своим резюме. Череда собеседований, в том числе и многоуровневых, закалила его, научила продавать себя, угадывая интересы работодателя. Через месяц активного поиска Загосин получил наконец-то место менеджера по продажам в крупной торгово-производственной компании, специализирующейся на молочных и кондитерских изделиях. Ему поручили клиентов в Северо-Западном регионе России и, соответственно, более высокую зарплату и приличные бонусы.

Компания была действительно крупной, можно сказать международной, поскольку, помимо иностранных совладельцев и филиалов по всей России, занималась поставками товара в страны СНГ. Кстати, поступлению туда способствовало приличное знание английского. Это, безусловно, был важный рубеж в жизни Александра. Наконец-то Фортуна повернулась к нему лицом. Талант, целеустремленность и удача – это три скакуна, способные вознести человека на самый верх. Ему в  то время очень хотелось на самый верх. Хотелось квартиру в высотном доме, Porsche Panamera и домик на берегу теплого Средиземного моря.

3. ВАРИАНТЫ

Александр стряхнул оцепенение и поднялся. Надоело, что память постоянно возвращает его к одному и тому же отрезку жизни. Словно перечеркивая всю предыдущую жизнь. Получалось, как будто двадцать восемь лет все шло нормально, а полгода назад жизнь дала трещину. Точнее, открылись глаза и появилась возможность разглядеть себя по-настоящему. Результаты этого обследования показали полную никчемность Загосина, и в результате приговор – петля. Наверное, это справедливо. В конце концов решение принято и нужно только его воплотить.

Он прошел с кухни в свою комнату, оделся в синие джинсы и голубую футболку.

Место расположения квартиры Загосиных соседствовало с железнодорожной веткой и платформой «Новогиреево», где было множество разнообразных магазинчиков. Сегодня Александру нужен был хозяйственный магазин или что-то вроде «Все для дома». Значит, пора идти к платформе.

Весна в этом году запоздала: еще в начале апреля были морозы, и в Москве лежал снег, но буквально за неделю-полторы снег растаял и вместо аномальных для этого периода холодов установилось аномальное тепло. Почки быстро набухали, на крышах автомобилей лежал толстый слой зеленой пыльцы, пахло летом. Саша вышел из подъезда, остановился и, подняв голову к небу, зажмурился. Ноздри щекотал ветер весны и запах пробудившейся природы, нарождающейся жизни. Все существа вокруг оказались вдруг охвачены желанием двигаться, наслаждаться и размножаться, как будто состав воздуха пополнился новым химическим соединением.

«Моя последняя весна! – попытался поддержать угасающую решимость Загосин. – В прошлом году в это время я был еще счастлив или думал, что счастлив».

Он мотнул головой и направился к магазину «Все для дачи».

То, что продолжать жить ему больше незачем, Саша решил неделю назад, когда уволился из компании. Вернее, его вынудили уволиться, а если по правде, то работать там он больше не мог. В любом случае подошел момент приведения приговора в исполнение.

Человеку, решившему наложить на себя руки, как правило, необходимо определиться со способом реализации задуманного. Действительно доступных способов при кажущемся их многообразии не так уж и много. Застрелиться. Быстрый и безболезненный путь. Наверное, самый привлекательный, если вообще можно найти что-то привлекательное в этом деле. Но нет оружия. Искать оружие для одного выстрела, тратить деньги, время и нервы – нецелесообразно. Потом, где стреляться? Дома? Можно испортить мебель, наверняка кровь и мозги зальют обои и пол. Пришедшие с работы родители, кроме шока от вида застрелившегося сына, вынуждены будут оттирать ламинат и делать потом ремонт. Опять же, где купить пистолет, он не представлял. Этот вариант Александр отверг. Слишком много хлопот. В довершение всего стреляться где-то вне дома совершенно не входило в его планы. Его просто могли не найти, и тогда родители подумали бы, что он пропал, начали бы искать… Пустые, лишние хлопоты. Все должно быть предельно четко и ясно.

Цианистый калий по быстроте воздействия не уступает выстрелу, но последствия представлялись Загосину более эстетичными. Тело выглядит как живое, никаких следов ранений, и вообще приятнее, если можно так выразиться, лежать в гробу целиком, без дополнительных изъянов, и сила воздействия на пришедших проводить в последний путь друзей, родных и сослуживцев должна быть больше. Однажды он хоронил коллегу с предыдущего места работы. Тот погиб в результате пьяной драки возле ночной палатки, и следы на его лице отвлекали Сашу от размышлений о вечном. Вместо углубленного самосозерцания он рассматривал плохо замазанный синяк вокруг правого глаза погибшего и размышлял об убийце, который, очевидно, был левшой, и о том, что по этому признаку его легче будет найти. Саше никак не удавалось отогнать эти дурацкие мысли и настроиться на траур. Такого прощания с собой он не хотел. Но цианистого калия у Загосина не было. Пришлось отмести и этот вариант.

Можно еще выброситься из окна или с крыши небоскреба. Этот вариант заслуживал особого внимания. Во-первых, упавший с высотки в Москве автоматически попадал в хронику происшествий в газетах, Интернете, а если повезет, и на телевидении. Были бы у Александра друзья, можно было бы попросить их заснять падение на видео и выложить в YouTube, посещений было бы, наверное, море, но друзей у него не водилось. Во-вторых, для осуществления этого, с позволения сказать, мероприятия вообще не требовались деньги и подготовка. Это плюсы. К минусам следует отнести невозможность выброситься из окон своей квартиры, третий этаж, боязнь высоты и трудность того самого шага. Опять же, лежать, разбившись, с подвернутыми руками и ногами, с размозженной головой, скорее всего, на крыше припаркованной машины, определенно не хотелось. Он отказался от идеи с падением.

Оставалось броситься под поезд или машину, но перспектива остаться в живых, но калекой, совершенно его не устраивала.

Повешение представлялось ему наименее затратным, наиболее простым, эстетичным и эффективным способом свести счеты с жизнью. Главное, все грамотно сделать. Так Александр остановился именно на этом варианте.

4. IRRESISTIBLE

Путь к магазину пролегал мимо киосков с алкоголем и бутербродами. Загосин вспомнил, что не позавтракал и остановился, разглядывая ассортимент. Пожалуй, пиво ему сейчас не помешало бы. Одно дело принять решение и совсем другое – его воплотить. Тут нужны смелость и стопроцентная уверенность. И то, и другое требовали допинга. Он заказал шаурму и купил бутылку пива. В конце концов, впереди полно времени, сейчас около двух часов, и торопиться ему совершенно некуда. Получив заказ, Александр расположился на низкой металлической ограде, в тени киоска, лицом к площади. Он отхлебнул пиво и почувствовал, как благодать разлилась по всему телу, до самых отдаленных участков.

Дома справа от него ярко освещались солнцем, а над ними нависли тяжелые сизые тучи, грозящие ураганом, градом и другими катаклизмами. Пейзаж выглядел завораживающе и источал опасность. Красота и опасность, совместившиеся в одной картине, всколыхнули воспоминания, скорее ощущения воспоминаний. Однажды он уже пренебрег предупреждением своего мозга об опасности и потянулся за красотой. Просто он не мог иначе, именно красота, умноженная на опасность, лишали его воли, разума и манили непреодолимой силой. Саша откусил шаурму, надеясь отогнать наваждение, и принялся жевать, но очередной глоток пиво вернул его к прежним мыслям.

Это было в августе 2010 года. Кажется, будто сто лет назад и не с ним. Тогда он был совершенно другим человеком.

Компания вывезла сотрудников, отвечающих за продажи в Европейской части России, представителей департамента маркетинга и рекламный отдел на семинар в Подмосковье. Цель семинара – вывод на рынок нового продукта (какого-то странного фруктового молочка с трубочкой), определение предполагаемых объемов сбыта и координация рекламной компании в преддверии сезона продаж. Все то, что практически не касалось Загосина, поскольку было ему непонятно и неинтересно. Семинар планировался на пять дней, с полным отрывом, или «погружением», как это называли руководители.

Странности начались уже через десять минут после приезда. Человек, с которым они должны были жить в одном номере, не приехал, но должен был приехать на другой день. Александр оказался один в просторном двухместном номере в домике из цельного кругляка, на втором этаже. Пансионат располагался на берегу озера в сосновом бору. Гостей в будний день было не много, и тишина, настоянная на душистом хвойном воздухе, обещала необременительную работу и приятный вечерний отдых. Саша впервые выехал на подобное мероприятие. Все представлялось волшебным и сюрреалистичным, поэтому оказаться в этом раю в отдельном номере, пусть даже на одну ночь, можно считать большой удачей.

В девять часов народ стал подтягиваться на завтрак в центральный корпус. У всех на лицах читалось прекрасное настроение и ожидание чего-то приятного. Пришедший в ресторан в числе первых Загосин с удовольствием разглядывал каждого вновь вошедшего, пытаясь вспомнить его имя и должность. Кого-то он уже знал, а кого-то видел в компании только издалека. Люди рассаживались группами, большей частью по отделам, начинали громко разговаривать и смеяться. За столик к Александру никто не подсаживался. У него не было здесь друзей, а свободные места еще были.

Когда до окончания завтрака осталось не более пятнадцати минут, в зал вошла Татьяна Капралова, директор департамента маркетинга, взяла пирожок и кофе и порхнула за столик к Загосину.

– Не возражаешь? – сразу «на ты» перешла она. – Почему ты один сидишь?

– Так получилось, я давно пришел, ко мне никто не подсаживается, а я никого не приглашаю.

– Теперь я тебе буду мешать?

– Нисколько. Мне даже приятно.

– И мне приятно. Как тебе пансионат?

Они говорили, как  старые приятели, хотя раньше не были даже знакомы. Вернее он знал, кто она и как ее зовут, а она, скорее всего, его не знала. Александр разглядывал эту странную двадцатипятилетнюю девушку, смотрел, как она ест, и пытался понять, что же в ней такого привлекательного. Примерно с него ростом, стройная, но почти без груди. Волосы короткие, светлые, вьющиеся. Средних размеров глаза и курносый нос. Широкая открытая улыбка. При улыбке видны ровные зубы и десны. Совершенно не его тип. Тогда что привлекает? Наверное, энергетика, доброжелательность и смелость. Она просто и прямо смотрела в глаза, легко входила в контакт, в ней чувствовались напор и сила. И еще уверенность в своей неотразимой привлекательности. Такая уверенность заражала и становилась всеобщей. Все мужчины, наверное, считали ее красивой, хотя идеалом красоты, с точки зрения классических пропорций лица, она не была.

– Irresistible, – одними губами обозначил выплывшее из глубин подсознания слово Загосин. Так он подвел черту под своими наблюдениями.

Татьяна отняла чашку с кофе от губ, облизнула розовым язычком пену и, на мгновение задержав взгляд на губах Саши, сказала:

– Really?

– Я это, вроде, «про себя» произнес. Было слышно? Прошу прощения.

Татьяна откинулась на спинку стула и улыбнулась, глаза ее излучали веселье. Ей была приятна оценка случайного знакомого, потому что эта оценка было объективной. Они находились настолько на разных ступенях в фирме, причем было видно, парень скромный и нерешительный. Это никак не мог быть комплимент с далеко идущими планами. Это было от души.

– Иногда я читаю по губам. Ладно, через пять минут начинается, а мне еще покурить надо успеть. Пока. Увидимся.

Она направилась к выходу, разогнавшись на пяти метрах до пятидесяти километров в час. «Метеорка, – восхитился Загосин. – Бывают же такие…»

5.  ПИВО

– Ваши документы, попрошу, – незнакомый строгий голос вырвал Александра из воспоминаний. – Почему распиваете в общественном месте?

Как был с бутылкой пива и откусанной шаурмой, Загосин поднялся перед двумя полицейскими в бронежилетах и с автоматами. Те вопросительно смотрели на него.

– Старший сержант Кравец, – представился один из них. – Побыстрее, пожалуйста... За распитие спиртосодержащей продукции в общественных местах на граждан налагается штраф в размере…

От неожиданности задержанный попытался переложить оба предмета в одну дрожащую, влажную руку, потянулся к заднему карману за паспортом и вдруг вспомнил, что не взял с собой документов. Бутылка с пивом выскользнула и с шипением раскололась, обдав вонючей волной своего владельца и обоих стражей порядка. Шаурма осталась в руке. Сержант Кравец перестал рассматривать свои забрызганные брюки, поднял на Загосина пылающие гневом глаза и закончил:

– Пятьсот рублей, твою мать! Ты чё сделал?

– Я не нарочно. Простите. У меня нет с собой паспорта, он дома… тут три минуты пешком. И пятисот рублей у меня нет. Четыреста только.

– Какие-то документы есть?

– Совсем никаких нет, но мы можем…

– Тогда придется проехать в отделение с нами, – не унимался старший сержант. – Будем личность твою выяснять. Телефон есть сотовый?

– Да нет же, я на минуту выскочил только… Пива купить…

– Ясно, пошли.

Процессия двинулась в сторону подземного перехода под железной дорогой. Кравец первый, потом Загосин, потом молчаливый полицейский. Несколько человек прохожих, наблюдавших за этой сценой, лениво стали расходиться. На их лицах читалось разочарование – драки не было, ругани тоже. Представление сорвалось, и площадь возобновила свою обычную жизнь.

УАЗик тронулся от трамвайного круга в сторону улицы Молостовых. В салоне постепенно распространялся кислый запах дешевого пива. Настроение у всех было подавленное. Кравец понимал, что совершенно зря тащит этого чмошника в отделение. Просто со злости. Личность свою он, конечно, докажет, видно же – не алкаш, не бомж и не блатной. Протокол подпишет и штраф заплатит в сбербанке. Толку-то. Только время с ним терять.

– Ты в отпуске что ли? – он слегка повернулся назад, обращаясь к Загосину. – Что болтаешься средь бела дня?

– В отпуске, – зачем-то соврал Александр. – Отгул вял отоспаться. В выходные работал, а суббота предстоит рабочая. Погулял вот…

Последние слова были произнесены жалобным, трогающим душу голосом.

– Семьдесят два часа теперь в твоем распоряжении, - наоборот, развеселился полицейский. - Теперь до выходных.

– Товарищ старший сержант, неужели же вы не видите, что я нормальный человек? Извините, конечно, что я пивом вас окатил, честное слово, случайно вышло – от волнения руки тряслись и сейчас, кстати, тоже трясутся. Но я же не преступник. Может быть, вы меня отпустите? Я готов заплатить штраф. Если четыреста мало, давайте ко мне домой подъедем, я оставшиеся вынесу.

– Вообще-то штраф от трехсот до пятисот рублей по закону. Давай деньги и выходи, – Кравец не взял протянутые сторублевки. – Клади под сиденье. Все, вылезай. И смотрите больше не нарушайте, гражданин. Надеюсь, больше с вами не увидимся. Второй раз так легко не отделаетесь.

– Спасибо, и я надеюсь, – ответил Загосин и с силой захлопнул дверь машины.

Радость освобождения быстро сменилась отчаянием. Медленно переставляя ноги, Александр побрел по направлению к своему дому. Как это ни смешно, но теперь придется идти домой за деньгами, потом снова отправляться в магазин за веревкой. Клоунада, да и только, цирк. Новые впечатления притупили решимость вешаться. Просто мысли как-то не концентрировались на этом.

Небо затянули облака, и усилившийся ветер гнал вдоль дороги клубы пыли, старые пакеты и бумагу. Пыль забивалась в глаза и рот, временами даже машин нельзя было разглядеть. Небо раскрасилось удивительным образом: на юге оно было серо-голубым, а на севере почему-то салатовым.

«Армагеддон, – произнес Саша вслух. – Поле битвы добра и зла. И я посередине! Черная полоса должна была закончиться чем-то подобным. Совсем было бы неплохо какому-нибудь листу кровли оторваться и, спланировав, отмахнуть мне голову. Шшшить…»

Он представил, как похожий на ската черный лист железа, сверху вниз, по пологой траектории, проносится над человеком, голова человека падает на асфальт и катится вдогонку за улетевшим листом. Причем сам человек продолжает идти вперед, наклоняясь навстречу ветру и прижимая руки к груди.

«Так не бывает, – внутренне усмехнулся Загосин. – Люди без головы не ходят. Только я могу ходить без головы. Видимость головы есть муляж, но на самом деле головы нет. Вот и иду я вслепую по своей черной полосе. У нормальных людей полосы чередуются, потому что они ходят поперек рисунка. Пересекают эти полосы одну за другой. По белой идут медленно, наслаждаются, а черную стараются перебежать. Я же иду вдоль черной полосы, и поэтому ей нет конца. Если двигаться вдоль черной полосы, не хватит и жизни добраться до белой. Да и какой смысл жить на черной полосе? Или нужно менять курс или умирать. Мне придется умереть, потому что я не понимаю, в каком направлении идти. Во все стороны, до горизонта, куда ни посмотри, все черно, и сверху и снизу. Некуда бежать».

Когда Саша дошел до дома и поднялся в квартиру, за окном начал накрапывать дождь. Умирать не расхотелось, но выходить из дома было уже неохота. Дождь стал усиливаться и зеленые ручейки, окрашенные пыльцой, заторопились вдоль тротуаров. «Завтра, все завтра, – решил он. – Надо джинсы застирать, покушать. Скоро родители вернутся».
Дождь щедро поливал пересохшую землю, сбивал пыль и мыл дороги. Занимался свом делом. Постиранные до колен джинсы уже висели на длинном застекленном балконе. Вода с помытой после пельменей кастрюльки капала из сушилки в раковину. Александр Загосин спал в своей комнате, убаюканный монотонным шумом дождя.

6. СЕМИНАР

Родители приехали домой около девяти вечера. Они вместе заехали в «Ашан» и внесли домой две огромные желтые сумки.

– Все спишь? – весело приветствовал вышедшего сына отец. Он вообще, как правило, всегда шутил. Невысокий, чуть сутулый, нетолстый, но с животиком, он носил светлые волосы, зачесанные назад. Во всей его ординарной внешности выделялись только маленькие, улыбающиеся зеленоватые глаза. «Как александрит», говорила мама. Александрита Саша никогда не видел, но взрослым привык верить.  

– Не сплю, читаю, – хмуро соврал сын.

– Зачем штаны постирал? – заинтересовалась мама, маленькая стройная женщина с гривой черных волос и аккуратным орлиным фамильным носом.

– На собеседование ездил, попал под дождь, – опять соврал сын.

«Выспался. Теперь полночи не усну, – сокрушался Саша. – А с другой стороны хорошо. Вот пришли бы они сейчас домой, а я висю… Жуть. Ну, да ладно. Им никогда не было до меня особого дела. Никому я не нужен».

Он снова лег на диван и взял в руки адаптированный текст Диккенса «A Christmas Carol». Читать не хотелось. Пришли воспоминания. «Странная штука эти воспоминания, – размышлял Александр, уставившись в буквы книги. – Иногда вспоминаешь что-то хорошее и невольно улыбаешься. А если воспоминания плохие, тяжелые, то настроение портится и стараешься отогнать их от себя. А вот если воспоминания приятные, но теперь ты знаешь, что все кончилось плохо, что потом были страдания и еще предстоят страдания, то приятные ощущения становятся замешенными на горе. Почему-то именно такие воспоминания притягивают больше всего. Причем чем сильнее стараешься их отогнать, тем глубже в них погружаешься. Как будто потихоньку расковыриваешь маленькую ранку, испытывая боль и наслаждение одновременно. Тут можно себя пожалеть, прикинуть, как, возможно, изменилась бы жизнь, поведи ты себя иначе. Открывается пространство для анализа, хотя ничего уже в прошлом нельзя поменять. Все бессмысленно и поздно, но именно от этих воспоминаний тяжелее всего отделаться. Ковыряешь эту ранку и не можешь остановиться. А ведь так было хорошо тогда. Вернись я в то время, наверняка все бы сделал так же. Хотя, что уж я такого сделал? Само все сделалось».
Татьяна Капралова была весьма заметной фигура в офисе. Молодой директор департамента с приличным бюджетом на исследования рынка. Яркая и умная, она приезжала на Mercedes E-класса, последней модели, а месяц перед этим, ее видели на BMW 5-й модели, тоже из последней линейки. О ней ходило много слухов, заставлявших мужскую часть коллектива еще больше восхищаться ею. Надо ли говорить, что женская половина офиса ее ненавидела.

Всех интересовало, как такая молодая девушка умудрилась попасть на такую высокую, денежную должность в компании? Как директор по маркетингу, она была вхожа в святая святых, в совет акционеров центрального офиса. Здесь можно отметить, что, например, Загосин видел лишь раз, издалека одного из пяти акционеров. Татьяна же, как утверждала молва, минимум раз в неделю принимала участие в каком-либо их плановом совещании. Кроме того, она постоянно ездила в заграничные командировки, и даже в США. Она выглядела роскошно и вела шикарную жизнь. Так по крайней мере казалось всем, с кем общался Александр.

Неизвестно, можно ли доверять этим слухам – про успешных всегда болтают всякую чушь, но все-таки: говорили, мол, ее путь наверх не был прост, но она сумела сполна использовать все свои качества на этом пути.

Известно, что она начинала работать стриптизершей на шесте в ночном клубе. Отсюда ее гибкость, пластика и длинные ноги. Ноги у Татьяны действительно были длинными. Тут сплетники не согрешили против истины, то есть можно надеяться, что и все остальное не вранье. Так вот, работала она в клубе вечерами и ночами, а днем училась в университете, как раз по специальности маркетинг и реклама. Кроме того, совершенствовалась в английском языке. Умные люди говорят, что лучший способ выучить иностранный язык – жить с его носителем. Татьяна жила в тот период с одним англичанином, Майком, который работал в Москве в рейтинговом агентстве. Он жил на съемной квартире в Кузьминках. Идеальное положение для заезжего донжуана и для Татьяны, которая как раз хотела жить самостоятельно и отдельно от мамы.

Далее сплетники путаются, и никто из окружения Александра не смог четко объяснить, как Татьяна встретилась с одним из учредителей, Андреем Лазаревичем Родзянским. Вероятно, эта встреча переросла в роман, в результате которого Татьяна Капралова появилась на фирме в отделе маркетинга, состоящем из трех человек. Потом она стала руководителем отдела. А когда отдел превратился в департамент из десяти человек, Татьяна, разумеется, заняла пост директора департамента. Как правило, во всех загранкомандировках Родзянского сопровождала опять же Татьяна. Оно и не странно. Английский она знала, как родной, а Андрей Лазаревич был женат и имел троих детей. Именно Родзянского и видел один раз издалека Александр. Это был мужчина среднего роста, широкий в плечах, с большим животом. Спину он всегда держал прямо, а плечи – развернутыми. Над короткой черной бородкой и усами нависал большой широкий нос, над носом располагались крупные миндалевидные глаза, в которых просматривалась какая-то затаенная усмешка. Обычно Родзянский пребывал в хорошем настроении, часто что-то напевал на ходу и имел привычку громко разговаривать. Но все эти подробности Александр узнал, когда начал свое восхождение по служебной лестнице и приблизился к небожителям фирмы.

В первый день семинара, после завтрака, коллектив потянулся в конференц-зал, где тренеры-консультанты должны были мобилизовать креатив народа. В процессе работы публика разделилась на три группы. Первая – «активисты», те, кто любой ценой хотел засветиться, запомниться руководству. Они изо всех сил прорывались к флип-чарту и пытались что-то рисовать, постоянно тянули руки и просили слова, смеялись над всеми шутками начальства, задавали кучу вопросов «на понимание», а потом длинно и эмоционально делились своим пониманием, то есть занимали проактивную позицию и источали позитив. Собственно, делали то, о чем и просили консультанты. Активисты отнимали уйму времени, не давая продвинуться в работе, но заставить их замолчать было невозможно – этого не предполагал формат встречи.

Противостояла им другая группа – «пессимисты», люди, по своему опыту знающие, что толку от этих семинаров нет никакого, только выброшенные деньги и потерянное время. Эти мрачные личности совершенно не собирались запоминаться, поскольку понимали – начальству все эти пустые выступления «до лампочки», его интересует конечный результат, которого можно добиться только в офисе, а балаган лишь отнимает рабочее время и силы. Кроме того, пословицу «молчи дурак – за умного сойдешь» никто пока не отменял. Они тихо недолюбливали активистов и срезали их мрачными шутками при каждом удобном случае. Однако понравиться начальству хотелось и им, только способ они выбирали другой – старались высказываться редко, но по возможности точно и конкретно. Объединяло эти две группы одно – непосредственно результат семинара их совершенно не интересовал, и они в него не верили.

Третья группа, к которой принадлежал Загосин, – люди, впервые попавшие на такое собрание. Именно они верили в продуктивность такой формы работы. Им было все интересно: кто, как и что делает, последовательность выступлений, манера говорить, близость к лидерам. Они старались сделаться невидимыми и мечтали только дожить до кофе-брейков, а от  кофе-брейков до обеда или ужина, лишь бы их не заставили выступать. Александр честно пытался включиться в происходящее, но не собирался высказываться или как-то иначе привлекать к себе внимание. Он записывал то, что успевал и надеялся вечером обдумать произошедшее за день. Где-то в самой середине его организма, возле желудка, поселилось предчувствие каких-то изменений, возможно, карьерных, а возможно, и личных. Он стоял в начале нового витка своей жизни, и от этого ощущения захватывало дух. Стало быть, требовалась концентрация внимания и интуиции, быть может, ему представится шанс, который нельзя упустить.

7. САЙТ

Александр пролежал несколько часов на кровати, погруженный в воспоминания. Родители тем временем угомонились и, видимо, улеглись спать. За окном по-прежнему шумел дождь. «Не мешало бы перекусить», – подумал он и тихо прокрался на кухню. В полной темноте яркое чрево набитого холодильника приглашало к обжорству, но Саша закрыл дверцу и уселся на диване возле окна, зябко подобрав колени: вся еда куплена на родительские деньги, за электричество и воду тоже платили они. Это было стыдно.

Щемящее чувство одиночества, собственной ненужности, бездарности и отверженности наполнило сознание. Свет уличного фонаря, разрезанный движущимися ветками еще голых деревьев, выхватывал предметы мебели на кухне, отражался в широко открытых глазах Загосина, царапал его белые колени. «Если бы ни милиция, меня бы уже не было на свете, – медленно думал он, глядя на фонарь. – Вся эта проклятая, никчемная жизнь уже прекратилась бы. Надо, не откладывая, заканчивать эту историю, хорошо подготовиться, и все! Могу же я, в самом деле, хоть что-то сделать сам?  Ладно, сегодняшнюю ночь я посвящу зачистке компьютера и удаления себя из Интернета. После смерти все должно быть красиво».

Он решительно отрезал толстый кусок вареной колбасы и бесшумно вернулся в свою комнату.

С момента увольнения из компании Саша не входил в Интернет  и вообще не включал компьютер. В принципе ему было ясно, что делать: удалить все личные папки, удалить свои странички в социальных сетях, удалить личную почту со всех ресурсов, но прежде он все-таки решил посмотреть сайты про самоубийства, наверняка и такие есть в сети.

Оказалось, что наибольшее число сайтов не про самоубийства, а про преодоление желания суицида. Приводилось в общей сложности около тридцати способов лишить себя жизни, и во время чтения их технического описания и ожидаемых причин смерти желание действительно слабело. Были и конференции, где неудачливые самоубийцы, а теперь инвалиды обменивались сообщениями. Надо полагать, модераторы хорошо прочищали эти сообщения, потому что, ничего дельного, того, что могло помочь Александру, в постах не было.

В течение трех часов, постоянно меняя ключевые слова, Загосин один за другим просматривал такого рода ресурсы, пока не наткнулся на какой-то странный сайт, до которого едва ли добирались те, кому есть куда спешить. То, что привлекло его внимание, можно охарактеризовать одним словом – «толковый». Никаких черепов и могил, никаких других тематических изображений дизайнер не вынес на главную страницу. Все оформлено просто и лаконично – способы, последствия, советы. Не было только отзывов. Наверное, советы оказывались настолько удачными, что отзывы писать становилось некому.

Захотелось покурить. Пожалуй, в его нынешней ситуации более не было смысла воздерживаться. Он бросил курить около полугода назад, но сигареты держал в столе на всякий случай. Сидя на подоконнике, Александр с удовольствием затянулся и выдохнул дым за окно. После первых трех затяжек его затошнило, потом напряжение прошло, и слабость охватила все тело. Он крепче взялся за раму – казалось, сейчас он поскользнется и выпадет на улицу. В голове стало пусто и сквозь головокружение новая мысль заползла в мозг: «Если я все равно умру не сегодня завтра, то почему бы не принести пользу своим близким? Можно совершить не слишком тяжкое преступление или как-то еще раздобыть денег, взять кредит, например, и резко умереть. Деньги останутся в семье, а наказание нести будет уже некому. Хорошая мысль!»

Он вошел на конференцию понравившегося ему сайта, зарегистрировался и оставил там запись: «Я со дня на день покончу с собой. Хочу для близких заработать деньги любым способом, но не знаю как». После этого Загосин занялся удалением личного архива, который состоял в основном из папок с фотографиями, помеченных короткими названиями. На глаза сразу попалась папка с именем «Семинар-август-2010». Он хотел тут же удалить ее целиком, но, передумав, открыл…

По расписанию завтрак на семинаре проходил с 9 до 10 часов утра, обед – с 13 до 14, ужин – с 19 до 20. С 10 утра до 21-30  предполагалась работа, кроме первого дня, когда вместо ужина в 21 час планировался шашлык, и последнего дня в связи с отъездом в Москву в 19 часов. К обеду первого дня Саша только и мечтал, как отдохнет в отдельном номере у телевизора или с книгой. Поэтому в час дня он отправился к себе, где умылся и рухнул на кровать. Настроение было отличное, за открытой дверью балкона пели птицы, потрескивали высоченные ели, а свежий хвойный ветер свободно гулял по комнатам. Он выставил будильник на 13-40 и сразу уснул спокойным здоровым сном, а, проснувшись, быстро освежился и отправился кушать. Его коллеги, видимо, сделали все наоборот: сначала поели, а потом отправились отдыхать. В ресторане из знакомых было только человек семь. Загосин взял чашку куриного бульона и сел на свое утреннее место. Следовало торопиться – до продолжения работы оставалось всего пятнадцать минут. Быстро съев суп, он набрал второго, захватил сок и кофе и вернулся на свое место. В этот момент в помещение ворвалась Татьяна. Присутствующие на секунду прекратили жевать и посмотрели на нее. Она, на ходу, закончила говорить по телефону, обвела глазами зал, улыбнулась и громко крикнула, глядя на Александра:

– Саша, у тебя свободно?

Загосин внутренне сжался и почувствовал пробежавший по спине холодок. В этом было что-то противоестественное. Она – звезда компании, обладающая невероятными связями, а он рядовой клерк с низкой зарплатой и сомнительной внешностью. Ему, безусловно, льстило ее внимание, но он предпочел бы обойтись без этого. Достаточно налаженная и понятная жизнь вдруг дрогнула и как будто дала трещину. Непонятно, то ли она начала расти, как зуб мудрости, то ли разрушаться. В потоке одинаково серых, бесперспективных менеджеров, ровной рекой текущих утром на работу, а вечером домой, судьба вдруг взяла и пометила одного белой краской. Ни с того ни с сего. И кто теперь может ответить, хорошо это или плохо? С гордостью, замешенной на каком-то мистическом ужасе, он кивнул в ответ и сделал приглашающий жест рукой. Присутствующие перевели взгляды на Загосина и наклонили друг к другу головы. Его звезда стала резко подниматься – теперь он уже не был одним из всех, он стал кем-то загадочно близким к таинственной и могущественной Капраловой. Татьяна подсела к нему с овощами  и супом. «Она зачем-то выяснила мое имя, – успел подумать он. – Сто процентов, с утра оно ей было неизвестно».

– Ну, как тебе семинар? Интересно? – Татьяна проглотила две ложки супа и отодвинула блюдо, посмотрев Александру прямо в глаза и, очевидно, зная произведенный эффект.

У того перехватило дыхание от ее близости, он даже поперхнулся, но сумел скрыть это. Она ровными белыми зубами разгрызла красный кусочек перца, и удивительные золотые смешинки вспыхнули в ее глазах.

– Интересно, но думаю дальше должно быть интереснее, – он попытался придать своему голосу бодрости. – Правда, пока не понимаю, какой от меня может быть толк. Вот ты классно выступала…

– Уже пора. Ты куришь? Надо покурить – три минуты осталось.
На площадке для курения, возле парадного подъезда, Татьяна продолжала:

– Наша эффективность зависит только от нас. Требуются только трезвость мысли и умение публично выступать. Пошли.

В перерыве Татьяна успела переодеться, теперь на ней были короткая зеленоватая юбка, серо-зеленая футболка, какие-то высокие блестящие кеды и куча всякой бижутерии на руках и шее. Глядя ей вслед, Загосин залюбовался ровными длинными ногами и прямой спортивной спиной. Самому даже захотелось разогнуться и соответствовать: может быть, так удастся сохранить ее внимание хотя бы на час-два.

«Чепуха какая-то, – размышлял он, сидя в конференц-зале и разглядывая исподтишка свою новую знакомую. – С какой стати она ко мне подходит? Ну кто я такой, в самом деле? Никто! Тогда в чем дело? Поразительно, но мне кажется, что другие стали как-то иначе ко мне относиться, как-то уважительнее, что ли. Понятно, что сплетни у нас распространяются быстро, но таких скоростей я и ожидать не мог, только позавтракали с ней и пообедали… А она действительно очень красивая! Сидит, что-то записывает, сурьезная такая…»

В этот момент Татьяна повернулась к Загосину и весело, заговорщицки улыбнулась.

«Разбудите меня, – мысленно взмолился он. – Надо бежать куда подальше, здесь творится какая-то чертовщина. Первый раз со мной такое – страшно и тянет продолжать этот флирт, который, естественно, ничем не закончится. Может быть, ей поручили ко мне приглядеться? Тогда с какой целью? Уволить у нас могут сразу и без объяснений, но меня вроде не за что. План я выполняю и даже иногда перевыполняю, замечаний ко мне нет. Или меня рассматривают на повышение? Неплохо бы, но, насколько мне известно, вакансий в нашем отделе нет, да и рановато мне повышаться-то. Нет. Тут что-то другое. Вот если бы подойти к ней на шашлыках и спросить: «Татьяна Владимировна, давайте начистоту, что вам от меня надо? А?», а она в ответ: «Вам показалось, Коля, или, как вас там, Петя… Не бери в голову».

…Александр улыбнулся и нажал кнопку «DEL». Первая из пяти папок семинара улетела в корзину. Он выключил монитор, погасил свет и лег спать. Дождь почти прекратился, а на востоке, куда выходили окна квартиры, уже намечалась заря нового дня.

8. ПЕТРОВ
    
Его разбудил звонок домашнего телефона. Подниматься не хотелось, и он принялся считать сигналы вызова. Кто-то упорно пытался найти Александра и не отступал от задуманного. Наконец, звонки прекратились, наступила опустошающая тишина, как будто в уши натолкали ваты. Он открыл глаза. Часы показывали десять минут одиннадцатого. Поспать удалось всего часов пять. В принципе можно было бы и не вставать, но любопытство не давало уснуть. Кто же это мог быть? Вроде некому.

Загосин заправил кровать и пошел умываться. Когда щетка с зубной пастой оказалась во рту, телефон снова требовательно затрезвонил. Выплюнув пасту и сполоснув рот, он вернулся в комнату и поднял трубку.

– Да? – ответил Саша, недовольным, но бодрым голосом. Можно было подумать, что он давно не спит.

– Сань, привет! Это Петров. Удобно говорить?

– Привет, Леха, удобно. Что случилось?

Алексей Петров – коллега Загосина по предыдущей работе, веселый и добрый малый лет двадцати пяти. Не то что бы друг, но хороший приятель. Они иногда перезванивались и переписывались через социальные сети.

– Как хорошо, что ты не на работе – я не знаю твоего мобильного, а в «Одноклассниках» ты что-то пропал последние пару недель. У меня к тебе дело. Ты ведь на востоке живешь?

– Точно, а что?

– Знаешь где Николо-Архангельское кладбище? Сможешь помочь? Проводить меня туда.

– Сегодня?

– Да, если можно. Буду твоим должником.

Загосин задумался на целую минуту. Не хотелось терять день. Сегодня он собрался купить, все-таки, веревку и, кроме того, придумать, где раздобыть много денег перед повешением. Походить по району и посмотреть где что плохо лежит. Да и не нужен ему больше Леха Петров, пропадите вы все пропадом, друзья-товарищи.

– Хорошо, приезжай, – неожиданно для себя ответил он. – Когда будешь?

Петров, выслушав адрес, пообещал приехать в течение часа.

Когда они работали в одной конторе, Петров ездил на стареньком Volkswagen Passat. Теперь он подкатил на новом Mitsubishi Pajero – видно, дела шли неплохо.

– Что у тебя на кладбище за дела? – как можно более равнодушно поинтересовался Александр. Со вчерашнего дня он начал обнаруживать мистику во всем, что с ним происходило. Появление милиции, например, намекало на будущее преступление, а появление Петрова – на скорые похороны. Или наоборот. Совершенно ясно – судьба посылала ему знаки, которые нужно было только разгадать. Ведь не мог же Петров объявиться ни с того ни с сего, именно в тот момент, когда жизнь Загосина завершалась. Ясно – это знак.

– Только не смейся, – начал объяснять Алексей. – Понимаешь, у меня бабушка умерла две недели назад.

– По-твоему это смешно?

– Это – нет. Она умерла тихо в своей постели. Хорошая была женщина, но со странностями, что не странно – девяносто семь лет исполнилось недавно. Приходил священник, и все, как положено члену партии с довоенным стажем. Все спокойно и чинно. Перед самой кончиной она завещала часть праха развеять возле Зеленограда, там где «штыки» – она было защитницей Москвы, рыла противотанковые укрепления, а остальное на Николо-Архангельском кладбище, в колумбарии, в ячейке деда, те есть ее мужа. Короче, родители поручили мне это сделать, потому что квартиру бабушка оставила тоже мне.

– Повезло тебе с бабушкой…

– Это да, но ей со мной не повезло. Понимаешь, мне когда урну после крематория родители принесли, я слегка поддатый был, только что вернулся из гостей. Хорошо, говорю, сделаю все, как завещано, в самое кратчайшее время, поставил урну за кровать и забыл. Сплю и вижу – бабушка смотрит на меня пристально все и грозит. Через три дня мать спрашивает, отвез бабушку? Да, говорю, конечно. Надо фото теперь отдать, сделать на плите надпись с фотографией. Она говорит – хорошо, в следующие выходные поедем, проведаем ее и дедушку. Спасибо, говорит, Алешенька.

– Так ты сделал?

– Какой там! Забыл. Оказывается, урна-то опрокинулась за кроватью и прах рассыпался. Как раз возле головы. Хорошо, что мать не видела, но она пылесосила мою комнату и часть бабушки, думаю, в пылесосе. Это ладно, получается, я дышал эти три дня прахом. Жуть. Короче, я собрал то, что осталось, в пакетик и отвез в Зеленоград. Там, у поворота на Менделеево, пакет выбросил. Развеял то есть. Теперь надо на кладбище. Что-то мне не по себе. Я дорогу-то и сам знаю, но с тобой мне спокойнее. Вот, думаю, похороню, потом свечку поставлю за упокой – может быть, она меня и простит, дурака.

– А в квартире той кто сейчас живет?

– Никого. Пустая она. Пока никто там жить не соглашается, да и есть у нас где жить. Думаю сдавать будем через полгода, когда в права наследства вступлю. А что?

– Пустишь меня туда пожить, если что? Я со своими поругался.

– С женой, что ли?

– Нет, с родителями. С женой мы расстались, сейчас разводимся, заявления уже подали. Я тебе еще не успел рассказать.

– Надо же, только год и прожили, впрочем, извини, это не мое дело.

– Да ладно. Ты не думай, это я на всякий случай спросил. В принципе пока я не собираюсь никуда.

– Да живи, только не сожги. Денег не надо, я своих предупрежу. Ты только позвони заранее, на всякий случай. А так, нет проблем. Квартира-то моя.

Дальше до кладбища они ехали молча, как будто чувствуя взаимную вину за излишнюю откровенность. Загосин глядел в окно и снова вспоминал тот злосчастный семинар. Если бы все можно было прокрутить назад! Все, начиная с шашлыков...

Компания здорово расщедрилась в тот раз. Под ужин была арендована просторная беседка с огромным столом, на котором, громоздясь друг на друга, стояли бутылки с коньяком, разными винами и минеральной водой, овощи, фрукты, мясные и рыбные нарезки. Чуть в стороне служащие пансионата возились с мангалом и время от времени подавали на стол ароматные, дымящиеся шампура. Все находились в каком-то особом возбуждении. Молодые люди и девушки присматривались друг к другу, оценивая шансы на дальнейшее времяпрепровождение. Желающие ускорить карьерный рост роились вокруг своих руководителей. Идеология «погружения» участников семинара, наверное, предполагала и погружение в алкоголь, что должно было повысить результативность всего мероприятия в целом.

Саша, как всегда, чувствовал себя одиноким, но это одиночество было необычным. Сейчас он ждал появления Татьяны. Что должно было последовать за ее появлением, он толком не представлял, и планов у него на вечер не было никаких. Но тем не менее он очень обрадовался, когда она наконец появилась. На ней был белый спортивный костюм, белые кроссовки и часы на белом ремешке. Из черного - только футболка под курткой и солнцезащитные очки. Все это выглядело крайне эффектно и стильно.  Машинально он посмотрел на себя и пожалел, что взял так мало одежды – он был в том же, в чем и весь день, – в джинсах, кроссовках и футболке, только на груди добавилось пятно от кетчупа.

Таня улыбалась всем и каждому, по-хозяйски расположилась за столом и сама налила себе красного вина. Сотрудник ее департамента услужливо положил ей шашлык, тренер поднял тост «за успехи семинара». Официальная часть быстро миновала, и вечер превратился в обычную пьянку, где народ разбился на компании. Кто-то незаметно исчез. Кто-то горячо спорил, предлагая свою программу продвижения товара. Становилось шумно и суетливо. Татьяна пропала из поля зрения Александра, и он, успокоившись, начал подумывать об отходе в номер. Пить и есть больше не хотелось, становилось скучно и как-то одиноко. Он совершенно не вписывался в происходящее вокруг, от чего его одиночество начинало выглядеть нарочитым и комичным, как будто он ждал внимания к себе, а внимания не было. Даже идиотское пятно на футболке не вызвало ни одной шутки. Загосин взял со стола бутылку сухого белого вина и отправился в свой номер. Пожалуй, самое лучшее – это попить в одиночестве, застирать одежду, посмотреть телевизор, почитать и лечь спать. Чтение всегда выручало его в моменты неуверенности, позволяло перенестись в другой мир и раствориться в нем.

Корпус, в который поселили Сашу, представлял собой двухэтажный коттедж, сложенный из круглых коричневых бревен, с четырьмя входами. На первом этаже были расположены четыре номера со входами с разных сторон, на втором этаже к номерам были проложены отдельные лестницы, приводившие на балкон. День заканчивался, солнце скрылось за соснами, пришла вечерняя прохлада. Стараясь не нарушать тишину, Александр вышел на балкон, повесил на перила футболку, сел на плетеный стул и закурил. Ни о чем не хотелось думать. Покой и гармония, окружавшие его, настраивали на созерцание и бессвязные размышления. Он старался поймать и сохранить состояние расслабленности, когда не имеешь никаких обязательств, забот и проблем, когда мозг свободен от суеты и от тебя ничего не зависит. Через десять минут Загосин начал замерзать и поднялся, чтобы уйти внутрь. В этот момент он услышал голос, доносившийся, видимо, из соседнего номера. Женщина говорила негромко, но отчетливо, и отдельные фразы удавалось хорошо разобрать. Загосин отступил в глубину комнаты так, чтобы слышать разговор, и при необходимости иметь возможность скрыться. Он выровнял дыхание и, что называется, «обратился в слух».

– Ты сам должен все решить, – доносился сдержанно раздраженный женский голос. – Да, я это говорила… И что? Попытайся меня понять, так не может продолжаться до бесконечности… А может быть, мне хочется, чтобы меня ограничивали в свободе. Ты никогда об этом не думал?.. Ну хорошо, ладно, давай не будем горячиться и принимать скоропалительных решений, твое отношение я поняла, попробую жить исходя из этого… Только то, что ты мне сказал… Пока.

Скрипнула кровать, женщина, видимо, поднялась и вышла на балкон. Затаив дыхание, Александр стоял посреди спальни, стараясь не обнаружить себя. Незнакомка захлопнула дверь и стала спускаться по ступеням вниз. Он простоял неподвижно еще несколько минут, выглянул на улицу и, убедившись, что там никого нет, отправился в душ. Чужие проблемы его мало интересовали, а помыться и лечь в постель с книгой и бокалом вина представлялось ему красивым завершением дня.

Около полуночи женщина вернулась в номер и включила телевизор, потом зашумела вода в ванной, потом воду выключили. Минут через двадцать Загосин решил покурить в последний, на сегодня, раз и уже отходить ко сну. Он, в одних шортах, со стаканом вина в руке, вступил на балкон и вздрогнул от неожиданности – отгороженная невысокими перилами, Татьяна сидела точно на таком же, как на его балконе, плетеном стуле, неплотно запахнувшись в светлый халат, который менял цвет в ответ на мерцание телевизора.  В руке у нее дымилась сигарета.

– Александр, это ты? – тихо и безразлично спросила она.

– Он самый, – спокойно ответил Загосин. В ночной тишине он чувствовал себя увереннее, чем утром и днем. – Решил покурить напоследок да спать лечь. Соседа у меня сегодня нет, самое время выспаться в одиночестве.

– А мне вот не спиться пока… Ты чего с шашлыков сбежал? Там народ вовсю гуляет еще. Всего много осталось.

– Я был там. Поел и вина выпил достаточно, одну бутылку даже в номер утащил… Я не очень люблю шумные компании, тем более что мало кого знаю настолько близко, чтобы это меня задержало.

Татьяна слушала его, не перебивая и не торопя. Только огонек сигареты освещал время от времени ее лицо.

– Шумным застольям я предпочитаю узкий круг близких людей, а еще лучше книгу, – продолжал он. – А ты чего не с народом?

– Да так, устала, наверное. У тебя вино осталось?

– Бутылка почти целая, я и полстакана не отпил. Принести, я быстро?

– Неси.

Александр вошел в номер и замер на том же месте, где стоял, когда подслушивал разговор Татьяны по телефону. Он откровенно трусил. «Только бы она не пригласила меня к себе, – дрожа, думал он. – Она с кем-то поругалась и может себе позволить все, что угодно. Вдруг ей захочется отомстить этому человеку? Нужно придумать какой-то предлог и вернуться к себе. Живот болит, например. Хорошо же я буду выглядеть в этом случае… Но так лучше, чем продемонстрировать свою несостоятельность. У меня всегда так, от волнения ничего не работает. Зараза! У всех поголовно работает, а у меня нет».

Загосин взял бутылку, сигареты и снова вышел на балкон. Татьяны уже не было.

– Ты где? – позвал он робким голосом, надеясь, что она не отзовется.

– Перелезай сюда, – послышался ответ из глубины комнаты. – Я сейчас… Заходи давай, на улице становится прохладно. Не зацепись.

«Попал, – запаниковал незадачливый кавалер, перенося через перила ногу. – Черт вынес меня курить именно в эту минуту». Мирное чтение книги на сегодня отменялось. Сладостное предчувствие чего-то небывалого и ужас предвидения собственного фиаско разрывали сердце. Никогда раньше в его жизни не было подобного приключения. Он чувствовал, что не может противостоять силе, влекущей его в соседний номер. В голове шумело, а тело пробила нервная дрожь, он даже готов был погибнуть, но не отказаться от того, что, страшно подумать, ждет его впереди. Может быть, ради этих моментов и стоит жить и не жалко умирать. Скучное, пресное существование вдруг осветилось огнем отчаянного азарта.

9. ТАТЬЯНА
  
– Спасибо, Сань, выручил. Насчет квартиры не беспокойся: если потребуется, она в твоем распоряжении, – Алексей высаживал Загосина на большой парковке возле кинотеатра «Киргизия». – Звони, не пропадай. Я попробую помочь тебе с работой. Пока.

Александр попросил приятеля подвезти его к станции метро «Новогиреево». Здесь было больше народа, торговых точек и прочих мест, где теоретически можно совершить первую и последнюю кражу в жизни. Разбой, на тот момент, еще не входил в его планы.

Сегодня, в пятницу, в Москве установилась очень теплая и ясная погода. На солнце спина накалялась и хотелось раздеться, но в тени было еще прохладно. Ветер носил по улицам пыль и мусор. Несмотря на то, что завтрашний день формально был объявлен рабочим, граждане загружали свои машины дачной провизией и инвентарем и выстраивались в длинные пробки в сторону области.

Первым делом Загосин, который не собирался отступать от намеченного плана, решил купить веревку, для чего отправился в рыночное крыло торгового комплекса. Шнур полиамидный плетеный, 16-прядный, диаметром 16 мм, по цене - 110 рублей за метр, полностью удовлетворял поставленной задаче. Немного подумав над цветовым решением, Александр выбрал два метра в сине-белом исполнении. «Первый шаг сделан, – подытожил он, ощущая, как сверхъестественно оттягивает руку покупка. – Если все будет нормально, то завтра утром я буду висеть». Ему сразу представилось, как он висит в большой комнате на крюке для люстры. Наверное, люстру придется снять. Как-то неуместно висеть под переливающимися хрустальными капельками. Странно, как это в кино для самоубийц всегда находятся свободные крюки в квартире. Вот в их квартире свободных подходящих крюков не было вообще. Придется отключить рубильник на щите, вдруг фазы разведены неправильно и комнатный выключатель не обесточит все провода. Нужно отключить рубильник, отсоединить контакты на потолке и аккуратно положить люстру на диван. Табурет можно взять с кухни. Останется только закрепить шнур, продеть голову в петлю и оттолкнуть табурет. Раздастся треск перебитых позвонков, потом темнота, смерть… Вокруг еще светло, а в голове уже темнота. Оболочка висит, покачиваясь на сквозняке, а человека уже нет. В голове Александра нарисовалась картина: его тело в джинсах и футболке висит под потолком. Глаза открыты, баклажанного цвета язык виднеется в полуоткрытом рту, обнаженные ступни уныло свисают пальцами вниз. Под телом лежит записка. «Надо бы еще текст записки составить, – загрустил Загосин. – Банально: прошу в моей смерти никого не винить… ладно, все потом».

Он уже около часа бродил по окрестностям, выбирая объект для кражи. И здесь его тоже подстерегали трудности. Одного желания безнаказанно разжиться деньгами не хватало, требовались смелость и фантазия. Так просто было решиться и так сложно оказалось воплотить этот акт суицида. Сплошные проблемы. Теперь вот еще деньги надо где-то раздобыть. Где? «Начнем, как водится, с ювелирных магазинов, – повел он внутренний диалог. – Залетаю я в магазин, вырубаю охранника (интересно, каким образом?), разбиваю витрину (интересно, чем?), собираю украшения в пакет с веревкой и выбегаю вон. И никто меня не ловит. Допустим. А что же делать потом с этим золотом и бриллиантами? Кому продавать? Можно маме подарить, на память. Нет, не смешно. Отпадает. Магазины не подходят, частные лица тоже. Почту, наверное, уже так просто не ограбишь. Только в начале года прокатилась волна громких ограблений и, скорее всего, все меры безопасности уже приняты, а жаль… А что если ограбить обменный пункт? Присмотреть круглосуточный обменник. Девушка обменщица выходит ночью покурить на воздух, и тут я зажимаю ей рукой рот, заталкиваю внутрь, вынимаю из кассы кучу долларов и рублей, рассовываю по карманам и скрываюсь под покровом ночи. Просто и красиво».

Тем временем Саша проходил как раз мимо малоприметного обменного пункта. Он решил задержаться здесь и посмотреть, как работают обменники. Скорее всего, как и везде, стройной системе безопасности противодействует человеческий фактор под названием «безалаберность», и этим можно и нужно воспользоваться.

Через два часа, когда стрелка часов приближалась к шести вечера, он насчитал около двадцати посетителей, причем никто из тех, кто мог бы работать внутри, не выходил курить. Терпение его было на исходе, все мероприятие стало выглядеть слабым и бессмысленным. Надо было уходить. Он поднялся со скамейки и уже повернулся в сторону дома, когда к самой двери пункта обмена валюты подъехала «Газель». Из машины вышли два человека, одетые в черную форму охранного предприятия. Это прибыла инкассация. На каждом из двух парней был надет легкий бронежилет, а на поясном ремне висела кобура с пистолетом. Один из инкассаторов с мешком в руке прошел внутрь, другой остался ждать снаружи. Буквально через минуту тот, кто вошел в дверь, появился на пороге с той же сумкой. Ребята сели обратно в «Газель» и уехали.

Было нечего и думать бороться с вооруженными инкассаторами, а иначе достать деньги не представлялось возможным. На Александра снова накатило чувство обреченности, беспомощности и бездарности. Хорошую идею украсть перед самоубийством деньги он совершенно не мог реализовать. Такому человеку действительно незачем жить. Скорее всего, тому, кто знает, как отнять деньги у вооруженных парней, незачем и умирать. Вот такая закономерность, «естественный отбор» называется. Слабому, глупому и трусливому следует погибнуть, не оставив наследников. Эти инкассаторы выглядели веселыми и сильными. Наверняка ведь получают не много, не имеют нормального образования, не читают и не мучаются от собственных комплексов. Мир принадлежит им, поскольку своей простотой они очень напоминают детей. А те, кто нуждается в перевозке денег, всегда прибегают к услугам сильных, веселых и честных мужчин.

Загосин зашагал домой, опустив голову и наблюдая, как асфальт уходит у него из-под ног. Он мысленно вернулся к утренней встрече с Петровым и стал вспоминать то, что успел ему рассказать Алексей. Вот же везет человеку! Мало того, что он машину поменял, хотя работает на аналогичной должности, так еще и квартира ему завещана. Живет – не тужит. Не женат, крутит романы с коллегами женского пола. Сейчас, говорит, за Машку взялся. Зарплату получает день в день – 10-го и 25-го. Счастливый человек. Вдруг в голове Александра сформулировалась мысль, заставившаяся его резко остановиться. Как будто он уткнулся в невидимую стену. Скоро Петрову выдадут зарплату! Ее всегда выдают четко 10-го или раньше, если 10-е – выходной. Значит, в мае деньги приедут в кассу сразу после Дня Победы. Сумма? В конторе получают зарплату, а это будет именно зарплата, не аванс, человек сто, со всех точек. Тысяч, в среднем, по тридцать-сорок. Получается что-то около трех с половиной миллионов. Симпатичная сумма. Загосин знал, что Машу всегда привозит водитель директора и высаживает ее перед палисадником, через который вдет дорожка к подъезду нашего бизнес-центра. Дорожка длиной метров пятьдесят, с одной стороны кусты, с другой – редкие деревья. Она всегда боится ходить по этой дорожке – опасается, что кто-то может ударить ее и вырвать неприметный полиэтиленовый пакет с деньгами. Более того, Машка постоянно просит потратиться на инкассацию, но хозяин жалеет денег. «Стоп! – скомандовал сам себе Александр. – Это реальный вариант. Надо идти домой и, не торопясь, все обдумать. Время есть, – он достал из пакета веревку, скрутил петлю и накинул себе на шею. – Интересно, как я буду выглядеть в петле?»

Саша снова ощутил прилив адреналина, как той ночью, когда перелезал на балкон к Татьяне Владимировне...

Пульс зашкаливал, дыхание сбивалось. Все признаки нервного стресса. С початой бутылкой в одной руке и пачкой сигарет в другой, забыв накинуть футболку, как был, в одних шортах, он вглядывался в комнату, обставленную точно так же, как и его номер. В глубине, возле кровати, горело бра, телевизор негромко транслировал МузTV. Хозяйки не было видно.

– Я уже здесь, – стараясь подавить волнение, отрапортовал Саша.

– Наливай вино, я уже выхожу, – донеслось из ванной.

В полумраке гость разглядел на журнальном столике два стакана, шоколадку и пакетик с кешью. Он сел на край кровати, кресло было одно, и его он как джентльмен оставил даме, разлил по половине стакана вина и наломал шоколад. Она заставляла себя ждать, и Александр надеялся, что ему удастся побыть в одиночестве еще минут хотя бы десять. В ванной полилась вода. Он отхлебнул вина и пополнил свой стакан. Хотелось курить... «Хоть бы она совсем не выходила, – размечтался ночной гость. – Передумала, допустим. Женщина, одно слово – то заходи, то уходи, пойди ты разберись». Воду в ванной выключили. В животе у него предательски заурчало. Это шашлыки, смешанные с вином и виноградом, пытались опозорить своего владельца на весь свет. Когда щеколда в двери ванны щелкнула, Загосин чуть не потерял сознание. Через секунду девушка появилась в дверном проеме.

Высокая и худая, она стояла, как бы оценивая ситуацию и принимая решение. На ней были розовые пижамные шорты и легкая белая майка. Казалось, Татьяна собралась спать и вдруг обнаружила у себя в номере постороннего.

– Разобрался? – буднично спросила она.

– Разбираюсь, – попытался пошутить Александр. – Шоколад нашел и приготовил, вино налил. Жду компании, чтобы выпить. Присоединяйся.

– Спасибо, присоединюсь, – Татьяна пребывала в легкой задумчивости. Она обошла стол и опустилась в кресло, подложив левую ногу под себя. Свет лампы осветил ее, и Загосин получил возможность лучше рассмотреть наряд девушки. Тонкая футболка на длинных шлейках, с глубоким вырезом оказалась, мягко говоря, легкомысленной, и при каждом движении обнажались части тела, которые в обычной жизни не увидишь. Похоже, Татьяну это нисколько не беспокоило, чего не скажешь об Александре, который не мог оторвать глаз от открывающегося при ее движениях зрелища. Справившись с собой и боясь оказаться застуканным за подглядыванием, он протянул ей стакан и предложил:

– Выпьем?

– Конечно, – она вдруг улыбнулась, и Загосин почувствовал, что Татьяна приняла какое-то решение. – За что? Давай за удачу, которая меняет судьбу. Если каждому из нас что-то и предначертано свыше, то, по-моему, это не делается раз и навсегда при рождении. Кто-то, отвечающий за это на небесах, возможно ангел-хранитель, имеет возможность корректировать наш путь, и удача может заключаться в его сегодняшнем настроении, в наших делах, помыслах и встречах, которые способны поменять планы ангела относительно наших судеб. За удачу!

Они выпили и взяли по кусочку шоколада.

– Интересно, сколько человек приходится на каждого ангела-хранителя? – вдруг вышел из оцепенения Загосин. Он почувствовал, как отвлеченный разговор расслабляет его, освобождает эмоционально. – Если предположить, что существуют какие-то нормы, допустим сто человек на ангела, то в принципе можно рассчитать количество ангелов, но тогда получается, что с ростом населения и ангелы должны как-то размножаться. Интересно, как это происходит? Неужели, как и у нас, у людей? Есть же ангелы мужские и женские, хотя беременного ангела, которого несут по небу в ангельский роддом, я себе представить совсем не могу. И вообще, либидо у ангела, по моему, это богохульство. Ангел-девочка кормит грудью, а ангел-мальчик ходит на работу, присматривает за своими клиентами и за ее, да еще и изменяет… Маловероятно. Скорее всего, они вербуют новых ангелов из людей, причисленных к лику святых. Хотя тоже не сходится. За последние сто лет святых почти не прибавилось, а население на планете удвоилось или утроилось…

Татьяна с любопытством слушала этот бред. Ей казалось удивительным, что этот клерк излагает свой абсурд так, словно готовился к нему заранее.

– Думаю, там система иная, – не унимался выступающий. Сковывавший его только что страх превратился в отчаянную дерзость и самолюбование. – Ангелов на небе по одному на каждое имя. Это более правдоподобно, но и здесь не все справедливо. Получается, что люди с редкими именами, но имеющие своего святого, находятся под большей опекой, чем, например, люди с распространенными именами. В свою очередь, люди с двойными именами и более могут рассчитывать на дополнительное внимание дополнительных ангелов, в то время как те, у кого имена сконструированные, например, Владилен, от Владимир Ленин, вообще лишены ангела, а стало быть и предначертанной судьбы, живут себе как придется… Как думаешь? – неожиданно закончил он.

– Думаю, надо еще выпить, – ответила Татьяна и, протянув руку, сама взяла бутылку. Она наклонилась к Александру, и тот получил возможность рассмотреть каждую ее маленькую грудь в отдельности. Девушка наливала вино медленно, определенно отдавая себе отчет в пикантности своей позы.

Загосин перестал дышать. На такое он и рассчитывать не мог. Она сразила его наповал. Теперь он каждую минуту будет думать о ней и не сможет избавиться от желания видеть это снова и снова. Она по-прежнему оставалась для него полубогиней и, естественно, о чем-то большем он и мечтать не мог, да и не мечтал. Он, словно губка, впитывал происходящее, принимал жизнь как поток, пропуская время через себя без задержек на осмысление, анализ и планирование. Этот вечер, вернее эта ночь, выдалась в его жизни вопреки логике и здравому смыслу. Ясно – такого больше никогда не повторится и надо наслаждаться отведенным временем, стараясь не упустить ни секунды и ожидая чего-то нового, может быть, еще более красивого и опасного. Наверное, вот так же отчаявшиеся эротоманы отдавали без сожалений жизнь за одну ночь с Клеопатрой.

Они выпили и взяли по орешку.

– Ну, как? – спросила, закурив, Таня.

– Что, как? – растерялся Александр.

– Нравится то, что видишь?

– Очень! Хотелось бы увидеть еще. А лучше – только этим и заниматься остаток жизни. Жаль только, что это невозможно. Работать надо ходить, да и вообще такие девушки с такими, как я, редко… дружат.

– Ошибаешься, такие девушки могут все… Знаешь что? Сходи прими душ и быстренько возвращайся. Куда ты? Полотенце, вода и гель есть и у меня в ванной. Давай скорее, я буду тебя ждать…

В каком-то дополнительном смысле это было вовремя. Процессы перегонки и возгонки в животе грозили выйти из-под контроля в любую минуту. Ему действительно давно пара в санузел.

10. ИГОРЕК
  
Когда Александр дошел до дома, солнце уже спряталось за деревьями. Тепло досрочного лета быстро сменялось весенней прохладой. Для обострения умственной деятельности он, проходя мимо платформы, прихватил две баночки пива и планировал теперь тихонько выпить их в своей комнате, детально продумать план будущего ограбления и наметить мероприятия по подготовке. До 10-го числа время еще было, но мозг требовал активизации.

Переходя на светофоре Кетчерскую улицу, он заметил на противоположной стороне Попцова, своего старого знакомого, с которым они когда-то учились вместе в школе. Класса до шестого они дружили и даже вместе ездили в хоккейную секцию. Попцов был неплохим вратарем и таскал с собой тогда на тренировку, помимо обычных щитков, еще и огромные вратарские подушки на ноги. Загосин играл в защите, но результатов не показывал, и скоро его отчислили из команды за бездарность и уныние. Их дружба, начавшаяся в самом детстве, постепенно сошла на нет, поскольку Игорь стал увлекаться алкоголем, а Александр – чтением.

Последние лет десять они практически не общались, но при встрече всегда тепло приветствовали друг друга. Происходило это раза по два в год, и ни разу Попцов не был в эти моменты полностью трезвым. Ходили слухи, что он давно уже сидит на героине, сам торгует и только чудом не сел.

Сегодня Саше совершенно не хотелось попадать в объятия старого друга, который имел привычку при встрече обниматься, а если был очень пьяным, то и целоваться, и попытался проскользнуть в темноте мимо, но не сумел. Игорь заметил друга, и его широкое, покрытое оспинами калмыцкое лицо расплылось в широкой улыбке, а следом за улыбкой раскрылись широкие медвежьи объятья, в которые и угодил Загосин.

– Да здравствует Александр Александрович! – на всю улицу пробасил Попцов. – Как поживаете? Покурим, поболтаем?

Саша вспомнил про шприцы в подъезде и решил в этот раз поговорить с Игорем – вдруг как-то получится затронуть и эту тему.

– Пошли, покурим, Игорек, только недолго. Как ты сам-то?

Они зашли в темный дворик и сели на скамейку возле детской площадки. Попцов достал большую бутылку чего-то слабоалкогольного.

- Лимонадика хочешь? – угостил товарища Игорь. – Освежает. Жарко так стало вдруг.

- Спосибо, у меня изжога от газировки. Как ты? Как семья? Где работаешь?

-  Нормально все. Живу там же. Оксана в школу пошла в прошлом году, Ленка работает на кассе в «Билле». Сам-то как?

Александр задумался и поглядел в темноту. Откровенничать совершенно не хотелось, хотя и скрывать было нечего.

- Я не рабою сейчас, уволился. Живу один, недавно расстался с женой, ты ее не знаешь, детей нет. В принципе все. Ты-то где трудишься?

- На Выхинском рынке работаю, там две точки у меня. Специями торгую в паре с компаньоном из Таджикистана. Не Клондайк, конечно, но на жизнь хватает. Кручусь. Жалко, что мы с тобой разошлись по жизни, а помнишь хоккей? Я тут недавно встретил Серегу, который в нападении играл во второй пятерке…

Они вспоминали детство еще около часа, в очередной раз обменялись номерами мобильных телефонов и постановили время от времени встречаться, не терять связь. Потом простились. Загосину так и не удалось выйти на интересующую его тему. Попцов совершенно не производил впечатление преступника. Нормальный парень, пьяница, каких полно в России.

Дома Саша удалился молча в свою комнату и стал пить купленное пиво.  Первая банка направила его мысли совершенно не в то русло, которое нужно. Загосин задумался о преступлениях вообще и своем месте на кривой дорожке правонарушений.

За свои неполные двадцать девять лет он не только никогда не вступал в конфликт с законом, но даже и не задумывался о воровстве или, тем более, грабеже. Конечно, в душе он всегда завидовал удачливым бандитам, о которых рассказывали по телевизору. Украденные ими суммы не шли ни в какое сравнение с масштабами воровства чиновников всех уровней по всей стране, но чиновничьи схемы не поддавались пониманию Александра. Тем более, что информация о коррупции предоставлялась телевидением все реже и вызывала мало интереса. Граждане к ней привыкли, как к плохой погоде, которая вроде бы беспокоит, но жить не мешает. В преддверии инаугурации коррупционная тема совсем заглохла, и стало казаться, что ее и нет вовсе. В любом случае, яркие ограбления, кровавые телевизионные сюжеты, виды расстрелянных автомобилей и интервью полицейского начальства выглядели более правдоподобно. Иногда, после очередного телевизионного репортажа, Загосин предавался фантазиям по поводу возможного использования им пяти или семи миллионов похищенных кем-то рублей. Наиболее привлекательный план состоял в покупке одной-двух квартир в Москве, сдачи их в аренду и проживании денег на испанском побережье. Жизнь дорожает и квартиры дорожают, то есть можно больше никогда не работать. Пляж, дискотека, питание all inclusive, анимация, девушки… Это и есть счастье. Жаль только, что ограбление ему претит. В душе он обнаруживал парадоксальное столкновение позиций, состоящее, одновременно, в отрицании нарушения закона и в принятии его плодов.

Идея совершения преступления, применительно к самому себе, наталкивалась всегда на резкое отрицание, которое воспринималось, как собственная кристальная честность и законопослушность. Скорее всего, это связано с боязнью наказания. Загосин ни в коем случае не хотел оказаться в тюрьме или лагере. Ему становилось страшно от одной только мысли о такой перспективе. Гораздо спокойнее и безопаснее, в этом случае, быть честным. Другое дело, если наказания точно не последует. Вот, на пример, идет Александр по улице и находит толстый кошелек, обещающий большую сумму денег в местной и иностранной валюте. Можно, конечно, пройти мимо и тогда, лежащее под ногами, богатство достанется следующему путнику, что, по меньшей мере, глупо. Стало быть, следует поднять находку и положить в карман. Если за кошельком кто-то наблюдает из укрытия и, подойдя, спросит «куда понес?», можно ответить «в бюро находок, или в полицию, естественно», а если не спросит, то вполне закономерно забыть, на время, о кармане и спокойно ехать домой. Дома же можно рассмотреть содержимое. Ба! Миллион! И визитка с адресом владельца. Позвонить? Вернуть находку, рассчитывая на вознаграждение? Выглядит, опять же, глупо, поскольку очевидно, что у человека, который запросто носит с собой такие деньги, дома денег еще во много раз больше, а вознаграждение, если и последует, то, скорее всего, будет гораздо меньше уже имеющейся на руках суммы. Но оставить себе, зная координаты хозяина – не честно. Найти, это не украсть, но очень близко к воровству. Принимая в расчет, количество найденного и безнаказанность, все-таки, лучше оставить деньги пока у себя и прислушаться к угрызениям совести. Скорее всего, угрызения быстро пройдут, а денежки-то останутся, вот они. Этот компромисс вполне способно выдержать самосознание честного человека, ведь идеальных людей не существует, а наказания удалось избежать. Как будто и не было ничего, только под окнами стоит новый автомобиль. Как говорил один знакомый – порядочный человек, это тот, кто не делает подлостей без крайней на то необходимости.

Вторая баночка пива заставила Александра переключить мыслительные процессы на заданную изначально тему, но в новой, вышеизложенной постановке. Итак, главное препятствие к экспроприации – Машка. Ее необходимо нежно устранить, причем, не засветившись, поскольку в противном случае наказание может опередить суицид. Это можно сделать двумя основными путями, лишить сознания или умертвить. Загосин откинулся на спинку стула, отхлебнул пива, и попробовал на вкус новое понятие «убить человека». То ли пиво оказалось крепким, то ли сам Саша с двойным дном, но это слово, почему-то, не вызвало отторжения. А если словосочетание «убить человека» (то есть мужчину, который может оказаться сильным и тренированным) заменить на «убить женщину» (слабое и беспомощное существо), да прибавить к этому гарантированную безнаказанность, то, в принципе, ничего страшного и не видно. Он прислушался к совести - она молчала. В отсутствии страха, оказывается, совесть тоже становится покладистой и не мешает жить. Это ему самому показалось странным и заслуживающим изучения. Воспитание в интеллигентной семье, счастливое детство, хорошие манеры и правильная речь, чистоплотность и педантичность, оказывается, уживаются иногда с жестокостью.

«Это все пиво, - успокоил себя Александр. – Я не способен на убийство. Надо выспаться и продумать все по новой. Да, вообще, нужно просто выкинуть все из головы. С ума сойти - размышляю об убийстве, да никого ни будь, а хорошей девчонки, которую знаю, с которой много раз курил на улице, которая рассказывала мне о своем ребенке. Помниться, я даже очень нравился ей, хотя это, скорее всего, присочинилось сейчас для усугубления... Тогда я уже был влюблен»...

В тот далекий августовский вечер полуторалетней давности, сидя на унитазе под шум душа в номере Татьяны, Загосин четко ощутил, что находится на каком-то роковом изломе свое жизни. Подобно горной реке, помимо воли, события уносят его аморфную жалкую душу, к неизвестному опасному порогу, выплыть из которого будет невозможно. И это заранее ему известно. Ничто не мешало сию же минуту выйти из уборной, сослаться на самочувствие, покинуть номер и сделать шаг назад – вернуться в прежнюю, может быть скучную, но понятную и спокойную жизнь. Ничто не мешало, но он не делал этого и знал, что не сделает, потому что Татьяна может кому-то рассказать о его трусости. Хотя, собственная трусость не вызывала у Саши сомнения, он был уверен в отсутствии у себя минимальной смелости, но дать возможность узнать об этом всем, было выше его сил. Он боялся, что все узнают о его трусости, и не делал единственно верный, смелый поступок в своей жизни. Так было всегда, но так не будет сегодня. Надо наплевать на молву и поступить так, как диктует здравый смысл. Сегодня, наконец-то он скажет «нет!». Через пять минут Александр вошел в комнату и, встретившись взглядом с весело улыбающейся Татьяной, бодро произнес:

- Извини, что долго, я всегда тщательно принимаю душ. Ты не уснула еще?

- Уснула и проснулась уже. Тебе телевизор нужен? Я выключаю.

Она подошла к Александру совсем близко и повернулась спиной. Он уловил запах ее духов. Его голова закружилась, дыхание участилось. Он положил руки ей на плечи. Девушка щелкнула тумблером телевизора, выпрямилась и, склонив голову на правую сторону, придавила руку Саши к своему плечу. Он нежно привлек ее к себе и обнял, ощущая нежные мягкие формы. Она обхватила своими руками его за локти. Они замерли.

Нос Александра уперся в затылок девушки и он вдохнул запах ее волос. Запах оказался волшебным. Потом последовал поцелуй в плечо, потом другой. Тело Татьяны пахло неповторимым, родным и тонким ароматом, смешанным с запахом геля для душа. Это был не запах, это были радиоволны, магнитные силы, одновременно возбуждающие и успокаивающие. Тело девушки говорило: «Не бойся, действуй, я твоя гарантия успеха, тебе будет безумно хорошо, ты станешь счастливым, ты все можешь потому, что я тебе все разрешаю».

Он плавно повернул ее к себе и опустил шлейки футболки. Та соскользнула вниз. Теперь можно было, не таясь, рассматривать ее грудь, красивый втянутый живот и выпирающие ключицы. Саша стал целовать все это богатство, а Татьяна откинула голову назад и тихонько застонала. Потом они сели на кровать, потом легли… Бра тускло освещала разбросанные по полу вещи молодых людей, убогую обстановку подмосковного санатория, недопитую бутылку вина на столике, стаканы, шоколад и орешки. Предметы отбрасывали слабые тени, которые покрывала более витиеватая и объемная, беспокойная и подвижная тень двух сплетенных тел. Страх, победив сам себя, вознес Загосина на самую вершину чувственного счастья. Наслаждаясь и даря наслаждение, он между тем, отмечал удивительную гибкость и точность партнерши. Она наперед знала, что принесет ему наивысшее блаженство, в какой момент следует ускориться, а в какой остановиться. Ему следовало только подчиняться ее воле, улавливать микрокоманды и ни о чем не думать. Все происходило, казалось, само собой.

На востоке уже начиналась заря, когда, завернувшись вдвоем в одно одеяло, они курили, выдыхая в утреннюю прохладу сигаретный дым. Она прижалась к нему теплой, обнаженной спиной и мелко дрожала, он старался обнять ее всю и прикрыть от утренней росы и свежести.

- Иди к себе, - нежно скомандовала она. – Надо поспать. Впереди работа в группах и тим-билдинг на канатах и в бочках. Потребуются силы.

Оно поцеловала его в губы и ушла с балкона в свою комнату, закрыв за собой дверь. Загосин перелез через перила и, войдя в свой номер, сел на кровать. Сознание возвращалось в телесную оболочку, он воссоединялся сам с собой, потеряв прежние страхи и тревоги. Полтора часа назад его подменили, но теперь это был опять он – нормальный, здравомыслящий человек, не верящий в чудеса и в мистику, только пропитавшийся ее ароматом, опустошенный и уставший. Словно, он закончил дело своей жизни, к которому долго готовился и шел. Великая работа завершена, и сознание растворилось в блаженном вакууме. Не осталось эмоций, стремлений, планов и предвидений. Только это «ничто», из которого не хотелось выходить. Он закурил еще одну сигарету и попытался вспомнить, что же с ними произошло, но мозг отказывался выходить из астрала. Замерзший Александр лег в пастель и сразу уснул, успев напоследок зафиксировать умом состояние гордости и силы, состояние счастья.

11.СОСЕД

Иногда интересные идеи действительно приходят во сне. Вот, на пример, существует легенда о том, что Дмитрий Менделеев увидел во сне свою периодическую таблицу. Фридрих Бурдхау, проснулся однажды и сформулировал приснившуюся идею о кровообращении. Сон Фредерика Бантинга привел к открытию инсулина. Нильсу Бору приснилась структура атома на примере Солнечной системы. Авиаконструктор Олег Антонов зарисовал конструкцию оперения «Антея», увиденную им, опять же, во сне.

Александру Загосину во сне привиделся электрический шокер, и он проснулся, уже зная, как обезвредит кассиршу Машу. Он даст ей заряд напряжением в тысячи вольт. Умереть она, конечно, не умрет, но сознание потеряет, а большего ему было и не надо. Теперь требовалось приобрести этот самый шокер в оружейном магазине. Задача не сложная, но требующая денег. Помнится, эти устройства стоят до десяти тысяч рублей и продаются свободно. Необходимой суммой он располагал.

С хорошим настроением Александр приготовил себе кофе и бутерброд. Даже монотонный лай соседской собаки не испортил ему аппетита. За окном светило солнце, и день обещал быть еще более теплым, чем вчера. Он уже обувался в прихожей, когда его взгляд упал на, лежащий под зеркалом, пакет. Это была, купленная вчера, веревка. За всеми своими планами он совершенно забыл о, непосредственно, повешении. Пожалуй, стоило отрепетировать его, чтобы в последний момент не было сбоев. Чисто технические моменты всегда требуют подготовки, приладки и прогона.

Загосин направился в общий коридор, в который выходили двери четырех квартир левого крыла дома. Дверца электрического щитка, наполненного счетчиками и разъемами, как обычно было не заперта. Когда в тусклом свете лампы он пристально всматривался в это хозяйство, дверь, ведущая с лестничной площадки, открылась и, нагруженный пакетами, в коридор ввалился сосед – старик Зернов. Человечек очень маленького роста с лысой, подернутой нежным пухом головой и в тяжелых очках с толстыми стеклами. Тот, чья собака могла лаять сутками напролет, если хозяина не было дома. Этот звонкий изматывающий лай мелкой шавки, раздаваясь с интервалом в одну секунду, доводил соседей до нервного срыва. С ним много раз говорили и просили прекратить это издевательство, но тот в ответ ссылался на невозможность постоянно присутствовать дома, а так же на закон, охраняющий права животных, пенсионеров и вообще неприкосновенность частного жилища.

- Я убью когда-нибудь вашу собаку и вас вместе с ней, - вместо приветствия пробурчал Александр.

- Сядешь, - мрачно отрезал Зернов и укрылся за дверью своей квартиры. Лай сразу смолк, и дом погрузился в тишину.

Это прозвучало, как приговор по поводу еще не совершенного, но уже задуманного преступления. В голове, словно стихающее эхо, билось о внутренние стенки черепа «СЯДЕШЬ! Сядешь! Сядешь…»

Он включил в прихожей свет и щелкнул первым автоматом. Свет не погас. На третий раз нужный выключатель определился и Александр обесточил свою квартиру.

Аккуратно, с отверткой в руках, он оттянул декоративный колпачок под потолком большой комнаты и отсоединил провода люстры. Медленно, стараясь не уронить тяжелую металло-хрустальную конструкцию, спустился с табурета и положил сверкающие каскады на диван. Пока все получалось. Хорошо, что родители никак не соберутся сделать навесные потолки. С навесными потолками крюк для люстры может скрыться и вместо него выведут слабый крепеж, на котором подвесить что-либо стоящее, скорее всего не получится. Он попробовал крюк на прочность – наверное, выдержит. Теперь веревка…

Со стороны можно было подумать, что Загосин просто увлекся ремонтом. Во всем процессе чувствовалась какая-то отстраненность, непричастность к результату работ. Так спокойно и размеренно он двигался, не торопясь, обдумывал очередную операцию, словно висеть на этом крюке предстояло кому-то другому, вернее чему-то, что не нарушит размеренную жизнь квартиры на третьем этаже. Он взял из маминой коробки с иголками и нитками метр, разложил веревку и отмерил заветные 80 см, плюс хвосты на концевые узлы. На одном конце шнура сделал крепкий, незатягивающийся узел, продел сквозь него отвертку и, упершись в нее ногами, затянул. На другом конце сплел затягивающийся узел, проверил его и накинул петлю на шею. Петля приятно обняла кожу, по телу разлилось странное, уютное тепло. Стало не страшно и захотелось скорее закончить со всеми этими делами.

С петлей на шее, Александр поднялся на табурет и закрепил верхний конец веревки на железном кольце. «Теперь, только оттолкнуться и все, - грустно подумал он. – Зачем мне деньги на том свете? Зачем марать себя преступлением и насилием? Самоубийство и так считается грехом, так стоит ли усугублять положение еще и бандитизмом? Ерунда это все, конечно не стоит, но только вешаться именно сейчас не входит в мои планы. Теперь, когда все выверено, отлажено, я смогу сделать это в любой момент».

Табурет был не высокий, меньше полуметра от пола, и странная догадка, как скользкая, мерзкая змея, вползла в голову будущего самоубийцы. Глядя на полосатую веревку у себя на груди, он вдруг понял, что может беспрепятственно сойти вниз и не задушиться. Аккуратный шаг вниз и, действительно, он оказался на полу с незатянутым горлом. Для того, чтобы освободиться ему пришлось снова подняться на табурет. Теперь следовало отдохнуть и подумать.

«Потолки в квартире, по-моему, два двадцать пять. Отнимаем сто семьдесят пять, получается пятьдесят сантиметров, добавляем двадцать сантиметров на голову, получается семьдесят, - прикидывал он, сидя рядом с люстрой. - А требуется восемьдесят.  Приплыли!»

Ему внезапно стало смешно. Саша представил, как он с трагическим видом, зажав в кулаке прощальную записку, и уже не сдерживая слез, отталкивает табурет. Может быть, даже выкрикивает, что-то, вроде «Прощайте мама и папа, я люблю вас, но не могу больше!». Падает в бездну и приземляется. За долю секунды в его голове проносится вся его жизнь… Но петля не затягивается на тонкой шее.

Для решения проблемы придется похудеть килограмм на двадцать или подогнуть в прыжке ноги. Подгибание рискованно, можно не удержаться и встать, а худение проблематично, он и так не толстый. «На сегодня придется закругляться, - решил он. – Холодильник может разморозиться и вообще, пора за шокером ехать. Я бездарь и неудачник! Ничего сделать нормально не могу. Хотя, если посмотреть с другой стороны – отрицательный результат тоже результат. Было бы хуже, если бы я совершил все, что наметил, а повеситься не смог. Теперь, по крайней мере, я знаю – надо искать другой вариант. Спокойно, без паники, время есть».

Он вернул люстру на место и включил электричество. Лампы загорелись. По логике событий, что-то должно было не сработать, разбиться или потеряться, но все сработало. Бывает и такое.

Спускаясь по лестнице со своего третьего этажа на первый, он обратил внимание на шприцы, которые валялись возле мусоропровода. Сам Загосин только чуть больше месяца, как вернулся в родные стены, но мама рассказывала, что после Нового года их подъезд облюбовали наркоманы, которые по нескольку раз в неделю собирались тут, прячась, видимо, от морозов. Жильцы время от времени вызывали милицию, но та, почему-то не арестовывала подростков, а только разгоняла. Уже на следующий день компания была на месте в полном составе. Самым непримиримым борцом с незваными гостями оказался пенсионер Михаил Иванович Зернов. Он практически каждый раз выходил скандалить с подростками, угрожал вызовом милиции и, судя по всему, вызывал ее. Наряд иногда приезжал, иногда нет, но жильцы дома, те которые раньше, не дожидаясь лифта, поднимались по лестнице пешком, теперь отказались от этого. Сам Александр несколько раз видел эту компанию полусонных или спящих молодых людей, которые не реагировали ни на что. Теперь он аккуратно, бумажкой, собрал шприцы и выбросил их в мусоропровод. Ему показалось, что найденные шприцы тоже указывают на что-то или предостерегают.

По пути к метро Загосин размышлял о знаках в своей жизни. До недавнего времени никаких знаков он не видел, но с определенного момента они просто прохода ему не давали. Вот и сегодня Зернов сказал «посажу». До этого были полицейские, не известно откуда взявшийся Петров, потом Попцов, теперь сосед вот пророчит, опять же наркоманы в подъезде. Его заинтересовал вопрос: почему раньше знаков не было, а теперь они есть? Может быть, чем ближе смерть, тем более обостряется чутье на сверхъестественное? Если по-простому, то сознание по метафизическим траекториям движется к своей противоположности, смерти и бессознательному, и мозг обретает способность воспринимать потусторонние сигналы потоков энергии, которые и управляют в, действительности, нашим бытием? Траектория, то удаляется от каналов движения энергии, то приближается к ним, обостряя, таким образом, восприимчивость или притупляя ее. Говорят, после клинической смерти человек может обрести экстрасенсорные способности, что, в принципе, может подчиняться той же логике. Проблема только в одном, как объяснить принятые подсознанием знаки и, как использовать полученную информацию и не ошибиться, делая выводы и поступая соответствующим образом. Тема оказалась увлекательной, но эмпирически трудно проверяемой. Мистика, одним словом, прибежище неуверенных людей. Александр поймал себя на бессмысленности подобного рода рассуждений. Даже если он все себе правильно объяснил, то, как распорядиться полученными данными он не представлял. Скорее всего, никак. Тем более, что по своей природе он не был склонен к мистике, стараясь объяснять себе происходящее материальными аргументами, например собственной слабостью и страхами. Наверное, никаких знаков просто нет. Он ищет поддержки в чем-то все себя, стараясь опереться на приметы, предсказания и прочие суеверия. В ясный и понятный период своей жизни Саша не нуждался в знаках. Все, происходящее с ним, объяснялось естественным движением жизни, характерами и интересами людей, степенью проработки решений и вероятностью совпадений. Теперь же ему оказались нужны необъяснимые указания или предупреждения с самого верха, поскольку объяснимых уже не хватало. Спрос родил предложения, но нужны ли ему эти притянутые мотиваторы? Может быть, следует внимательнее слушать собственные сердце и разум? Разобраться в себе, взвесить, и поступить наконец-то так, как диктует холодный здравый смысл? Но, где он был, здравый смысл, когда на семинаре Александр влюбился без памяти и надломил свою линию жизни? Знал ведь – нельзя! Но шел напролом. Другой вопрос, сам ли шел, или его вели. Теперь кажется, что вели, но не ясно для чего. Самая удобная позиция - списать все на заговор против человека, который, между тем, в принципе никому не интересен. И, тем не менее…

Утром второго дня семинара Александр проснулся по будильнику трезвым и отдохнувшим. Он излучал, невиданные прежде, силу и уверенность в себе, но, выглянув на улицу, обнаружил, что солнце не сошло со своей орбиты, небеса не упали на землю и, вообще ничего не поменялось. Освежившись в душе, он пришел на завтрак и занял свое обычное место. Однако, ожидание прошло напрасно, Татьяна пропустила завтрак и появилась только в зале совещаний.

За обедом она снова, как и вчера, подсела к нему, такая же веселая, улыбчивая и смелая, словно прошлой ночи и не было.

- Привет! Как спалось? – поинтересовалась Таня, как будто они только что познакомились или были знакомы очень давно. – Комары не мучили?

- Не мучили, но покусали. Я крепко спал, а они тихо-тихо летали. Этой ночью надо будет «Раптор» воткнуть, наверное, на ресепшне продается.

- Я думала ты у меня проведешь будущую ночь. Или тебе не понравилось?

- Очень понравилось, я ничего подобного не ожидал…

- Тогда прояви мужской напор! Нас надо завоевывать, даже самых доступных. Женщина создана для того, чтобы покоряться, но покориться она только воину, рыцарю в сверкающих доспехах. Так диктует инстинкт продолжения рода. Согласен?

- Ты всегда такая? Я, честно говоря, уже точно не знаю, кто из нас женщина, а кто мужчина. С психологической, а не с анатомической точки зрения, разумеется.

- А ты не думай. Делай то, что считаешь полезным для себя и не наступай на интересы других. Ладно, Сань, поговорим вечером, мне пора бежать.

«Ей постоянно нужно куда-то бежать, - проводил он взглядом свою любовницу. – Она прелесть, конечно, что-то неподражаемое и неотразимое есть в этой манере по-свойски держать себя с малознакомыми людьми. С ней легко и в этой легкости чувствуешь ее уверенность в собственном обаянии. Сила слабой женщины в уверенности, чтобы она ни делала».

Загосин имел небогатый опыт общения с противоположным полом. Честно говоря, у него всего в жизни было две женщины, Татьяна третья. О первых двух даже вспомнить нечего. Сложные, запутанные отношения, построенные исключительно на решении вопроса - делать уже девушке предложение или он ее не достоин. Что не удивительно, учитывая непроходимые дебри комплексов и, как следствие, крайнюю неуверенность в себе. Доведенное до абсурда романтическое отношение к женщине, воспитанное соответствующей куртуазной литературой подросткового периода, воздвигло женщину на пьедестал, до которого сам Александр уже не мог достать. Он видел в женщинах некое особое существо, наделенное непостижимой властью над мужчиной, требующее преклонения, заботы и восхищения. Это слабое, но капризное и красивое существо имело право издеваться над ним, только на том основании, что он мужчина, а, стало быть, обязан быть сильным, богатым, успешным и умным. Он от рождения обязан ежеминутно доказывать свою состоятельность по любому поводу, в противном случае лучше женщине и на глаза не попадаться.

Татьяна оказалась тем человеком, с которым было просто и легко. Она ничего не требовала, вела себя естественно и уважительно к нему и его стеснительности. Эдакий, добрый приятель женского пола, но без перегибов. В наше время не редко можно встретить женщин, даже весьма миловидных, которые стараются походить на мужчин. С раннего подросткового возраста эти девочки начинают курить, использовать матерные слова, одеваться по-мальчишечьи, и всячески стараются стереть грань между мужским и женским началом. Их целью, вероятно, является компания парней, в которую нужно влиться, притворившись парнем и, снизив, так образом сопротивление этой среды. Мальчики являются для них образцом независимости, силы, дерзости и самостоятельности. Мальчишки на-равных общаются с такими девочками, пренебрегая психологическими особенностями последних, сквернословят, пошлят и позволяют себе то, чего следовало бы избегать в общении с противоположным полом. Девочка достигла своей цели, она принята в компанию парней, друзей-единомышленников, но есть что-то противоестественное в таких отношениях. Мужественная, читай – мужеподобная, женщина создает такое же отталкивающее впечатление, как женственный мужчина, ведь именно отличия притягивают друг к другу представителей противоположного пола. Во все века женщина старалась подчеркнуть красоту своего лица и тела, а именно то, чего нет у мужчин: нежную кожу, прическу, большие глаза, грудь, талию, бедра. Мужчины же, старались выделиться широкими плечами, растительностью на лице, грубым голосом, да мало ли чем еще, главное усилить отличия от женщин. Так вот теряя свою половую идентичность, такие девушки обрекают себя на одиночество в личной жизни, поскольку мужчина вряд ли выберет себе в жены кого-то, кто похож на него самого. Что касается Татьяны, то она умудрялась быть дерзкой и сильной, но оставалась при этом женственной и нежной. Одному Богу известно, как ей это удавалось.

В то время, как коллектив трудился над очередными задачами семинара, Загосин жил только ожиданием вечера. Неуверенность снова подступала и лишала его воли, но надежда на приятное, спокойное общение и предчувствие наслаждения, заставляли торопить время. Ее обворожительная задорная улыбка, легкомысленный наряд, поцелуи, объятия и все, что произошло потом, постоянно проносились в его воображении. Он хотел повторения этих лучших мгновений в своей жизни, чего бы ему это не стоило.

Тренеры пахали не жалея сил. Работа в команде сменялась работой в группах, потом были полоса препятствий и подведение промежуточных итогов. Пришло время ужина и дискотеки. Татьяна пропала из поля зрения Саши. Разочарованный, с устойчивым желанием просто выспаться, он вернулся около одиннадцати ночи в свой номер и сразу принял душ. «Так и должно было случиться, - намыливаясь, думал он. – Это не могло быть правдой. Мы из разных миров, мы разные, даже противоположные друг другу. То, что произошло вчера, видимо, явилось следствием душевного надрыва, возможно, того телефонного разговора, который я подслушал. Ее намеки за обедом, не более чем флирт, проверка своей привлекательности и моей готовности идти на край света. Женщинам нужно время от времени тестировать свои чары на функциональность, но теперь все встало на свои места. Она исчезла туда, откуда появилась. Мне повезло, что именно я встретился в тот момент на ее пути, но сказка закончилась и карета превратилась в тыкву, а кавалер обратно в крысу, - грустно усмехнулся он, вытираясь и разглядывая себя в зеркало. – Такова селяви. Наверное, так будет лучше для нас обоих…» Его причитания прервал звонок внутреннего телефона.

- Помылся? Молодец! Заходи, я тебя жду. Есть коньяк и фрукты, я съездила в город.

Она сидела, как обычно, подложив левую ногу под себя. Босиком, в прорванных во многих местах светло-голубых джинсах и белой футболке.

- Ты меня потерял?

Он кивнул.

- Я ездила в Москву по делам, прикупила по дороге нам продуктов. Будешь коньяк? Тогда разливай, я и рюмки купила.

Загосин наливал коньяк, а Татьяна внимательно его рассматривала. Повисла неловкая пауза, первая за все время их общения.

- О чем ты задумался? – продолжала Таня. Александр подбирал слова, чтобы высказать свое восхищение тем, как она выглядит и как вообще умеет себя держать, но она продолжала, не дождавшись ответа. – Наверное, о том, с какой стати я тебя затащила в пастель? И что я спокойно могу с первым встречным переспать? Ты ошибаешься, если так думаешь.

- Я так не думаю, - только и успел вставить он, но, похоже, она не нуждалась в его ответах.

Она заговорила медленно, обдумывая каждую фразу, словно выдавливала из себя нечто, мучившее ее. Ему показалось, что в комнате стало еще темнее, как будто темнота обложила их со всех сторон, и только большие глаза девушки горели в этом полумраке.

- Просто мне нужно человеческое, мужское тепло. Преданность нужна искренняя и любовь, - она глубоко вздохнула и притронулась к своей рюмке. - Ты хороший парень, немного скованный, но видно, что честный и не глупый. Чувства юмора, правда, у тебя нет, - она замолчала. Он не нарушал молчания. – Понимаешь, я не совсем та, которую ты видишь в офисе, - она снова замолчала, и Загосину показалось, что глаза ее увлажнились. – Я просто женщина и мне хочется быть слабой, я не могу стать мужчиной и не хочу этого. Работа, карьера, власть – не главное. Это интересно лет до двадцати пяти, но дальше-то что? Одиночество железной леди? Меня окружает определенный сорт мужчин, с которыми нельзя создать семью. Они любят только себя, они успешные и избалованные внимание девушек. Я прихожу домой, снимаю маску и выключаю телефоны. Кроме мамы я никому не нужна, но мама не вечная, а больше у меня никого нет. Извини меня за слезы, - она тихо плакала. – Ты показался мне душевным и честным человеком, с тобой легко. Ты боишься меня обидеть, ты деликатен и почтителен. Это то, чего я давно уже не встречала в мужчинах. Я не хочу, чтобы ты подумал обо мне плохо. Конечно, я совершала ошибки, а кто их не делает? Наверное, я повторила бы их все, случись начать все с начала, но это моя жизнь. Дело не в этом, дело в том, как не грызть себя, принимая все, что было, как необходимый путь. Заговорила я тебя. Давай выпьем за тебя! Не знаю почему, но ты мне понравился. Надеюсь и тебе со мной хорошо.

Александр слушал эти слова и ловил себя на ощущении нереальности происходящего. Словно, он не успевал перестраивать свой личный приемник вслед за уходящей радиоволной. Они выпили, и Татьяна неожиданно продолжила:

- Я в секс-шоп заехала. Купила кое-что. Надеюсь тебе понравиться. Подожди, я сейчас.

Девушка встала и, прихватив пакет, удалилась в уборную, оставив Сашу в недоумении. «С ней не соскучишься, - обалдело вращал он глазами. – Только плакала и вот, пожалуйста. Не известно еще, что пришло ей в голову купить в этом магазине, - Загосин как-то заходил в секс-шоп и более-менее представлял себе тамошний ассортимент. Некоторые гигантские экспонаты  поразили и унизили его достоинство. – Надеюсь, это будут наручники, плетка и кожаная маска, как в кино. Это я выдержу».

Память услужливо предлагала ему фрагменты из немецких порнофильмов. Многие эпизоды оказались связаны с садизмом, кровью и болью. Он поежился, понимая, что не сможет отказаться участвовать в игре. Она искала в нем мужчину, а мужчины ничего не бояться, в том числе не бояться, в результате сексуальных игр, перестать быть мужчинами. Как анестезию, он выпил подряд две рюмки коньяка и приготовился получать удовольствие через боль. Воображение продолжало крутить старые пленки особо жесткого порно и, совсем уже не к месту, он вспомнил эпизоды с зоофилией.

Татьяна появилась из ванной в чем-то прозрачном, с блестками. Через прозрачную юбочку просвечивались прозрачные трусики. Она крутнулась, как балерина и замерла в ожидании комплемента. Действительно, она оказалась обычной девочкой-плаксой, девочкой-кокеткой, милой и ранимой, нежной выдумщицей. Загосин поднялся и сделал шаг ей навстречу:

- Подожди, не двигайся, дай я посмотрю на это повнимательней. Вдруг ты мираж, растаешь, и я больше никогда тебя не увижу. Мне обязательно надо все запомнить. Я хочу прожить с этим остаток своих дней. Точно, ничего более красивого я своей жизни не увижу. Ты – чудо, ты – прелесть, ты – слишком прекрасно, чтобы существовать в реальности. Ты разрешишь потом, когда я обнаглею, сфотографировать тебя в этом?

- Посмотрим на твое поведение.

- Я буду себя очень хорошо вести.

Александр медленно, как мультяшный кот, ходил вокруг своей красавицы, нежно прикасаясь к выступающим частям ее тела, а она меняла скульптурные позы в такт музыке из телевизора.

- Эй, эй, говорил, посмотришь, а сам трогаешь! Так не честно!

- Я мужчина и делаю то, что хочу. Не волнуйся, я не причиню тебе боли. Я просто не умею причинять другим боль.

- Не надо боли, но удовольствие ты можешь мне причинить? Я уже изнемогаю.

Он медленно снял с нее пеньюар и опустился на колени. Она продолжала стоять, дрожа от страсти и впиваясь ногтями в его плечи. Потом она легла. Телевизор продолжал музыкальную программу, в которой девушки выбирали себе молодых людей. У этих персонажей все еще было впереди. У Александра с Татьяной все уже было в процессе.

12.KYRON

Он придумал по пути неплохую, правдоподобную легенду: в подъезде завелись наркоманы и стало опасно. Ему-то, само собой, не страшно, но есть младшая сестра – студентка, которая иногда приходит домой очень поздно и, случается, ее некому встретить. Так, что нужно не тяжелое, компактное, но эффективное оружие. За 1 200 000 Вольт пришлось заплатить 6 500 рублей. Не дешево, конечно, но приемлемо. Продавец объяснил, мол, дешевые шокеры это подделка и могут подвести в любой момент, а это устройство способно завалить десяток наркоманов без подзарядки. Так, что прошедший день был потрачен не зря. Вообще, вся его подготовка приобрела плановость и постепенность. То, что крюк в квартире находится слишком низко, больше не смущало Александра. На лестничной клетке, между этажами очень высокие потолки. Нужно только просверлить отверстие и ввернуть специальный самоконтрящуюся монтажную петлю. Это, как говориться, вопрос техники.

Воскресное утро 29-го апреля выдалось солнечным и теплым. Загосин прислушался к шуму в глубине квартиры и догадался - родители собирались на дачу к дяде Мише, брату мамы. Они приглашали вчера и его, но он отказывался, неубедительно ссылаясь на какие-то мифические дела. «А почему бы, собственно, не съездить, - подумал он, с сомнением глядя на крюк под потолком и люстру на нем и, для порядка, добавил. – В последний раз». Если быть точным, то этот раз должен был оказаться и первым и последним, прежде Александр там никогда не был, его просто не звали в связи с отсутствием лишних спальных мест, а сам он не стремился. Практически с раннего детства, с того момента, как он себя помнил, родители жили как-то сами по себе. Когда они ездили на юг, маленький Саша находился в пионерском лагере ближе к северу, когда они собирались в гости – он читал или гулял с ребятами, когда они ходили в театр, он, уже подросший, пил пиво во дворе. Возможно, по этой причине Александр вырос замкнутым и углубленным в себя. Понимание, что он постоянно кого-то стесняет своим присутствием и всей своей жизнью – сделало его стеснительным. Но к Михаилу Васильевичу, старшему маминому брату, он испытывал какие-то особые, необъяснимые чувства. Что-то тянуло его к этому вечному холостяку, какие-то неопределенные ощущения похожести, эдакого эмоционального, интеллектуального родства, для которого не обязательно даже быть родственниками. Нельзя сказать, что они часто виделись или много говорили. У них даже не было общих интересов, но что-то определенно было. Загосин решил, что пора с этим разобраться и, застелив пастель, явил себя родителям:

- Я тоже еду с вами, - громко объявил он. – Шашлыки еще никому не мешали.

Из прихожей выглянула мама, одетая уже для выхода.

- Вот и молодец, сынок, тогда собирайся скорее, вот-вот Света приедет. Одевайся в теплое, сегодня прохладно, а вечером обещали дождь.

- Решил ехать? – прогреем из кухни отец. – Значит, что-то человеческое в тебе еще осталось. Это не может не радовать.

Света, высокая статная брюнетка, – дочь старшей маминой сестры, Ларисы Васильевны, то есть двоюродная сестра Саши, единственная в семье имела машину и вынуждена была подвозить всех, кто попросит.

Пока родители выносили к двери сумки и пакеты с одеждой, шашлыком и другими твердыми и жидкими субстанциями, Александр быстро умылся, позавтракал и проскользнул к себе в комнату. У него был повод торопиться. Внезапно появившаяся идея, испытать шокер на каком-нибудь существе, как нельзя лучше могла быть реализована на природе, вдали от дома. На даче предстояло провести две ночи и три не полных дня, так что возможность вполне могла подвернуться. Он сложил зарядное устройство, сам аппарат и поместил это все в пакет со своей одеждой и предметами личной гигиены.

Света с Ларисой Васильевной подъехали через полчаса на SsanYong Kyron, в который свободно влезало пять человек. Вообще-то пятое место освободилось в связи с тем, что отец Светы уехал в длительную командировку, иначе Александра не стали бы приглашать. 2,3-литровый двигатель бодро гнал джип с  пассажирами по трассе М4 «Дон» в сторону Домодедова, в салоне много и громко говорили, звучала приглушенно музыка, пахло пряностями и хлебом. Александр смотрел в окно на, проносящиеся мимо, дома, торговые центры и заправки и, как обычно, погрузился в тягостные размышления, которые постоянно прерывались репликами попутчиков. Он уже начал осязать приближение какой-то интересной мысли, связанной с самоубийством, но она отказывалась формироваться в такой обстановке. Накатывало что-то про суперпозицию внешних воздействий на суицидальное настроение, но что накатывало и, главное, зачем, совершенно не оттачивалось в мозгу. В итоге он плюнул, и решил поддержать разговор, тем более, что говорили о политике, а эта тема неисчерпаема.

Несколько выпавший в последние дни из действительности, Саша узнал о предстоящих первого мая митингах в поддержку, то ли избранного президента, то ли действующего, то ли обоих президентов сразу. Это ему показалось странным. Понятно, когда людей выгоняет на улицу нужда, возмущение, невозможность дальше терпеть, протест и гнев, и непонятны мотивы тех, кому и так хорошо, кто «за». Неужели они настолько бояться тех, кто «против», что вынуждены демонстрировать им свои единство и солидарность? Когда все утраивает, нужно заниматься бизнесом, домашними делами или ехать на дачу, жарить шашлыки.

- У меня на работе есть девочка, так ее мужа, который работает в метро, административным порядком заставляют идти на первомайский митинг, причем обещают проверить, дошел человек или нет. Как вам это нравиться? – рассказывала Света.

- Нормально, - отозвался Сашин отец. – Только, при советской власти еще и отгул давали. Мне нравилось ходить на демонстрации! Белые перчатки выдают тем, кто транспаранты несет, потом с мужиками возьмем водочки, отметим солидарность. Как-то весело все было.

- Как бы столкновений с аппозицией не случилось, - обеспокоилась Лариса Васильевна. – Там же коммунисты и антикоммунисты всякие будут митинговать за общую справедливость, еще какие-то партии против власти, но за честные выборы должны подтянуться. Не люблю я эти праздники народные, перекроют пол Москвы, кому это надо?

- Народ должен бороться за свои права и свободы, иначе власти совсем себя неконтролируемыми будут считать. Митингуют, значит есть чего терять и чего бояться. Рыльце в пуху, небось. Вот перемениться, не дай Бог, власть, такое может начаться – фонари и топоры…

- А разве те, которые «за» и те, которые «против», чем-то отличаются друг от друга? – вставил свои «пять копеек» Александр. – По-моему, они питаются из одного корыта.

- А вот и нет, - оживился отец. – Как раз из разных. Судя по всему, те, кто «за» кормятся из российского бюджета, а те, кто «против» из бюджетов западных спецслужб, которые стремятся к дестабилизации нашей Родины. Так в газетах пишут. Вот такая жуть выходит! Смех, да и только.

- Сложно все, - попытался резюмировать Саша. – Ничего простому человеку не понять. Народ, который придет поддержать президентов, придет из-под палки, и, скорее всего, они за это их терпеть не могут, кроме того – это самые малообеспеченные слои граждан и им не за что особо любить нынешний режим.

- То есть те, кто «за», на самом деле «против»? – уточнила Света.

- Получается, что так, - подхватил идею отец. - Но и те, кто «против» не так просты. Пока существует нынешняя власть – им будут платить с Запада, за ее расшатывание. То есть сохранение режима, в том виде, как он есть, им как раз выгодно, зарплата-то идет. По крайней мере, их лидерам. Знай себе, расшатывай, но не увлекайся.

- Забавно получается, - продолжила Света. – Те, которые «за» - на самом дела «против», а те, которые «против» - в действительности «за». И те и другие придут на митинг и приведут с собой только тех, кто на самом деле «против».

- Именно этих последних и будет бить полиция, а власти вместе с организаторами сверху будут наблюдать за происходящим, кушать шашлыки и придумывать, как бы еще дополнительно обогатиться, - закончил тему первомайской демонстрации отец.

- Если бы я был президентом, - взял слово Александр. – Я бы в течение десяти лет покончил бы с бедность в этой стране, причем раз и навсегда!

- Интересно, сынок! Смотри мама, какой у нас умный, оказывается, ребенок.

Все, кто имел возможность, повернулись к Загосину и приготовились слушать. Тот помедлил и, прочистив горло, произнес:

- Так вот, если бы я был президентом, я бы издал закон, по которому чиновник может занимать место на госслужбе не более трех-пяти лет, включая президентов, премьеров и членов правительство всех уровней. Эту цифру, количество лет, следует еще уточнить в зависимости от значения отношения количества трудоспособного населения России к количеству чиновников. Идея такая – за отпущенный срок чиновник наворовывает себе, своим родным и близким на безбедное будущее на всю оставшуюся жизнь, как сейчас, но по истечении срока уступает свое место. Уступает, заметьте, без права в дальнейшем работать чиновником, другому человеку, который тоже наворовывает и передает правление следующему и, таким образом, лет через десять в России не останется бедных, все будут довольны жизнью и счастливы. Каждый наворует со временем себе и своим детям состояние, а то одни и те же уже не могут придумать куда деньги девать. Покупают футбольные клубы, яхты всякие. Пусть богатыми станут все! - в наступившем молчании, он взял паузу, подумал и добавил. - Те, кто сидят в тюрьмах или бомжуют, лишаются возможности стать чиновниками и, тогда воровать и бродяжничать, в привычном смысле этого слова, станет невыгодно. То есть, и криминальная ситуация резко улучшится. По-моему оригинально и умно придумано.

- Детали, конечно, следует еще додумать, но в целом предложение толковое и понятное, - подхватил с улыбкой отец. – Выдвигайся на следующие выборы с этой программой, я тебя поддержу, и мама тоже. Сколько там подписей необходимо собрать?

- Это я не знаю. Миллион может быть.

- Сразу видно, ты газет не читаешь и новостями не интересуешься. Самовыдвиженец должен собрать сначала какую-то группу поддержки, человек пятьсот, потом собрать подписей на менее двух миллионов, причем там тоже какие-то ограничения по регионам есть.

- Сейчас я политикой совсем не интересуюсь, а читаю только информацию о трудоустройстве, - возмутился Загосин-младший. – Для меня это в настоящий момент важнее всего. Вот, например, недавно я прочитал на одном сайте. Оказывается, самая востребованная сегодня профессия в России - это менеджер по продажам. Причем, спрос на менеджеров лидирует и опережает остальные профессии с большим отрывом, более того, сегодня существует даже дефицит на таких работников.

- Вот и хорошо, сынок, значит, ты скоро найдешь работу, - оживилась мама. – Желательно поближе к дому.

- Интересная новость, - размышляя, протянул отец. – Хотя, собственно говоря, оно и понятно, востребованность данной специальности не вызывает никаких сомнений. Производства закрыты, мы только продаем, по крайней мере, в московском регионе. Надо думать, эта тенденция сформирует поток молодых людей, поступающих в ВУЗы на соответствующие факультеты... Предположим, две третьих студентов в этом году окажутся будущими менеджерами по продажам, а соответственно через пять лет они займут свое место в торгующих организациях. Возникает закономерный вопрос, а чем же они будут торговать-то? Если подавляющее большинство народа – торговцы, кто же будет работать на производстве?

- Я смотрела в начале года занятную передачу по каналу «Совершенно секретно», - включилась в обсуждение Света. - Про Китай. Профессор Островский очень интересно рассказывал об этой стране и, среди прочего, сообщил, мол, самые востребованные профессии в современном Китае, это инженеры и ученые. Вот как!

- Получается, что Китайцы продолжат в будущем наращивать свое и без того невероятное производство, причем нехватка ученых, прямо указывает на инновационную, не побоюсь этого слова, ориентированность их экономики, ведомой мудрой партией коммунистов. Или партией мудрых коммунистов. Не важно, - опять заговорил Загосин-старший. - Те, кто когда-то жил в СССР и работал на заводах и в НИИ, как я, прекрасно знают, что вырастить профессионального инженера можно лет за пять-десять после окончания учебного заведения. Это не быстрый процесс и не простой. Про ученых и говорить нечего. Продуктивный ученый получится только годам к тридцати, а то и позже. Выходит дело, китайцы уже сегодня создают платформу для очередного «большого скачка» – готовят специалистов. Понятно, что реализовывать планы партии придется людям, желательно гражданам этой страны. Все-таки великий у нас восточный сосед!

- А России, почему-то в будущем нужны менеджеры по продажам, - подхватила Света. - Инженеры не нужны вообще и ученые тоже.

- Получается, что через десять лет в России практически не останется инженерно-технических работников, в ВУЗах их опять же некому будет готовить. Уже сегодня средний возраст преподавательского состава – к семидесяти. Конечно это доктора, кандидаты и заслуженные деятели науки, но, к сожалению, эти уважаемые люди не бессмертны. Через десять лет их просто не будет. Как не будет и машиностроения.

Веселое настроение улетучилось и все замолчали, представляя, каждый свое, но одинаково мрачное, будущее несчастной Родины. Отец не выдержал молчания, и проговорил вслух то, что итак уже было всем понятно:

- Через десять лет, как и сегодня, а, скорее всего, в еще больших масштабах, Россия будет продавать свои ресурсы, а на вырученные деньги покупать автомобили, телефоны, телевизоры, самолеты и так далее. Пресловутая нефте-газовая игла никуда не денется. Производить самостоятельно что-то высокотехнологичное, а тем более инновационное будет некому. Продал газ – купил покушать. Одни продажники будут перепродавать иностранные товары другим и так до тех пор, пока недра не иссякнут, но это произойдет уже при совершенно других президентах. Я до этого момента не доживу, а остальные его не переживут. Но если переживут, при этих людях и начнутся нанотехнологии и прочие чудеса. Спасибо, Саша, умеешь ты настроение людям испортить.

«Не собирался я настроение портить, - обиделся Загосин. – Сами напросились. Я-то, как раз, хотел насмешить. Может, у меня в самом деле чувства юмора нет, как Татьяна говорила. Сплошной сарказм только».

Ему вспомнился обратный путь с семинара в Москву. За спиной остались пять дней головокружительного романа, пожалуй, с самой привлекательной девушкой, которая когда-либо встречалась на его пути. Он утопал в белой коже пассажирского сиденья дорогущего автомобиля класса «люкс». Неровности дороги практически не передавались в салон, и шума колес не было слышно. Таня везла его домой на своей машине, шокировав всю команду, включая руководителей и консультантов.

Бесспорно, это был триумф Загосина, апогей его амбиций и высшая точка блаженства. Именно высшая точка, потому что сразу за ней начинался спад и, чуть дальше, пропасть. Но эти особенности жизненного ландшафта пока ему были неведомы. Взлет оказался настолько резким, что просчитать возможности падения, просто не было времени, да и незачем портить радость предвкушением краха. Так никогда не научишься радоваться.

«Неужели все началось в первый день за завтраком со слова «irresistible» - неотразимая? – задавался он вопросом, пока Татьяна говорила с кем-то по телефону. – В этом слове в ту секунду, как на острие иглы сошлось все: ее настроение, душевное состояние, возрастные изменения, мои восторженность и личная свобода, ее красота и моя латентная привлекательность, - он язвительно усмехнулся. – Если теперь она меня бросит, я не переживу этого. Уволюсь к чертовой бабушке. Дня не могу без нее представить, каждую минуту думаю о ней, каждую секунду. Действительно, влюбленность, сродни болезни, как будто температура у меня поднимается, беспокойство какое-то постоянно, аппетит пропал. Блаженное недомогание».

- Извини, Сань, я довезу тебя до ближайшего метро и дальше поеду сама, - Татьяна закончила говорить по телефону и обращалась к Александру. – Мне встречу назначили. Ты не обидишься?

- Нет, конечно. Спасибо, что вообще меня довезла. На корпоративном автобусе мы, наверное, еще и не отъехали бы до сих пор. Ты и по субботам работаешь? – до него дошло, что пришло время расставаться, эта глава сказки с минуты на минуту закончится, и он сразу заметно погрустнел и растерялся. Сейчас Татьяна покинет его, горло сдавили спазмы, и говорить стало невозможно.

- Это не работа. Так, побочный бизнес. Консалтинг, как это сейчас называют.

Она высодила его возле метро «Царицыно». Перед расставанием они покурили около машины, потом поцеловались, как супруги. Таня нежно улыбнулась и помахала ему ручкой, как бы говоря «не грусти, все будет хорошо» и уехала, а он провожал взглядом задние габаритные огни ее Mercedes до тех пор, пока они не скрылись из вида. Александр закурил вторую сигарету, как будто хотел дымом заполнить образовавшуюся пустоту внутри себя. Из его сердца выдралось нечто, чего недавно еще не было, но что резко проросло и крепко пустило корни. Он вдруг захотел плакать, как маленький мальчик. Если бы она передумала и снова подъехала к этому месту. Пусть она вернется! Прошло пять мину, потом еще пять. Конечно, она не вернется, у нее дела. Надо двигать домой, но домой не хотелось. Казалось, что оставаясь на месте, возможно еще чуть-чуть продлить то, что началось четыре дня назад, а если оказаться дома, то эту страницу жизни придется считать перевернутой и, может быть на всегда.

Загосин беспомощно оглянулся вокруг – обычная дикая рыночная площадь. Он, как идиот, стоит рядом с заплеванной урной, среди не чистых людей - в своей привычной обстановке, и пытается дождаться того, чего уже сегодня не будет. Чудеса не бывают каждый день, волшебникам тоже надо иногда отдыхать.

13.ДАЧА
      
Дача, на которую они прибыли, представляла собой, обшитый вагонкой двухэтажный сруб с двускатной крышей. Обнесенный высоким деревянным забором участок, шесть соток, выглядел обжитым и обустроенным. Аккуратные грядки, ряды кустов и плодовых деревьев. Дядя Миша любил сам закатывать консервы, а потом угощать родных.

Загосину досталась крохотная комната на втором этаже, в мансарде, с окном, выходящим в поле. «Пожалуй, испытать шокер тут будет проблематично, - расстроился он. – Ни тебе собак, ни бомжей. Жаль! Зато для повешения мест хоть отбавляй. Вон, какая балка на потолке, загляденье, и сверлить ничего не надо, забил сбоку гвоздь двухсотку и виси, сколько влезет, пока не надоест».

Женщины готовили закуски, мужчины толпились вокруг мангала. На веранду был вынесен старинный круглый стол. Работа кипела - никто не собирался терять время даром. После обеда народ собирался прогуляться до озера, растрястись, так сказать, перед ужином.

Саша, как мог, принимал участие во всем. Единственный дискомфорт, который он испытывал, было желание покурить, но курить он стеснялся. Все знали, что он бросил, и никто не знал, что начал опять.

Пообедали плотно: салаты, шашлык, красное вино из большого пакета. Потом, действительно, всей гурьбой отправились на озеро. По возвращении постановили прилечь поспать до ужина.

Александр устроился в своей мансарде и попытался уснуть, но сон не шел. Тогда он решил побродить по дачному поселку, посмотреть, как живут соседи. Он тихо спустился и вышел на двор. Где-то вдалеке отбивал очереди дятел, свистели неопознанные птицы. Ранняя, молодая трава резала глаз зеленью. От крыльца его окликнул Михаил Васильевич, который лежал в тени навеса на диване и читал книгу:

- Не спиться? Дождь наверное будет, я что-то тоже не могу спать, ноги крутит. У тебя ноги не крутит?

- Не припомню такого.

- Посидим?

- Посидим, - Саша был рад компании. Честно говоря, ему совершенно не хотелось ходить после такого серьезного обеда.

Дядя Миша отложил книгу и достал портсигар. Он всегда сам себе скручивал сигаретки, используя душистый табак и специальную клейкую бумагу.

- Не могу курить кормовые сигареты, - объяснил он. – Не так много в жизни удовольствий осталось, нужно хоть это перевести из наркомании в ритуал. Будешь?

- Вообще-то я бросил, вроде, - неуверенно отказался молодой человек.

- Бери, не стесняйся, я никому не скажу. Если понравится, говори, я еще скручу. Отдыхай, Санек, таких как этот, в жизни не много дней. Сколько тебе лет?

- Будет двадцать девять в сентябре.

- Ну, и сколько ты помнишь дней из своей жизни?

Саша сосредоточился. А действительно, он помнил всего дней, может быть, десять-двадцать. Шестнадцатый день рождения, Последний звонок, поступление в техникум, провал в институт. Основное количество выпало на семинар с Татьяной, на свадьбу, ее аборт и расставание с ней. Что-то из жизни в браке. Если вспоминать, то многое возможно восстановить, но ярких дней, действительно не густо.

- Около пятнадцати.

- Это не мало. К моим годам в памяти останутся дней тридцать всего. В том числе и этот день. Так, что кури спокойно, сейчас ты действительно живешь.

Загосин с наслаждением втянул вишневый дым. Красиво! Заходящее солнце покачивалось на кончиках елей, облака, идущие с севера, грозили затянуть все небо, прохладный ветер порывами шевелил кусты и траву. Естественная красота природы успокаивала, время словно замедлило свой бег. Всегда после города, на даче, создается ощущение, будто часы остановились.

- Мама говорит, ты какой-то потерянный ходишь последние несколько дней. Переживаешь?

- Так, чуть-чуть. Все нормально, дядя Миша, прорвемся.

- Пойду вина нацежу, - старик поднялся и пошел в дом.

Ему никак не дашь восемьдесят два года. Достаточно стройный, подтянутый, легкий на ногах. Седая, короткая борода и грива волос, всегда аккуратно пострижены. Ниже среднего роста, но выправка зрительно увеличивает рост. Черные с искрой глаза и большой крючковатый нос, похожий на мамин и Ларисы васильевны. На некоторых фотографиях молодой дядя Миша, по словам мамы, очень напоминал Сашу, но сам Александр сходства не находил.

- А я решил не наливать, а принести весь пакет. Не бегать же за каждым стаканом? Верно? – он справился с одышкой, поставил пакет на лавку, налил, и протянул Саше стакан. – Давай выпьем за жизнь, Сань, только прожив столько, сколько я, понимаешь, что жить стоит хотя бы из любопытства. Чего я только не видел, страшно вспомнить! Сколько всего пережил, но видишь, живу, всем смертям назло, и хочу пожить еще, чтобы узнать – что же будет дальше. Со страной, с тобой, с твоей мамой... Давай, за жизнь!

Они сделали по глотку, и Загосин внезапно ощутил желание открыться этому человеку, рассказать ему все, что есть на душе. Всю свою низость, трусость и подлость выложить, как на исповеди, а там, будь, что будет. Поймет, так поймет, ну а - нет, ладно. Но он поймет, это ясно. Никто не поймет, а этот человек сможет. Как-то не справедливо и обидно уходить из жизни никому ничего не объяснив, но как объяснить-то? Письмо писать? – столько не напишешь, рассказать? – не поверят. Все страдания, сомнения и, может быть, даже благородство своего поступка придется унести с собой, чтобы люди на похоронах сказали – идиот. Чего ему не жилось-то? Жена ушла? Так это не известно, кому не повезло. С работы уволился? Устраивайся на другую и живи, от этого не умирают. Обязательно нужно как-то умудриться рассказать все дяде Мише. Такого другого шанса может не представиться.

Шестнадцатый день рождения запомнился Саше именно благодаря Михаилу Васильевичу. Саша пару лет до этой даты очень захотел механические иностранные наручные часы. Кто-то из ребят начал ходить в таких в школу, и Загосин ему страшно завидовал. Он просил у родителей денег, но нужной суммы ему не давали. Денег в то время в семье катастрофически не хватало, и вот дядя Миша преподнес ему на шестнадцать лет подарок - тысячу долларов, по тем временам очень приличную сумму. Именинник до сих пор помнил об этом, невероятном по щедрости, подарке и не мог понять, что подвигло дядю сделать его. Загосин купил себе механические часы в нержавеющем корпусе с браслетом, очень модной в те времена фирмы Tissot. Спустя почти тринадцать лет, он иногда надевал их. Браслет в них давно был заменен на ремешок, но эта вещь оставалась, по-прежнему, самой дорогой в его собственности.

- О чем задумался, Александр? – Михаил Васильевич внимательно смотрел на собеседника.

- О жизни, дядя Миша. Как-то она жизнь разладилась в последнее время.

- Ты развод имеешь в виду?

- Развод, это всего лишь акт, так сказать, гражданского состояния. Разошлись, развелись, разбрелись по жизни два человека. Мало ли людей расходятся! Принято считать, что уходит мужчина от женщины, а значит, он освободился, а у нее горе. А у меня наоборот. Татьяна, думаю, счастлива без меня - свободна. Она яркая девушка, одинокой не останется. Всегда вокруг нее ходили легенды о поклонниках и сами поклонники, одного я даже знал лично. Вы же помните ее?

- Помню, конечно, не так давно это было. Я один раз ее только видел – на вашей свадьбе. Эффектная женщина.

- Она, как-то внезапно появилась в моей жизни, изменила, перевернула ее всю. Это трудно объяснить…

- Вы очень разные люди, по-моему. Из разных миров и жили на разных скоростях, что ли…

- Я любил ее и продолжаю, к сожалению, любить, хотя понимаю, что это уже не имеет значения. Дело даже не в этом. Она, как вспышка молнии, осветила мою жизнь. В ее свете я успел увидеть, как прекрасно вокруг, как интересно можно жить, и мне это успело понравиться, а потом свет внезапно погас и я вернулся в свою прежнюю жизнь, но уже другим человеком. Теперь я отравлен этим знанием. Знание, не всегда сила, как выясняется, иногда лучше и не знать, просто жить в своем теплом стойле, рядом с привычным корытом и чувствовать себя счастливым и самодостаточным. Я последнее время много думал об этом. То новое, что я увидел и узнал, навсегда теперь связано с ее образом и одно без другого невозможно. Это не так, как у других людей происходит. Расстались люди, которые когда-то любили друг друга и были из одного слоя, что ли. Потосковали, потом привыкли и начали устраиваться друг без друга. Жить-то надо. Со мной иначе вышло.

- Да, - задумчиво протянул дядя Миша, глядя на, выпущенный им, дым очередной сигареты. – Ты слишком резко перешел на другую орбиту. Могло ведь получиться и иначе. Допустим, ты много работал и разбогател, твоя жизнь изменилась, и ты сменил орбиту, но плавно, а главное заслуженно, не волшебным образом. Тогда новая, шикарная и красивая, как ты говоришь, жизнь, органично  становиться твоей жизнью.

- Со мной все вышло не так, - упрямо повторил Загосин. - Хотя я с самого начала чувствовал – мне не нужной с Таней связываться, это плохо кончится, но удержать себя я не сумел. К сожалению, я не могу рассказать всего… Знаете, на самом деле я не жалею о том, что было. Многое из пережитого, почти все, было прекрасно и ради этих полутора лет стоило рискнуть своей серой, однообразной жизнью. Таких страстей, восторга и переживаний хватило бы иному человеку на три жизни. Понять это сможет только тот, кто пережил нечто подобное. Честное слово, многого я от себя сам не ожидал. Как спокойный и ровный человек может быть способен на такие порывы? Загадка. Другая загадка, как теперь умудриться, дальше жить? С этим я и бьюсь последние дни.

Михаил Васильевич стал понимать, куда клонит племянник. Он подумал, что люди редко допускают наличие серьезных и драматических переживаний у других, в то время, как сами, несомненно, способны переживать глубоко. Этот, своего рода, эгоизм мешает понять душевное состояние даже близкого человека, и, как следствие, иногда мешает предотвратить беду.

- Что-то удалось придумать? – спросил он.

- Кое-что удалось, но не все, - спокойно и несколько холодно ответил Саша. Они замолчали, по навесу начал барабанить мелкий дождь. Ветер усилился.

- Дождь пошел, - констатировал дядя Миша и продолжал. – Наверное, тебе, глядя на меня, трудно будет поверить, но в моей жизни тоже была безумная страсть. Если тебе интересно, я расскажу.

- Мне интересно, - голос Загосина звучал отстранено, но старик продолжал.

- Возможно, ты знаешь, что в восемнадцать лет я уехал из Москвы на Север, вернее на Дальний Восток. Тогда уже было можно уезжать, и я завербовался на Тихий океан, во Владивосток, в рыболовецкий совхоз. Времена были голодные, тяжелые, только недавно закончилась война, шел сорок седьмой год. Наши родители вместе с твоей мамой и Ларисой за год до того вернулись из Ташкента, из эвакуации, а я заканчивал ремесленное училище при заводе «Серп и молот», заводе «Гужона», как его тогда все называли. Во время войны это было режимное предприятие и рабочих с него не брали на фронт, но и не отпускали с завода. После победы, народ начал возвращаться в цеха и режим смягчили.

- А что там производили? Всегда хотел понять.

- Прокат, литье, нержавеющую сталь, броневой лист... Так вот, я уехал на Тихий океан по путевке комсомола за романтикой, деньгами и потому, что за время эвакуации в нашей квартире на Садовой-Черногрязской уже жила другая семья, бывало и такое. Пока я учился, давали общежитие, но когда закончил из общаги выписали. Родители кое-как устроились, а мне жить стало негде.

Он подлил еще вина себе и племяннику, не торопясь, свернул две сигареты. В доме отмечалось движение, мама уже проснулась и с любопытством несколько раз выглядывала в окно. Михаил Васильевич, махнул ей рукой и продолжал:

- Оказалось, что романтика сопряжена с тяжелой работой. Сейнер, к которому меня приписали, был маленький и старый, народу на нем ходило не много. Мы трудились круглый год и летом и зимой. Ко всему, конечно, привыкаешь, но к холоду привыкнуть нельзя… В то время я познакомился со своей первой девушкой, не подумай, женщин в моей жизни было не много. Это была первая любовь. Из Владивостока нас перевели в Находку, где она и жила со своей матерью. Вообще-то они были родом из Ленинграда, но переехали на Тихий океан еще до войны. Только потом я узнал, что ее отца, как врага народа, посадили, когда они жили в Ленинграде, а пропал он во время войны в лагерях. Подробностей не знаю, да и не важно это теперь, просто от него перестали приходить письма. Мы полюбили друг друга, несколько месяцев встречались, а потом просто стали жить вместе. Тогда нравы, вдали от столиц, были довольно свободными, но не подумай, никакой пошлости в наших отношениях не было, все серьезно. Я сделал ей предложения, но она сказала, что не время, и мы жили не расписанными. Я ходил в море, а она работала в порту машинисткой. Мы хорошо жили, дружно, в любви, мечтали скопить денег и вернуться на материк, в Москву, пожениться и сразу уехать в Ялту, чтобы отогреться. Такие вот были, не хитрые планы. К сожалению, кто-то наверху планировал все иначе.

Александру показалось, что на глазах у дяди Юры появились слезы. Повисла пауза в течение которой, наверное, рассказчик старался выровнять дыхание и отогнать подкативший ком. Через минуту он продолжал:

- В марте сорок девятого наше судно попала в шторм, и набралось воды. Понимаешь, в отличие от грузовых судов, которые загружаются в порту, задраивают герметично люки и шпарят в порт назначения, наши трюмы всегда открыты. Нас, терпящих бедствие, подобрали японские рыбаки, оттащили в Ниигату и через две недели мы, уже отремонтированные, входили в порт Находка. Прямо на берегу нас посадили в грузовик и отправили в Большой дом. Теперь я  подозревался в шпионаже в пользу США. Дело в том, что после разгрома Японии, Советскому Союзу было отказано в ее оккупации, в связи с малым вкладом в победу над ней. В те годы, американцы восстанавливали экономику Японии, писали для нее демократическую конституцию, короче, попав в японский порт, мы, по сути, попали к американцам, нашим вечным врагам-союзникам, хотя ни одного американца мы и близко не видели. Полгода шло следствие… Ты человек начитанный, должен знать, как тогда велось следствие против врагов народа. Да… Капитан покончил с собой в камере, помощника я больше никогда не видел… Но потом меня выпустили, сначала под подписку, а еще через пару месяцев с меня сняли все обвинения. Что-то у них там не сработало… Прохладно становиться, пора в дом перебираться… Жена моя, тогда я называл ее женой, Настя, не дождалась меня, уехала и адреса не оставила, вернее, просила ее не искать. Матушка Насти объяснила, что папа, мол, репрессированный, теперь еще и сожитель оказался врагом народа. Они думали, что я уже не выйду на свободу. Настенька не хотела уезжать, ждала несколько месяцев, но когда к ней следователь стал наведываться, наводить обо мне справки, стало ясно – слишком много врагов народа на единицу населения получается. Подписку с нее не брали, и она уехала… Действительно, меня не было смысла ждать. Как говориться, от туда не возвращаются. Я вот, только, зачем-то вернулся. Видать Богу было нужно, чтобы я остался жив. Как писал Андрей Платонов - «живи, пока родился». Больше, я ее никогда не видел. Вот посмотри, - Михаил Васильевич закатал рукав и показал предплечье левой руки, прочеркнутое поперечными шрамами. – Вены вскрывал, чудом не умер. Меня за это из комсомола исключили даже. Потом многое понял про эту жизнь…

Дождь усилился. В окнах зажегся свет, и нужно было уходить в дом. «Миша!» - громко позвала Лариса Васильевна. Михаил Васильевич поднялся.

- Пойду я, Саш, завтра еще будет день.

Больше поговорить сегодня не получится, их уже зазывали на вечерний чай. Загосин глотнул из стакана и задумался. Очень печальная история, интересно было бы узнать, как он тогда справился с собой? Хотя, какое это имеет отношение к его, Александра, собственной истории.

Он поднялся и пошагал в дом, вслед за дядей. Там уже кипела жизнь. Все проснулись и снова накрывали на стол.

- Садитесь чай пить, заговорщики, - улыбнулась мама. Она была довольна, что между дядей и племянником устанавливаются какие-то близкие отношения. – Саша, разливай заварку.

«Может быть, в самом деле, никому ничего не надо рассказывать? – глотая конфеты, думал Загосин. - Обычная история: влюбился, женился, развелся. Ну, что тут, в самом деле, было объяснять. Зачем?» Собственное горе опять захлестнуло его. Он же сам, с самого начала понимал, что их брак обречен. Знал, но надеялся на «авось», так чему теперь удивляться? Он и не удивлялся, он просто тосковал. Его, как безбилетника, высадили, вдруг из ослепительно поезда, который ехал в сторону счастья. Теперь он стоит в поле один со своим глупым чемоданом и смотрит, как последние вагоны уходят за горизонт, но ему за ними никогда не успеть, и назад теперь тоже не добраться.

14.КОЛЬЦО

В то далекое воскресенье, вернувшись с семинара домой, Саша твердо решил изменить свою жизнь. В своей любви к Тане он не сомневался, в ее благосклонном отношении к себе, тоже. «Действительно, - обнадеживал он сам себя. - Пора бороться за свою любовь, проявить мужские качества и завоевать эту прекрасную, недоступную, непонятную девушку. Кто, в самом деле, сказал, что они не пара? Раз она выбрала его, значит, он чего-то стоит». Чем недостижимее кажется цель, тем больше азарта в ее достижении – это Александр прочувствовал в полной мере.

Уже в понедельник в офисе Александр дозвонился Татьяне по внутреннему телефону и предложил сходить вечером куда-нибудь, попить кофе. Он отдавал себе отчет в том, что обстановка на выезде резко отличается от привычной жизни в Москве и готов был к отказу, но она не отказала. Татьяна предложила во вторник, после работы поехать в одну кофейню, в которой готовят прекрасный кофе, поужинать и погулять по городу. Он был счастлив! Его план действовал!

Им действительно было интересно вдвоем. Саша постоянно узнавал что-то новое, что обогащало его духовно, но, правда, истощало материально. Кофейня «Александрия» на Цветном бульваре, не далеко от Садового кольца, отличалось не только лучшим в Москве, с точки зрения Татьяны, кофе за умеренную цену, но и посудой. Сидя за столиком, Татьяна перевернула блюдце и сказала, с гордостью показав на клеймо:

- У них вся посуда такая.

- Что это? Я не знаю такой фирмы.

- Villeroy&Boch. Очень дорогая посуда. Одна чашка долларов сто стоит. Я всю жизнь мечтала иметь такую посуду. Подаришь мне как-нибудь чашку и блюдце?

- Конечно, - прикидывал он в уме сумму. – Это нам доступно.

Он оглядывал маленькое помещение с простой мебелью, перегороженное деревянным заборчиком на две территории. Здесь было уютно. Качество кофе он оценить не смог, поскольку не разбирался в нем, но сладости, которые выстроились за стеклянной витриной, выглядели красиво и, то, что они взяли, оказалось вкусным. Потом они гуляли в обнимку, целовались, если мороженое на скамье бульвара напротив цирка. Разглядывали симпатичных чугунных клоунов и слушали шум фонтана. Саше очень нравилось вести за руку такую красивую, шикарно одетую, неотразимо улыбающуюся, девушку. Ему казалось, он замечает, как прохожие оглядываются на них, переводя взгляд с девушки на парня и, вероятно, находя, что это очень красивая пара.

Они отражались в витринах магазинов, и Татьяна видела, как его переполняет гордость. Александр старался получше узнать свою возлюбленную и, заходя в магазины одежды, обуви и ювелирных украшений, узнал, что, оказывается, его девушка всю жизнь мечтала о большом количестве вещей, причем, ни одной дешевой вещи в этом списке, пунктов на пятьдесят, не значилось. В ее глазах веселились бесята, когда, склонившись над витриной ювелирного магазина, она указала Загосину на кольцо белого золота с большим бриллиантом за двести сорок тысяч и предупредила, что когда он надумает делать ей предложения, она хотела бы получить примерно такое кольцо в качестве подарка. Иначе предложения не примет, додумал будущий жених. Что тут скажешь? Вполне законное желание.

Следует отметить, что Александр был достаточно бережливым человеком, причем, он экономил исключительно на себе. Если он ухаживал за девушкой, то денег, как правило, не жалел. Благодаря тому, что девушки ему попадались в основном непритязательные и небалованные, а работа постоянно была, он, не напрягаясь, скопил на карточке довольно приличную, как ему казалось, сумму – около семисот тысяч рублей. Эти деньги неделю назад он рассчитывал потратить на покупку автомобиля.

Она довезла его до своего дома, но в квартиру не пригласила. Ей надо было еще решить, представлять ли нового друга маме или пока не стоит. Это несколько обидело Загосина, потому что своей маме он готов был представить Танечку хоть сейчас, но когда он узнал, что квартира Капраловых находится в высотном доме на Баррикадной, рядом с зоопарком, его обида улетучилась. Состояние раздвоенности, которое до того, беспокоило смутно и от него удавалось отмахнуться, встало теперь в полный рост и потребовало решения. То, что в пансионате получалось само собой, теперь требовало дополнительных организационных усилий и финансовых вливаний, а зарплата Загосина только пару месяцев, как перевалила за сорок тысяч, и побочных заработков не было. А тут, чашка с блюдцем за десятку, не говоря уже о кольце.

По пути домой, покачиваясь в вагоне метро, он разглядывал девушек. Их было много и среди них были по-настоящему красивые, но такой, как его Татьяна не было. Он вспоминал ее лицо, и душа блаженно сжималась от счастья. За возможность еще раз обладать ею он готов был отдать все, что угодно, включая саму жизнь. Александр с облегчением решил пойти до конца, невзирая на материальные затраты и другие препятствия. Удача любит смелых, подбадривал он себя. Правильное он принял решение или следовало отступиться, пока не поздно, теперь не имело значения. Пацан сказал – пацан сделал.

Пересев на «Марксисткой» на свою желтую ветку в сторону «Новогиреева», Загосин, невольно, начал смотреть на дело с другой точки зрения. «Конечно, - размышлял он. – Такой девушки, как Татьяна на свете больше нет, но есть другие, может быть менее эффектные и харизматичные, но имеющие другие положительные качества. Даже в этом вагоне я уже вижу двух. Молодые, стройные, опрятные, спинка прямая, коленочки вместе, читают электронные книги. Могу поспорить, что они ничего не знают про дорогие чашки и не мечтают о кольцах в размере их годового оклада. Скорее всего, они скромные и застенчивые, учатся в институте и работают менеджерами по продажам. Родная кровь! Если бы я встретил такую девушку, то чувствовал бы себя серьезным и состоятельным господином. Мог баловать ее, водить в кофейню «Александрия» и рассказывать про Villeroy&Boch. При этом у меня была бы машина, но кольцо покупать за такие деньги я бы не стал. Одеваются они, само собой, попроще, не слишком модно и весьма дешево. Татьяна задала высокую планку того, как должна выглядеть женщина и теперь мне сложно мириться с простотой».

От метро до дома дорога пролегала, как всегда через железнодорожную платформу. Привычная для позднего вечера декорация – кавказцы, бомжи, нетрезвые подростки, гости из южных республик. Грязь, суета, вонь. С наступлением темноты, как в оккупированном городе, из подполья выходили настоящие хозяева территории, а захватчики прятались по квартирам. Хозяева жизни коренных москвичей устанавливали свой собственный порядок на улицах, и последним становилось небезопасно появляться на улице после захода солнца. Сделанное замечание, предъявленное требование, могло стать роковым для людей славянской внешности. Из пафосного центра он вернулся на свою окраину, туда, где ему самое место. Туда, где такие как Татьяна, не ходят.

15.ОКНО

К утру 30-го апреля дождь прошел, и на даче установилась прохладная, ясная погода. В доме стало неуютно и промозгло. Пастельное белье и одежда за ночь напитались влагой, комната остыла. Вылезать из постели не хотелось, но и оставаться было невыносимо. Впереди обещался длинный, пустой день, отъезд планировали только на завтрашнее утро. Загосин лежал под одеялом и пытался читать книгу, чтение не шло, следовало что-то придумать, чтобы не умереть тут со скуки. Из головы не выходил рассказ дяди, и очень хотелось услышать продолжение. Возможно, из этого продолжения станет ясно, почему же Михаил Васильевич так и не женился и не обзавелся детьми. Зачем он каждый год ездит на две недели в Находку, кого там ищет, что пытается вспомнить или забыть? А самое главное, как он пережил трагедию своей любви?

Александр умылся, позавтракал и, вооружившись шокером, отправился гулять по поселку. Понятно, что сегодня вечером, и, скорее всего, завтра, не представится случая уединенно побеседовать с дядей. От него не отходили ни на шаг мама и Лариса Васильевна. Приближались очередные праздники и в один из дней, 6-го или 7-го мая компания планировала отправиться на прогулку по монастырям Подмосковья. Эта традиция, которую завел сам Михаил Васильевич, поддерживалась, наверное, на протяжении лет десяти-двенадцати.

Как правило, три-четыре раза в год, причем в любой из сезонов, родственники и друзья семьи под предводительством «патриарха», коим являлся дядя Миша, выезжали на осмотр очередной достопримечательности в Москве или ближнем Подмосковье. Пункт назначения выбирался предводителем, он же совершал туда пробный выезд, осматривал маршрут и готовил место для пикника. Потом согласовывались дата и время отправления. К экскурсии Михаил Васильевич готовился основательно. Он собирал материалы о месте осмотра и сопровождал путешествие рассказом, изобилующим историческими справками. Эти походы стали крепкой семейной традицией, которую изредка поддерживало и молодое поколение. За истекший период перечень исследованных мест несколько раз заканчивался, и компания повторно посещала особенно полюбившиеся места. Собственно, как только дядя Миша окончательно вышел на пенсию, подготовка и проведения таких мероприятий стали его основным занятием.

Сейчас Загосину было не до развлечений, и он спокойно ушел искать бездомную собаку или кошку, чтобы разрядить в нее свое оружие. Сосновый лес сменился молодой березовой рощей. Взгляд автоматически приковывали ветки, на которых казалось удобно закрепить веревку. Что ни говори, а таких мест в лесу было достаточно. Воображение, как всегда, легко позволяло представить себя на березе или сосне. Вот было бы здорово, если бы Татьяна гуляя по лесу, вдруг нашла его бездыханное тело. Он приставил шокер к березе и нажал кнопку. Лес гулко отразил свистящий треск. «Работает, - обрадовался Саша и оглянулся вокруг. – Только громко как-то... Вот идет она по лесу, беззаботная и веселая, в резиновых сапогах, думает о чем-то своем, вдруг раз…»

Загосин никак не мог представить себе плачущую о нем бывшую жену. Между ними так и не возникло то душевное единство, которое заставляет мириться с недостатками супруга. Или недостатков у него оказалось слишком много и первый среди них – организационное бессилие. Московские свидания требовали постоянного напряжения, связанного с определением места встреч. В свой дом, по понятным причинам, он девушку привести не мог, а к себе она не приглашала. Оставались гостиницы и квартиры друзей.

Первая, после возвращения с семинара, интимная встреча произошла на квартире у школьного приятеля Александра. Дом находился на 15-й Парковой улице, угол Первомайской. Сам приятель уехал на две недели в отпуск, так что его холостяцкая двушка оказалась в полном распоряжении любовников. Как ни странно, Татьяна легко согласилась на этот вариант, что ободрило Сашу и наполнило энтузиазмом, после недельной депрессии. Казалось, ей даже было интересно. По пути с работы они заехали в магазин и купили покушать.

Что-то сразу пошло не так. Во-первых, трезвыми они никогда прежде не занимались любовью, было в этом нечто противоестественное. Во-вторых, за окном сияло солнце, и интим как-то не получался. Прибавьте к этому чужую квартиру, в которой стоял чужой диван, заправленный чужим пастельным бельем. Если бы Татьяне не нужно было возвращаться сегодня домой, тогда еще, куда ни шло. Они могли дождаться вечера, спокойно выпить и расслабиться, но она заранее предупредила, что времени у них до десяти.

У Загосина испортилось настроение сразу, как они переступили порог квартиры. Сугубо холостяцкое жилье – бедная обстановка, не очень чистая кухня, а в спальне только кровать, самодельные гантели в углу и компьютерный стол с оргтехникой – келья современного монаха. Вторая комната оказалась запертой на замок. Все. Даже штор на окнах не было. Благо квартирка находилась на пятнадцатом этаже и окна дома напротив остались внизу. Таня, увидев настроение своего ухажера, приободрила его. По-хозяйски помыла фрукты, налила Саше вина и отправилась в ванную. В который раз Загосин отметил ее опытность и сноровку. Первый раз дело касалось ее умения пристроиться к партнеру и вот теперь, могло показаться, что встречи в самых странных квартирах для нее не редкость.

Пока Татьяна мылась, Александр в который раз вспоминал все сплетни, которые про нее ходили в компании. Он никогда не думал, что является первым мужчиной в ее жизни, понятно – не первый. Но чем больше он влюблялся, тем больше его беспокоил, как могло показаться, богатый любовный опыт девушки, которая постепенно превращалась в родного человека. Она работала стриптизершей несколько лет, это говорит о многом и наивно думать, что такая работа и беспорядочный секс вещи несовместимые. Потом был Родзянский, который, как назло, постоянно попадался Загосину на глаза. А сколько еще неизвестных персонажей прошло через пастель его любимой женщины? Глупо и пошло ревновать к прошлой жизни! Тогда его не было на ее горизонте, и она не обязана была хранить ему заранее верность, а поиски идеала всегда сопряжены с попытками и разочарованиями. Он и сам не ангел, хотя похвастать ему особо нечем. Список побед из трех человек, более чем скромный, но если бы он мог его расширить, он непременно бы сделал это. Жаль, не все зависело только от него. Если бы все его желания выполнялись… В душе он бабник и Донжуан, это несомненно, хотя его собственный опыт не являлся, с его точки зрения, чем-то, что должно ее расстраивать. Но как же трудно смириться с тем, что любимое тело принадлежало разным мужчинам. С ними она предавалась любовным утехам, ласкала их, они ласкали ее (не сразу все, конечно, а по очереди в процессе жизни), потом они вместе отдыхали и, возможно курили, рассказывая друг другу, как было хорошо, примерно теми же словами, что и сейчас. От этого с ума можно сойти!

Татьяна вышла из ванной совершенно голая и весело загнала приунывшего Загосина мыться. Стоя под душем, он продолжал самоистязание. «Это, как навязчивая идея, с которой становиться трудно жить. Необходимо как-то обуздать свое воображение и свою ревность. Ведь ей же безразлично, кто был у меня раньше, так почему же я не могу себя заставить относиться к этому так же спокойно? – Александр закрутил воду и стал вытираться. – Дело, безусловно, во мне, она передо мной ни в чем не виновата. Я полюбил ее такой, какая она есть, и другой мне не надо».

Когда через пять минут их обнаженные тела сплелись на шаткой кушетке, Саша полностью растворился в блаженстве и забыл обо всех страданиях и сомнениях. Он даже не заметил, как за окном без штор показалась строительная люлька, на которой рабочие, женщина и мужчина в перепачканных комбинезонах, большими кистями замазывали швы на стыках плит. Когда глаза рабочих совпали с окном, низкорослая, полная женщина в больших ботинках прекратила работу, толкнула своего напарника, тощего пожилого мужчину в бок и указала пальцем в темную глубину комнаты. Тот перестал замазывать, и они уставились на парочку обнаженных людей.

Первой их увидела Татьяна. Он неожиданности она отчетливо выматерилась и, вырвав простынь из-под разомлевшего кавалера, выскочила из комнаты. Опешивший Загосин тупо уставился на ржавших в люльке рабочих. Наверное, он должен был открыть окно и сказать нечто грубое и отрезвляющее, но ничего не приходило в голову. Тем временем люлька спустилась на четырнадцатый этаж и веселая компания скрылась.

Весь пунцовый от стыда, Саша прошел на кухню и нашел обнаженную, завернутую по пояс в простынь, Таню на кухне. Она сидела на табурете и улыбалась.

- Прикольно получилось! Давно я так не смеялась. Ты хоть деньги с них взял за просмотр? – хохотала она. – Ты расстроился? Да, ладно, подумаешь. Пусть порадуются на стрости лет, самим-то уже вряд ли удается проделывать нечто подобное. Саш! Перестань переживать.

- Я как-то не привык, что на меня голого смотрят, тем более на тебя. Извини, - нелепо и зло оправдывался он. -  Наверное, это действительно смешно, но я предпочел бы, чтобы их не было.

- Ты хочешь сказать, что я привыкла показываться голой? – посерьезнела Таня. – Ну что же, ты имеешь на это право. До меня доходили слухи, которые распускаются по фирме. Знаешь, когда-нибудь нам придется об этом поговорить. Почему бы не сегодня. Наверное, тебе хочется задать мне вопросы? Задавай, я отвечу тебе на все.

- Мне не хочется задавать тебе вопросов. Я действительно люблю тебя, и мне дела нет до твоего прошлого.

- А ты не думал, что прошлое всегда повторяется в будущем только в ином виде? Нам трудно будет дальше общаться, если правда начнет всплывать постепенно. Тебе не кажется? Как ты думаешь, лучше знать всю правду или что-то можно и скрыть?

- Я думаю, что что-то можно и скрыть, если это что-то не имеет сегодня значения и не проявится в дальнейшем. А вообще это на усмотрение каждого. Если считаешь нужным что-то рассказать – рассказывай, если нет, не надо. Впрочем, это сложная тема. Не скрою, некоторые слухи с тех пор, как я понял, что люблю тебя, отравляют мне жизнь, но я не уверен, что правда поможет мне справиться с собой.

- Я не согласна. Я считаю, что если с самого начала между нами есть ложь, то дальше лучше и не продолжать отношения. Одна ложь порождает другую, потом перестаешь доверять. Так нельзя. Серьезные отношения построены на доверии. Невозможно каждую минуту проверять другого, так можно с ума сойти.

- Танечка, пойми, если я узнаю, что у тебя была сотня мужчин в жизни и каждого ты любила… Ты имеешь на это право… Я не знаю, как объяснить… Я не смогу с этим жить, я постоянно буду тебя ревновать к прошлому и считать, что в будущем ты обязательно будешь поступать также. Я сожру себя. Но если ты сама знаешь, что к прошлому возврата нет, так зачем грузить меня лишней информацией.

- Лучше будет, если мы все узнаем друг от друга сразу. Надо представлять, с кем имеешь дело, тем более, потом, если слухи продолжаться, надо знать, чему верить, а чему нет. Мы работаем вместе. Согласись, если постоянно переспрашивать «а правда?», пытка продолжится. Мое мнение - необходимо расставить все точки сейчас и закрыть этот вопрос навсегда. Согласен?

- Наверное, ты права. Рассказывай тогда первая о себе. Хорошо?

- Пожалуйста… С чего начать-то? Это впервые в моей жизни, но я попробую, - Татьяна поудобнее уселась на табурете и продолжала. -   С самого детства, вернее с подросткового возраста, я мечтала жить одна, то есть без родителей. Мой отец, который сейчас с нами не живет, очень жесткий человеком, а мама всегда занимала его сторону. Жесткое воспитание, связанное с ограничениями выработали у меня четкое понимание: как только я закончу школу - буду жить отдельно. Когда, после выпускного я поставила в известность о своем решении родителей, папа сказал, что и деньги на проживание и пропитание я буду добывать сама. «Хочешь жить самостоятельно – живи самостоятельно» -  сказал он. В конце лета мы с подругой сняли двухкомнатную квартиру на Сходне. До метро двадцать минут на транспорте. Тогда я очень обижалась на родителей, но теперь понимаю, что экстремальная финансовая ситуация закалила меня. Сейчас я скорее благодарна. Сначала я работала курьером, но это, как ты понимаешь, не слишком денежная работа, потом один человек пригласил меня в ночной клуб танцовщицей. С детства я занималась балетом, потом серьезно бальными танцами, так что кое-какая подготовка имелась. Несколько лет я проработала в клубе и параллельно училась в институте. У меня появились кое-какие связи. Была и любовь, но это сейчас не имеет никакого значения. После института я устроилась маркетологом в торговую сеть, получила второе высшее. Сеть распространяла продукцию нашей фирмы и Андрей Родзянский пригласил меня сюда. Наверное, тебе хочется знать, было у нас что-то или нет?

Загосин кивнул. Он никак не мог полностью сосредоточится на рассказе, поскольку Татьяна сидела, завернувшись в простынь только наполовину, и ее телосложение действовало на него безотказно.

- Было. Но прошло. Я благодарна ему за то, что он сделал для меня, но теперь это уже история. Теперь я живу с мамой, но отношения у нас, мягко говоря, сложные. Она еще не старая женщина и старается как-то устроить свою личную жизнь. Я не против, я все понимаю. Моя же личная жизнь для нее полностью закрыта. Однажды я уже знакомила ее со своим молодым человеком, и больше не хочу. Теперь я познакомлю ее только с женихом.

- А что Андрей сделал для тебя? – не выдержал Александр.

Татьяна, сделав над собой усилие, прямо посмотрела ему в глаза и твердо перечислила:

- Помог в карьере, помогал материально. Тебя подробности интересуют?

- Подробности – нет. Мотивы – да!

- А именно?

- Да нет, ничего, все понятно, - испугался собственной дерзости Саша. Его стало все больше заносить. Таня настаивала:

- Так не пойдет. Если решили сегодня, то давай…

Он помолчал минуту и выдавил, стараясь сменить тему:

- В моей жизни не было ничего интересного. Учился в школе, потом работал в одном месте, потом устроился сюда. Закончил институт, живу с родителями. Все. Так себе, скромная жизнь получилась. Теперь, когда я встретил тебя, мне гораздо интереснее жить стало. Это совсем другая жизнь и эмоционально и интеллектуально. Я полюбил тебя так, как только можно полюбить и не представляю жизни без тебя. Честное слово! Даже не думал, что я способен на такие порывы и безумства, я заново себя открываю с тобой.

- Ну, а женщины у тебя были? – Таня улыбалась. Казалось, что если он подтвердит ее предположения – она рассмеется в голос и даже, возможно, свалится от смеха на пол.

«Что твориться в ее голове? – успел удивиться Загосин. – Ничего не разберешь!» Его самолюбие было задето.

- Конечно, были! – спокойно подтвердил он. – Мне же не пятнадцать.

- Много? Сколько?

- Я не считал, - ответил он гордо, а внутренне продолжил «Считать-то некого. Три и было всего, даже две с половиной». – Тебе точная цифра нужна?

- Если можно.

Таня начала уже мелко дрожать от, еле сдерживаемого, смеха.

- Не много. Около десяти, я думаю. Расчетов не веду, извини... Близняшки были одно время, - такого от себя он не ожидал. «Выдал так выдал! Вот дубина-то! Совсем с башкой не дружу, зачем так завираться-то?» – мысли вихрем неслись в его голове уже безо всякого контроля. – Полгода. Похожие до мелочей. Вообще не различить... Китаянки или кореянки, я в паспорта их не заглядывал.

- И как с близняшками? – он не заметил резкой перемены ее настроения.

- Прикольно, есть свои преимущества, - одуревшим глухарем продолжал фантазировать несчастный Загосин. – Китайцев и так-то не различить, а тут еще близняшки, представляешь?

Он взял секундную паузу, давая возможность любимой женщине представить своего мужчину с двумя голыми китаянками, похожими друг на друга, как две капли воды. Глаза Татьяны сделались холодными и бесцветными.

- Это давно было, не думаю, что стоит на этом останавливаться, - спохватился он.

- Ну, почему? Мне интересно. Такой богатый сексуальный опыт, многому у тебя можно научиться.

- Короче, я все рассказал. Больше мне добавить нечего.

- Как хочешь, я не любопытная. Решишь посвятить меня в детали – сам расскажешь. Пошли, посмотрим, уехали эту вуайеристы? Или ты уже не хочешь?

- Настроение пропало что-то, прости.

- Ну, как знаешь, тогда давай собираться. Я тебя подвезу домой.

Она вела себя просто и искренне. Злые искорки в глазах погасли. Никаких обид, сомнений и разочарований. Наверно, именно такие люди добиваются в жизни карьерных и прочих высот. Железная психика, титановые нервы и четкое понимание своей цели.

16.БОМЖ
  
Половина больших майских праздников подходила к концу. Утром первого числа все собрались уезжать, а Загосин так и не нашел возможности договорить с Михаилом Васильевичем. Тот видел желание молодого друга дослушать историю, но возможность действительно не представилась.

Все сумки были собраны и погружены в машину, курящий народ докуривал по последней перед отъездом. Впереди ожидали пробки и остаток праздничного дня. Дядя Миша по очереди пожал руки и обнял каждого гостя. Подойдя к Саше, он негромко сказал:

- Если хочешь, можешь приехать сам на следующие выходные на электричке. Тут платформа не далеко. У мамы есть мой номер мобильного телефона, позвонишь, и я объясню тебе, как добраться. Это просто. Шестого или седьмого мы едем гулять, а с восьмое по девятое я в твоем распоряжении. Разберешься.

- Хорошо, спасибо. Я с удовольствием.

Лариса Васильевна с ревностью прислушивалась к их разговору.

Машина тронулась, и гости отбыли в Москву. Полутора суток беспрерывного общения, совместного курения, распития и обжорства достаточно вымотали семью. В салоне никто не разговаривал, и только музыка из приемника заглушала шуршание шин и гул ветра. Каждый думал об остатке выходного дня, который предстояло посвятить ликвидации последствий отдыха и подготовке к новому рабочему дню.

Загосину на работу собираться было не надо. Он продумывал детали предстоящей операции, перескакивая мыслями с одного предмета на другой. «Перво-наперво, шокер. Его так и не удалось испытать, а это опасно. В момент применения он может подвести. Вдруг там заряд не достаточно сильный или, наоборот, слишком сильный, и может убить, - он поежился на диване, и Лариса Васильевна осуждающе посмотрела на племянника, из-за него и так всем тесно, должен был сказать «спасибо», что его вообще взяли, а он крутится. – Убивать или калечить Машу нельзя. Значит, непременно нужно испытать. Вопрос на ком? На собаке, для начала, потом бомжа какого-нибудь можно выбрать. Приложу его и всуну в карман рублей пятьсот в качестве компенсации. Будет доволен, напьется и забудет. Впрочем, напиться ему и ста рублей хватит. Потом, обязательно надо съездить посмотреть обстановку около офиса. Важно продумать, где Машку встретить и как потом убежать, не привлекая внимания. Опять же, возможно, камеры наблюдения повесили. Надо все проверить, а лучше зарисовать диспозицию. Вопрос серьезный и подготовка должна соответствовать, - он потихоньку засыпал, убаюканный духотой и  монотонным шумом дороги. - Потом еще деньги нужно спрятать, потом повеситься… Целый список дел набирается, главное не перепутать последовательность: испытать шокер, проверить обстановку, ограбить, повеситься, спрятать деньги, написать записку…»

По пути следования дом Загосиных был первым. Родители и Александр выгрузили из багажника объемистые сумки, Михаил Васильевич всех наделил консервацией и молодой зеленью из парника, попрощались и в два приема занесли все домой. Саша сразу отправился в душ, предоставив родителям разгребать сумки. Потом они покушали.

На улице светило холодное солнце, молодая листва практически полностью развернулась. Около четырех часов он включил телевизор и посмотрел отчет о многотысячных первомайских митингах с участием первых лиц государства и города. Лица эти излучали радость и благополучие, сразу понятно, что у них все хорошо и надежно, и завтрашний день не пугает их сокращением штата, низкой пенсией, ущербной медициной, дорогими лекарствами и продуктами питания, растущей коммуналкой, и вообще ничто не способно испортить им настроения. Поняв, что в его отсутствие, в государстве ничего не поменялось, Загосин выключил телевизор и лег спать.

Около восьми вечера он проснулся с чувством раздражения от того, что три дня потрачены впустую. Нужно срочно одеваться и идти на улицу искать собак и бомжей, благо, этого богатства в их районе полно. Шокер, показывавший полную зарядку, был спрятан в карман куртки, документы, телефон и кошелек он так же взял с собой. На лестничной площадке этажом ниже уже расположилась компания подростков, и Саша решил спуститься на лифте. Раздражение его еще более усилилось и переросло в гнев, который он собирался выпустить через электрический заряд высокого напряжения.  

Улица медленно погружалась в сумерки. Минут через сорок станет совсем темно, самое время для реализации намеченного. Он отправился на площадь возле платформы и стал прогуливаться, вглядываясь в лица распивающих людей. Кандидатов было хоть отбавляй, включая женщин, которые наиболее подходили, поскольку применение оружия планировалось как раз против женщины. Тем более, что это казалось и безопаснее, от женщины бомжа отпора ждать не приходилось. Чтобы не привлекать внимания, он купил себе бутылку безалкогольного пива и сразу слился с публикой.

Пока народ больше стягивался к палаткам, чем разбредался, то есть, ждать жертву придется достаточно долго. Его внимание привлекла компания из трех человек, в которой один особенно громко разговаривал и матерился. Александр приблизился к ним на безопасное расстояние и прислушался. Говорил самый громкий, лица которого не было видно. Отбросив матерные выражения, которые обильно унавоживали его речь и еле слышные реплики двух других, получалось следующее:

- Да, понял я, понял, сделаю, что могу. Но ничего не обещаю, я не Бог и не генерал… Раньше надо было думать. Когда показания давал, почему сразу мне не сказали, а теперь «помоги!» Теперь может быть и поздно уже. Ты узнал, чего я просил? Какого года? Две тысячи девятого? Хорошо, и сколько просит? А если я сделаю, как ему надо. Понятно. Не густо, конечно.

Недовольный человек закурил и в свете зажигалки Загосин узнал сержанта Кравца в штатском. Это же он на той неделе отобрал у него четыреста рублей. Вот по кому шокер плачет, но прижечь сотрудника полиции, даже во внеслужебное время, крайне опасно. Это не бомж.

Разговор плавно перешел на обсуждении реформы в правоохранительных органах, в результате которой работать стало совсем некому и фактическая раскрываемость упала, потом коснулись деятельности, соседствующего с полицией, паспортного стола, где ситуация оказалась не лучше… Где-то около десяти часов Кравец посмотрел на часы, простился с собутыльниками и направился вглубь района. Загосин последовал за ним на почтительном расстоянии, стараясь угадать место назначения сержанта. Тот прошел твердой походкой мимо загосинского дома и двинулся вдоль магазинов. Чем дальше они уходили от магистрали, тем темнее становилось вокруг. Метров через пятьдесят он остановился и позвонил кому-то по сотовому. Почти сразу из темноты, на освещенное витриной место, к нему вышел человек, и они поздоровались за руку. Появившийся кого-то напомнил Саше, который уже собирался пройти мимо, притворившись посторонним гражданином, но осторожность его удержала, и он остался на месте. Кравец и неизвестный тихо говорили, обменялись какими-то пакетами, покурили и через пару минут стали прощаться. Сказав: «Игорь, звони», сержант пошел дальше в темноту, а неизвестный двинулся в сторону угла, за которым притаился Загосин. Он перестал дышать, но взбесившееся сердце стучало на весь квартал. От страха быть застуканным мурашки бегали по всему его телу, а волосы на голове шевелились.

Знакомой походкой сильного, уверенного в себе человека, Игорь Попцов, зажав подмышкой пакет, прошел мимо Александра и оставил того в полном недоумении. Получалось, что наркоторговец имеет какие-то дела с сотрудником полиции, причем они встречаются по ночам и даже передают друг другу свертки. Детектив какой-то. Мафия. Саша решил проследить за школьным другом и пошел следом. Зачем он так решил, пока оставалось для него загадкой. Наверное, влекло любопытство. Если сотрудник полиции общается с преступником, то, очевидно последний является осведомителем, хотя в наше время трудно наверняка утверждать, кто кого осведомляет. При подходе к освещенному пространству, дорогу Загосину перегородила, неизвестно откуда взявшаяся, куча вонючего тряпья и, мужским сиплым голосом, попросила ссудить ее двенадцатью рублями. Несуразная сумма смутила Сашу, и он попытался обогнуть попрошайку, но тот не пропускал. Игорь, тем временем, скрылся из вида, и стало понятно, что слежка сорвалась.

- Всего двенадцать рублей, парень, что тебе жалко, что ли? – не отставал мужик. – Спасешь человека!

- Сумма рассчитана точно, я понимаю? - заинтересовался новым знакомым Загосин. – Обоснована?

- Конечно, до чекушки не хватает, а на закуску я просить не могу, совесть не позволяет, сам понимаешь. Ну, так что, поможешь бывшему регенту?

Александр воровато оглянулся вокруг и обратился к бродяге:

- Я тут в одно место ценную вещь уронил, самому мараться не хочется. Достанешь ее для меня, дам сто рублей.

- Не пойдет, - решительно отверг предложение бомж. – От ста рублей я сдохнуть могу.

- Ну, как хочешь, - с облегчением вздохнул Александр и протянул две монетки. – Держи свои двенадцать рублей.

Таинственный незнакомец боролся с искушением и, не взяв протянутых денег, решительно выпалил:

- Пошли, покажешь, что там тебе достать надо. Правду говорят – иногда добро убивает. Прошлой зимой один, типа тебя, тоже сжалился надо мной, а я потом воспаление легких получил. На снегу заснул, проснулся в больничке. Мог ведь и не проснуться. Лучше бы не проснулся.

Они двигались в глубь района в самую темную и непроглядную тьму.

- А у вас тут хороший район – просто злачное место. Нашему брату не везде сладко живется, грабят нас и бьют. Как повезет, но живем мы все-таки благодаря добрым людям. Дай Бог вам здоровья и достатка. Испокон веков помогать отверженным, униженным и обездоленным считалось богоугодным делом. Помогали всегда и арестантам-каторжникам, и калекам, и падшим женщинам, и бездомным, вроде меня. Считалось – дашь копеечку такому человеку, а потом к тебе в сто раз больше придет, и не принято было интересоваться, как, мол, ты дошел до жизни такой и стоит ли тебе помогать. Помог человеку и пошел дальше. У каждого своя судьба… Далеко еще?.. И Христос говорил, что именно нищим принадлежит царствие небесное. Я бы добавил, что нищие должны быть еще и пьющими, правда, другие мне не попадались пока. Не беги так, уморил… А что касается падших женщин, то тут я имею особое мнение. Лично я считаю, что…

Загосин шел впереди, не слушая рассуждения воняющего человека, и вынимал на ходу из внутреннего кармана шокер. Когда оружие оказалось в руке, а место соответствовало цели, он резко остановился и повернулся к попутчику. Тот через два шага оказался рядом. Саша выкинул вперед руку, приложил клыки прибора к шее бомжа и нажал на спуск. Земля между ними ярко осветилась, и в луче фонаря показались грязные, разбитые, но белые кроссовки. Это включился встроенный фонарик. «Черт!» - выругался Александр, и, откинув предохранитель, нажал правильную кнопку.

Синяя зубастая молния охватила шею бомжа. Загосин увидел, как искра прошла в глаза и те вспыхнули голубым ярким светом. Загосин разглядел в пылающих глазницах зрачки, которые расширились и, вот-вот, должны были лопнуть. По кромкам ушей онемевшего бродяги пробежали мелкие шустрые молнии. Александр держал прижатый к шее прибор до тех пор, пока человек не рухнул. Отпустив кнопку, он прекратил экзекуцию и оглянулся вокруг. Его глаза, ослепленные вспышкой, ничего не видели, только нос уловил запах паленого мяса. Казалось, что наступившая тишина еще больше сгустила мрак вокруг них. Он прислушался. Ни одного постороннего опасного шума не раздалось. Когда глаза привыкли к темноте, Саша разглядел тело лежащего под ним мужчины. Тот не издавал ни звука и, похоже, уже не дышал. Надо было бежать. Он достал сторублевку и принялся стирать с нее отпечатки пальцев, но потом, решив, что оставлять улик нельзя, отказался от компенсации. Он стал медленно отходить в сторону от своего дома. Человек на земле застонал. «Жив, - обрадовался испытатель шокеров. – Все-таки надо оставить ему денег». Загосин быстро вернулся к бомжу и сунул ему под одежду деньги. Испытав некое подобие облегчения, есть все-таки совесть у человека, он быстро направился в сторону кинотеатра «Энтузиаст», намереваясь сесть там на троллейбус и вернуться домой. Собаке, взявшей его след, если таковая найдется, ни за что не отыскать хитрого Александра в большом городе.

«Работает, работает, - как заклинание повторял он вслух. – На сегодня приключений хватит. Пора домой, родители волнуются, небось. Потребуют объяснений еще…»

Когда около двенадцати ночи Саша тихо вошел в квартиру, его встретила на пороге мать.

- Тише, папа спит уже, - раздраженно прошептала она, хотя он и так все делал бесшумно. – Ты где так долго ходишь? Я уснуть не могу. Кушать будешь?

- Не, спасибо, я на дне рождения был. Случайно получилось.

- У кого это? – недоверчиво уточняла мама, стараясь уловить запах алкоголя.

- У Евдокимова из параллельного класса, мы с ним учились в школе. Встретились на улице, он и пригласил. Сам не заметил, как время пролетело. Пока от «Энтузиаста» доехал... Вот. Ложись спать мам, все хорошо. Спокойной ночи.

Мама включила стиральную машинку и ушла, а он влез под душ и долго стоял, подставив голову под горячую воду. В его жизни снова произошел поворот. Начался новый виток, только витки, казалось, постоянно сужались в диаметре, уводя его в темную бездну, как в липкую, черную трясину. Теперь он превратился в преступника, причем, в настоящего. До этого дня все его преступления не заходили дальше фантазий, но сегодня он перешел в другую категорию. Где-то в глубине души он гордился собой, совершенный поступок свидетельствовал о решительности и мужестве. Еще неделю назад Загосин не поверил бы, что способен на такое, однако же, он оказался способен. Значит, он способен и на большее. Довести задуманное до конца, доказать самому себе свою состоятельность – это уже не мало. В конце концов, ему все равно умирать, так лучше умереть человеком, а не, вечно дрожащим, изгоем, который достоин только жалости и сострадания. «А тот мужик, что ж? Очухается. Ему просто не повезло, как могло не повезти любому, включая меня, - думал Александр. Вода самостоятельно сделалась очень горячей, он добавил холодной, потом она сделалась холодной и он добавил горячу. – Везение оно тоже выбирает сильных и решительных. Это факт. Очухается, найдет деньги и выпьет. Не будем его жалеть, он просто зарабатывал себе на жизнь».

- Каждый должен зарабатывать свои деньги, - назидательно произнес он вслух, делая ударение на слове «зарабатывать», и отправился спать.

17.ДЕНЬГИ

Не смотря на то, что деньги он собирался вскорости отобрать у Маши, Загосин знал, о чем говорит. Проблема зарабатывания денег особенно остро встала в период ухаживания за Татьяной. С момента возвращения после семинара и до свадьбы включительно. После свадьбы стало легче. Упоминавшийся выше, список того, о чем она всю жизнь мечтала, имел свойство постоянно пополняться, чего не скажешь о его наличных средствах. Он покупал ей дорогие сапоги, часы, духи, украшения, да мало ли, что еще, а к списку добавлялись новые и новые позиции.

Иногда в природе встречаются специфические человеческие особи, сочетающие в себе, кажется, несочетаемые черты. Наверное, из таких людей получаются герои или преступники. То, что обычному человеку дается легко, от этих людей требует сверхусилий, рождающихся из душевной работы – преодоления собственных комплексов и страхов, возведенных в степень самоуничижением. В классической литературе их называют «инфернальный тип личности». В них присутствует нечто адское, низкое, они замкнуты сами в себе и подвержены постоянному психическому самоистязанию, причем выход эта темная энергия может найти в самом неожиданном направлении. Конечно, Загосин, не подходит полностью под это определение, но некоторые такие черты в нем, кажется, присутствовали. Любая трудность способна довести его до истерики, причем он сам, внутри себя, умудряется разогнать ее, как в ядерном реакторе, до катастрофических масштабов. По природе скромный, замкнутый и неуверенный в себе человек, он должен был бы прожить жизнь тихую и незаметную. Обрести счастье в объятиях небалованной, простой женщины, которая не будет требовать от него подвигов, не будет ежедневно выражать недовольство его пассивностью. Родит ему детей и возьмет на себя управление домом. Наверное, такая жизнь сохранила бы ему нервы, но он подсознательно всегда тянулся к противоположному. Отсутствие отваги время от времени толкало его на безумства. Он все время хотел доказать себе, что он отважный человек, хотя знал, что трус. Получалась, будто доказательства должны были поступить извне. Один Загосин доказывал все время что-то другому Загосину, причем оба сомневались в достоверности фактов и требовали новых подтверждений. Набравшись решимости, с избытком сгенерированной мрачной энергии, он делал шаг, но его заносило туда, куда он и не собирался попадать. Подобно пушке, начиненной излишним порохом, которая стреляет дальше чем надо, а то и сама взрывается, Александр принимал решения, заранее зная о будущем поражении. Зачем, спрашивается, он увлекся Татьяной? Он же прекрасно видел, что это ни его поля ягода. Ни характера, ни темперамента, ни денег, ни опыта, необходимых для удержания такой женщины, у него не было. Тогда зачем? Чтобы доказать самому себе, что он настоящий мужчина. И взявшись однажды доказывать, Саша уже не мог остановиться. Пусть жизнь летит кувырком, пусть скопленные за годы деньги тают, как снег, пусть он в конце концов останется один на пепелище, но он теперь не может отвернуть. Самое поразительное, что с утра, например, он собирался все бросить и удрать, а вечером оказывался абсолютно убежденным, что все получится. И так постоянное, в зависимости от настроения, погоды или чего-то еще.

Так вот, его сбережения за полтора месяца уменьшились до трехсот тысяч и, по самым оптимистическим прогнозам, к Новому году, с учетом подарков, он останется без денег. Вообще! Прощайте мечты о машине. Еще месяц назад он заходил в автосалоны, читал объявления на сайтах и понимал, что в течение месяца-двух, а лучше в начале следующего года, когда деньги подкопятся и начнутся продажи машин следующего, одиннадцатого, года - он будет на колесах. У его родителей никогда не было машины, а у него будет!  Могла быть. Теперь уже точно не будет. Кстати, Татьяна несколько раз пыталась облегчить его бремя, но гордый мужчина отказывался.

Где-то в конце сентября, в пятницу, возвращаясь вечером из театра, они решили поужинать в ресторане «Филимонова и Янкель» на Тверской - покушать вкусной рыбы. Сам Загосин к морепродуктам был равнодушен, да он толком и не ел их никогда, разве, что селедку, скумбрию и рыбные котлеты, но Таня обожала рыбу. Они посидели в симпатичном ресторане всего-то около часа, покушали свежеприготовленные и при них разделанные рыбки. Она заказала стерлядь, а он дораду, салат с креветками, мидии, выпили по бокалу вина (Татьяна позволяла себе иногда садиться за руль после спиртного), потом, как обычно, подали кофе. Ничего особенного, но когда принесли счет, Александр остолбенел. Цифры скакали перед его глазами и никак не укладывались в сознании. Шесть тысяч семьсот пятьдесят рублей! Татьяна заметила его замешательство и предложила оплатить счет, но Саша решительно отказался.

- Относись к этому проще, - говорила она, пуская дым в потолок. – Я же понимаю, что зарплата у тебя пока не высокая. Ну и что? Я тоже работаю и могу тебе помочь. В конце концов, это я придумала поесть в этом ресторане. Пойми, если у тебя начнется депрессия из-за денег, то и радости от наших встреч не будет. Я вижу, как ты переживаешь и постоянно считаешь деньги. Давай я оплачу нашу еду. А?

- Не нужно, - обиженно отвечал Александр, прикидывая, что не плохо, если она действительно иногда будет платить, пусть даже и половину. – Пока у меня есть деньги. Я же копил. Когда кончатся, я тебе скажу. Устраивает?

- Когда у тебя кончатся деньги, ты намылишь веревку и повесишься. Гордость – плохая советчица, я –  советчица лучше. Ну, что, согласен? – она с улыбкой потянулась за счетом, но он убрал его в сторону.

- Не обижай меня, пожалуйста, я же все-таки мужчина.

- Ну и что?

- А ты женщина и я за тобой ухаживаю. Стало быть, и платить должен я. Так мне спокойнее, пойми. Деньги у меня есть. Достаточно.

- Да, ладно! Не усложняй, - не отставала веселая молодая женщина. – Разбогатеешь, будешь всегда сам за все платить, если тебе так нравится.

- Как Родзянский? – вдруг вырвалось у Загосина.
Татьяна сразу нахмурилась и посуровела. Целую минуту они просидели молча.

- Как Андрей, ты никогда не сможешь, - тихо ответила она. – Зачем ты портишь все?

- Прости. Сам не знаю, как выскочило, - он вложил кредитку в счет и сделал знак официанту.

- Я подожду тебя в машине, - холодно проговорила Таня, поднялась и вышла, не оглянувшись.

«Лучше бы ты меня не ждала, - грустно проводил он взглядом любимого человека. – Взяла бы так и уехала. Прощай, мол, навсегда. Сейчас еще не поздно все остановить, вернуться в прежнюю жизнь. Там спокойно и уютно, - он вздохнул. – Кажется, там я был счастлив».

Официант принес карточку и чек. Загосин расписался, но чаевых не оставил. И так не понятно за что такие деньги взяли. Кивнув в ответ на прощание менеджера, он прошел через зал.

«Может быть, ее гордость заест? Выхожу, а ее нет. Ах, так? Наелась за мой счет экзотических рыб и привет? Это можно серьезно обидеться, на всю оставшуюся жизнь». На него словно повеяло свежим ветром, когда он представил, как на метро спокойно едет домой, понимая, что Татьяны в его жизни больше нет. Словно тяжеленный, набитый консервами, рюкзак, который нужно было нести еще километров двадцать без отдыха, вдруг разрешили бросить. Он вышел под противный, мелкий осенний дождь. Белый Mercedes, обмахиваясь дворниками, стоял на своем месте, а улыбающаяся Таня махала ему рукой.

- Поехали, Саш, ко мне. Мама сегодня у своего жениха ночует. Только что позвонила. Предупреди своих. У меня пара бутылок чилийского белого вина есть и черная икра. Я на всякий случай купила, знала, что так получится. Будем делать бутерброды, пить вино и заниматься любовью.

- А икры много?

- Полкило почти. Должно хватить. Я тысячу лет не ела черную икру.

- И я примерно столько же. Поехали, конечно. Ты прости меня за…

- Да, ладно, проехали. За это разделаешь ананас.

Они понеслись по сияющей Тверской, рассекая дождевую пыль, словно в сказку. Александру казалось, что он получил дозу какого-то наркотика, лишающего памяти и воли. Только вперед, только вперед. За такую жизнь стоит бороться, стоит победить или погибнуть! Остатками разума он считал – «Черна икра тысяч по пять за сто грамм, примерно. Так. Пятью-пять… Тысяч двадцать пять она отвалила. Однако…»

18.ПРЕДЛОЖЕНИЕ

Он никогда раньше не был в таких домах. Вестибюль с колоннами и высоченными потолками напомнил кадры из фильма «Москва слезам не верит». Жителю окраины даже трудно сразу дышать в таком дворце. Квартира оказалась достаточно скромной, двухкомнатной, давно не видевшей ремонта, но чистой. Здесь кроме потолков уже ничего не поражало. По стенам прихожей и комнат в большом количестве были развешены фотографии самолетов и людей в рамках, под стеклом. С одной из них умными глазами смотрел спокойный человек с добрым лицом, одетый в комбинезон.

- Это дед, - сказала Татьяна. – На аэродроме в Жуковском. Он был мне настоящим другом. Единственным.

- У него хорошее лицо, - ответил Саша.

- Ну, пошли готовить.

Таня нарезала хлеб и делала бутерброды с маслом и с икрой, Саша открывал вино и чистил ананас.

- Обязательно удали сердцевину, - командовала девушка. – Она твердая. Ты не тот нож взял, возьми большой... Там в ящике есть специальная штука для ананасов... Руки помой.

Она руководила естественно и нежно, так что он не чувствовал обиды и напряжения. Александру даже начало нравиться подчиняться Татьяне, тем более, он находился на ее территории. Она говорила, а он выполнял, и это позволяло ему расслабиться в чужой квартире.

- Танечка, ты такая милая, - не выдержал он. – Мне очень хорошо с тобой.

- Правда? – она улыбнулась, на секунду прервав намазывание. – Тогда садись рядом со мной и наливай.

Они устроились рядом на неновом угловом диване. На столе стояли высокие бокалы, бутылка вина, тарелка с маленькими черными бутербродами, нарезанный лимон и ваза с дольками ананаса во льде. Освещалось это великолепие, принесенными из спальни, тремя свечами в подсвечниках.

- Давай, за нас! – она наклонилась и поцеловала его в губы.

- За нас, - эхом повторил он.

Они жевали и пили в тишине, не включая ни радио ни телевизора. Алкоголь погрузил Загосина в сладостную эйфорию. Она сидела рядом, волнующая и прекрасная. Доступная и непонятная. Желанная и опасная. Он уже хотел ее, но не мог заставить себя прервать это волшебное застолье, главным очарованием которого было именно предвкушение.

- Пойдем в спальню, милый, - прошептала она, как бы уловив его сомнения. – Потом вернемся и продолжим. У нас целая ночь.
Потом они вернулись и продолжили. Потом снова прервались. Потом курили по очереди в окно. Спать не хотелось. Остатки икры ели чайными ложками прямо из банки. Это казалось смешным и гламурным. Вторая бутылка вина заканчивалась. Они говорили, говорили, говорили…

- Жизнь, любимая моя, странная и противоречивая штука, как я посмотрю, - важно рассуждал Загосин. – Вроде смотришь – все понятно, начнешь разбираться, вообще ничего не поймешь.

- Докладывай, - тихонько смеялась Татьяна. – Будем разбираться. Ты спать не хочешь?

- Нет. Так вот. Когда я был подростком и переживал свой пубертатный период…

- Наблюдал появление волос в интимных местах…

- Точно. Можно не перебивать? Меня начал остро интересовать вопрос, как это девушки и юноши находят друг друга. По каким критериям отбирают свою пару, и почему у моих сверстников уже есть подружки, а у меня нет, и не предвидится. Я наблюдал за ровесниками и за взрослыми, анализировал и систематизировал и, наконец, разработал свою собственную классификацию и, соответствующую ей теорию.

- Это серьезно?

- А то. Дай я тебя в ладошку поцелую. Теперь в другую. Ты такая прелесть, - он допил свой бокал и  вылил себе остатки из бутылки. – Получилась некая схема, по которой я спокойно жил до последнего времени, не пытаясь ее пересмотреть. Схема такая: каждый мужчина и каждая девушка ищут себе пару в соответствии с собственным классом красоты. Допустим, ты очень красивая, на пятерку, и парня ты должна себе искать на пятерку. Всего пять классов у меня получилось почему-то. Я иду по второму классу, следовательно, могу понравиться только девушке из аналогичной группы. В моем случае, это приговор. Мне всегда нравились девушки из четвертого или пятого класса, но что поделаешь, не я это придумал. То есть… Я только сформулировал.

- Такой галиматьи мне еще не приходилось слышать. Ты это серьезно?

- Более чем, - Саша еле заметно улыбался. – Это же теория. Теперь доказательства. Слушай дальше. Такой порядок вещей поддерживает улучшение рода человеческого. Эволюция, это всегда улучшение, а против теории эволюции не попрешь – наука. Но тут случаются отклонения. Почему ты меня выбрала? Я бы даже не посмел к тебе приблизиться, хотя ты мне безумно нравилась всегда. Но вопреки моей теории мы вместе. Чудо? Сбой системы? Несовершенство теории? Или умысел? Может быть, я тебе понадобился для опытов?

- Что ты говоришь глупости? Просто жизнь всегда сложнее теорий. Это не механика, поставил десять двигателей на стенд, погонял тысячу часов, получил ресурс. У меня дед был авиаконструктор двигателист. Человек, сам по себе рождается уникальным. Обстоятельства жизни всегда особые – генетика, природа, погода, воспитание, мировоззрение, жизненный опыт, и т.д. А ты со своими примитивными теориями. Вот у меня подруга недавно вышла замуж. Та, с которой мы квартиру снимали, помнишь, я рассказывала? Хочешь фотки посмотреть?

- Конечно, - Загосин ненавидел смотреть фотографии незнакомых людей. – Интересно.
Таня достала свой белый планшетник и нашла нужную папку.

- Вот, смотри, - она пальцами увеличила изображение. – Жених красавец, а она по третьему классу, максимум, проходит. Толстая, глазки маленькие…

На экране улыбалась симпатичная, стройная девушка в кремовом свадебном платье.

- Платье красивое на ней. Мы вместе выбирали, Видишь тут на рукавах и на груди такие…

- Красивые штуки, как на гробе.

- Дурак, - прыснула Танечка. – Она же невеста, тем более в положении.

- Пардон-пардон. Беру свои слова обратно.

Таня переворачивала одну фотографию за другой, комментируя, практически каждое изображение. Загосин делал вид, что смотрит, а сам разглядывал завиток возле ее уха. Ухо было такое крохотное, аккуратное, гладкое, а завиток такой спонтанный, но выверенный. Сдвинь его чуть в сторону и уже не то. Гармония нарушится и нарочно ни за что не найдешь место для завитка. Она рассказывала про жениха, про невесту, про свадьбу…

- Танечка, выходи за меня замуж! – услышал Александр свой собственный глухой голос. – Я тебя люблю и хочу сделать счастливой. Все равно я лично без тебя уже жить не могу, так что пол дела сделано!

- Обоснованное предложение, - засмеялась она. – Я могу подумать?

- Конечно.
Она сразу начала думать. Задумчиво курила в окно, задумчиво мыла посуду и убирала со стола.

- А если я соглашусь, ты завтра не передумаешь?

- Ни завтра, никогда!

- Хорошо, тогда я согласна стать твоей женой.

- А кольцо мы завтра купим вместе. Я не решился без тебя, - нарочито грустно врал он. – Мерить же нужно, тем более я не знаю, какое тебе понравиться. Знаешь, я думал, как правильно поступить. Если, сперва купить кольцо, то предложение не получится неожиданным, и решил сначала предложение сделать, - до него стал доходить смысл произошедшего.

- Я же говорила тебе, не воспринимай мои слова буквально. Кольца и прочее, это только аксессуары, можно и без них, главное чувства. Дело не в подарках. Мне вообще ничего не надо… Саш, а ты меня точно любишь?
- Больше жизни!

- Мы будем красивой парой.            

19.ДВОРНИК
  
Когда он проснулся второго мая, родителей уже не было дома. Голова раскалывалась, словно накануне он целый вечер пил крепкие напитки и, вдобавок, мешал их с портвейном. Загосин сел на пастели и вдруг вспомнил вчерашний день. Ему стало плохо до головокружения. Ночная слежка, потом нападение на бомжа. Это нужно осмыслить.

Он попытался начать осмысление и обнаружил полную пустоту в голове. Ни одной мысли и никакой возможности мыслить. Вчера это был не он! За стеной монотонно, как обычно, с частотой один гав в секунду, лаяла собачка соседа. Похоже, пенсионер снова куда-то отправился без верной подруги. Правдолюб и борец за справедливость постоянно портил жизнь окружающих, вступая в непримиримую схватку с паркующимися на газоне, автомобилистами, с включающими под окном музыку, подростками, с теми же наркоманами, обосновавшимися между вторым и третьим этажом, с соседями, со всеми, с кем пересекался. Наверное, выходя из дома, он каждый раз весело вскрикивает: «Вперед! Нас ждут новые приключения!» Его хорошо знали в районном отделе полиции и участковый, вооруженной очередным заявлением, был частым гостем в их подъезде.

Контрастный душ принес некоторое облегчение. После кофе Саша вышел на балкон покурить, отодвинул раму остекления и высунулся на улицу. Погода не отличалась от вчерашней, так же прохладно и солнечно. Он покрутил головой – людей и машин под окнами почти не было, только дворник молдаванин, катил свою тележку, состоящую из шасси от детской коляски и, установленной сверху, фанерной коробки. Коробка оказалась доверху наполненной мусором. Загосин подумал, что когда бы он не выходил из дома или не возвращался домой, в любое время года и время суток он всегда встречал этого дворника, причем всегда с тележкой наполненной мусором. То он возился в шахте мусоропровода, то возле мусорного контейнера, то по пути туда или обратно. «У каждого человека, - размышлял Александр. – Есть запахи, которые пробуждают ностальгию, тихую грусть об ушедшем. Запахи детства, первой любви, школы или института. Пройдет мимо девушка и шлейф ее духов вдруг разбудит воспоминания о первом свидании, пройдешь мимо булочной и вспомнишь… нет, мимо булочной ничего не вспомнишь, а вот запах прелой воды напоминает купание в пионерском лагере. У дворников это проще. Запах мусора напоминает все: первое свидание, первую любовь, первые потери и находки, поражения и победы… Бред какой-то в голову лезет. Пойду, посмотрю в новостях, не попал ли туда мой вчерашний бомжик?»

Он стал рыться в новостных сайтах, но ничего похожего не нашел. Значит, все обошлось. Он вздохнул с облегчением и решил продолжить чистку компьютера, раз уж влез в него. В почте накопилось некоторое количество спама и одно странное письмо. В этом письме значился только номер какого-то мобильного телефона без подписи и комментариев. Адрес электронной почты отправителя оказался не знакомым. Александр взял окончание адреса и ввел его в окно поисковой системы. Среди вывалившихся сайтов он сразу увидел тот, про суицид, где несколько дней назад оставил сообщение о планируемом самоубийстве и желании заработать денег. И вот, теперь - номер телефона. Загосин и думать забыл о своем сообщении, и план, как заработать денег он уже имел. «Надо это дело перекурить, - решил он, забил цифры в память телефона и вышел на балкон. – Кто бы это мог быть? Да, какая разница? Надо послать их подальше и закрыть вопрос».

Сев на табуретку, он позвонил по удивительному номеру. Трубку взяла женщина:

- Здравствуйте, Лаврентий Павлович, я думала, вы уже никогда не позвоните.

- Здравствуйте, - ответил Загосин, вспомнив, что зарегистрировался на сайте, как «Лаврентий Павлович Берия». – Закрутился, извините.

- Ваши намерения, я надеюсь, остаются в силе?

- Вы имеете в виду, не передумал ли я совершить покончить?

- Именно.

- Конечно, нет, просто, нужно дела привести в порядок. Это не долго.

- Когда примерно вы планируете, так сказать, привести в исполнение?

- Точно не решил, думаю сразу после майских праздников, числа 12-го, 14-го. Пусть будет 13-е, хорошее число, жаль не пятница. А, что с деньгами? Помните, я хотел как-то заработать?

- Разумеется. Именно для этого я и отправила вам номер. Мы дадим вам такую возможность.

- О какой сумме может идти речь, если не секрет?

- Все зависит от того, что вы готовы сделать. Ну, в пределах пятидесяти-ста тысяч долларов. Где-то так.

- А что надо делать?

- Позвоните мне завтра с утра, часов в девять, мы встретимся там, где я скажу, и обсудим детали. Найдется завтра в первой половине дня время?

- Найдется. Завтра в девять позвоню. Договорились.

- Хорошо, до встречи.

- До встречи, - повторил Александр и отсоединился.

«Черта с два я тебе позвоню! – думал он. – Развод какой-нибудь. Сначала «подпишите бумаги», а потом квартиру отберут. Я не такой дурак, как кажется. Любопытно, что она назвала меня сразу по имени. Хотя это просто, купили симку под меня специально и номер выслали. Зато дата определилась теперь, тринадцатое мая я буду болтаться в петле. Деньги, которые удастся набрать, положу в надежное место, сообщу его координаты родителям».

Это надежное место еще предстояло отыскать. В квартире нельзя – вдруг с обыском когда-нибудь придут. На карточку деньги не положишь. Тогда куда? «К Михаилу Васильевичу на дачу можно завезти, как раз он меня приглашал. В эти выходные съезжу, подыщу место, и поговорим с ним заодно. А, 10-го числа, сразу после гоп-стопа, приеду на дачу, спрячу пакет с деньгами. Во! Точно! Летом у отца день рождения, привезу дяде Мише книгу, завернутую в подарочную бумагу, и попрошу припрятать до этой даты, в книге будет план, где спрятаны деньги. Когда меня не будет, он все равно передаст папе подарок, а там карта клада. Вот, папа обрадуется, - с сомнением подытожил он. – И мама, наверное, тоже».

Головная боль отступала. Ему захотелось еще раз посмотреть тот злополучный сайт. Он вошел в Интернет и обнаружил, что сайт исчез. Целый час поиска не дал никаких результатов. Получалось, сразу после звонка они удалили сайт. Зачем – не известно. Саша понял, что погружается в трясину глубже и глубже, причем, чем сильнее он дергается, тем более безнадежным становится его положение. Нападение на бомжа, встреча Попцова с полицейским, предложение с сайта, планы ограбления. Что-то слишком много приключений для одной недели. Пока это все разминка, но скоро он перейдет к настоящим действиям и тогда уже не вырваться. Конечно, он старается учесть все риски и продумать пути отхода, но ведь где-то может и не сработать. Тогда рухнет вся конструкция. Наверняка, каждый преступник, планирующий злодейство, уверен в своем таланте и тупости полиции, однако многие преступления все-таки раскрываются, а он не слишком опытный и удачливый человек. Если у кого-то и должно сорваться, то именно у него.

Загосин бросил поиски сайта и обратился к личному архиву. Папки фотографий полетели в корзину, вслед за ними сборники музыки и скаченных фильмов, потом презентации с работы, потом копии переписки с девочками с сайтов знакомств, подборка электронных книг, документы для работы, всевозможные анкеты и резюме. Больше ему никогда это не понадобится. Загосин удалял одну папку за другой, уже не разбирая содержания. Когда личный архив был уничтожен, он удалил себя со всех сайтов, которые помнил.

Работа была закончена. Все! Теперь он в некоей изоляции.

Время подходило к четырем часам. Еще можно успеть съездить к офису, проверить обстановку. Это дело представлялось Саше интересным. Он распечатал в Яндексе нужное место в виде фотографии со спутника, захватил карандаш и вышел из дома.

«Не нужно мне было соглашаться на встречу с женщиной из суицидного сайта, вообще по этому телефону звонить было нельзя, - корил себя он, шагая вдоль трамвайных путей к метро. – Теперь они знают мой номер мобильного. Вот, всю дорогу у меня так! Если кто-то о чем-то просит, я никогда не могу отказать. Потом проблемы получаются. Почти все проблемы у меня из-за того, что я не научился отказывать».

Несколько лет назад, Леша Петров (тот который рассыпал бабушку), на корпоративе, посвященном годовщине фирмы, сказал Загосину:

- Саша, если бы ты был женщиной, то постоянно ходил бы беременным.

- Почему? – возмутился тот.

- Иногда надо говорить «нет».

Тогда Александр обиделся на приятеля, но теперь понял справедливость его слов. Действительно, невозможно всем нравиться. Боясь отказать, Загосин боролся со своими комплексами, с тем, что он, якобы никому не нужен. Если к нему обращаются за помощью, значит, он интересен, способен помочь, значит нужен. А если откажешь, то больше никто обращаться не будет. Практически каждая такая просьба вызывала у него внутреннее сопротивление и недовольство своей слабохарактерностью, но он продолжал соглашаться, вопреки собственным интересам. Стараясь завоевать уважение, он утратил его, превратив себя в безотказного исполнителя любой прихоти. Только теперь, когда ему уже не за чем было дорожить вниманием людей, до него дошло, что, соблюдая собственные интересы, ты приучаешь к этому других. Ты заставляешь считаться с собой, и как раз это и вызывает уважение. Увы, не всегда у него так получалось даже теперь. Знал, что звонить нельзя, но позвонил.

Офис находился не далеко от станции «Шаболовская» и Загосин, доехав до «Третьяковской», перешел платформу и через пять минут был уже на улице. До места он пробирался дворами, старясь избежать встречи с бывшими сослуживцами. Путь, в сторону Донского монастыря к 1-му Донскому проезду, был долог из-за всевозможных учреждений оградивших себя заборами.

Совершив ограбление, он планировал скрыться пешком, уходя в сторону Ленинского проспекта, потом мимо Нескучного сада, через Андреевский мост к Комсомольскому проспекту и до станции «Фрунзенская». Так он рассчитывал добраться до другой ветки метро, где встретить знакомых практически невозможно.

Двор возле офиса и та самая дорожка сохранились в том же виде, как и тогда, когда Загосин там работал. Единственное неудобство – жидкая листва, но к десятому числу почки должны окончательно развернуться. Камер наружного наблюдения он не увидел.

Александр мысленно прокрутил ограбление, занося в распечатку время. Он определил место засады с которого будет видно, как Машка подъехала, померил шаги и произвел хронометраж своего подхода к ней до пересечения на дорожке, потом отъем. Получалось всего три минуты. Теперь от места экспроприации до ближайшего укрытия – тридцать секунд. Саша еще раз повторил процедуру, рискнув проделать путь вживую. Время совпало. По счастливой случайности он разминулся на несколько минут с группой бывших коллег покидающих работу. Повезло. Больше тут делать было нечего, и он пошел к «Фрунзенской». Путь занял около сорока пяти минут. Не близко. Вряд ли кто-то додумается, что злоумышленник выбрал такой странный маршрут. Довольный собой, Саша спустился в метро. День прошел не зря.

20.ИРКА

На переходе «Охотный ряд» - «Театральная» он увидел впереди себя знакомую девушку. Не перегоняя, Александр шел сзади и рассматривал ее фигурку. Ошибиться было нельзя, это шла Ирина Ливанова, его бывшая одноклассница. Такую походку и такую осанку он отличил бы из тысячи. Загосин проследовал за ней до вагона метро, вошел следом и расположился напротив.

Она практически не изменилась за прошедшие десять лет. Единственный раз после школы они виделись на первой и последней встрече выпускников, куда она пришла вместе со своим мужем, тоже одноклассником, Антоном. Теперь она несколько похудела, но это ей только шло. Одно время Александр был безответно влюблен в Ирину, даже писал ей любовные записки, но когда узнал, что она гуляет с Антоном, прекратил преследования и сдался. Ира, по его мнению, была очень похожа на Наталью Варлей, и теперь, при просмотре фильмов с участием этой актрисы, он всегда вспоминал Ирину и сдерживал желание ей позвонить.

Ира капалась в своей сумочке, а он, слушая в наушниках Цоя, делая вид, что не замечает ее. Она оторвала глаза от своего имущества, увидела в метре от себя Загосина и заулыбалась. Он притворился, что тоже только заметил ее и приветливо кивнул, стаскивая наушники. Рядом освободились два места, и Ира пригласила его сесть рядом.

- Привет! С работы едешь? – было видно, что она рада его видеть.

- Не совсем, - быстро среагировал Александр. – Со встречи, работаю я в другом месте. А ты, с работы?

Она кивнула. На секунду показалось, что им не о чем говорить.

- Ну, как ты? – голос девушки звучал напряженно, но заинтересованно. – Сто лет не виделись, кого-нибудь из наших встречаешь?

Она кашлянула, ей было трудно перекрикивать шум поезда.

- Нормально все. Хочешь, я буду один пока говорить, а то ты себе голос сорвешь, - громко предложил он, Ирина кивнула и снова заулыбалась. – Сейчас буду тебе рассказывать все, что в голову придет, а потом, на улице… ты до «Новогиреево» едешь? – она снова кивнула. – Хорошо, выйдем на улицу, я тебя провожу, если ты не против, и по дороге будешь рассказывать уже ты. Хорошо?

Она кивнула дважды.

- Хорошо выглядишь, - металлическими от напряжения, голосом, прямо ей в ухо, сделал он комплимент. – Как будто и не было этих десяти лет.

- Спасибо, - произнесла она губами и благодарно улыбнулась.

- Рассказываю. Я живу там же… В той же квартире с родителями… Был женат, но недавно развелся, детей нет. Работаю пока, правда собираюсь увольняться… Из наших давно никого не видел… Попцова недавно встретил только. Помнишь его? – она пожала плечами. – Ну, ладно. Что еще?

Она снова пожала плечами.

Они переходили на желтую ветку и Загосин, не переставая, говорил. Год в браке положительно сказался на его самооценке в том смысле, что болтать с девушками он более не стеснялся. Обладая определенным специфическим остроумием, ему иногда удавалось смешить собеседниц, располагая их, таким образом, к беседе. Сейчас было видно, что ей интересно его слушать.

- Борька, я знаю, уехал в Израиль, мы переписывались с ним некоторое время. Димка эмигрировал в Америку, ты, наверное, слышала, к сестре. Жил в Чикаго, теперь переехал в город Честер, на восточном побережье. Он маму перевез туда, у него двое сыновей, младший родился уже в США. Раньше он часто мне звонил, теперь перестал. Евгения я видел несколько месяцев назад. Там же живет, твой сосед, - он одного за другим перебирал одноклассников, о которых хоть что-то знал. – Насколько я в курсе, все живы и более-менее успешны. Ирка, а ты знаешь, что я тебя любил, начиная с восьмого класса и до окончания школы, включительно? – развивал он беседу. Ира отрицательно покачала головой. – Нет? Как же так? Я тебе отправлял две объяснительные записки. Там четко и прямо было указано – «я тебя люблю». Странно, я в дневник тебе их подкладывал. Ты должна была найти. Очень странно. Проверь потом дома, ладно?

Они доехали до конечной и вышли на поверхность.

- Ты очень спешишь? – спросила Ира.

- Совершенно не спешу, если хочешь, можем посидеть где-нибудь.

- Давай в Макдоналдс зайдем. Я ребенку обещала принести пирожок и картошку. Кофе попьем, поболтаем, если ты не устал.

Они отстояли большую очередь и примостились с подносом в углу зала.

- Теперь ты рассказывай, - предложил Александр. – Если, конечно, хочешь. Мы никогда с тобой не разговаривали, ты такая надменная всегда была. Отличница - одно слово. Как живешь, Ирочка?

- Нормально, Саш. С родителями живу и с дочерью. С Антоном мы давно развелись, года уже четыре, наверное. Работаю, родители помогают.

- Извини, но мне, да и всему классу, всегда казалось странным, что вы с Антоном вместе. Вы такие разные, просто антиподы. Наверное, я чего-то не понимаю, скорее всего, ничего не понимаю. Однако, ты такая гордая, спокойная, сдержанная, красивая, аккуратная. Полная противоположность Антону, по-моему. Или нет? Убежден, что десять лет назад ты и говорить бы со мной не стала. Странные вы, девчонки, все-таки.

- Да уж, странные - не то слово, - Ира улыбалась одними глазами, спрятав улыбку в уголках губ. – Иной раз сама удивляюсь метаморфозам. А мальчишки не странные? Ты замечаешь, как меняешься с возрастом?

- К сожалению, я не сильно меняюсь с возрастом. Самоуверенности прибавилось, но и разочарований не избежал. Пожалуй, стал больше знать, но при этом меньше понимать. Все время хочется избавиться от ошибок и начать все с чистого листа, почти каждый день, - он говорил, понижая тон до полной растерянности. Не станешь же объяснять девчонке, что решил удавиться от несчастной любви.

- Из-за развода переживаешь, или что?

- Да, так, все как-то расстроилось в жизни. Потерял опору, если хочешь, попал в невесомость. Вот тебя встретил и рад, теперь буду думать…

- Это пройдет, Саша. Главное делом заниматься, работа она помогает пережить и переоценить потери. Я фаталистка, что не делается, все к лучшему. Думаю, мы совершаем мелкие житейские ошибки, чтобы набраться жизненного опыта и уберечься от роковых, глобальных ошибок. Как прививки, создающие иммунитет. Главное, выводы правильные делать. Не частные, а именно общие тенденции уловить. Я кое-что пережила в своей жизни, и многое пришлось переосмыслить, так что могу даже посоветовать иногда. Нам, девушкам все тяжелее дается, чем мужчинам, поэтому крепче запоминается.

Они рассчитались, вышли из ресторана и направились домой вдоль трамвайных путей.

- Я думал девчонкам все проще. Их любят, помогают, опекают, заботятся и защищают...

- Потом бросают, оставляя в полном недоумении, да еще и с ребенком, или с двумя, - закончила она. – Слышал о таком?

- По телевизору показывали что-то на этот счет.

- Все шутишь. А ведь это серьезно. Для того, чтобы это понимать, нужно всего лишь родиться девочкой. Помнишь нас - девчонок выпускниц?

- Конечно! Такие молодые, амбициозные и счастливые. Кажется, даже высокомерные и очень взрослые, особенно по сравнению с нами, пацанами.

- А теперь многие из нас изменились и я в том числе. Молодые девчонки, ветер в голове, жизнь прекрасна, счастье ждет за каждым поворотом, все могу, все получится… Потом быстро выясняется, что женщинам труднее устроится в этом мужском мире. Начинаются ошибки, упущенные возможности, обманутые надежды, а годы идут, новые поколения девочек наступают на пятки. Главное предназначение женщины, все-таки, создание семьи и рождение детей. Замужество, не как самоцель, а как естественное состояние, понимаешь? Незамужняя женщина все время находится в поиске второй половины, только с каждым годом найти ее все тяжелее. Тогда вспоминаются отвергнутые замечательные, но нелепые и наивные ребята, которые все равно устроили свою личную жизнь. Вот так, Саша. Тебе в этом ни одна девушка не признается, но к тридцати годам начинаешь смотреть на молодых выпускниц с жалостью. Им предстоит повторить все наши ошибки, пролить море слез… Конечно, бывают исключения, но в целом все, примерно, обстоит так, как я тебе сказала.

- Надо же. Никогда об этом не думал, - медленно произнес Загосин. - Оказывается, так интересно и легко с тобой разговаривать. Я уже дошел, к стати. Спасибо тебе за компанию и за интересную беседу. С удовольствием встретился бы еще. Думаю, тем для разговоров у нас может быть много. К сожалению, у меня практически нет друзей, а друзей девушек нет и не было. Проводить тебя?

- Проводи.

По пути они обменялись телефонами, и через две минуты стояли уже возле подъезда ее дома.

- Пока, Саша, звони не пропадай.

Александр унес в сердце теплое чувство, словно пообщался с родным по духу человеком. Женщины в его жизни всегда вели себя неестественно, как будто притворяясь кем-то. Ира была совершенно другая. С ней, наверное, можно обсудить любую тему, рассчитывая на понимание. Так, по крайней мере, тогда казалось Загосину. Он нес в себе эту приятную атмосферу теплоты и взаимопонимания, как свечу с благодатным огнем. Войдя в квартиру, он потерял это ощущение, свеча погасла.

- Привет, сын, - проходя через прихожую, бросила мама. – Кушать будешь?

- Нет, спасибо, я в Макдоналдсе встречался с человеком, там и поел.

- Как хочешь, - ответила мама и скрылась в своей комнате.

Александр стал замечать, что состояние опустошенности приходит к нему именно дома, там, где рядом мама и папа, все родное и привычное и ничего не напрягает. На улице опустошенность улетучивается без остатка, хотя общения там совсем нет. «Все просто, - сам себе ответил он, лежа на диване. – На улице я привык быть сам по себе. Там иначе и не бывает, а вот дома я привык быть с женой, любимой женщиной, которая всегда поговорит, расскажет что-то. Я чувствую всегда ее внимание и интерес к себе. Чувствовал. За эти несколько месяцев я успел привыкнуть находится рядом с кем-то. Теперь я один. Как Малыш без Карлсона и без собаки. Устроился я на работу? болею или мне просто плохо? никого не интересует. Теперь».

Тоска от одиночества сжала его душу. Опять накатило состояние безысходности и ностальгии по утерянной безвозвратно счастливой жизни. Он вспомнил свадьбу, блистательную невесту, ресторан, бросание букета в народ…

21.СВАДЬБА

Документы в ЗАГС они подали в середине октября, роспись была назначена на 18-е декабря, субботу. За отпущенные два месяца предстояло успеть подготовить платье невесте, купить костюм жениху, выбрать кольца и заказать ресторан и лимузин. Первое, с чего следовало начать – познакомить друг друга с родителями.

Таня первой официально пригласила жениха домой с целью представить маме. После рабочего для они вместе приехали на «Баррикадную».

- Не забудь – ты тут первый раз, - напомнила невеста перед дверью в квартиру. – Не проколись, а то мне фату не продадут.

- Не проколюсь, - пообещал он, понюхал розы и поправил узел галстука.

Зинаида Львовна оказалась не старой еще женщиной в полном порядке. Чуть ниже Татьяны, стройная и ухоженная, ее можно было назвать красивой, если бы не что-то хищное, не женственное, во взгляде.

- Здравствуйте, Александр, - сказала она. – Проходите, можете не разуваться.

- Здравствуйте Зинаида Львовна, рад познакомиться, - галантно ответил он и протянул мама букет. – Мне не трудно и разуться. Право, на улице мокро, жаль портить ваш паркет.

Не дождавшись ответа, Загосин сразу прошел в ботинках на кухню.

Старинный круглый стол на резных ножках женщины накрыли белой скатертью и заставили угощением. Татьяна курсировала между кухней и комнатой, поднося еду и посуду, Зинаида Львовна что-то доставала из духовки. В ожидании приглашения к столу, Загосин ходил кругами вдоль стен и рассматривал книги в шкафах и фотографии на стенах. Несколько фотографий поразили его. На них длинный и тонкий самолет перевозил огромный цилиндрический бак, в несколько раз крупнее самого самолета. Этот продолговатый бак крепился к самолету сверху на пилонах. В углу фотографий угадывалась выцветшая дарственная надпись.

- Тань, что это за чудо? – остановил невесту Александр и указал на фото в рамке.

- Это транспортный самолет ВМ-Т «Атлант».

- А, что за груз?

- Детали Бурана, кажется. Министр авиационной промышленности пописал эти фотографии для деда. Впечатляет, да?

- Полный восторг и гордость! Могли же тогда делать такие штуки! Сейчас вряд ли такое под силу нашей промышленности.

- Наверное… за основу был взят бомбардировщик М-4… Если тебе интересно, возьми почитай книги об этом проекте, у нас есть, причем редкие… И смотри, аккуратнее со своими шутками, мама может не понять. Садимся.

Звон ножей и вилок время от времени прерывался короткими вопросами Зинаиды Львовны. Отвечали попеременно то Александр, то Татьяна. Тон вопросов и ответов сохранялся ровным и доброжелательным.

- Александр, вы работаете вместе с Таней?

- Да, мы работаем в одной компании, - ответил Загосин.

- Александр, вы москвич?

- Коренной, - ответила Таня. – В пятом поколении.
Саша вопросительно посмотрел на свою невесту.

- Саша, а где вы собираетесь жить?

- Пока мы не обсуждали этот вопрос. Я думаю, можно жить у моих родителей или снимать квартиру, - ответил Загосин.

- Какая у вас зарплата?

- Мама, получает Саша пока не много, но скоро ситуация изменится, - ответила Таня.
Загосин снова вопросительно посмотрел на невесту.

- У вас есть братья или сестры?

- Нет, я один ребенок в семье, - ответил Загосин.

- Вы любите детей?

- Мам, об этом рано еще думать. Сейчас главное для нас карьера, - ответила Таня.

- Вы уверены, что любите мою дочь?

- Абсолютно. Пожалуй, это единственное в чем я на самом деле уверен, - ответил Загосин.

Через час званный ужин закончился. Мама задумчиво положила на тарелку вилку и нож и обратилась, наконец-то, к дочери.

- Танечка, ты знаешь, я никогда не стану вмешиваться в твою жизнь. Твое решения я поддержу в любом случае, - потом она обратилась к Александру. – Вы мне понравились, Саша, надеюсь, вы действительно любите мою дочь и постараетесь сделать ее счастливой. Я со своей стороны, дети, постараюсь вам помогать.

Дети засобирались на улицу принять крепкого алкоголя, покурить и прогуляться. Им хотелось попить кофе где-нибудь в ресторане. В дверях Зинаида Львовна задержала молодых:

- Танечка, если вы с Сашей не против я могу освободить для вас эту квартиру, а сама переду на Смоленскую, как только там закончится ремонт. Ты же не поедешь жить к Саше на край земли.

- Нет, конечно, мама. В «Новогиреево» я точно жить не буду. А ты не хочешь сама остаться здесь, а нам отдать квартиру на Смоленке. Все-таки там современный ремонт.

- Эта квартира осталась от деда, так что она твоя, а та, куплена на мои деньги. Дочь, ну зачем вам сразу двухуровневая квартира, четыреста метров? Тем более там подземный гараж, а мне, как раз, нужен гараж.

- Все ясно, вопросов нет. Спасибо мама, мы пошли, - обиделась Таня.

- У меня вопрос, - вырвалось у Загосина. – Зинаида Львовна, а кем вы работаете?

- Я заместитель префекта, а что? Вы что думаете по поводу моего предложения?

- Я, как Таня, хотя лично мне двухуровневая квартира в четыреста метров на Смоленке с подземной парковкой, честно говоря, тоже больше нравится... Извините.

Сидя в кафе, Загосин решил поправить испорченное настроение любимой девушки, которая курила одну сигарету за другой.

- Танюш, - как можно нежнее проворковал он. - Ты у меня самая красивая и умная, я люблю тебя... Давно мама работает замом префекта?

- Год с небольшим, а что?

- Да, так. У нее машина есть?

- Икс шестой, эмка, а к чему ты спрашиваешь?

- Она производит впечатление очень умной и сильной женщины, - принялся выкручиваться Александр. – Ты, наверное, в нее пошла. У таких женщин всегда все получается.

- Ну, да. Кроме личной жизни... Ладно, надеюсь, что на меня это не распространяется… Я хотела обсудить с тобой вот какой момент, только обещай мне, что выслушаешь все до конца, а потом будешь высказываться. Идет?

- Идет, слушаю.

- То, о чем я собираюсь сказать, возможно, потребует времени на обдумывание. Прошу тебя не горячиться и если тебе нужно подумать, то лучше не отвечай сразу.

- Ты меня пугаешь, говори уже.

- Я прикинула наши расходы на свадебную церемонию. Все вместе, включая костюмы, кольца, ресторан, обойдется примерно в четыреста – четыреста пятьдесят тысяч рублей.

Загосин присвистнул.

- Вот-вот. Это существенная сумма и я понимаю, что у тебя может и не оказаться таких денег, - продолжала она. – Я предлагаю оплачивать напополам.
Александр быстро скалькулировал остаток своих средств на счете – на половину должно было хватить, тем более, родители обещали добавить тысяч сто. Предложение ему определенно понравилось, но для вида он сделал плаксиво-суровое лицо и гневно посмотрел на будущую жену.

- Санечка, - ласково добавила она, уловив его внутреннее негодование. – Я все понимаю: мужской долг, гордость и все такое, но я не хочу видеть тебя в депрессии. Прошу тебя, ради нашей любви, соглашайся.

«Сразу согласиться или взять время подумать? – судорожно соображал Санечка. – Ответишь сразу, получится, что только и ждал такого поворота событий. Не красиво. Да… Возьмешь время подумать, придется отказаться. Потому, что мужик подумал-подумал и придумал, где раздобыть деньги и все решил сам, как положено. Надо сразу соглашаться, только сказать об этом как-то технично. Вроде мне не приятно, но я делаю ей одолжение. Молодец, хороший ход».

Татьяна внимательно смотрела на мучения, отразившиеся на лице будущего мужа. Он искал точные формулировки.

- Танюша, - медленно, тщательно подбирая слова, заговорил Загосин. – То, что тебе представляется естественным и понятным, для меня сложно... Я сделал тебе предложение, я беру тебя замуж, а платить мы будем поровну? Это не совсем, что ли,  правильно... Ах! Тебе это, наверное, покажется средневековьем, но мне сложно вот так, сразу переступить через себя… Хотя…

- Я все поняла, - перебила его мычание Татьяна. - Не мучай себя. Я отменяю свое предложение. Считай, что я ничего не говорила.

22.КИНО
  
Будильник, выставленный в телефоне, просигналил в 8-30. Перед тем, как звонить по суицидному номеру, Александр хотел привести себя в порядок. Тело, мысли и пищеварение.

«Готовлюсь, как к казни, - одевая чистое, подметил он. – Все обстоятельно».

После нескольких гудков трубку подняли, и тот же женский голос произнес:

- Доброе утро, Лаврентий, я могу называть вас по имени? Или лучше Лаврентий Павлович?

- Всё равно, как вам удобнее. А как мне вас называть?

- Выберите любое имя. Например, Таня…

- Только не это!

- Ну, хорошо… Ира?

- Да, что ж такое? Будете Аллой Борисовной?

- Конечно, такая честь. Хорошо. Итак. Вы готовы встретиться со мной для обсуждения деталей нашего дела, скажем, часов в одиннадцать в центре.

- Не вопрос, а где конкретно и, во сколько точно?

- Только, прошу вас, Лаврентий, ничего не записывать.

- Само собой. Конспирация и все такое… говорите.

- Вы не передумали?

- Нет.

- Тогда, встречаемся у памятника Юрию Долгорукому на Тверской в одиннадцать часов. Не забудьте телефон, я вам позвоню, и объясню, куда двигаться дальше.

- Хорошо, буду.

За стеной опять звонко залаяла собака. «Надо бы, какого-нибудь яду ей дать, - выходя из подъезда, прикидывал Саша. – Раз уж я решил умирать, то хоть избавлю хороших людей от этой заразы». Во дворе стоял хозяин собаки, Зернов, и ругался с дворником, который плохо убирает лестничные площадки и не хочет предъявлять разрешение на временную регистрацию. Дворник терпеливо выслушивал риторику старика, ничего не объясняя.

- Сосед, усмирите пса, хуже будет, - не останавливаясь, уронил Загосин. – Я на вас жалобу напишу в лигу защиты животных, и вас посадят. Попомните мое слово.

- Это кого еще посадят! Сосед, - язвительно пробурчал Зернов.

«Только вчера вечером я провожал Ирку и, казалось, был счастлив, - вспомнил он вчерашнюю встречу с одноклассницей. – Наверное, она была бы не плохой женой и подругой. Интересно, почему от нее Антон ушел? Она не стала об этом распространяться, как не стала расспрашивать и меня о разводе. Деликатная. Скорее всего, ей просто это не интересно. С какой стати ей интересоваться моей жизнью? Незачем. Мы случайно встретились и, возможно, больше не увидимся. Как у Лермонтова:
«В толпе друг друга мы узнали,
Сошлись и разойдемся вновь.
Была без радостей любовь,
Разлука будет без печали».

Через сорок минут он уже был на Тверской. Возле памятника его телефон зазвонил.

- Лаврентий, поднимите правую руку… хорошо, теперь левую… Окей. Я вас вижу. Идите по Тверской в сторону Кремля до Камергерского переулка и не выключайте телефон.

Через несколько минут:

- Идите по Камергерскому, пока я вас не остановлю.

Еще через три минуты:

- Видите слева ресторан «Густо»? Заходите в него и поднимайтесь на второй этаж, пусть вас проводят к Алле.

Гардеробщик действительно проводил его за столик к полной даме «за сорок». Дама сидела и пила чай, уложив объемную грудь на край стола. В пепельнице дымилась сигарета, подкрашенная помадой. Рядом стояла пустая чашка для гостя. Совершенно не понятно, с кем же он разговаривал, раз она уже тут. Трудно предположить, что последние двести метров она бежала. Он представил, как полная дама с огромной грудью бежит на каблуках по брусчатке, и улыбнулся.

- Присаживайтесь, Лаврентий, хотите чаю? Или закажите что-нибудь? Вижу вам весело.

- Спасибо, я завтракал, если можно, к делу.

- Конечно-конечно.

Александр, за месяцы жизни с Татьяной, научился составлять себе представление о финансовом положении собеседника по его аксессуарам. Алла выглядела достаточно дорого. Пара колец, видимо с бриллиантами, iPhone последней модели, на подкладке, брошенного рядом плаща, виднелась этикетка «Chanel», маленькая черная сумочка «Furla» и очки «Louis Vuitton». Все качественное, но не броское.

- Признаться, я думал, вы меня целый день будете по городу мотать, чтобы проверить и от хвоста отделаться. А тут все так просто получилось…

- Не волнуйтесь, молодой человек. Никакой опасности нет. Вы начитались детективов, должно быть. Какие хвосты? Никакая милиция-полиция не примет у вас такое заявления и не начнет следствие. В лучшем случае, вас просто примут за сумасшедшего. Для того, чтобы они пошевелились, как минимум нужен, труп, или кража или увечья, а лучше все вместе, да еще звонок от генерала. Так, что мне бояться совершенно нечего, а вам не о чем беспокоится.

- Согласен. Давайте по существу.

- Вы торопитесь?

- Нет, я волнуюсь.

- Хотите, я закажу вам что-нибудь, потом вычтем из гонорара?

- А как я проверю, сколько вы вычли?

- Никак. Просто на доверии, деньги тут не такие большие можно проесть. Теперь, по существу. Скажите, что заставляет вас принимать такое кардинальное решение - самоубийство? Не подумайте, я не из любопытства спрашиваю, мне нужно понять, насколько тверды ваши намерения. Если вы колеблетесь, то лучше отменить встречу или перенести. Мы работаем в предоплату, как вы понимаете, специфика клиента такая. Потом, нам ни к чему возиться с возвратами денег. Признаюсь, у нас было несколько случаев, когда клиент получал аванс, потом передумывал. Нам приходилось вынимать деньги обратно. В общем, это все неприятно и лучше таких ситуаций избегать. Итак, повторяю вопрос…

- Если коротко, то несчастная любовь.

- Короткие ответы меня не устоят. Лаврентий, я должна понять, что с вами стоит иметь дело. Как, своего рода, собеседование. Так что, в ваших интересах убедить меня в своей надежности. Иначе мы расстанемся и все. Убивайтесь себе бесплатно.

- Я постараюсь объяснить.

Их разговор продолжался два часа, за которые Загосин успел съесть пиццу, чизкейк, выпить чайник чая, выкурить с десяток сигарет. Алла слушала его, часто задавая уточняющие вопросы. За это время Александр несколько раз ловил себя на мысли, что не уверен уже в своем желании свести счеты с жизнью. Однако, задавшись целью убедить собеседницу, он убеждал, становясь все более образным и красноречивым. Для пущей достоверности, он даже присочинил то, чего вовсе не было. Алла слушала и делала выводы. Наконец, она убедилась в честности Александра и сочла его горе и душевное состояние достаточным для ведения совместного бизнеса.

- Хорошо, Лаврентий, я верю вам. Вот в чем, собственно, суть нашего коммерческого предложения. Мы снимаем на профессиональную видеокамеру, как вы покончите с собой. Это стоит пятьдесят тысяч долларов.

- В рублях?

- А вам не все равно? По курсу ЦБ на день, э-э…

- Тогда в долларах!

- В чем хотите, в том и заплатим. Главное, это нужно сделать так, как мы скажем и там, где скажем.

- А другие пятьдесят тысяч?

- За эти деньги вам нужно будет убить человека. Насколько я поняла, такой человек у вас на примете есть.

- Зернов?

- Какой еще Зернов? Вы о нем ничего не говорили.

- Ах, да, действительно. Тогда, кого вы имеете в виду?

- Я думаю, это должен быть Родзянский, который испортил вам жизнь. Ваша Татьяна вернулась к нему, я понимаю?

- К нему, по-моему.

- Вот и замечательно! Убиваете его, мы, опять же, снимаем это на камеру и другие пятьдесят тысяч ваши. Оружие мы вам дадим. Пистолет системы ТТ со сбитыми номерами.

- А, по баллистической экспертизе он не потянет другие преступления?

- Вы слишком любознательны, мой друг. Полагаю, что покойнику уже безразлично, что там покажет экспертиза. Так, вы согласны или нет?

Загосин понял, что если согласится, то самоубийства будет уже не избежать. За последние несколько дней, в хлопотах и приготовлениях, он как-то не заметил, что сама идея самоубийства стала отдаляться и потеряла четкие очертания. Даже веревку, которую он купил, мама давно уже пристроила для своих задач. Приходилось тянуть время. Одно дело все решать самому и совсем другое, подчиняться сетевому графику. Это уже не суицид, а производство. С другой стороны, лишние деньги его родителям не помешают. Создавалось впечатление, будто он участвует в съемках сериала, сознание его начало раздваиваться.

- Можно вопросы?

- Задавайте.

- Нельзя ли увеличить сумму? Думаю, вы ведь не все отдаете мне. Что-то идет оператору, что-то вам, что-то за оружие. Если есть возможность подкорректировать предложение в сторону увеличения, я готов это обсудить. В качестве моего встречного шага я готов сделать все как-то по-особенному красиво, привлекательно. Нужно просто подумать.

- Лаврентий, вы в своем уме? Ладно. Корректировать ничего нельзя. Либо вы соглашаетесь, либо нет.

- Ясно. А как, все-таки, я должен произвести непосредственно самоубийство и убийство? Хотя бы в общих чертах?

- Вы должны застрелиться и застрелить. Вернее, наоборот.

- Понятно. Знаете что? В принципе я согласен, только мне придется уточнить детали. Это уже мое дело. Мне нужно выследить Родзянского и понять, где удобнее произвести выстрел. Я могу вам перезвонить, когда эта часть операции проясниться?

- Конечно, только не затягивайте. Дата 13-е мая остается в силе, то есть убийство нужно произвести, самое позднее, 12-го.

- Давайте 14-го убийство и 15-го самоубийство. Так будет удобнее.

- Я уже начинаю терять с вами терпение. Почему другие даты?

- Это просто. 13-е – воскресенье. Где я его буду ловить в выходной? А вот в понедельник, другое дело.

- Ну, хорошо, хорошо, - Алла Борисовна совершенно вымоталась с этим человеком. Она сверилась с календарем в смартфоне и кивнула. – Пусть будет, как вы сказали. Только учтите, что как только вы возьмете в руки деньги – обратной дороги уже нет. Все! В воскресенье вечером, 13-го числа я жду от вас смс с номером вашего счета и другими реквизитами, необходимыми для перечисления денег. После этого я вам перезвоню. Если вы не присылаете, значит, ничего уже не будет. До свидания, Лаврентий. Надеюсь, мы в вас не ошиблись.

Женщина надела свой красивый зеленый плащ и собрала вещи в сумочку.

- Не подведу, Алла Борисовна, оправдаю, не беспокойтесь! – Загосин радовался, как ребенок, что его отпустили живым и не связали никакими обязательствами. – Не фильм получится, а малина, - совсем уже не к месту добавил он.

Алла Борисовна поморщилась, но не ответила.

Воодушевленный Саша, решил прогуляться по Красной площади, собраться с мыслями. Дела начали приобретать неконтролируемый оборот.

«Наверняка они продают эти фильмы на Запад, где платят хорошие деньги, - соображал он, прогуливаясь по Александровскому саду и разглядывая людей. – Львиную долю, естественно, забирают себе, а покойнику достаются копейки, но с ними не поторгуешься. Как я понял, я у них не первый, с позволения сказать, актер, значит, бизнес этот достаточно налажен и сбоев не будет. Да, с логикой у этих бандитов все хорошо. Сначала я убиваю конкурента, потом себя. Мотив самоубийства не вызывает сомнений – несчастная любовь, ревность, преступление, искупление. Дело можно закрывать и сдавать в архив».

Он сел на лавочку не далеко от грота и закурил. Погода не менялась уже несколько дней подряд. Светило вечернее солнце, но было прохладно. Пыльные, терпящие жажду деревья и трава ждали  дождя и тепла, чтобы развернуть изумрудную красоту и дать старт лету. Мимо прогуливались москвичи и гости столица. Загосин смотрел на них и отстраненно размышлял, стараясь отделить москвичей от приезжих. Местные жители, в особенности девушки, резко отличались от гостей. Они торопили лето и надевали минимум одежды, показывая, не смотря на прохладу, голые животы, плечи и ноги. Молодые мужчины, так же старались одеваться легко. Приезжие, как правило, таскали с собой объемные сумки, водили за руки детей и одеты были более фундаментально и официально.

«Сколько же народа живет на сете, - поразился Александр. – Страшное дело. Людей много, а мне кажется, что я на планете один. Почему так? Наверное, потому, что я углублен в себя и думаю только о своих проблемах. Вокруг меня ходят тени людей, без плоти и сути. Но ведь у каждого человека есть проблемы, дела, радости и несчастья. Просто я про это ничего не знаю, и мне кажется, как будто, ничего этого нет. Вот пенсионер, - мимо него действительно медленно шел пожилой человек. – Наверняка у него есть родственники, друзья, болезни, воспоминания, а в воспоминаниях победы, поражения, достижения, подлости и подвиги. Если мысленно построить вокруг его головы систему его связей и дел?»

Загосин представил картину, на которой вокруг головы дедушки, на расстоянии в несколько метров, появились макеты людей, связанные с головой проволочками. Это близкие, друзья и родственники, чем ближе родство, тем короче проволочка. На эти связи он наложил огромные прозрачные сферы, олицетворяющие дела, планы и воспоминания. Получилось нечто, напоминающее макет галактики с гравитационными полями.

«Теперь, вокруг каждого человека, включая меня, можно построить подобные системы, - фантазировал Саша. – Там, где общие знакомые, или планы, или дела, там пересечения. Совсем другая картина мира получается».

Домой совершенно не хотелось возвращаться, и он гулял по городу до тех пор, пока не понял, что замерз и проголодался.

23.НЕСЧАСТЬЕ

Около одиннадцати Загосин вошел в дом поднялся на свой этаж, автоматически отметив, что сегодня наркоманов нет. В квартире горели все лампы, но было тихо. Дверь в родительскую комнату оказалась закрытой, и никто не вышел его встречать. Это выглядело необычно. Он тихо разделся, умылся и прошел на кухню. От родителей доносились какие-то неясные звуки, напоминающие рыдания, и Александр начал беспокоится. Он налил себе чаю, взял печенье и стал ждать. Аппетита не было. Через двадцать минут на кухню вышел отец.

- Привет, сын, - рассеянно пробурчал он. – Видишь, какое дело… Несчастье у нас, - он снова замолчал, подбирая слова.

- Что случилось, папа? Какое несчастье? Рассказывай, пожалуйста.

- Маму сегодня ограбили в нашем подъезде. Наркоманы какие-то. Ударили по лицу, отобрали сумку. Она упала и сильно ударилась головой. Скорая уже приезжала.

У Загосина от бешенства потемнело в глазах. Он представил, как его маму бьют какие-то подонки, как она, чуть живая, напуганная и побитая входит домой и падает на кровать.

- Как это произошло? – совладав с нервами, спросил он.

- Подожди, сынок, я уложу ее спать и тогда расскажу. Нельзя сейчас оставлять ее одну, - папа набирал в грелку холодной воды.

- Можно я зайду к ней?

- Не надо, она просила тебя пока не беспокоить ее. Не хочет в таком виде показываться.

Отец ушел в комнату, прихватив грелку и стакан с кубиками льда. Загосина трясло и он закурил в кухонное окно. Минут через пятнадцать отец вышел и молча налил себе в рюмку водки.

- Уснула... Будешь? – предложил он. Александр движением головы отказался. – А я выпью. Стресс… Мама сегодня раньше меня вернулась с работы, где-то часов в восемь. Я задерживался на работе. Аврал, - он зарыл глаза и помотал головой, борясь с чувством вины. – На нашем, третьем этаже к ней подскочил какой-то подросток и схватился за сумку. Она не отдала, тогда он ударил ее по лицу кулаком, - на глаза отца накатили слезы, он допил остатки водки, продышался и продолжал. – Она ударилась головой о стену возле лифта и выпустила сумку. Эти скоты еще сидели на месте некоторое время, и можно было их взять, но мама не смогла вызвать милицию. Она рыдала, когда я пришел через час домой. Пока понял, что произошло, никого на лестнице уже не было. Сумка нашлась с документами и всем остальным, но без денег. У нее денег-то было три тысячи с мелочью. Сволочи.

Отец, который бросил курить около десяти лет назад, достал сигарету из полки и закурил. Его руки дрожали, а на глаза постоянно набегали слезы. Он встал напротив окна и смотрел в темноту, роняя пепел на пол. Саша молчал. Только теперь он понял, как сильно родители любят друг друга. В повседневности этого не увидишь. Они, действительно, не могут жить друг без друга.

- В милицию звонили? – прервал молчание сын.

- Да, наряд приезжал, приняли заявление. Маме нужно будет зайти завтра к участковому описать преступника, тогда они начнут искать, - папа совсем стал как беспомощный ребенок. – Как ты думаешь, найдут?

- Конечно, найдут, папа, эти уроды постоянно тут ошиваются и мало что помнят, - Сын накрыл ладонью ладонь отца.

- Посмотрим. Иди ложись спать, поздно уже… Да, ты кушать будешь что-нибудь?

- Так мама всегда спрашивает, когда я прихожу.

- Теперь я за нее, - отец опять вытер слезы с глаз. – Старый я стал уже. Плакать научился. Никогда не плакал, а теперь сдержаться не могу. Как представлю…

- Ладно, пап, ты сам тоже ложись. Кормить меня не надо.

Они еще посидели молча, выкурили по сигарете и, пожелав друг другу «спокойной ночи», разошлись по своим комнатам.

Александр сидел в темноте на кровати, понимая, что сейчас не сможет уснуть. «Доигрались, - раздраженно думал он. – Терпели этих тварей и на тебе - они на маму напали. Менты тоже молодцы, не могли отвадить их от нашего подъезда. И пенсионер этот, борец за справедливость, только на нормальных людей и может нападать. Надо уезжать из этого района. Тут одни кавказцы и наркоманы живут. Нормальным людям здесь уже нечего делать. Не даром Татьяна категорически отказывалась даже обсуждать возможность жить здесь, хотя родители предлагали. Маме она так понравилась, что, как сейчас помню, она просила Таню хоть недельку пожить с нами». Ему не удавалось представить бывшую супругу в этой квартире, хотя сейчас тут много Татьяниных вещей и ему иногда казалось, что она скоро вернется за ними.

24.СКОРЦЕНИ
      
После того, как Загосин с гордостью, но по недоразумению отверг финансовую помощь будущей жены, для него наступили тяжелые времена. Остаток собственных средств и обещанное участие родителей недотягивали до требуемых объемов, а если добавить сюда непредвиденные расходы… От этого можно было сойти с ума! Для душевного равновесия и спокойствия в делах ему не хватало тысяч сто пятьдесят. И это не считая венчания, которое Таня собиралась устроить на Мальдивах, ближайшим летом.

Сначала кольца. Обычные золотые тут не годились. Девушка, оказывается, давно уже решила (всю жизнь мечтала), что кольца будут обязательно платиновые с маленькими бриллиантами. В начале ноября они купили кольца. Все остальные приготовления шли в том же духе. Далее были платье, костюм, список гостей и заказ ресторана, лимузин. Деньги таяли, как на глазах, и Александр не выходил из депрессии, постоянно пребывая на грани нервного срыва. Все его мысли были заняты только поисками недостающей суммы.

Перво-наперво, он сократил расходы на себя и перестал отдавать деньги маме. Родители его понимали. Все наличные средства сразу запихивались в банкомат и поступали на карточку, но этого было не достаточно. Саша обзвонил всех друзей и приятелей в поисках подработки. Предложения поступали, друзья оказались готовы помочь, и кое-что удавалось подзаработать. Не хватало только стабильности приходов средств. Пришла мысль что-то продать. В его личной библиотеке находились несколько дореволюционных религиозных книг, которые он отнес в букинистический магазин и показал. Книги оценили в десять тысяч рублей, что прозвучало, как насмешка.

Каждое утро Александр направлялся на работу с мыслью сделать максимум для перевыполнения плана и получения соответствующего бонуса. Вечера он, как правило, проводил с Татьяной за планированием очередных трат, а ночами, когда он не оставался на «Баррикадной», переводил статьи для разных издательств. Денег такое сотрудничество приносило не много, но это было лучше, чем ничего. Загосин похудел, носил под глазами синие круги, но стал при этом напоминать голодного волка. В его взгляде появилась жесткость и решимость. Так ему напрягаться еще никогда не приходилось.

Уложиться в заданную сумму ему помог неожиданный заказ на перевод книги, не имеющей электронного вида. Это было руководство по ремонту довоенного автомобиля Alfa Romeo 6C 2300 на английском языке. Заказ поступил от управляющего частной галереи антикварных авто, через Интернет. На встрече с Александром, управляющий объяснил, что переводческие канторы просят безумные деньги, а бюджет у него ограничен.

По непроверенным данным этот автомобиль Бенито Муссолини в июле-августе 1943 года, то ли подарил, то ли обещал подарить Отто Скорцени, за освобождение себя из заточения в отеле «Кампо Императоре», что в горном районе Италии Гран-Сассо. Любопытно, что машину нашли на территории СССР в заброшенном дачном гараже. Ее прежний хозяин вывез из оккупированной Германии после войны, ездил на ней некоторое время, но после поломки убрал в гараж и забыл о своем трофее. После обнаружения раритета, он побывал в разных коллекциях и, наконец, попал данную галерею.  

Управляющий жаловался, что новый экспонат требует восстановления и без книги никак нельзя, поэтому он обратился к Загосину, которого порекомендовала его новая знакомая, редактор журнала о комнатных цветах. Учитывалось, что экземпляр книги единственный, а в электронном виде этого материала нет, то есть компьютерный перевод исключен. За то, что весь текст придется переводить и перенабирать вручную, а так же принимая во внимание срочность, исполнитель запросил двести тысяч рублей с авансом в пятьдесят процентов. Видимо, сумма оказалась меньше, чем просили другие, и управляющий согласился. На всю работу отводился месяц, то есть практически ко дню бракосочетания работа должна быть сдана.

Александр сфотографировал каждую станицу, прогнал изображения через программу распознавания текста, поправил набор, потом запустил, получившийся текст в электронный переводчик, получил подстрочник и, используя автомобильный словарь, отредактировал перевод. Вся работа заняла три недели. Управляющему он объяснил, мол, подключил десять переводчиков и машинистку. Гонорар был получен и, пообещав заказчику «если, что, то - пожалуйста», довольный Загосин поехал к ближайшему банкомату. Таки образом, он превысил требуемую сумму почти в полтора раза. Было, чем гордиться!

Этим вечером они собирались в очередной раз в гости к родителям Александра. После первого визита Татьяна завела правило раз в две недели посещать их, причем, каждый раз она привозила Сашиной маме подарки – что-то из своего гардероба. Вещи были практически новые или вообще новые, дорогие и фирменные. В свою очередь Сашина мама дарила Татьяне что-то из своих вещей и украшений. Между женщинами установились равные приятельские отношения. До даты росписи оставалась неделя, и это был последний Совет перед свадьбой.

- Вот, смотрите, - Таня проворачивала маме фотографии жениха на примерке. – Это Сашин костюм. Тут темновато, но в принципе видно. Темно-серый Cerutti. У него будут ботинки и галстук Boss.

- Красиво, - подтвердила мама.

- А у меня не было костюма на свадьбе, - отозвался отец. – Взяли у друга на прокат.

- Не у друга, а у Славы, - поправила мама и уточнила для Тани. – У мужа Ларисы Васильевны. Ничего ты не помнишь.

- Как тут вспомнишь, когда ни одной фотографии не осталось. Где фотографии?

- Как это ни одной? Целых две есть, принести?

- А остальные запороли?

- Да, остальные запороли.

Они кушали жареную курицу, салаты и пили вино. Татьяна от вина, отказалась.

- А это мое платье, - невозмутимо продолжала Таня, листая дальше фотографии. -  Спереди, сзади, сбоку. Ну, как?

- Хорошо, - говорила мама и переводила взгляд на отца. – Молодцы, у меня свадебное платье было попроще.

- Зато у нас кольца желтые были, как положено, - веселился отец. – Я через профком доставал. По блату.

- Мы заказали приглашения для гостей, букет невесты, розовый лимузин…

- Мне всегда было интересно, - как всегда неожиданно вступил в разговор захмелевший Александр. – Почему в жизни все наоборот?

Привыкшие к его неожиданным озарениям родственники затихли и приготовились слушать. Так и не дождавшись вопроса «что наоборот?», он продолжил.

- Вот, если посмотреть на девушек и женщин, они всегда зациклены на любви. С этим никто не станет спорить. Женщины смотрят фильмы только о любви, мелодрамы. Читают женские романы и журналы, в которых одна сплошная слезливая любовь. Женские ток-шоу поголовно посвящены отношениям мужчин и женщин. Так?

- Так, - лаконично подтвердила Таня, заранее улыбаясь.

- Ага. Одежда женщин, аксессуары и прочее, сплошь покрыто сердечками, выполнено в розовых тонах, и символизирует нежность и, опять же, любовь. Вообще – женщина является олицетворением любви.

- Тебя что-то не устраивает? – начала терять терпение мама.

- Кое-что, - загадочно улыбнулся докладчик. – Теперь посмотрим на мужчин, - он указал на папу и тот встал со стула и выпрямился. – Что мы видим? Это брутальные личности, которые смотрят боевики, футбол или бокс, читают детективы и так далее. Нигде никакой любовной символики. Так?

Все промолчали, только Таня продолжала улыбаться.

- И в тоже время, женщина всегда подходит к выбору будущего мужа строго прагматично. Это объяснимо. Женщина - хранительница очага и ей нужна стабильность. У детей должна быть полная обеспеченная семья, а стало быть, мужчина должен удовлетворять определенным требованиям. Ну, например, не пить, хорошо зарабатывать, обладать интеллектом, чтобы передать потомству правильные хромосомы. Иметь физическое здоровье. Кроме того, желательно обладать определенным состоянием и не иметь вредных привычек, а наоборот – иметь жилье. Это все правильно, конечно, но где же здесь, простите, любовь? Где безумие страстей? Сплошная же математика.

Александр отпил вина и продолжил:

- Теперь посмотрим на мужчин, - отец снова встал, но Загосин не удостоил его в этот раз вниманием. – Для них не имеет значение состояние девушки и ее производственные перспективы, даже ее интеллект не является определяющим. Он, мужчина, способен влюбиться именно в человека! Отбросив все остальное. У нее нет машины? Пусть! Нет квартиры? Не важно! Он способен влюбиться в самое странное существо только даже из жалости и посвятить этому существу всю свою жизнь. Так, скажите мне, уважаемые господа присяжные заседатели, почему так? Почему, там, где сердечки в стазах, не бывает любви в принципе, а там где строгость и сдержанность и живет любовь?

Он сделал еще глоток и обвел присутствующих торжествующим взглядом. Первой откликнулась Татьяна:

- Насколько я помню, это именно у меня есть квартира, машина и карьерные перспективы. Что-то у тебя не бьется!

- Вот, наконец-то! - Загосин поднялся, взял бокал с вином и произнес. – Прошу выпить за мою любимую Танечку, за нежную мою невесту, которая испытывает ко мне настоящее чувство! На ней нет розовых амурчиков, она не ведет расчетов, она способна просто любить. Знай, дорогая, что я понимаю это и ценю. Я очень тебя люблю и надеюсь, что ты меня никогда не разлюбишь!

25.СИНЯК

Он по-настоящему заснул только под утро. Всю ночь было слышно, как отец выходит на кухню и курит-курит-курит. Такого в их семье еще не было. Александр не помнил, что бы отец когда-то дрался и даже рассказов об этом он не слышал. Вся жизнь родителей протекала спокойно, без бед и потрясений извне. Конечно, внутри бывало всякое, но такое... Что бы папа плакал, тайком вытирая слезы?!

Теперь он четко понимал, зачем идет на преступления и для чего используются потом отнятые рубли. Путь его уже не будет, но родители на его деньги смогут купить квартиру в другом, более спокойном, районе. Там, где консьержи дежурят на входе, где установлены видеокамеры, где вместо наркоманов в подъездах стоят цветы. Если продать эту квартиру и добавить четыре-пять миллионов, то все может получиться.

Как бы вычислить того, кто ударил маму? Можно попробовать найти этого подонка через Попцова, это ведь он снабжает их зельем. Пусть потрудится, пусть запретит им собираться здесь, иначе Загосин его выследит и сдаст милиции.

«Не так все просто, - взвешивал свои шансы Саша. – Игорь встречается с сержантом и тот его, конечно, отмажет. Ладно, пусть отмажет, но эта сволочь должна сесть в тюрьму. Тогда остальным будет не повадно. Хорошо, что я имею мобильный Попцова, встречусь с ним завтра и поговорю, надеюсь, он поймет и не откажет. Все-таки, мы дружили когда-то».

Утром, не выспавшийся, он вышел из комнаты. Родители не пошли на работу. Оно и понятно, мама травмирована, а папа не может ее оставить одну. Слава Богу, сотрясения мозга не было. Загосин позвонил Игорю.

- Игорь, привет, это Загосин, удобно говорить?

- Говори, - голос Попцова был недружелюбным. Так часто бывает с утра у пьющих людей – вечером они ласковые, а утором – злые на весь свет.

- Мне надо с тобой сегодня встретиться.

- Зачем?

- Важное дело. Куда мне можно подъехать, я не отниму много времени?

- Что за дело?

- Не по телефону. Так как?

- Подъезжай на «Выхино», там, где конечная шестьдесят четвертого. Через три часа. Подъедешь, набери меня.

Попцов выключил телефон.

«Десять плюс три – час, - рассчитал Александр. – Можно еще часик поспать».

Ровно в час дня он прибыл на конечную троллейбусную остановку. Попцова, естественно, не было. Холодное солнце припекало на открытом пространстве. Углубленный в себя, Саша прогуливался по площади, пытаясь спланировать канву предстоящего разговора. Понятно, что пугать Игоря, безнадежное дело, следовало поговорить с ним спокойно и добиться понимания. Легко сказать, спокойно. Его всего прямо переворачивало от злости и ненависти к этому человеку и к тем, кого тот подкармливает.

Через полчаса он позвонил Игорю. Оказалось, что Попцов забыл о встрече и будет примерно через час-полтора. Как подъедет – позвонит. Возвращаться домой не было смысла, и Загосин пошел погулять по вещевому рынку.

Не смотря на рабочий день, пятницу, народа между рядами толкалось предостаточно. Александр бесцельно бродил около павильонов, заглядывая в отсеки, увешанные то майками, то джинсами, то куртками, то уставленные разнообразной обувью. Он уворачивался от покупателей и тележек с едой, каждые пять минут посматривая на часы. Время текло медленно. От вещевого сектора он перебрался к продуктовому, заглядывал в киоски и кафе. Внутренне напряжение от ожидания предстоящей встречи не давало расслабиться ни на секунду. Сорок минут показались ему целой вечностью, а Попцов так и не звонил. Оставалось ходить и убивать время.

Он подошел к павильону с грязной желтой вывеской «Ломбард. Скупка изделий из драгметаллов» и резко отпрянул, укрывшись в  тень за углом. Из дверей павильона вышел сосед Зернов и, пересчитывая на ходу деньги, засеменил мимо Загосина. Это было любопытно. Пенсионер-то с секретом. Александр открыл дверь ломбарда и зашел внутрь темного, непроветриваемого помещения, уставленного вдоль стены грязными застекленными лотками с поблескивающими изделиями. В углу, рядом с аптекарскими весами сидели два человека, уголовного вида без лиц, пили кофе из пластиковых стаканчиков и тихо разговаривали. На вошедшего они не обратили внимания и Саша сделал вид, что рассматривает засаленные лотки с кольцами и цепочками.

- Я ему говорил на той неделе, приноси сразу все, - хриплым глухим голосом говорил один из уголовников. – Жмется, ругается.

- У него много, что ли? – лениво проскрипел другой. – Где он живет-то, смотрели?

- Не много, но есть. Даже мараться не стоит... Интересный он дедок. Почти всю войну прошел, от начала до конца. В сорок первом приписал себе год и пошел добровольцем, так и воевал до сорок четвертого. Я как-то разговорил его. Ранения имеет, награды какие-то, в том числе иностранных государств. Живет с осколком в голове. Говорил он, то ли разведчик, то ли спецназовец был, но моряк. По ранению его демобилизовали. После войны работал в ПТУ, преподавал вождение.

- Теперь продает свои награды?

- Да, и золото, что от жены покойной осталось. Ему совсем туго живется. Он один с собакой или кошкой остался, - хрипатый закурил что-то, отдающее приторно-паленым. - Квартира не приватизирована, кстати, я узнавал. Пенсия маленькая, а он дочери помогает, у него дочь инвалид, что-то такое в детстве случилось с ней и она подвижность стала терять лет с десяти. Пить, есть, читать, писать может, а передвигаться сама не может. Только голова и кисти рук действуют. Жуть! Старая уже тоже, в каком-то пансионе содержится… Вам помочь? – они заметили Загосина. – У нас все настоящее, никаких подделок.

- Я цепочку себе ищу золотую, сантиметров пятьдесят, толстую. Покажете? – Александр склонился к самому стеклу лотка, пытаясь разглядеть в потомках ценники.

- Покажем, - отозвался скрипучий, поставил на край прилавка свой стаканчик, но не сдвинулся с места.

- Так и мотается между кладбищем, церковью и больницей. Ему бы дома сидеть, а он в разъездах, - продолжал охрипший.- Говорит нельзя мне умирать, дочка на кого останется? Он ей какие-то лекарства дорогие покупает. Как только я помру, говорит, – она сразу за мной. Без денег никто там за ней ухаживать не будет, само собой. Жалко старика, не в том государстве родился. Я ему часто больше денег даю, чем надо.

- Вот цепочки, выбирайте…

Под косые взгляды приблатненных продавцов Александр вышел на воздух и с облегчением закурил. В какой-то момент ему стало казаться, что он попал в тюремную камеру. Темные личности, темные стены, атмосфера насыщена опасностью, криминалом и сентиментальностью. За каждым словом или жестом спрятан второй смысл.

Он снова позвонил Попцову. Оказалось, что Игорь уже на месте и пришлось спешно возвращаться к остановке.

- Здорово, что у тебя стряслось? – Попцов выглядел недовольным.

- Игорь, маю мать ограбили вчера вечером в подъезде, - голос Загосина звучал не уверенно.

- Сочувствую, а я-то тут причем? – нажимая кнопки в телефоне, рассеянно спросил Игорь.

- Это сделали наркоманы, которые колются и спят на нашей лестничной площадке. Я подумал…

Попцов поднял глаза, рассмотрел собеседника и предложил:

- Пойдем в сторонку.
Они прошли на заросший пустырь.

- Ну? Что подумал?

- Я, это… слышал, что ты имеешь отношение к наркоте, или знаешь там кого-то…

- От кого слышал?

- Да, не помню, кто-то сказал, какая разница?

- Саша, ты попутал что-то в этой жизни. Тебя кто послал-то? Какая наркота? Я специями торгую.

- Никто меня не посылал! Мне нужен наркоман, который ударил мою мать и я уверен, ты можешь мне помочь его найти! - взбесился Загосин. – Что тебе не ясно-то?

- Не ори, - прошипел Попцов. – Чё ты гонишь? Я никаких наркоманов не знаю, еще раз повторяю, для тупых. Вали от сюда, Санек, и больше не попадайся мне на глаза. Я догадываюсь, откуда ветер дует, так, что ты передай им - разговора не будет, хоть всех лохов ко мне пришлют. Все, проваливай!

- Ты пожалеешь об этом! - несло Загосина в крик. – Я думал, ты друг, а ты обыкновенный козел вонючий, сволочь! Думаешь…

Игорь так и не дослушал, что, по мнению школьного друга, он сам лично думает в настоящий момент. После произнесения слова «козел» не прошло и  секунды, как граненый кулак Попцова угодил Загосина в скулу, между левым глазом и виском. Александр увидел только движение слева, яркую вспышку, потом темнота, полет тела и шум падения через кусты на холодную землю. Звуки пропали, а в носу появился сладковатый, липкий запах крови.

Секунд через десять он медленно открыл глаза и сел. Вокруг никого не было. Его тошнило, голова кружилась и раскалывалась на части. Саша прикоснулся к левой стороне головы и отдернул руку. Больно, гудит, как колокол. Все произошедшее резко ушло в прошлое и потеряло смысл, остались только боль и чувство унижения. Он оглядел себя. Руки грязные, джинсы в глине и траве. Кошелек, документы и часы на месте. Кожаная куртка порвана на правом рукаве – последствия пролета через кусты. Кровь из носа забрызгала футболку. Он поднялся на ноги, его шатало. Первая мысль, которая пришла в голову после пустоты – как попасть домой и избежать встречи с родителями? В таком виде, особенно после вчерашнего потрясения показываться на глаза маме  нельзя.

С каждой минутой Саша все более приходил в себя. Прежняя злость и дерзость прошли. Он отряхнул штаны, застегнул куртку и поправил волосы. Носовым платком отер с лица кровь и медленно пошагал в сторону дороги. Гул в голове остался, но головокружение прошло. Это был всего лишь нокдаун.

Сидя на остановке, Загосин закурил и попытался осмыслить произошедшее. Ни каких идей. От Попцова толку не будет, это теперь совершенно ясно. Рассчитывать можно только на милицию. Ну, что ж? Он сделал все, что мог. Рука автоматически тянулась к пострадавшему месту. Александр закрыл глаза и на секунду провалился в яму отчаяния. Стыдно и обидно! И никакого желания мстить.

Рядом завоняло. Он открыл глаза и увидел бомжа, присевшего на край той же лавки. Новый сосед ласково улыбнулся Загосину, и ему показалось, что это именно тот самый бомж, которого он недавно огрел шокером.

- Что-то я тебя раньше не видел тут, - начал знакомиться бездомный. – Откуда ты, соколик?

- Я нарушил Конвенцию? – попытался пошутить Загосин.

- Чего?

- Выпить есть у тебя? – наглел он.

- Чего ты?

Александр поднялся и посмотрел сверху вниз на бродягу. Он вдруг почувствовал свою силу и превосходство над ним. Свое право и возможность награждать и миловать этого бесправного человека. Бомж понял свою ошибку. Испачканные джинсы и порванная куртка сбили его с толку. Загосин открыл бумажник и вынул оттуда пятьсот рублей.

- Держи, отверженный, молиться умеешь?

- Само собой. Целый год при монастыре пробавлялся, -  бомж воровато огляделся и убрал купюру в карман.  

- Помолись за мою душу, пожалуйста. Не сочти за труд.

- Обязательно помолюсь. У меня рука легкая, мне последнее время везет. Хорошие люди хорошие деньги стали давать. Не волнуйся, соколик, все будет и у тебя хорошо.

Александр сел в троллейбус номер шестьдесят четыре и поехал домой.

«Это все, конечно, хорошо, - он еще раз потрогал набухшую скулу и постарался разглядеть свое отражение в окне. –  С Игорем я, будем считать, поговорил. Синяк будет приличный. Сейчас вопросы дома начнутся. Как? Кто? За что? А что говорить-то? – он вздохнул, представив, как мама, не отойдя от одного шока, погрузится в другой. – Скажу правду. Искал обидчика и получил по морде. Так что, беспокоится нечего. Ваш сын пострадал за правду в неравной борьбе».

В окне проплывала скульптурная композиция «Победители» - три человека под флагом.

«Все мои планы кувырком, - он старался приложить висок к прохладному стеклу. – Собирался сегодня съездить к офису, проверить обстановку и посмотреть за Родзянским. Путаница такая… Получается, что вешаться я уже не собираюсь. Теперь я стреляюсь. Убиваю человека и потом стреляюсь, а перед этим всем граблю Машку и отвожу деньги на дачу. В принципе все просто и времени достаточно. С Машкой все, вроде, понятно - десятого мая. Застрелиться, пятнадцатого мая, тоже не проблема и деньги отвезти не сложно между этими днями, но вот где Андрея Лазаревича заделать? Проследить за ним я не смогу, нет машины. Надо поискать его адрес в Интернете, вдруг там есть. Самое надежное, конечно застрелить его возле офиса. Утром или вечером. Сначала застрелить его и тут же застрелиться самому. Пусть снимают свое кино за один раз».

Он вышел из троллейбуса и пошел домой, прихватив по пути три баночки пива. Встречные дамы оборачивались и разглядывали его лицо. Мужчины незаметно улыбались, а один мальчик на велосипеде чуть не сбил бабушку, заглядевшись на Загосина. Человек с синяком всегда выглядит как-то по-особому привлекательно. Даже одноногий или однорукий не вызывает такого интереса, как тот, кто имеет на лице фонарь. Наверное, это связано с тем, что синяк является достаточно свежим отпечатком жизненной коллизии, причем он сразу обличает то ли глупость, то ли опасность своего обладателя. Невольно хочется узнать – кто это тебя так и за что? Когда человек весь поломан, подран и имеет синяк, это вызывает скорее сострадание, чем любопытство, но когда синяк украшает лицо совершенно целого человека, это вызывает непременно улыбку и желание пошутить.

Родителей дома не оказалось. Саша быстро разделся и выкинул окровавленную майку. Куртка порвалась не сильно, можно будет заклеить. Джинсы он решил застирать. Зеркало в прихожей отразило искаженное, асимметричное лицо с потемнением багрового цвета, покрывающим оба глаза и верхнюю часть левой скулы. Этюд в багровых тонах. Ужас. Нечего и думать скрыть такие следы.

Он быстро постирал штаны и принял душ, стало легче. Голова почти прошла, но синяк жил своей жизнью. В результате приложенного льда, пятно из багрового стало превращаться в синее сначала с краев, а потом и в эпицентре.

Около семи пришли родители. Александр прислушался через дверь к тону их разговора. Ему показалось, что мама засмеялась, и на душе у него отлегло. Дождавшись, когда родители пройдут на кухню, он вышел из своей резиденции.

- Мама, только не пугайся, представляешь, я решил повесить свои джинсы на балконе и ударился о штырь, - он все рассчитал. Прежде чем мама увидела его украшение, она услышала версию. – Только не смотри на меня, синяк какой-то несусветный получился.

- Ого! – удивился отец. – Надо этот штырь отпилить, пока кто-нибудь не погиб.

- Я тебе уже целый год говорю, - посетовала мама. – А ты все откладываешь.

- Да уж. Была задета не только кора головного мозга, но и, непосредственно, древесина. Да, сынок?

До самого отбоя мама прикладывала сыну лед, потом дала мазь и в итоге показала, где лежит тональный крем. Так, что если Саша захочет выйти на улицу, он вполне сможет загримироваться. Принимая помощь, он поражался, как быстро у нее происходит смена настроений. Еще вчера беда накрыла их дом, а уже сегодня мама смеется. Вечером родители рассказали сыну, что были в милиции и симпатичная женщина следователь, по имени Инга Яковлевна Плещеева, оформила все документы и попросила, как только в подъезде соберется компания наркоманов звонить ей лично на сотовый. Приедет наряд и заберет всю банду в обезьянник. Наверняка, сразу удастся выявить и преступника. Но вообще, скорее всего, эти ребята больше в этом подъезде собираться не будут, тем более, что кроме маминого заявления у них лежат еще несколько штук от Зернова.

Саша сидел в своей комнате и пил пиво. Иначе ему не удавалось расслабиться. Когда все легли спать, он нашел тональный крем, прошел в ванную комнату и мазнул себе на край синяка. «Ничего он не замажет, - прошептал сам себе Загосин. – Тут нужен профессиональный грим, - он осмотрел баночку. – Sisley, это очень дорогая косметика. От Тани осталась, конечно, мама такую себе не может позволить». Вообще-то Татьяна практически не пользовалась пудрами и тональными кремами. Она подкрашивала глаза и губы, но это, пожалуй, и все. Единственный раз она применила тональный крем на свадьбе и именно для этого одного раза купила самый дорогой, который после торжества и подарила маме. Очень эффектная, в обычной жизни, на свадьбе Татьяна была просто умопомрачительна. Переполненный гордостью, счастливый и самоуверенный жених не мог налюбоваться на свою избранницу.

26.СВАДЬБА

Местом проведения свадебного банкета был выбран ресторан «Сказка востока. 1001 ночь» на Фрунзенской набережной. Предложила это место Татьяна, она же и забронировала места за месяц до назначенной даты.

К пяти часам вечера красный лимузин Chrysler 300M, с женихом и невестой, а точнее с мужем и женой, поскольку роспись в ЗАГСе уже состоялась, и с самыми близкими друзьями и родственниками подъехал к трапу корабля. На невесте поверх платья была накинута белая норковая шубка, жених отсвечивал ярким красным галстуком. Мороз в тот день стоял не большой, но легкие туфельки Татьяны не подходили для длительной фотосессии на набережной, и сделав пару кадров процессия спустилась ко входу, потом поднялась по лестнице и вошла в большой зал второй палубы, убранный дорогими портьерами, заставленный стульями на гнутых ножках и красивыми столами с толстыми белыми скатертями. В углу, за сдвинутыми и уже накрытыми столами, их ждали остальные гости. К началу торжества приглашали плотно расставленные закуски, вина, лимонады, несколько молочных поросят с маслинами во рту, судочки с икрой и национальными соусами.

Список гостей молодые обсуждали достаточно долго и нервно. В итоге он ограничился пятьюдесятью человеками, в число которых попали все знакомые родственники с обеих сторон и коллеги с работы.

Помимо их торжества в зале проводились и другие. За бесконечным столом по соседству отмечали юбилей кавказцы, где-то дальше другие кавказцы праздновали чей-то день рождения.

К восьми вечера ресторан был забит до отказа, гремела музыка, многие танцевали. Александра и Татьяну поздравляли уже с соседних столов, все проявляли радушие и симпатию молодым. Гости пили, ели, произносили тосты, снова пили и ели. Вокруг стола сновали официанты, предупредительно подливая напитки и меняя тарелки и пепельницы. Татьяна блистала в этот вечер, как никогда. Затмить ее казалось не возможно, даже первой из первых красавиц мира. Приглашенный фотограф снимал, разумеется, только ее.

Среди всеобщего веселья, только Саша не мог никак заставить себя развеселиться. Он улыбался и старался соответствовать феерической обстановке, но внутренне не испытывал восторга. Будучи по природе интровертом, он всегда впадал в меланхолию в больших компаниях, причем, это происходило всегда помимо его воли. В таких ситуациях Загосину обычно хотелось незаметно покинуть застолье и где-то уединиться, но сегодня, к сожалению, он не мог этого себе позволить.

Однажды, он объяснил себе, что такое состояние приходит к нему, когда собеседников больше пяти человек. Если это количество превышается, то интересного разговора за столом получится не может, а следовательно остается только пить и есть, но это само по себе его не интересует. Поскольку уйти с собственной свадьбы он не мог, он остался, уйдя в себя.  

Народ вокруг танцевал, перекрикивали музыку выступающие, кого-то вообще не могли уже найти в течение часа. Оркестр, время от времени, делал замечание подвыпившим танцорам: «В нашем доме не свистят!». Татьяна вся была поглощена происходящим, большие компании ее заводили без вина, она много смеялась и шутила, получая наслаждение от общего карнавала и понимания собственной неотразимости. Михаил Васильевич взял на себя роль тамады и постоянно беспокоил отдыхающий коллектив, призывая к танцам, песням и тостам. На удивление, свадьба получалась дружной и веселой.

«Действительно хороший ресторан, - Александр, задрав голову, рассматривал убранство банкетного зала. – Красиво, приемлемые цены, качественная кухня, культурная публика. Хорошо, что мы его выбрали. Тут не стыдно отмечать любое торжество, хоть свадьбу, хоть дни рождения, даже поминки, наверное, можно».

Он представил, что на другом конце зала, на столе стоит опертая на бутылку водки, фотография с траурной лентой, стакан, накрытый куском засохшего ржаного хлеба, а гости сплошь в черном. Оркестр исполняет то Круга, то Шопена, то Мендельсона. Невеста, с противоположного конца зала, через голову, бросает свой букет и попадает им в портрет усопшего, который падает прямо под ноги официанту…

«Нет, поминки нельзя, - усмехнулся он, отгоняя черный юмор. – Но, все остальное можно. А я вот прожил до двадцати восьми лет и даже не подозревал о наличии такого замечательного ресторана. Темнота! Если бы не моя красавица жена… С кем же она проводила здесь время до меня? А с кем будет проводить после меня? Воображаю, как она сидит за столиком, смотрит через окошко на воду и задумчиво пьет кофе. Напротив нее развалился какой-нибудь новый русский, или не русский, в платиновых часах Breguet, говорящий по телефону. Потом они поедут к нему домой. Хватит! Стоп!»

Чем веселее становилось вокруг, тем более мрачнел Загосин. Угнетенная ревность и необоснованные сомнения уже раскручивали черную карусель в его душе. Чтобы развеселиться, он попытался прикинуть, какую сумму денег, примерно, им подарили гости. Всего пятьдесят человек, допустим по двести долларов, получилось десять тысяч долларов. Такая цифра вполне способна улучшить настроение. Собственно поводов для дурного настроения и быть-то не должно. За последние месяцы он заметно упрочил свое финансовое положение. Конечно, он устает, но моральное удовлетворение компенсирует всякую усталость. На работе его старания не остались незамеченными, его сделали старшим менеджером и подняли зарплату. Теперь он перспективный сотрудник и кадровый резерв. Добавим к этому подработку переводами и можно констатировать качественный прорыв. Ничего этого, безусловно, не было, если бы Татьяна не появилась в его жизни. Без такого мощного стимула, Александр продолжал бы работать за сорок тысяч, читать книги на английском и русском языках и, самое главное, оставался бы неудачником в собственных глазах и глазах окружающих. Конечно, он вырос за последнее время. Теперь у него еще есть умная и красивая жена, живут они в престижном доме и, самое главное, они договорились после свадьбы жить на общие деньги, складывая все заработанное в один ящик.

Настроение Александра стало улучшаться, он с улыбкой посмотрел на жену и пригласил ее танцевать. Под припев «Ах, какая женщина, мне б такую…» счастливые супруги кружились в, освобожденном от народа специально для них, круге в центре зала. Они не сразу заметили, когда, раздвигая людей могучими плечами и животом, с огромной охапкой алых роз, по залу пошел Андрей Лазаревич Родзянский. Он не стал мешать их танцу, а остановился возле стола и, разделив цветы на три части, подарил по букету матерям жениха и невесты, а оставшийся держал в руках. Краем глаза Загосин наблюдал, как официант принес три стеклянные вазы с водой и чистый прибор. Сотрудники компании, не обращая внимания на протестующий жест Андрея Лазаревича, раздвинулись и организовали тому сидячее место за столом. Музыка закончилась, и молодые вернулись к гостям.

«Похоже, у него гипертония, - промелькнуло у Александра, когда он с интересом разглядывал красное лицо Родзянского, на котором выделялись черные зрачки и чистые белки глаз. – Чего он приперся? Мы же договорились с Таней, что его ни в коем случае не будет».

Саша посмотрел на супругу – она радостно улыбалась новому гостю. Определенно, ей льстил его визит.

- Я прошу прощения у всех, - широко улыбаясь, заговорил он. – Я буквально на минутку. Только поздравить молодоженов и родителей. Дела, - он взял бокал с шампанским и подождал, пока все наполнят свои рюмки. – Танечка, Александр, поздравляю вас с вашим торжеством. От имени руководства компании и, разумеется, от себя лично примите этот скромный подарок, - он передал цветы Александру, поднял со стола и протянул средних размеров коробку с бантиком Тане. – И наши пожелания счастья, радости…

- И детей побольше, - вставила захмелевшая Лариса Васильевна. Родзянский чуть заметно нахмурился.

- Побольше, это сколько? – заступилась Зинаида Львовна. – У вас, как я понимаю один ребенок всего.

- Так времена тогда такие были, - оправдывалась тетя. – У всех было по одному, редко по двое детей.

- Пусть сами решают, сколько детей и когда, - закончил диспут Андрей Лазаревич и продолжил свой тост. – Пусть в ваших отношениях будут гармония и взаимопонимание. Любите и уважайте друг друга. И друзей не забываете.

Все, включая жениха, закивали головами и заулыбались. Только притихший Михаил Васильевич внимательно разглядывал оратора с противоположного конца стола. Тот выпил шампанское, и все повторили его жест. Промокнув салфеткой губы, он привлек к себе за талию невесту и поцеловал ее в щеку, затем он пожал руку жениху. Рукопожатие Родзянского оказалось крепким, как тиски, причем было видно, что он не старался сильно жать. Кисть руки  Загосина свернулась трубочкой, и суставы пальцев щелкнули.

Андрей Лазаревич поднял, в прощальном жесте, две руки, поклонился гостям и твердым шагом покинул зал. Александр наблюдал, как, потерявшая бдительность, Татьяна проводила его странным взглядом до самых дверей. Это, конечно, было уже слишком!

Одно дело знать, что у твоей жены были до тебя мужчины. Ну, были и были. У нее мужчины, а у тебя женщины. Взрослые же люди, кое-какая жизнь за плечами. Главное не знать их лично и не видеть никогда. Вроде бы они были, а вроде бы и нет, потому, что ты никогда не сможешь представить свою женщину с ними. И совсем другое дело, наблюдать с близкого расстояния, как бывший любовник обнимает и целует твою жену. Для фантазии сразу открывается такое поле деятельности, что можно отравить себе каждую минуту совместной жизни. Как будто, было не достаточно видеть Родзянского в офисе. Каждая такая встреча сразу портила Загосину настроение на весь день. «Вот тебе и «правда»! – сокрушался Александр. – Зачем она мне такая правда, когда она с ума сводит? Если бы я ничего не знал, то жил бы спокойно и счастливо в любви и нежности. Ходит себе по офису учредитель и на здоровье. Он, конечно, харизматичная личность, все так и ели его глазами, и я улыбался подобострастно. Гадость какая. Просил же, не надо мне ничего рассказывать!»

Загосин помрачнел и сразу выпал из общего праздника. Гости продолжали гулять, а он, словно живой труп, контрастировал с общим весельем. Татьяна, понимая причину его расстройства, терпела, сколько могла, но через некоторое время с еле заметным раздражением спросила:

- У тебя испортилось настроение?

- Все нормально, не обращай внимания, живот что-то беспокоит.

- Точно? Ты не обманываешь? – допытывалась она.

- Точно.

Ей стоило отстать, и траур у Саши прошел бы через час-другой, но характер не поменяешь в один день.

- Ты из-за Андрея расстроился? Не обращай внимания, он от фирмы пришел, ты же знаешь, что между нами ничего нет.

- Послушай! – сорвался Загосин. - Твой любовник, пускай даже и бывший, приходит, обнимает и целует тебя у меня на глазах! А ты говоришь, не расстраивайся. Мне не расстраиваться? Я что, пустое место? Представь теперь, что моя бывшая любовница, мозолит тебе глаза каждый день, а потом еще и целует меня при тебе. Представила? Ты не будешь расстраиваться?

- У тебя были женщины. Даже по две сразу.

- Ты знаешь хоть одну?

- Нет.

- Познакомить?

Татьяна поднялась и вышла из-за стола по направлению к вестибюлю. Загосин налил себе большую рюмку коньяку, выпил и закурил. Их беглая размолвка осталась практически никем не замеченной. Сказанное утонуло в общем шуме голосов и сплелось с баритоном певца: «Владимирский централ, ветер северный…»    

27.МЕСТЬ

За всю жизнь Александр не рассматривал себя столько раз в зеркале, как за последние несколько часов. Его удивительный, огромный синяк постоянно требовал внимания. По прошествии ночи к его синему полю добавились зеленые искры возле глаз. Место приложения силы – височная часть, оставалась глубокого фиолетового цвета. «Жаль, я себя сразу не сфотографировал, - ощупывая перед зеркалом сходящую опухоль, тихо говорил он сам себе. – Это же картина «Девятый вал». Страсть, мятеж, колорит, хроматический строй. С такой рожей теперь на улицу не показывайся. Дней на пять отпуск нужен, даже если не работаешь нигде».

Он налил себе кофе и включил новости. Оказалось, что сегодня в стране рабочий день. Правительство опять какие-то дни к чему-то присоединило, и получилась рабочая суббота. Наверное, родители взяли отгулы раз они дома, их вещи висели на месте.

По телевизору рассказывали о запланированном на завтра «Марше миллионов» и рассуждали о возможных столкновениях демонстрантов с полицией. Александр представил себя среди митингующих с бланшем на пол лица. «Побоище еще не началось, - рассуждал он. - А у одного активиста уже следы грядущего превышения власти. Перевозбудился, глядя на дубинки. Это, как получение денег до выполнения работы, аванс. Плохо! Свои могут посчитать провокатором и уничтожить или устранить. То ли дело, с таким лицом быть вечером, после разгона демонстрации резиновыми дубинками. Люди смотря на тебя и восхищаются: «Герой!». А вот на следующий день опять не хорошо. Полиция может подумать, что ты зачинщик, укрывшийся от ответственности. Ладно, посмеялись и хватит, надо сегодня ехать к офису, посмотреть на обстановку. Главным образом убедиться, работает ли Родзянский, оставляет ли машину на том же месте и вообще».

Стоянка автомобилей, на которой места хватало только топ-менеджерам компании, располагалась, у самого крыльца огромного, девятиэтажного офисного здания. Это был участок проезжей части, огороженный проволочками и разлинованный под парковочный места. Традиционно Андрей Лазаревич приезжал в офис к обеду и уезжал около девяти вечера, когда практически никого на работе уже не было. Машиной, черным Mercedes GL 450, он всегда управлял сам. Если его привычки остались неизменными – он прекрасная мишень для террористов.

Загосин замазал синяк тональным кремом, прикрыл мазню черными очками и поехал к офису. Устойчивая солнечная и прохладная погода последних нескольких дней постепенно менялась. Становилось теплее, и появились тяжелые тучи. Когда он, около четырех часов, оказался возле парковки, начал накрапывать мелкий, нерешительный дождь.

Заветный  Mercedes Родзянского стоял на своем обычном месте. Параллельно, через два автомобиля, отдыхала белая машина Татьяны. Александр быстрым шагом прошел мимо стоянки, поплотнее закутался в куртку и устроился на лавке соседнего дворика. Сам выход из подъезда был виден плохо, зато стоянка просматривалась идеально. В связи с коротким, предпраздничным днем, сотрудники постепенно покидали офис. Около пяти часов Татьяна села в машину, завела ее и уехала. На расстоянии он не мог хорошо разглядеть ее лица, понять ее настроение. Только темный плащ, большой зонт и высокие сапоги.

Он проводил взглядом задние фонари и почувствовал, как нечеловеческая тоска сжала горло. Эту машину он знал, как свою комнату. Мог вспомнить каждую кнопку и каждую складку кожи. Огромная, интересная жизнь связана с ней. Если бы кто подошел сейчас к нему и предложил еще один раз, последний раз, проехать в этом машине с Танечкой до ее дома, он, не задумываясь, отдал бы жизнь за это счастье. От отчаяния у него разболелась голова. Он согнулся и тихо замычал, завыл, сжимая голову в руках.

Бывают на жизненной траектории такие точки, точки невозврата, когда ничего уже нельзя исправить и вернуть. Лепит ребенок из пластилина человечка, не понравилось, скомкал и заново начал. Вторая попытка, потом третья… А бывает разбил человек вазу, например, и понимает, что склеить ее уже нельзя и другой такой нет. Все. Точка невозврата пройдена. Теперь начинается другой период жизни – без вазы.

За время их совместной жизни они, бывало, и ругались и ссорились, и не разговаривали по нескольку дней, а однажды Александр собрал вещи и уехал к родителям навсегда. Через неделю он вернулся, они простили друг друга, и их страсть вспыхнула с новой силой. Люди ссорятся, потому что знают – точка невозврата далеко. Мы ссоримся, только потому, что уверены - обязательно помиримся. Тот, кто решил закончить отношения, молча собирается и уходит, ничего не объясняя и не выясняя, но редко готов разорвать все в одну секунду и навсегда. Именно то, что раздоры не закончатся расставанием, позволяет распускаться и не контролировать своих эмоций и слов.

Саша и Таня жили очень эмоционально. Пропасти отчаяния и горя, сменялись в жизни пиками счастья и блаженства, но однажды это все кончилось. Как от кино, просмотренного до последнего кадра, остается только табличка «конец фильма». Они прошли свою точку невозврата и каждый начал новый отрезок пути. Только Загосин постоянно пытался вернуть себя туда, где было счастье, и никак не хотел соглашаться с произошедшим.

Он сидел на лавочке, согнувшись, и тихо плакал под мелким дождем. Лучше бы он не приезжал, лучше бы не видел Таню. Для приведения себя в чувства пришлось подняться и походить. Сигарета принесла желаемое облегчение. Стрелка часов приближалась к пяти, и на парковке остался только Mercedes Родзянского. Александру все надоело, и он боролся с желанием бросить пост и уйти, куда глаза глядят. А вдруг Андрей оставил машину и уехал домой на такси? Такое возможно. «Хорошо, еще час сижу и уезжаю, - решил он. – Не буду его убивать и все. Пусть живет, раз они с Татьяной больше не встречаются. Может быть, она и не к нему вовсе ушла? Просто она покинула меня, уйдя в никуда».

Из офиса вышли два человека. Загосин видел только их силуэты. Один большой, другой маленький. К машине подошел Родзянский и какая-то тонкая девушка. Он открыл ей дверь и помог забраться на сиденье, потом сам сел за руль и захлопнул дверь. Ну, дела! Оказывается у Андрея Лазаревича новая любовница! Они не трогались с парковки. Двигатель запущен и дворники включены, но машина не уезжает. Не иначе, как они целуются там. Минут через пять автомобиль двинулся и уехал. Недавний острый приступ ностальгии сменился бешенством. Загосин прямо захлебнулся гневом.

«Скотина! – ругал он Андрея последними словами, сжимая кулаки. – Сломал нашу семью, убил любовь, увел Таню. Уничтожил и унизил меня и завел себе новую девчонку. Помоложе? Думаешь, тебе это сойдет с рук? Кто-то должен заплатить за разбитую жизнь. Даже если ей сейчас лучше, чем когда мы были вместе, это не имеет значения. Ничего теперь не имеет значения. Теперь только мое желание принимается в расчет. Если бы они были вместе, наверное, я не решился бы на убийство, но теперь я отомщу за обоих. За Таню и за себя. И это будет справедливо. Я уничтожу тебя на глазах у всех камер наблюдения, а она, когда увидит это, поймет, как сильно я ее любил!»

Он шел под дождем, не замечая потоков падающей воды, смешной и жалкий со свом фингалом, и продолжал бубнить под нос ругательства, которые сливались в одно длинное, неразборчивое слово без пауз. Грим смылся с его лица и черные очки в темную ненастную погоду придавали его внешности что-то зловещее. Он совершенно обезумел от горя и отчаянья. Сейчас его можно было сравнить с обоюдоострым, тускло поблескивающим, стилетом, который зажат в руке тупой ярости. По ненастной Москве, не разбирая дороги, по лужам топал настоящий маньяк-убийца, еще недавно бывший нормальным, даже забавным человеком. В этот вечер все было решено. Машка обязательно будет ограблена и плевать на нее, Родзянский точно умрет от пули на глазах у своей любовницы, туда ему и дорога, сам Загосин застрелится прямо на парковке, и упадет рядом с телом своего обидчика. Последние два эпизода снимет чья-то бездушная камера, а получившийся фильм повеселит кого-то на Западе. Ну, что ж, это не самый плохой вариант. На миру и смерь красна! Один раз в жизни можно себе позволить сделать то, что хочется.

«Как часто многие из нас говорят себе: «убил бы!», но редко, кто готов это сделать на самом деле, - сидя в метро, думал Загосин, мрачно опустив голову. Он постепенно успокаивался и приходил в себя. - Людей останавливает страх перед ответственностью или, все-таки, мораль? Меня сейчас ничто не останавливает, и если бы я имел пистолет и возможность застрелить Родзянского я, не задумываясь, сделал это. Но сразу обязательно себя, иначе я не согласен. Возможно, моя решительность связана со стрессом, который я пережил сейчас и завтра от нее ничего не останется? Как бы не так! Завтра все будет также. Вот, только сразу обязательно нужно убить себя. Обязательно. Почему обязательно? – он поднял глаза и оглядел попутчиков. Нормальные люди возвращались с работы домой. – Потому, что я боюсь следствия и тюрьмы. Позора и унижения, которые сопутствуют ответственности. Я могу теперь себе в этом признаться. Трусость, это боязнь ответственности и позора, а я человек не смелый. Трусость и жестокость всегда идут рука об руку, по пути превращаясь в подлость.  Трус, достигший положения безнаказанности, способен проявлять чудеса жестокости. Господи, как же мне плохо! Я спокойно травмировал случайного человека, бомжа. Я испытал от этого некое удовлетворение и гордость. Застрелить Родзянского, это отомстить миру за собственную подлость. Человек, из последних сил цепляющийся за жизнь, и человек, переставший дорожить жизнью и желающий себе смерти, становятся, в какой-то момент, очень похожи, практически неотличимы друг от друга. Они перестают считаться с другими людьми. В этой драке другие просто перестают существовать, превращаясь в предметы, препятствия. Совесть, сострадание, даже религия, это категории, которыми можно оперировать только в спокойной жизни. Отчаяние и близость собственной смерти отменяет, сметает все понятия, мешающие достижению цели. Возможно, этот мужик, который сидит напротив, мечтает уничтожить своего начальника или соседа, но не хочет садиться за убийство в тюрьму, и вынужден терпеть, ежедневно подавляя это желание, которое, как пружина, ждет только возможности выстрелить. А может быть тут половина или каждый хочет того же, но терпит-терпит-терпит. Если так, то я не только не хуже, а даже лучше их. Если и не лучше, то честнее!»

Невидимая петля все туже закручивалась на его цыплячьей шее.  

28.ШАККА

Он приехал домой около десяти вечера. Родители пили чай в своей комнате. Отец рассказал, что на их лестнице снова собирались наркоманы, но после звонка в полицию и, последовавшего прибытия наряда, они исчезли. Мама сообщила, что в понедельник, седьмого мая, они едут гулять в Архангельское и дядя Миша отдельно приглашает его принять участие в мероприятии.

- Куда мне с такой физиономией, мам? – отказался сын. – Я лучше отсижусь дома пару дней, сделаюсь обратно светлоликим и потом съезжу к нему на дачу частным образом.

- Дело твое, только позвони ему сам. Кушать будешь?

Саша прошел в свою комнату и выложил за диван две бутылки водки. Он действительно решил несколько дней не выходить из дома, поэтому сразу позвонил Михаилу Васильевичу, объяснил все, и они договорились провести на даче восьмое и девятое мая.

«Оно даже хорошо, что у меня такое теперь лицо, - Загосин тихонечко отхлебнул из горлышка водки и сморщился. – Спасибо Игорю, дал мне возможность посидеть дома, отдохнуть и успокоиться. Поваляюсь, почитаю, подумаю».

Александр никогда не был приверженцем алкоголя. Он пил редко и мало, предпочитая другим напиткам сухое белое вино, или, в крайнем случае, пиво. Однако, последнюю неделю он, практически каждый вечер заканчивал пивом и быстро к этому привык. Теперь ему казалось, он не сможет уснуть, если не выпьет. Иногда он просыпался ночью и открывал очередную баночку. Выпьет, покурит в окошко и снова ляжет. Родители Сашу не контролировали и он спокойно привыкал к новому образу жизни.

Собираясь несколько дней провести безвылазно дома, Саша сообразил, что водка подходит для этого лучше, чем пиво и сделал соответствующие запасы. Дождавшись, когда родители уснут, он принес в комнату закуску, рюмку и сел выпивать. На душе было грустно и пусто, вспоминалась сегодняшняя встреча с Танечкой, хотелось тоски и ностальгии. Душа просила слез. Хотелось, хотя бы в воспоминаниях вернуться туда, где было счастье. Он вспомнил, как в июне прошлого года они съездили в отпуск.

Курортный городок Шакка на южном берегу Сицилии, омывается Средиземным морем. Попасть туда можно автобусом от аэропорта близ Палермо за, примерно полтора часа езды по горным дорогам острова. Татьяна и Александр Загосины сидели в автобусе, плотно прижавшись друг к другу, и вглядывались в темноту шоссе. Впереди их ждал отдельный номер в четырехзвездочном отеле «Club Cala Regina», чистое море, экскурсии и две недели отдыха. Они считали это отсроченным медовым месяцем. Не смотря на то, что путевки обошлись им не дешево, в глубине чемодана Саши лежало кольцо белого золота с бриллиантом, которое он планировал преподнести жене на полугодие их свадьбы. Предвкушение момента дарения делало Загосина великодушным и загадочным мужчиной.

- Саш, что это ты, какой-то высокомерный стал? – Таня заглядывала в глаза мужа, пытаясь разгадать его настроение. – Самодовольный такой. Есть повод?

- Повод? – он ухмыльнулся и посмотрел в открывшуюся бездонную пропасть справа по борту. – А разве наличие самой красивой девушки в объятиях недостаточный повод? Посмотрел бы я на тебя, если бы у тебя была такая красивая жена.

- Понимаю. Но все-таки ты какой-то особо таинственный сегодня.

- Я не таинственный, я счастливый, Танюша. Держу тебя в объятиях, а сам думаю – кем бы я был, если бы не ты? И как же здорово, что ты у меня есть.

- Мне нравится твое настроение.

- Да, и мне тоже. Я очень тебя люблю. Мало того, что ты красивая девушка, ты еще и переродила меня заново. Во мне появилось нечто, позволяющее сворачивать горы. Это желание и вера в себя. Мог ли я мечтать о должности начальника отдела продаж полгода назад? Нет, конечно. А теперь я начальник отдела с приличной зарплатой. Это настоящий карьерный рост, и если такие темпы сохранить, то через пару лет я стану партнером. А почему нет? Ты сама говорила, что я способный.

- Я и не говорю «нет», - с сомнением ответила Таня, вспоминая, сколько сил она потратила для этого назначения. – Партнером, это, конечно, вряд ли. Я в смысле - за пару лет, но расти тебе, еще есть куда. Было бы желание.

- Как интересно, - вдохновенно рассказывал Александр. – Появилась ты и раскрыла во мне какие-то чакры, заставляющие работать до семи потов, а потом вдруг освобождается должность и меня назначают. Кажется странным? Ничего странного. Человек прибавил, его заметили и продвинули. Я не верю в везение, удача это результат упорной работы. Просто я стал лучше всех, и это благодаря тебе. Верно же?

- С этим невозможно не согласиться.

Около полуночи они разместились в номере и приняли душ. Загосин сходил в ресторан отеля и принес оттуда фрукты и кувшин белого сицилийского вина. Таня сидела в кресле на балконе, закинув ноги на перила и курила, молча глядя на море. Ветра не было, громко стрекотали цикады, волны лениво разбивались о берег, напротив висела огромная луна. Справа от их балкона возвышалась гора, на самой вершине которой виднелся термальный комплекс и Святилище Св. Калоджеро. Саша тихо вынес на балкон столик и накрыл импровизированный ужин. Разлил по стаканам вино, подал один стакан жене и, чокнувшись, сказал:

- Любимая моя Танечка, в ознаменование полугодовой годовщины нашей свадьбы и в связи с началом нашего медового месяца, разреши преподнести тебе это кольцо. Это именно то, что заставляло меня быть таким загадочным всю дорогу. До восемнадцатого числа еще несколько дней, но я не могу терпеть. Надеюсь, ты простишь мне эту слабость?

Он вынул из кармана мохнатую коробочку и протянул девушке. Она приняла ее, открыла и достала кольцо. Большой бриллиант блеснул в лунном свете.

Две недели они купались, загорали, пили вино, ели морепродукты, и говорили-говорили. Не было ни Москвы, ни фирмы, никого. Только молодые, сильные и красивые мужчина и женщина, вдалеке от забот и проблем. Они принадлежали только друг другу и старались насытиться друг другом впрок.

Загосин достал альбом с фотографиями, которые они отпечатали для родителей, листал, пил водку и утирал слезы. Эти картинки разбивали его сердце. Каждая фотография восстанавливала в памяти атмосферу, запахи, настроение запечатленного момента. Всего того, что безвозвратно кануло в прошлое, оставив счастливое и печальное ощущение.

Он тревожно уснул, под шелест дождя и шум ветра.

29.АБОРТ

Следующий день Александр не выходил из дома, постоянно наблюдая за синяком, который уже стал зеленым, попивая водку и ностальгируя от души. Праздность – отличная почва для самокопания. Всем известно, что тягостные переживания и воспоминания лучше всего лечить работой, новыми знакомыми и, самое главное, новыми планами. Человек, вынужденный проводить в одиночестве дни и ночи, никогда сам не сможет избавиться от печали, а если подпитывать свое состояние алкоголем, то положение станет катастрофическим очень быстро.

Опьянение подменяет сознание на его образ. Словно преступник подменяет изображение в камере видео наблюдения. Склонный к инфернальности человек замыкается в кругу собственных тяжелых переживаний, обид и безысходности. Он ходит и ходит по кругу, как ослик, вращающий мельничный жернов. Ничто не проникает снаружи в этот замкнутый круг, центром которого представляется только убежденность в бессмысленности собственного существования. В некоторые часы, Александр понимал, что водка сводит его с ума, что нужно что-то делать. Для начала перестать пить, привести себя в порядок, встряхнуться. Даже намеченные уголовные планы требуют трезвого ума и твердой руки, но следующий глоток отодвигал принятие решения на новый срок.

По телевизору рассказывали о шествии «Россия без Путина», о потасовке между активистами движения и полиции, и о, последовавшими за потасовкой, задержаниях. Александр смотрел кадры столкновений, но не мог себя заставить думать об этом. Ни предстоящая инаугурация, ни аппозиция не вызывали его интереса. Алкогольная медитация смазывала время и не выпускала из полусонного погружения в размышления и воспоминания. Так он провел день и ночь.  

Вот уже долгое время, одна и та же навязчивая мысль заставляла его возвращаться к самому постыдному периоду их с Татьяной совместной жизни. Возможно, к тому периоду, с которого и началось разрушение их брака. Привычка подавлять совесть и надеяться на случай, должна была однажды подвести его.

Через месяц после возвращения с Сицилии между супругами состоялся разговор в машине, по пути с работы домой:

- Танюша, - беспокоился Александр. – Что-то ты не нравишься мне последние несколько дней, вернее настроение твое не нравится. Что случилось? Хочешь, я тебя сейчас развеселю? Анекдот хочешь? Слушай…

Супруга молчала, упорно глядя на дорогу. Загосин ждал ответа.

- У меня задержка. Уже две недели, - наконец разлепила она губы.

Теперь настала очередь Загосина замолчать. Пауза затянулась.

- Почему ты молчишь?

Он продолжал молчать и думал: «Вот тебе и анекдот. Хорошие дела. Она беременна. Чудеса, мы все время предохранялись, вроде».

- У нас будет ребенок?

- Если ничего не предпринимать, то будет.

- А ты уверена? Тест проводила?

- Да, сегодня в туалете. Три теста и в каждом по две полоски. Четкие и контрастные.

- Понятно.

- На Сицилии? – поинтересовался потенциальный папа.

- Скорее всего «да». А какая разница? Думаешь, ребенок, зачатый в Италии, автоматически признается ее гражданином?

Они замолчали. «Наверное, это у Тани первая беременность и прерывать нельзя, иначе она может остаться бесплодной, - думал Загосин. – Ну, а что, собственно? Зачем прерывать-то? Нужно оставить ребенка, у нас есть все необходимые условия. Денег хватает, жилье есть. Мама моя поможет иногда, иногда ее мама подключится, я помогу, естественно. Может быть, оно и к лучшему».

С самого начала их брак представлялся ему, как нечто временное, как какая-то шутка, которая вот-вот должна закончиться. Предложение он сделал как-то спонтанно и не известно почему. То ли полюбил ее, то ли страсть захлестнула. Приняла она предложение вопреки здравому смыслу. Потом он часто думал о странности их неравного союза. Она яркая, обеспеченная и состоятельная, а он нищий и безнадежный. Ну, что могло их связывать? Первые несколько месяцев он каждый день ждал, когда же она объявит ему о том, что свадьба не состоится, потом о разводе и, даже был готов к этому. Ждал этого, как некого избавления от затянувшегося сна. Потом постепенно привык, убедив себя, что раз они до сих пор вместе, значит так и должно быть. Значить есть нечто, не доступное его пониманию, но объясняющее их совместное проживание, притом, что он проживал в ее квартире, она получала денег в несколько раз больше, знала больше и умела. «Ну и что тут такого, - убеждал он себя. – Живут же так другие, почему у меня не может получиться?» К сожалению, этих других он не знал, но свято верил в их существование. Теперь ребенок. Конечно, Сашу устраивала их жизнь и без ребенка, но ребенок мог сцементировать их брак, придать ему новый смысл, сделать их настоящей семьей. Рождение он тогда рассматривал, как возможный удачный ход, с точки зрения целесообразности. В общем, он был не против ребенка, хотя с ребенком можно было бы и подождать.

- Как ты собираешься поступить? – спросил он.

- Ты хочешь переложить решение на меня? Вообще-то это твой ребенок, если ты еще не понял.

- Я понял. Я думаю, можно оставить. Ребенок это здорово.

- Я не могу бросить работу сейчас, понимаешь? Именно сейчас это невозможно. Тем более мама не станет мне помогать, пока она работает. Новый мэр своих везде расставляет, а чужих, естественно, убирает. Возможно, и до нее скоро доберется, так что день год кормит.

- Ты предлагаешь аборт?

- Я не знаю! Хотела с тобой посоветоваться. Что делать, Саш? – Таня начинала плакать. Она пыталась опереться на мужа, но не могла. Конечно, ей хотелось оставить ребенка, но для этого решения требовалась внешнее мощное воздействие. Муж оказался скользким и липким, как кисель. – Ты сам хочешь ребенка?

- Ну, я не собирался заводить ребенка сейчас.

- Заводят домашних животных!

- Не придирайся, пожалуйста. Сейчас дело не в терминах. Мне, тоже это кажется несколько преждевременным. Я бы мог и подождать еще лет пять, скажем, - он запнулся, пытаясь понять отношение Тани к его блеянью. – Но, учитывая, что это наша первая беременность, и есть риски в случае аборта… ну, ты сама понимаешь… В общем нам нужно все не спеша решить… Я поддержу тебя в любом случае, но настаивать тоже не могу. Мы же семья.

- Я хочу избавиться от ребенка, - со слезами на глазах прошептала Таня, поняв, что ничего вразумительного от этого человека не добьешься.

- А я не знаю, - вдруг, неожиданно для себя сделал  попытку упереться, Саша. – Мне кажется, ребенка нужно оставить.

- Ты запрещаешь мне? – надежда прозвучала в ее голосе.

- Как я могу запретить? Я думаю…

Через несколько дней Таня не пришла ночевать. Она, как это часто бывало, уехала с работы раньше, но домой не вернулась и телефон не брала. Зинаида Львовна вечером позвонила растревоженному Загосину и сообщила, что Татьяна сделала аборт и поживет пару дней у нее. Она взяла отгулы, и будет ухаживать за дочерью. Голос тещи прозвучал жестко и неприязненно.

Загосин в тот вечер достал из бара коллекционные виски и, превозмогая отвращение к этому напитку, опустошил несколько стаканов. Теперь он не мог себе простить, что не запретил жене избавляться от ребенка, когда она его об этом просила. Она надеялась на него, как на мужчину, а он спасовал, как всегда. «Почему она пошла на операцию без меня? Она обиделась. Она показала, что я никакой не муж ей, -  он запивал каждый вопрос глотком вонючей жидкости чайного цвета. - Она осталась у матери, хотя понимала, что и я могу взять несколько дней отгулов. А хочу ли я сам ребенка? Маленького мальчика или маленькую девочку? Похожего на Таню и на меня? Конечно, хочу. Не известно еще будут ли у меня когда-нибудь дети, а так, даже если что-то случиться и мы расстанемся, я всегда буду знать, что у меня есть родное создание, которое можно навещать, воспитывать, которое будет говорить мне «папа».

Через полгода префекта отправили на пенсию, еще через месяц на пенсию ушла и Зинаида Львовна. К тому моменту в их семье появилась еще одна квартира в новостройке, которую планировалось сдавать и обеспечить теще необходимую прибавку к пенсии. Оставь они ребенка, уход за ним был бы обеспечен.

Можно сказать, что до аборта они жили хорошо, дружно. И после, в принципе, продолжали жить дружно, но что-то недосказанное появилось в их отношениях. Словно, сообща совершенное преступление, о котором не хотелось говорить. В отношениях вдруг образовалась дыра, молчаливая пустота, поглощающая все неприятные вопросы и оправдывающая все неприятные ответы.

«Ей сейчас был бы уже почти годик, девочки быстро растут, - добивал себя Загосин. Он почему-то представлял ребенка обязательно девочкой, причем внешность скопировал с детских Таниных фотографий. – Маленький человечек с моими глазами, который никогда бы не забыл неудачника папу. Человечек, ради которого стоило бы жить… Теперь у меня нет никого, ради кого стоит продолжать эти страдания. Это я сам все испортил».

Его голова кружилась. Он понял, что этот ребенок и был тем, чего он хотел всю жизнь. Маленькая тихая пристань, та самая точка опоры, оттолкнувшись от которой, можно взлететь под небеса. Александр лежал на диване в своей комнате с закрытыми глазами и представлял толпы людей текущие по улицам города, спускающиеся в метро и выходящие из него на поверхность, проезжающие на машинах во все стороны. Реки, человеческой плоти, объединенные одной единственной целью – сохранить жизнь себе и своим родным. Зимой эти реки становятся меховыми и ватными, летом – обнаженными, в дождь они укрываются зонтами. Людям приходится подстраиваться по климат, чтобы не болеть, чтобы продлить свою жизнь. Миллионоголовые реки текут по улицам Москвы, как и по всей стране, и по всей планете из года в год, круглые сутки. Течением этих рек управляет внутренний закон человеческой природы, подчиненный одной идее – выжить, стараясь при этом улучшить качество жизни. Некоторые молекулы этих потоков исчезают, и их место занимают новые, молодые молекулы. Сегодня в этом движении есть место и молекуле Загосину, но если завтра его не станет, никто не заметит. Так ежедневно сотни тысяч людей сходят с дистанции, но для общего движения это совершенно не важно. Смысл жизни каждого отдельного человека в этом движении – обеспечить продолжение рода и, как-то самореализоваться. Именно поэтому потоки не иссякают и качество жизни растет. Но, что остается тому, кто не продолжает род и не знает, как самореализоваться? Загосин открыл глаза. «Таким молекулам следует уйти, умереть. Они просто не нужны природе, а стало быть, и самим себе, - он сел и налил себе еще водки. -  Я умру и никто, кроме родителей, этого не заметит, а через пару лет забудут и они. Я не оставил детей, за которыми нужно ухаживать и которые будут меня помнить, не сделал открытий, заствляющих потомков называть улицы моим именем, никому ни в чем не помог. Тогда зачем мне жить? Танечка давала мне шанс зацепиться, привнести хоть какой-то смысл в мое существование, но я его не использовал. Мне остается только завершить начатое, помочь родителям переехать отсюда, и тем самым хоть как-то оправдать свое существование. Этот шанс я не собираюсь упускать».          

Около десяти вечера позвонила мама и сообщила, что они заночуют у Ларисы Васильевны. Обещали сильную грозу, и лучше будет переждать ее там.

Он вышел на балкон. На востоке бушевала буря и огромная сизая туча уверенно двигалась к Москве. Страшные ветвистые молнии на пол неба, ослепительно вспыхивали каждую минуту, и тут же раздавался оглушающий гром. Он курил и смотрел, как катастрофа наползает на него. Таких молний ему еще не приходилось видеть. Через двадцать минут они рвались уже, казалось, прямо над головой. Каждая вспышка готова была уничтожить весь мир. Он распахнул ставни балкона и подставил себя под ливень.

«Ну, бей! - Загосин расставил руки и повернул лицо к небу. – Почему ты не убьешь меня? Почему не остановишь преступление? Зачем продолжаешь мои мучения? – окурок торчал из его улыбающегося пьяного рта. - Не желаешь? Тогда я сделаю это сам. Ты увидишь, это будет ужасно!» Он выплюнул сигарету в окно и только тут, во вспышке молнии, заметил, что напротив него, внизу на тротуаре под зонтом стоит тот самый дворник молдаванин без регистрации, и, кажется, смеется. Загосину стало стыдно, он захлопнул раму и ушел с балкона на кухню. Через темное окно он незаметно выглянул на улицу – дворника уже не было. «Вот это я дал жизни, - усмехнулся он. – Хоть век теперь из дома не выходи».

Ему пора уже было ложиться спать. Завтра, восьмого мая, он договорился приехать к Михаилу Васильевичу на дачу. Конечно, не с самого утра, но и не поздно. В любом случае следовало привести себя в порядок, а то больше не пригласит, и тогда весь план закладки денег в тайник может сорваться.

30.КАЗАН

Утром восьмого мая Загосин проснулся рано, часов в восемь, оглядел загаженную комнату и решил прибраться. Не хватало еще, чтобы родители застали эту помойку. Бутылки и банки он положил в пакет, вышел к мусоропроводу, запихал пакет в трубу и закурил. Голова раскалывалась, его покачивало и тошнило. На краю подоконника кто-то спрятал маленький зеленый шприц. Саша взял с пола фантик, зажал через него в пальцах шприц и рассмотрел находку. Инструмент оказался использованным – конец иглы со следами черной крови, в тубе остатки какой-то коричневой жидкости.

- Ах, вы, паразиты, - раздался за спиной голос. – Мало я вас ночью гоняю, вы еще и утром тут обтираетесь!

Александр оглянулся и увидел Зернова с собачкой на поводке.

- Не шумите, Михал Иваныч, это я. Мусор выношу, - примирительно отреагировал он.

- Сосед-наркоман! Так я и думал. А родители твои знают, чем ты увлекаешься? Не работаешь, болтаешься не известно где целыми днями.

- Уйдите от греха, не до вас сейчас. Это не мой шприц, я его только что с подоконника взял посмотреть. Лифт ваш пришел, вот и поезжайте, погуляйте с вашей тварью, проветрите ей мозги.

Старик уехал на первый этаж, а Загосин уныло, по грязной, изрисованной лестнице, поплелся в квартиру. Он принял душ, попил крепкого кофе, пропылесосил полы и почувствовал себя гораздо лучше. Синяк стал за прошедшие дни желтым и по краям совсем пропал. Теперь и под очками его не сложно было спрятать.

Около часа дня приехали родители.

- Саш, ты к дяде Мише едешь? – спросила мама.

- Конечно, мы договорились. Часа в три выхожу, а что?

- Захвати, пожалуйста, казан. Нам он не нужен дома, а на даче будем плов на костре делать. Ты любишь плов? Дядя Миша его готовит потрясающе. По узбекскому рецепту. Мы обещали ему привезти в тот раз еще. Не удобно. У него есть алюминиевый, но он говорит, что в чугунном плов вкуснее получается.

- Да, он же тяжелый. Чугунный, по-моему, килограмм двадцать весит. Его машиной только можно транспортировать. Я налегке собрался.

- Сынок, - вступил в разговор отец. – Килограмм десять он только и весит-то. Мы тебе рюкзак дадим. Доставь удовольствие родителям.

В выданный рюкзак поместился чугун, пакет риса, прозрачные пакетики с какой-то приправой, пара белья, шокер, взятый не известно для чего и зонт.

Доехав до Павелецкого вокзала, Саша окончательно протрезвел, но совершенно выбился из сил. Этот проклятый казан, казалось, тяжелел с каждым метром пути. Ели когда-то он и весил десять кило, то теперь в нем были все двадцать. Проходя через турникет на вокзале, он неловко задел рюкзаком за металлический торец и произвел грохот, на который вышли милиционеры. Его отозвали в сторону и попросили показать рюкзак.

- Хорошая вещь, - сказал веселый страж порядка, указывая на казан. – Чугун, дорого стоит.

- Паспорт, - приказал другой, строгий. – Куда едем?

- На дачу к дяде. Родители попросили отволочь это чудо ему. Может быть казаны, запрещены к перевозке в поездах, тогда я его спокойно выкину, или вам подарю. Пропади он пропадом, железяка.

- Оружие, наркотики? – продолжался опрос строгий милиционер. – Колющие, режущие предметы?

- Только казан, - острил Александр. Он понял, раз они подошли к нему, то без денег не уйдут. Будут искать, к чему прицепиться. Этот идиотский шокер совершенно был не к месту.

- Что с лицом? Зачем глаза прячем? Солнца вроде нет, темные очки ни к чему. Наркотики употреблял?

Загосин снял очки и показал остатки фингала и красные от алкоголя глаза.

- Наркотики я не принимал, а по физиономии получал недавно. Имею синяк желтого цвета, его и прячу. Ребята, что вы от меня хотите? Документы в порядке, билет в наличии, в чем дело-то? Может, я поеду уже? – его голос дрожал, он начинал нервничать. При таком отношении, шокер вполне могли принять за оружие.

- Сейчас поедешь. Показывай, что там у тебя еще спрятано?

Из появившегося на свет стражей порядка заинтересовал, действительно, шокер и пакетики с приправами.

- Оружие? Китайского производства?

- Собак отгонять. В их дачном кооперативе стаи целые развелись. Кидаются на людей уже. Те, кто на машине, нормально, а вот пешеходам приходится иногда отбиваться. А вообще, разве вы имеете право досматривать меня без понятых?

- Ты же сам все достаешь. Хотя… Приведи понятых, товарищ очень умный оказался.

Веселый полицейский быстро привел двух напуганных пассажиров.

- У них поезд только через пять часов, - объяснил он грустному полицейскому, понятые закивали.

- Ну, пошли, умник.

После выполнения формальностей Загосин был препровожден в линейный отдел полиции. Он первый раз оказался в подобном месте. Его провели мимо стеклянной комнаты, через решетку в вестибюль, в который выходили железные двери нескольких камер. Обстановка в отделе ему показалась странной. Полицейские разных чинов шутили друг с другом, все куда-то торопились, из-за двери одного из обезьянников доносилась какая-то возня. Они вошли в стеклянную комнату, в которой помещался дежурный, обойдя ее с другой стороны. Понятые ошалело вытянулись рядом с подошедшим лейтенантом, который спросил:

- Что с ним, Серег?

- Похож на наркомана. Носит с собой зачем-то чугунный казан, электрический шокер и пакетики с травой, предположительно – наркотики. Ведет себя дерзко. Вот его документы. Будем оформлять?

- Вы, что? С ума сошли? – зашелся Загосин, то ли криком, то ли слезами. – Это специи, мне мама с собой положила! Для плова. Хотите знать какие? Давайте я сейчас ей позвоню, она объяснит. А шокер вообще не запрещен к ношению. Там на даче, я на дачу к дяде еду, собак немеряно. Ну, послушайте же, в самом деле! Как можно хватать трезвого, ни в чем не виновного человека?

- Александр Александрович Загосин, - диктовал лейтенант человеку за компьютером, - четвертого, девятого, восемьдесят третьего, паспорт серия, номер. Не волнуйтесь так, сейчас все проверим.

- Это специи, товарищ лейтенант, точно, - веселый полицейский подмигнул Загосину. – Можете сами понюхать.

- Хорошо, оформите ему административный штраф за ношение шокера, не отечественного производства, без документов о сертификации в соответствии с нашими гостами.

Саша тускло озирался вокруг. Судьба приоткрыла ему дверь в другой мир. В этом мире долго не говорили, быстро принимали решения, оперировали неизвестными ему понятиями. С тех пор, как он стал задумывать свои сомнительные дела, к нему просто притягивало милицию. Первый раз его не довезли до отделения, второй раз он попал в отделение. Если будет третий раз, то что? Срок? Вот же, проклятый чугунок!

- Держите, - лейтенант протянул Загосину бумажку. – Это штраф, тысяча рублей. Можете оплатить, можете идти с бумажкой в суд. Собирай свои вещи и дуй отсюда...

Когда он вышел на платформу, начал накрапывать дождик. Загосин открыл зонт и медленно побрел к электричке. Знакомые милиционеры пропустили его мимо турникета, пожелав счастливого пути. Ехать уже никуда не хотелось, но отменять поездку было неудобно. Он позвонил Михаилу Васильевичу и извинился за опоздание, сославшись на разболевшийся, некстати, живот. Александр отклонился от назначенного времени всего на час, что совершенно не вызвало у дяди недовольства.

«С другой стороны, это хорошо, что я уехал из города, - глядя в окошко поезда, успокаивал он себя. – Подумать надо. На природе самое место. Эти два дня с водкой, как-то тяжело сказались на моем душевном состоянии. В голове, словно, вата. Может быть остановиться? Просто жить дальше и все, устроиться на работу, встретиться с  Иркой Ливановой. Она, по-моему, заинтересовалась мной».

Он покопался в телефонной книге и нашел номер Ирины. Позвонил.

- Привет, Саша, - весело защебетала Ира. Ее голос показался Загосину голосом из параллельной реальности, той, где светит солнце и поют птицы. – Я уже думала ты не позвонишь.

- Привет, Ир. Да, как-то не удобно было звонить. Я собирался, но откладывал каждый раз. Думал, может быть, ты сама позвонишь. Могло же быть такое, теоретически?

- Конечно, могло. Ты дома сейчас? Я тебе перезвоню через пару часов.

- Я в электричке, на дачу еду. Извини, что не вовремя позвонил.

- Да, ладно. Приедешь домой, позвони. Хорошо? Только обязательно позвони. Я буду ждать.

- Я обязательно позвоню завтра вечерком. Идет?

- Хорошо. Давай, пока.
Свежий ветерок пронесся и пропал, так и не успев расшевелить в его душе жизнь. Загосин смутно почувствовал в себе способность и желание совершить перемены, но не успел пропитаться этим пониманием. Он мысленно цеплялся за неуловимую нить, которую протянула ему Ира, старался осознать промелькнувшую связь.

«Жаль, что ей некогда разговаривать. У нее дела, оно и понятно, ребенок на руках. У женщин всегда уйма дел в выходные, - объяснял он сам себе причины ускользающей возможности. На окне электрички появились капли дождя, стало темно и тоскливо. – Совсем мне не везет что-то последнее время. Дня не проходит без проблем. Как это раньше я умудрялся жить, не цепляясь за плохое? Оно проходило где-то рядом, не задевая меня. Учился, работал, влюблялся, все время чего-то хотел. Странно, теперь я ничего уже не хочу, ни телефона нового, ни одежды красивой, ни машины, даже денег мне лично уже не надо. Пропал интерес ко всему, и добивают непрекращающиеся неудачи. Я не вижу людей, не понимаю, зачем они живут и что движет ими. Как будто рядом, за стеной веселятся, но мне это только мешает наслаждаться собственным горем. Отвлекает от парализующих мыслей о собственной никчемности, которая ждет сострадания и понимания, желания разобраться и помочь со стороны этих веселящихся людей, не получает этой помощи, но получает возможность обвинить всех в равнодушии и жестокости. Некий реванш, позволяющий оказаться в собственных глазах возвышенным, но забытым и непонятым человеком, тогда как все вокруг бесчувственные, тупые, и веселые, не желающие понимать моей тонкой душевной организации и считаться с ней. Мое сознание, кажется, превратилось в точку, вернее в черную дыру с могучим гравитационным полем, которое притягивает только черную энергию и связанные с ней неудачи и проблемы. Может быть это не невезение, а моя собственная работа? Я сам создаю себе проблемы моим настроем на проблемы? Какая-то метафизика опять, нечто необъяснимое, - он закрыл глаза и прижался лбом к стеклу. – Вот я сижу у окна. Я и хотел сидеть у окна. Народу много, но то место, которое я собирался занять, я и занял. Это везение или прямое воздействие моего намерения? Трудно сказать. Когда-то электричество казалось крестьянам чудом, лампочка Ильича вызывала восторг и мистический ужас. Теперь никто даже не задумывается, как оно все вокруг работает. Привыкли, и чуда не стало. Возможно, планирование собственной смерти, связанного с ней преступления, кровавая месть, создают вокруг меня черное облако, к которому тянуться неприятности. Может же быть, что дурные мысли привлекают дурные события? Тогда все, что со мной происходит, включая казан и попадание в линейный отдел полиции уже не случайность, а закономерность? Если так дальше продолжать, то жди новых потрясений. Допустим, наукой такая взаимосвязь не доказана, но ведь это не означает, что такого не может быть. Не доказано сегодня, будет доказано завтра. Кто же я тогда? Что происходит со мной? - Саша увидел себя со стороны: черный человек, в клубке черной энергии. Потерявший способность смеяться, желание приносить радость людям, разучившийся любить и старающийся всем своим существом опровергнуть само понятие «любовь». – Жуткая картина! Если я не перестану грезить местью и суицидом, мне просто незачем жить, но почему я сам себе выношу этот приговор? Кто сказал, что мне не надо жить? Только я сам! А если я вдруг перестану круглосуточно думать о зле? Брошу эту привычку? Ведь есть же другая планета, я хорошо помню, что есть. Там женщины дарят свою любовь и нежность, покупают тушь для ресниц и прочие милые глупости, там мужчины берут в кредит новые машины Волжского автозавода, болеют за наших на любых соревнованиях, балуют детей и ругают правительство. Я ушел от этих людей и забился в темную раковину своего горя. Сижу и жду, когда же будет хуже? Когда ОН меня раздавит? Да, обязательно надо позвонить Ирке, обязательно. Она хочет мне передать нечто важное, что-то, что мне очень нужно. А вдруг я заигрался в свое горе? А что, если горя нет, просто я сам его выдумал?
  
31.ИСТОРИЯ

Дядя Миша встретил гостя объятиями, поцеловал в щеку и, как обычно, уколол его своей короткой седой бородой. Было видно, как он рад приезду Александра.

- Чем это тебя нагрузили? – весело осыпал он молодого человека вопросами. - Зачем? У меня все есть! Симпатичный синяк у тебя. Милиция не останавливает еще? Господи, что это? Зачем они тебе это дали? Я уже и не помню, когда готовил плов-то последний раз.

- Мама сказала, что вы просили.

- В самом деле? Я же пошутил! И рис положили? Во, дают! Ну ладно, придется теперь к их приезду плов сделать. Иди, мой руки, дорогой, все уже готово.

Давно Сашу так не встречали. Из своего тревожного и печального мирка он вдруг угодил в мир жизнерадостного, сильного человека.

- Это грибной суп из белых. Я сам их собираю и сушу, так что не взыщи. Ты вино купил? Хорошо, молодец.

За супом последовала гречка с тушенкой. Михаил Васильевич даже и не думал спрашивать гостя, будет он кушать его стряпню или нет. Любит, например, молодой человек гречку или нет. Он просто накладывал, сколько считал нужным, и принимал только чистые тарелки.

Поужинав, они перебрались под тот же навес, где курили в последнюю встречу самодельные дядины сигаретки. Опять было вино, и шел дождь, только теперь не было мангала. Загосину показалось, будто они не расставались.

- Откуда у тебя эта штука на лице? Ударился?

- Ударили. Старый друг одарил для памяти. Я его «козлом» назвал сгоряча, а он не стерпел.

- За «козла» ответил? За что назвал-то?

- Да, тут… - Александр замялся, не понимая, стоит откровенничать или нет. Вроде родители не просили скрывать ограбление мамы, но и рассказывать не поручали. – Короче, я разборки инициировал с бывшим одноклассником. Он стукнул и сразу ушел, обиделся наверное, а я остался сидеть на газоне. Похоже, я был не прав. Сказал своим, что налетел на штырь.

Разговор не клеился.

- Ты где ночевать будешь? Выбирай любые апартаменты.

- Можно там же? Наверху.

- Конечно. Обогреватель надо сразу включить. Пойди, возьми в веранде и включи у себя. А я пока накручу сигарет.

Саша отнес свои вещи наверх, выключил телефон и решил до завтра больше ни с кем из внешнего мира не общаться. Они завернулись в пледы и закурили.

- Дядя Миша, помните, вы мне рассказывали про ваши странствия на Дальнем востоке? Вы сказали тогда «потом договорим». Мне хотелось бы услышать, как вы сумели пережить расставание со своей Настей. Неужели вы больше никогда не встретились?

- Нет, Саша, больше мы не встречались. Я долгое время навещал ее маму, все хотел дать понять - если она хочет вернуть все, то я готов. Что я по-прежнему жду ее. Наверное, Настя не хотела впускать меня в свою жизнь. Странно, но мама ее никогда мне рассказывала, как сложилась Настина судьба. А я не спрашивал. Потом ее мама умерла. Последняя возможность что-то склеить пропала. Значит, так было надо. Нас развела судьба однажды, и каждый должен был обустраивать свою жизнь самостоятельно. В Находке у меня почти никого не осталось, но я стараюсь каждые год-два приезжать туда. Я приезжаю на сутки, и сразу уезжаю домой. На пенсии такое можно себе позволить.

Они пили вино и курили, наслаждаясь тишиной, стуком дождя по навесу и удивительной атмосферой душевной близости. Как-то так сошлось, что старику хотелось рассказывать, а молодому хотелось слушать. Оба знали, о чем пойдет разговор и оба к нему готовились.

- Грустная история, - медленно проговорил Александр. – Обычная, но необыкновенная. Как же вам удалось справиться с потерей? Вы ведь и вены резали себе…

- Не просто все получилось и не сразу. Я очень переживал, конечно. Меня из комсомола тогда исключили, поэтому я и в партию не вступил. А значит, и карьеры не сделал. Был и алкоголь в моей жизни, и разные другие глупости. Пока ты ехал сюда, я размышлял о жизненном опыте людей. Поверь мне, я понимаю, что в основном ты здесь, чтобы узнать способ, с помощью которого я победил свою любовь. Наверное, тебе это нужно услышать, но вряд ли ты сможешь воспользоваться моим примером. Как-то в жизни редко удается людям передать свой душевный опыт.

- Почему вы так думаете? Родители же воспитывают детей.

- Это другое. Родители прививают детям традиции семьи, манеру поведения, но никогда дети не получаются такими, как родители. Они все равно другие и для получения собственного опыта им приходится совершать собственные ошибки. Житейский опыт, это не математика, где все можно описать формулой, которая универсальна для всех. Это цепь событий, которые обязательно следует пережить самому, и самому же сделать выводы. Характер, образ мышления, темперамент заставляют делать индивидуальные, если так можно выразиться, выводы, которые трудно распространить на других. До определенных вершин вообще можно добраться только, имея за плечами опыт длинной и тяжелой жизни. Так как, скажи на милость, ты научишь этому подростка?

- Наверное, не научишь.

- Вот именно. Взрослые опекают детей, часами рассказывая о своей жизни и своих ошибках, а толку – ноль. Каждое поколение наступает на одни и те же грабли. Но я расскажу тебе то, за чем ты приехал, хотя это и не просто.

Михаил Васильевич замолчал, подбирая слова. Где-то на западе зависла тяжелая сизая туча, от которой смазанные шлейфы дождя тянулись к земле. Похоже, там бушевал ураган, и его отголоски долетали и сюда в виде порывов холодного ветра и далеких бесшумных зарниц.

- Понимаешь, Сань, человеку свойственно воспринимать свою жизнь линейно в силу собственной ограниченности. Вроде, как ты идешь по тропинке и это и есть твоя жизнь. Споткнулся – упал, встретил человека – подружился, встретил женщину – полюбил, она тебя бросила - повесился. В конце тропинки – ямка. Над ямкой крест. В принципе оно так и есть, только жизнь она намного шире, чем тропинка. Это поле и смотреть на нее следует, как на поле. В этом поле масса тропинок, то есть возможностей и путей, и это обязательно надо помнить. Да. Это, скажем так, теоретическая часть.

- Теперь я вижу, вы подготовились, - Саша подлил вина себе и дяде.

- Вот именно… Помнишь мою историю? Я встретил девушку и полюбил. Девушка исчезла, и я решил свести счеты, так сказать. А что было бы, если бы я не встретил ее? Или встретил бы другую девушку, которая не исчезла? Я бы не резал вены, вступил в партию, и карьера моя пошла иначе. Настя, как это не покажется циничным, была всего-навсего этапом в моей жизни. Но я уперся в этот этап и решил, что не сдвинусь дальше, пока не верну все, хотя бы даже в мечтах. Я остановился, и все потеряло смысл. Жизнь, это действительно движение. Как только человек останавливается и заглядывается на свое прошлое, старается прожить в том, чего больше нет, он начинает утрачивать интерес к движению вперед. Позади каждого из нас целая вселенная, но и впереди вселенная, причем непознанная и, значит, интересная. Вокруг много девушек, не получилось с одной построить жизнь, не беда, есть другие. Представляешь, сколько в Москве девушек? Сотни тысяч, причем они все поголовно хорошие и мечтают создать семью с хорошим человеком. Жизнь, она не заканчивается на одной неудаче. Никто никого не предавал, все живы, совесть чиста. Просто не судьба. Предположим такое развитие событий: ну, не встретил бы я ее однажды в машбюро, или она не ответила бы мне взаимностью? Я попробовал бы несколько раз добиться ее сердца, но не возможно же бесконечно стучаться в закрытую дверь. Пришлось бы отказаться, и со временем появилась бы другая девушка. Пусть та, первая живет без меня, а я еще встречу свою любовь. Можно пойти по другой тропинке, можно чуть-чуть свернуть и выбрать соседний путь. Жизнь позволяет это сделать. Главное не смотреть все время в прошлое. Оно прошло. Делай выводы и иди дальше. Понимаешь мою логику? Если так смотреть на вещи, то совершенно не нужно резать вены. Надо только пробовать и искать.

- Понимаю. Это сложно сразу приложить к себе, но что-то подобное уже приходило в мою голову. В каком-то смысле мне даже легче, чем вам. Таня сама покинула меня, то есть я пострадавший и мне нужно только простить ее. Простить и, сделав выводы, отступить в прежнюю жизнь, и оттуда начать все заново. Только не получается так и не получится. Я не могу вернуться в жизнь до нее. Я говорил, я отравлен Татьяной и мне противно жить так, как я сейчас живу. Таня в моей судьбе, это эпоха просвещения, что ли.

- Она много чему тебя научила?

- Не то, что бы научила. Просто я увидел другую жизнь.

- Ты просто убедил себя, что прирос к ней, к Татьяне. Что ее привычки, это твои привычки. Она сильная личность и тебе трудно было противостоять, но я уверен, что однажды ты поймешь – многие ее ценности чужды тебе, ты другой, просто надо научиться отделять главное от наносного. Гламур от работы, что ли. Существует внешний лоск, под которым часто ничего нет, кроме фирменных вещей, которые сами по себе ничего не значат. Нормальный человек всегда должен это различать. Кто-то изобрел лазер, с помощью которого вылечили миллионы людей, и получил сто тысяч, а кто-то проходил в телевизоре в перьях и стрингах пару лет и получил два миллиона. Кто тебе ближе? Кого, действительно, можно уважать? Только труженика, который производит что-то нужное и получает за это заработанные деньги, сколько бы он не получал, так отстаивай свои принципы! Покопайся, разберись в окружающих. Ты винишь во всем только себя, это верно, но только от части. В проблеме двух людей всегда в той или иной степени виноваты оба. Понимаешь, оба! Идеализируя одну сторону, ты утяжеляешь вину другой стороны. Беря все на себя, ты выглядишь в собственных глазах благородно, не спорю, но ты идешь против правды, против логики жизни, и в итоге можешь понести наказание, которого не заслужил. Зачем тебе это? Кого ты хочешь исправить или устыдить? Твои страдания никто не оценит. Никогда! Научись жить для себя, делай себя счастливым, не вступая в противоречие со своей совестью, и ты осчастливишь тех, кто рядом с тобой.

- Это все надо обдумать. Я чувствую, что есть что-то в ваших рассуждениях неоспоримое, но мне надо к этому «что-то» присмотреться. Приложить к себе.

- Присматривайся, конечно, - Михаил Васильевич поднялся и собрал посуду. - Давай, Сань, убирать тут все. Поздно уже, да и холодно.

- Еще один вопрос. Вам удавалось полюбить кого-то после Насти?

- Нет. Увлечения были, но такого сильного чувства я больше не испытывал. Возможно, я сохранил себе жизнь без нее, ценой потери способности любить.

- Но вы же не чувствуете себя несчастным человеком?

- Напротив. Я чувствую себя счастливым человеком. Почти счастливым. Любовь это далеко не единственное, что способно сделать человека счастливым. Действительно счастливым, причем надолго, мужчину делает только работа или увлечение каким-то делом, приносящим удовлетворение.

Через двадцать минут он сидел в полной темноте в, жарко натопленной, комнате и смотрел в распахнутое окно. Дождь ударял по молодым листьям, и брызги попадали ему на руку, где-то далеко гремел гром, а тут было тепло и безопасно. Какое же это счастье сидеть вот так и любоваться весенним ливнем из уютной комнаты. Хотелось, чтобы эта ночь не прекращалась никогда. Пусть все мысли отлетят, пусть душа освободится и останется только это блаженное состояние невесомости, растворенности в красоте, которая вокруг. Когда ты уже не отделяешь природу от себя, как наблюдатель, а словно превратился в дерево или траву и просто существуешь, являясь частью окружающей красоты. Саша на несколько секунд поймал это настроение, но, попытавшись сохранить его, сделав усилие, начал выпадать из гармонии. Действительность возвращалась, развеивая обаяние весеннего дождя.  

Осталось две ночи до ограбления, а он так и не собрался толком с мыслями. Надо ли делать это все? Стоит ли? Ведь, можно еще все остановить. Дядя Миша совершенно спутал мысли. Ирка, как будто хотела что-то успеть сказать, помочь. Завтра он возвращается домой и уже после завтра должен идти грабить, потом… страшно представить. Обратный отсчет запущен и от, ускорившего бег, времени делалось физически плохо. «Щелк-щелк-щелк» отмерял метроном такты. Считанные секунды убегали, как песок сквозь пальцы. Наверное, так выглядит ожидание приговоренного к смертной казни. Неделю назад ему казалось, что еще не скоро, но вот неделя прошла, и он уже слышит по коридору стук шагов своих палачей. Он представляет, как его выводят, он делает шаги, он еще жив. Голова кружится! Они зачитывают приговор. Уже все! Через несколько секунд действительность прекратится. Вот сейчас он видит и слышит, может думать, но через десять секунд раздастся выстрел и свет погаснет. Навсегда! Больше не будет весны, тепла, снега, улыбок и поцелуев, пиццы и пения птиц, любви матери и отца. При этом Земля не сойдет с орбиты, солнце продолжит вставать и заходить, но для казненного все уже закончится. Три, два, один… Стойте! Подождите! Подарите хотя бы еще один день, еще одну жизнь!

Загосин вздрогнул и прикрыл глаза. «Сейчас еще не поздно все остановить. В отличие от смертника я сам пока решаю, как и когда произойдет казнь, и произойдет ли вообще. Похоже, меня несет какая-то заглючившая программа, и я не успеваю ее переустановить. Понимаю, что в программе сбой, но набранный темп не отпускает меня, мне некогда подумать, - он охватил голову руками и начал раскачиваться на стуле, как сумасшедший. – Вроде я уже и себе не принадлежу. Простое чувство самосохранения мешает сделать последний фатальный шаг, но что-то толкает меня дальше и дальше. Черная энергия заполнила все внутри и несет туда, где неминуемый конец. Словно сатана управляет мой волей. Господи! Мне нужна твоя помощь! Не отрекайся от меня! Подскажи, как мне быть? Надо сходить в церковь. Что-то нужно предпринять. Помощь обязательно придет».

Он закрыл окно и перекрестился на свое тусклое отражение в стекле.

Последний раз Александр был в церкви в августе прошлого года вместе с Татьяной.
  
32.ЧЕХОВ

Загосин сам попросил Таню съездить с ним в церковь.

Она вернулась на «Баррикадную» только через три дня после аборта. Красные заплаканные глаза выдавали перенесенные бессонные и мучительные ночи. Отсутствующий взгляд, безразличный голос. Таня глубоко переживала потерю ребенка. Она никого не винила в своем горе, они вообще с тех пор не касались этой темы. Как будто ничего не было. Только необъяснимые паузы в разговорах, задумчивые, пустые глаза жены, постоянно напоминали о предательстве и возникшей вдруг пропасти между ними. Общую потерю каждый переживал по отдельности. Былое доверие пропало – семья распадалась.

- Ты не хочешь съездить в церковь? – задал как-то в субботу утром вопрос Александр. – Раньше мы часто ездили, а теперь перестали совсем.

- Можно съездить, если хочешь. Я на этой неделе была. Пораньше с работы уехала... В какую?

- В Новодевичий монастырь.

- Поехали.

Они переходили от иконы к иконе, писали заупокойные и заздравные записки, расставляли свечи. Вместе, но порознь. Загосин все время подбирал слова, но не мог начать. На выходе из Успенской церкви он решил наконец-то объясниться. Взяв Таню за руку, нежно повернул к себе лицом и тихо сказал:

- Танечка, любимая. Прости меня за слабость и нерешительность. Я себе места не нахожу с тех пор, как… ну ты понимаешь, - он запнулся и ощутил, как волнение сдавливает горло. -  Мне очень больно, особенно теперь, когда вроде у нас все хорошо в материальном смысле... Давай заведем ребенка? Пожалуйста. Я буду молиться за тебя и за нас, ты очень дорога мне. Понимаешь, тогда так все неожиданно произошло, я просто не успел собраться с мыслями, а ты уже сама все решила. В этом виновато мое отношение к тебе. Ты для меня, как ангел и я привык потакать твоим желаниям, и, видимо, не понял, что ты ждешь в этот раз решения от меня. Это все от безмерного уважения к тебе, от бесконечного преклонения перед твоим умом, твоей красотой и знанием жизни, которое мне недоступно. Я думал, что любить тебя, этого достаточно. Я ошибся, но я хочу исправить свою ошибку. Веришь? Я днем и ночью мечтаю о маленькой девочке, которая назовет меня «папой», просто с ума схожу. Я уверен, что ребенок, девочка или мальчик, не важно, хотя мне хочется девочку, вернет нам прежнее отношение друг к другу. Любимая моя, давай, родим ребеночка, я знаю – он сделает нас счастливыми на всю жизнь.

Она молчала и думала над его словами, опустив глаза. Обычно Таня быстро реагировала, но в этот раз тянула с ответом. Александр взял ее ладонь и поцеловал прохладные пальчики.

- Давай, - наконец произнесла она. – Давай попробуем.

Не известно, о чем думала Таня все это время. Наступившее охлаждение в их отношениях не могло продолжаться долго, это было не в ее характере. Загосин понимал, что рано или поздно она сама захочет расставить все точки на «и», причем результат был предсказуем. Разговор в монастыре, казался ему последним шансом все исправить. Теперь он в самом деле хотел сохранить их брак. Когда-то, сгибаясь от непосильной ноши добывания денег, Саша часто мечтал о прекращении этого кошмара и возвращении к обычной жизни с родителями и к любимым книгам. Потом, после свадьбы, он ждал ее соображений о необходимости разводиться, как избавления, но постепенно привык к высокой финансовой планке Татьяны, получил повышение по службе, и все стало выглядеть более-менее надежно. Ему уже казалось, что их брак не случайность, не глупая, затянувшаяся шутка судьбы, а результат его правильных действий и загадочного обаяния. Конечно, где-то совсем глубоко в душе его не оставляло изумление их продолжающимся союзом, но и к этому чувству он тоже привык, как к дискомфорту, причиняемому, например, лающей за стеной собакой. И вот, стоило только поверить в долговечность их семьи, как эта семья стала потихоньку расшатываться. Но теперь он решительно желал спасти брак.

- Сходим на кладбище, я тебе кое-что покажу, - предложила Таня.

Загосин нежно привлек жену к себе и поцеловал в губы. Сначала он почувствовал, как будто, сопротивление, но через секунду поцелуй стал обоюдным. Они стояли так, прижавшись друг к другу, на виду у делегации китайских туристов, и старались вспомнить и вернуть все хорошее.

- Сходим, конечно. Пошли, - ответил с улыбкой Саша и взял супругу за руку.

Обойдя монастырь, они спустились вниз, вдоль красной стены, купили большой букет гвоздик, миновали красные ворота и двинулись прямо в противоположный конец кладбища.

- Представляешь? Я здесь никогда раньше не был, - признался Загосин. – В церковь мы с тобой ездили несколько раз, а до кладбища не доходили. Тут, я знаю, похоронено много великих людей.

- Вот могила Ельцина, слева, - на ходу указала Таня на бело-сине-коричневый валун.

- Не очень похоже на могилу, - откомментировал Саша.

Они шагали дальше, рассматривая скромные старинные и огромные современные памятники по обе стороны дорожки. Когда впереди показалась кирпичная стена, Татьяна свернула налево, подвела мужа к монументу, состоящему из вертикальной гранитной черной плиты, украшенной самолетами и бюста человека в костюме. Рядом возвышались не менее величественные памятники генералам.

- Вот, это мой дед.

- Лауреат государственной премии, герой социалистического труда, авиаконструктор Александр Александрович Никулин, - прочитал яркую, золотую надпись на надгробии Загосин. – Мой тезка. Тут прямо пантеон авиационным деятелям.

Таня положила букет на черную плиту и сказала:

- Отойди, пожалуйста, на дорожку, мне нужно побыть одной. Поговорить с ним.

Она стояла возле памятника деду и что-то шептала, постоянно вытирая слезы, а изумленный Загосин рассматривал жену, пытаясь понять, что же она за человек. «Как в ней уживаются жесткость и сентиментальность? Решительность и способность прощать? Безусловно, она очень сложная личность, противоречивая даже. Она очень любила деда, маминого отца, была духовно близка с ним, и при этом не поддерживала отношений с отцом, который оставил их несколько лет назад, когда Тане было лет девятнадцать. У ее отца была другая семья, он, известный бизнесмен, много раз предлагал ей помощь, но она никогда не обращалась к нему сама и никакой помощи не принимала, как и ее мать. Таня однажды вычеркнула его из списка живых. Раз и навсегда. В доме нет ни одной его фотографии. Возможно, когда-нибудь, когда она станет старше и сумеет его простить, он ей понадобится. В такое трудно сейчас поверить». Тем временем Татьяна закончила разговор с дедом и возвращалась к Александру.

- Таня, - попытался переключить жену на другие мысли Саша. – Я помню Булгаков и Чехов тоже здесь похоронены?

- Да, это не далеко. Хочешь посмотреть?

Они миновали могилу Юрия Никулина и повернули за стену. Напротив надгробия Гоголю, возвышался скромный памятник Чехову, в виде старинной маленькой часовенки. Загосин прочитал вслух надпись на белой плите:

- Антон Павлович Чехов, родился 17 января 1860 года, скончался 2 июля 1904 года. И все.

- Что значит «и все»?

- Того, что написано, достаточно, - замешкался Александр, - А Булгаков где похоронен?

Они прошли чуть дальше. Могила Булгакова располагалась рядом с могилами Станиславского и Ефремова. Кладбище навивало размышления о вечном, и супруги молча, взявшись за руки, обходили могилы, отмечая великих усопших.

«Незачем было указывать «писатель» на могиле Булгакова. Это совершенно лишнее, - грустно думал Загосин, ощущая, как его заполняет эйфория сопричастности к великим людям. – Любой человек и так знает, кто такой Михаил Афанасьевич Булгаков. Великий русский писатель, драматург, человек со сложной творческой и личной судьбой. Всякие дополнительные надписи на могиле, призванные, казалось бы, подчеркнуть значимость того, кто там похоронен, на самом деле, подчеркивают, что без этих уточнений никто и не вспомнит о нем, кроме родственников. О настоящем бессмертии свидетельствуют, я полагаю, лаконичная надпись и постоянное присутствие цветов. Наверное, огромные стелы, надгробия и памятники в полный рост, это безвкусица и желание выпендриться. Вот, допустим, «Олег Ефремов» и даты. Коротко и ясно. Чем более известным был человек, тем скромнее у него должна быть надпись. А то - дважды герой, лауреат, генерал, доктор, профессор… напрягаешься, чтобы вспомнить и не можешь. Так, на моей могиле придется высекать всю автобиографию, но никто уже лет через десять не сможет понять, чем же этот Загосин отличился-то? И иностранные туристы не станут просить проводить их к моей могилке».

Они вышли с кладбища и сели в машину.

- Теперь ты понял, кто был мой дедушка? – с гордостью спросила Таня.

- Знаменитый авиаконструктор и прекрасный человек, - отрапортовал Загосин. – Жаль, что мне не посчастливилось с ним познакомиться. Вообще, я думаю, что лежать на таком кладбище само по себе уже почетно.

- Это точно. Там у нас большая территория, заметил? Так что, однажды и я буду там похоронена.

- А я?

- А ты – нет!  
    
33.ТАЙСОН

Девятое мая выдалось удивительным. Говорят, такого раньше никогда не было. Вдруг одновременно зацвели деревья, которые обычно цветут в разное время. Александр бродил по территории старого дачного поселка и любовался распустившимися сиренью, каштаном, вишней, черемухой. Ароматы, то переплетались, то накатывались волнами, кружили голову и наполняли душу ожиданием какой-то неотвратимой радости.

Мужчины сидели за столом веранды и обедали. По телевизору, в который раз, передавали официальный отчет о параде Победы. После обеда Загосин собирался уезжать. Уезжать не хотелось. Но он уже выполнил то, ради чего приехал – тайник для денег был найден. Предполагалось разместить пакет на стропиле в комнате, где он ночевал. Там, на достаточно большой высоте обнаружилась приличная ниша, которую не было видно снизу.

- Михаил Васильевич, - обратился Саша к дяде. – Вы не против, если я у вас оставлю на даче подарок отцу? Дома не хочу его хранить. Вдруг мама найдет.

- Пожалуйста, а что за подарок?

- Это секрет. Я привезу его ближайшие выходные и передам вам на хранение. Ничего особо ценного. Хорошо?

- Привози, конечно. Мне очень приятно, что между нами установились такие теплые отношения. Признаться, мне этого не хватало.

- Признаться, мне тоже. У меня никогда не было друзей. Друзей, в смысле людей, с которыми можно поделиться чем-то, очень личным, почти интимным. Мне всегда не хватало человека, способного выслушать и дать совет, или выслушать и деликатно промолчать. Дело, конечно, во мне. Я очень недоверчивый и неразговорчивый. Как-то с самого детства я убедил себя, что моя жизнь и мои проблемы никому не будут интересны. Я очень благодарен вам за сочувствие и понимание. Не могу выразить, как для меня это важно.

Дядя Миша молчал, внимательно глядя на собеседника. Эти слова чем-то тронули старика, и Загосину показалось, что тот сдерживает слезы.

- Мне восемьдесят три, Саша, - наконец заговорил он. – И кроме вас, близких родственников, у меня никого нет. Смысл моей жизни именно в вас. То, что у меня нет детей, не значит, что я их не хочу…, не хотел. Вернее, как сказать? Когда-то я действительно не хотел детей, а теперь понимаю, что, возможно, обокрал себя. Но это не главное... Что уж теперь? Поговорим об этом потом… Просто, когда приходит время задуматься об уходе, а мое время уже не за горами, всегда легче, когда понимаешь, что ты не исчезаешь совсем. Наверное, так рассуждают те, у кого есть дети. То есть ты перестаешь существовать, но частичка тебя, воплощенная в ребенке, продолжает жить и, вроде бы, ты и сам не совсем умер. Это на биологическом уровне. Но есть еще и духовный уровень. Ты не подумай, я не собираюсь пока на тот свет, но с годами многое, что было не важно прежде, становиться главным. Хочется, чтобы кто-то обязательно помнил тебя, обязательно ценил и, если хочешь, навещал. Я всегда видел в тебе близкого человека и то, как мы начали общаться, дает мне надежду увидеть в тебе последователя. Духовного сына, что ли. Прости мою стариковскую сентиментальность. Мне обязательно надо тебе все рассказать, обязательно поделиться всеми соображениями. Ты очень благодарный слушатель и, после предыдущей встречи, я испытываю, прямо, физическую потребность видеть тебя и говорить с тобой. Тогда частичка меня, моей души, что ли, не умрет, а останется жить. Ты будешь добиваться успехов и я вместе с тобой. Как-то вот так.

Александр ехал в вагоне обратно в Москву и бесконечно прокручивал этот разговор. Откуда-то, за его спиной, поднималась сила, препятствующая действиям «во зло». Он стал нужен. Теперь два человека просили его звонить и приезжать. Это Михаил Васильевич и Ирка. Да, и родители стали как-то ближе. Сладостные грезы из серии «я один и никому не нужен» размывались, и самоистязание больше не приносило облегчения. Создавалось ощущение, что вот-вот и появится нечто, способное смести, построенный им, печальный мир, заставить бороться и радоваться жизни. Сознание, постепенно наполняющееся новыми ценностями, словно, готовилось к переходу на другой уровень восприятия действительности. Замеченная им недавно, раздвоенность, теряла очертания и переставала существовать.

Он вошел в подъезд около восьми часов вечера и стал пешком подниматься к себе в квартиру. Сверху раздавались тихие голоса. Лестничные пролеты, усыпанные мусором, рекламой, настенными росписями по зеленой краске, вызывали омерзение. На привычном месте, возле мусоропровода, между вторым и третьим этажами отдыхала, сидя на полу, группа подростков - четыре парня и девушка. На ступенях стояли банки с пивом, и Загосину пришлось переступать через них. Компания недружелюбно, но молча проводила его взглядами. «Был бы я, как Тайсон, вырубил бы всех и они вряд ли в другой раз стали тут собираться, - со страхом и раздражением подумал он. – Почему они облюбовали наш подъезд? Других домов нет, что ли?»

  Бомжи, наркоманы. Единственное спасение от окружающей гадости - переезд из этого района в другое место. Наверное, так будет правильно, иначе спокойно прожить нельзя. Все раздражает и бесит. Такое повторялось уже несколько дней подряд – возвращение в квартиру и четкое решение: нужно добыть эти несколько миллионов и покончить с собой.

Александр поставил шокер на зарядку и отправился в кровать. Больше не было сил думать и решать. Но и спать у него не получалось. Он ворочался с боку на бок, пока не вспомнил о своем обещании позвонить Ире Ливановой. Звонить не хотелось. О чем с ней говорить? Как он тонет, но не желает хвататься за протянутую руку? Или о том, что нельзя мешать человеку наслаждаться собственным горем?

Саша поднялся, нашел остатки водки под кроватью, отхлебнул и закурил в окно. Алкоголь постепенно делал свое дело. Через час, прикладываясь время от времени к бутылке, былая решимость вернулась, а сомнения отошли. Полоса размышлений растворилась, оставив в душе смутное понимание ошибочности всего происходящего.  
    
34.ОГРАБЛЕНИЕ

Обычно деньги в кассе появлялись часа в три дня, а привозила их Маша около двух. Наверное, час требовался для рассортировки сумм и других манипуляций с наличными. Следовательно, где-то в час дня Загосин должен прибыть на исходную позицию.

Встав пораньше утром, он съездил на рынок и купил свободный черный спортивный костюм, бейсболку, темные очки, большую холщевую сумку и кеды. Все эти дешевые предметы планировалось сразу после операции уничтожить. В сумку Александр положил, заряженный до отказа, шокер, кошелек, пузырек с топливом для мангала, кроссовки и паспорт. В таком виде, учитывая, что синяк у него практически сошел, он не должен привлекать лишнего внимания.

Который день моросил противный дождь, но погода больше не имела для него значения. Под зонтом, с сумкой на плече, Загосин направился к метро, осознавая, что в этот раз он идет на дело. Обдумывание, планирование и подготовка закончились. Пришел день действий. День, которого он ждал две недели. Или сейчас или никогда. Шутки кончались. Легкая дрожь во всем теле выдавала волнение, но в остальном он чувствовал себя сильным, способным совершить задуманное. Он двигался, механически ставя одну ногу впереди другой, и раз за разом прокручивал предстоящие действия. Незаметно подкрался, применил шокер, вырвал сумку, побежал прочь. Когда это закончится и деньги окажутся у него, скорее всего, придет состояние триумфа. Он уже сейчас мог прочувствовать радость будущего успеха. «Сегодня у меня все получится, - повторял он, как заклинание, одну и туже фразу. – Все пройдет легко и просто».

Ровно в час Александр прибыл на исходную позицию. Место будущего ограбления здорово изменилось с момента его последнего посещения. Еще несколько дней назад поляна насквозь просматривалась сквозь жидкую дымку нарождающейся листвы. Теперь же зелень распустилась и с одной стороны дорожка, по которой должна пройти кассирша, оказалась надежно отрезана кустами от окружающего мира. Он выбрал дерево, под которым собрался ждать приезда Маши, закурил и попытался расслабиться. Сквозь дождевые облака время от времени проглядывало солнце, Загосин прислонил голову к ветке и закрыл глаза. «Какие запахи! – радовался он. – Не хочется открывать глаза. В течение часа-полутора все будет закончено. Скоро я окажусь дома с кучей денег. Чему быть, того не миновать». Он огляделся вокруг и заметил в окне третьего этажа чью-то спину. Это курилка их конторы! Расслабляться рано, не дай Бог, кто-то подозрительный вызовет охрану, или, того хуже, узнает его и потом сдаст с поличным. Надвинув кепку поглубже, он спрятался за дерево, частично скрывшее его от лишних глаз и оценил диспозицию. Точка выбрана удачно. Хорошо виден пятачок, где остановиться машина директора и до тропинки было всего метров пятнадцать. Далее ему предстояло скользнуть через кусты к дорожке и…

«Господи, хоть бы она не приехала, - гремело в его голове в такт каждому удару сердца. – Бывает же такое, что люди болеют, или машина сломалась по дороге. Сейчас это просто шутка, а через час будет уже поздно. Точка невозврата окажется пройденной и все! Если мне не повезет, то потом будут суд, тюрьма… Но мне должно же когда-то повезти. Обязательно должно!»

Не в силах справиться с волнением, он трясся, прикуривая одну сигарету от другой, и пряча окурки в карман. Глаза лихорадочно блестели, руки и ноги готовы были отказаться служить. Все тело казалось слабым, чужим и ватным. Минутная стрелка еле-еле ползла по циферблату, а он торопил ее, боясь, что передумает и сбежит. По дорожке постоянно проходили взад и вперед какие-то люди, они разговаривали и смеялись, не подозревая, что рядом притаился преступник. Если Машка встретит кого-то и пойдет с ним, то ничего не получится. На двоих он нападать не станет. Ну, а если кто-то окажется в поле видимости и узнает его? Учитывая плотность движения, скорее всего так и будет. Кровь бешено била в голову, как в колокол и все тело вздрагивало с каждым ударом. Загосин посмотрел назад, намереваясь уйти, отложить нападение, подумать еще, найти ту точку опоры, которая превратит его желание во взвешенный, продуманный план, не допускающий сомнений и метаний. Надо дать себе возможность осмыслить все и прийти к согласию со своей совестью. От притока адреналин голова слегка кружилась. Он больше не способен ждать.

Краем глаза он заметил серебристый автомобиль, остановившийся напротив дороги к офису. Это были они. Загосин судорожно полез в сумку за шокером, который зацепился за зонт, и не хотел доставаться. Маша стояла и спокойно разговаривала с водителем, разводя руками. Они смеялись, а Загосин рвал внутренности сумки, переходя от бешенства к панике. Шокер отцепился, но выбил на траву паспорт Александра. Маша, обошла автомобиль и наклонилась к заднему сиденью. Загосин подобрал паспорт, бросил его обратно в сумку и перевел шокер в боевое положение. «Ну, давай, моя девочка, иди же, - прошептал он, еле справляясь с волнением, и улыбнулся. – Я и забыл, что ты всегда была хохотушкой». Кассирша захлопнула дверь и, с обыкновенным пластиковым пакетом в левой руке, стала набирать номер на мобильном телефоне. Водитель не уезжал. Она медленно шла по направлению к офису. Загосин быстро двигался ей на перерез, намереваясь перехватить ее напротив прохода в кустах. Вокруг пели птицы, и издалека доносился грохот проносящихся где-то по шоссе машин. За метр до назначенной точки Маша остановилась и сделала водителю жест рукой «уезжай». Раздался звук переключаемой передачи. Загосин незаметно приблизился к жертве, подсел, взял пакет в левую руку, а правой рукой прижал шокер к левому плечу жертвы. Короткой очередью раздался треск, «у-у-у» провыла Маша и повернув лицо к нападавшему, выпустила проклятый пакет. Потом она закрыла глаза, выронила телефон, наушники из ее ушей выпали, и, прижав руки к ужаленному месту, медленно опустилась на асфальт.

Как был, с шокером в руке и с пакетом в другой, Загосин опрометью бросился прочь. Пересекая дорогу, грабитель чуть не попал под колеса серебристого Opel, но автомобиль резко затормозил, пропуская его. Через несколько секунд он услышал за спиной крик «Стой! Держите его!» Это водитель узнал Машкин пакет и выскочил из машины, на ходу размышляя - бежать следом или лучше не ввязываться. Если это грабитель, то неравен час, застрелит еще. Инкассация в его обязанности не входила, но он решился на осторожное преследование, припарковал на обочине машину, запер ее и направился туда, где должен был появиться преступник, по пути к метро «Щаболовская».

Минут через пять Александр перешел на шаг, завернул за мусорные контейнеры, снял олимпийку, под которой оказалась синяя потная футболка, снял брюки, под которыми оказались джинсы и сменил кеды на кроссовки. Все снятое, включая сумку, шокер, очки и кепку он засунул в пакет, облил его средством для розжига угля, бросил в угол контейнера и запалил. Плотные упаковки денег, запаянные в вакуумную упаковку, он переложил в другой пакет и, не спеша, направился к метро «Фрузенская» по, ранее разработанному, маршруту.

Погони не было. Накрапывающий дождик освежал и приносил облегчение. В душе у Александра пели соловьи и, вообще, он казался человеком, который с третьей попытки, все-таки, получил водительские права. После череды мелких и средних неудач, ему обязательно должно было повезти. «Черная полоса, белая полоса, черная полоса, белая полоса, - ликовал Загосин. – Представляю, что сейчас твориться в офисе. Паника, милиция, опросы очевидцев, собака берет след. Мне повезло, я знаю, это моя белая полоса. Интересно, кто это кричал «стой, хватай»? Наверное, водитель. Вряд ли он меня узнал. Я давно там не работаю. Ха, ха! Интересно, сколько я взял? По пятерке пачек примерно десять в упаковке. Это.. Ого! Пять миллионов! Да, по тысяче, пачек пять. Еще пятьсот тысяч. Миллионов пять-шесть. Нормально!»

Возле метро он остановился и закурил, проверяя себя. Паспорт с ним, кошелек тоже, деньги - вот они, лежат себе и молчат. Борясь с искушение посмотреть в пакет, он вошел на станцию и поехал домой. На «Третьяковской» Александр направился, как всегда, к первому вагону. Волнение уже отпустило его, но возбуждение от огромных денег в руках, казалось, поднимет сейчас под потолок.

Внезапно он увидел милиционера в конце перрона. Тот, внимательно смотрел на женщину в белом халате, которая склонилась над человеком, лежащим на лавке. Встреча с представителем власти не входила в его планы сегодня, но поворачивать назад было поздно. Милиционер жестом подозвал Загосина. «Вот, черт! - успело промелькнуть в его голове. – Как некстати».

- Слушай, парень, - обратился младший сержант. – Тут человеку плохо стало. Умирает что ли. Не в службу, а в дружбу, помоги донести его наверх. Я знаю, ты спешишь и все такое, но нужно помочь. Я не могу тебе приказывать, поэтому прошу.

- Носилки есть? – Саша разглядывал синее лицо мужчины и пену на его губах.

- Носилок нет, бери его за ноги, я за плечи и с Богом. Тут близко.

Загосин стоял, замешкавшись, держа мертвой хваткой свой пакет.

- А что с ним? Я не знаю…, у меня спина сорвана…, мне просто нельзя тяжести…

- Послушайте, - взмолилась врач. – Он же умрет, есть у вас совесть или нет?

- Ты что, парень? У нас секунды лишней нет.

- Держите, только аккуратно, здесь документы, - Загосин протянул пакет женщине. – Взяли?

Они вдвоем с милиционером понесли, головой вперед,  полумертвого мужика к эскалатору. Весь путь Александр старался не упускать свой пакет из вида. Народ расступился, пропуская процессию. Возле верхнего вестибюля на улице их уже ждала «Скорая помощь». Человека погрузили на носилки, которые вкатили в салон машины. Врач вытерла пот со лба и протянула Загосину пакет.

- Спасибо вам, молодой человек. Вы спасли ему жизнь. Даже не знаю, как вас благодарить.

- Отблагодарим, - вмешался в разговор младший сержант. – Как тебя зовут? Давай-ка я запишу твои данные. Паспорт есть с собой?

- Да, ладно, какие еще благодарности. Отпустите меня, я, правда, тороплюсь, - светить свой паспорт совершенно не хотелось.

- Так есть паспорт или нет? – прицепился милиционер. – Я быстро все сделаю, не переживай, секунда.

Загосин молча вынул из кармана паспорт и протянул его стражу порядка. Тот достал из кармана телефон и сфотографировал разворот с фотографией и всеми основными данными.

- Вот и все. Отражу тебя в рапорте. Глядишь, еще благодарность от УВД получишь. Спасибо вам Александр Александрович, вы настоящий герой, Родина вас не забудет, и счастливого пути!

Младший сержант козырнул и пошел в опорный пункт, рядом с турникетами.

«Это конец. Теперь, если меня заподозрят, то из рапорта будет видно, что я как раз находился здесь в это время. Это конец! – Саша уныло ехал домой. – Теперь Родина меня точно не забудет, а если и забудет, то вспомнит, найдет, арестует и посадит. Не делай добра – не получишь зла. Это если, конечно, на меня выйдут на фирме, а если нет, то я, в искупление, спас жизнь другому человеку. Хотя, как можно искупить убийство одного человека, спасением другого? Я снова начинаю бредить. Это нервы, надо успокоиться. Скорее всего, с Машкой ничего не случилось, и возможно этот мужик не выжил, а если и выжил, то моей заслуги тут точно нет. Проклятые деньги! Все ради денег! До чего я докатился, Господи! В это же не возможно поверить, - он незаметно открыл пакет и посмотрел внутрь. Розовые и синие пачки улыбались ему со дна. – Не подменила врачиха, и то хорошо. Чего это я разнервничался-то? Машка живая и здоровая, спасенный человек, тоже плюс. Нормально все. Пришлю ей денег на лечение, если надо. Денежки у меня. Хорошо. Я победил».

Шагая, как обычно, вдоль трамвайных путей, Александр знал, что если дома засада, то его возьмут, а если нет, значит, его пока не вычислили. В случае, опознания Машкой или водителем, выяснить его прописку, дело пяти секунд. Прислать наряд или иначе организовать засаду, учитывая время, потраченное им в метро, уже бы успели.

Возле подъезда никого подозрительного не было. Машины, стоящие здесь всегда, стояли и сейчас. Дворник привычно катил свою тележку от дома к мусорным бакам. Все, как обычно. Загосин вошел в подъезд и поднялся на свой этаж на лифте. Наркоманы сидели на привычных местах. Это хорошо, следовательно, никто их не расшугал. Родители еще не пришли и Александр, спрятав пакет в шкаф, вышел на улицу купить пива. Ему очень хотелось выпить и даже хотелось угостить наркоманов чем-нибудь вкусненьким, от чего им сначала будет очень хорошо, но от чего они уже не проснутся. Да, если завтра ехать к Михаилу Васильевичу, то нужно организовать записку и муляж подарка отцу.

В киоске «Роспечать» он купил блестящую бумагу, в киоске «Цветы» красную прочную ленту, в киоске без названия – четыре банки пива.

Позвонив дяде Мише, он узнал, что тот двенадцатого или тринадцатого мая уезжает с дачи в Москву на неделю, но завтра готов принять Сашу с дорогой душой.  Завтра будет одиннадцатое, пятница. Он, словно, вскочил в последний вагон.

Теперь добыча. И так, сколько же там денег? Он разложил на столе пачки, запаянные в брикеты и лежащие в конверте. Пересчитал. Пять миллионов, триста семьдесят тысяч. Не плохо. Осталось составить записку и можно отдыхать. Записка должна быть простой и четкой. Без соплей.

«Дорогие мама и папа, простите меня за мой дурацкий поступок, но я думаю, что так будет лучше. В любом случае ничего уже не вернешь. Я не знаю, когда вы получите это письмо, в твой, папа, день рождения или раньше, но знайте, что я до последнего вздоха любил вас и хотел сделать вашу жизнь лучше. Я прошу тебя папа съездить к дяде Мише на дачу, подняться в мансарду и там, на балке, со стороны окна, в нише, ты найдешь деньги. Я хочу, чтобы вы с мамой продали эту квартиру, доложили деньги из тайника и купили квартиру в престижном и безопасном районе. По поводу происхождения денег не беспокойтесь, они получены честным, хотя и рискованным путем.

Любящий вас, Саша».  

Две толстые книги поместились в коробку из-под маминых сапог. Саму коробку Александр завернул в золотую бумагу, заклеил скотчем и обвязал красной ленточкой. Получился подарок.

На сегодня приключений достаточно. Он хорошо поработал и имеет право отдохнуть. Вернее начать отдыхать. Пиво пить придется все-таки после того, как родители лягут спать. Не хватало еще вызвать их подозрение. Александр решил позвонить Ире. В прихожей послышался шорох, это вернулись с работы родители. Загосин вышел поздороваться.

- На работу, когда собираешься? - спросил отец. – Не надоело дома сидеть?

- Скоро, папа, на следующей неделе вы меня уже дома не увидите.

- Это хорошо. Нашел что-нибудь?

- Да, нашел. Два места рассматриваю.

- Продажи?

- Продажи. С собеседования только приехал. Приглашают начальником отдела.

- Кушать будешь? – вступила в разговор мама.

Они поужинали вместе и Саша ушел к себе. Мысль о том, что он обманул Иру, так и не позвонил вчера, не давала ему покоя. Загосин набрал ей смску: «Ира, привет, я сейчас очень занят, позвоню позже. Пока». Через минуту пришел ответ: «Буду ждать. Освободишься, позвони».

«Лет через пять освобожусь, сразу позвоню, - мысленно пошутил Саша. – Только захочешь ли ты встречаться?»

Первая же банка пива притупила тоску, место которой заняло ликование. Деньги лежали в шкафу, их можно было потрогать. Банковские упаковки предусмотрительный Саша уничтожил. Никто за ним не приезжал и даже не звонил. Понятно, что ведется следствие, и, возможно, когда-то они его найдут, но сейчас он был в безопасности. Очевидно, что любое подозрение молниеносно вызвало бы арест. Рисковать деньгами никто не станет, и, тем не менее, Александр оставался на свободе.

После второй банки, он подошел к окну и проверил наличие наблюдения. На улице было пусто и тихо. После третьей банки, последовала четвертая, а потом Загосин уснул со счастливой улыбкой на лице.  
    
35. СИГАРЕТЫ

- Сань, давай бросим курить оба, а? – Таня лежала в кровати на руке Загосина, разметав кудряшки, и глядела в потолок. – Решение о ребенке требует известных ограничений. Я думаю, что курить в период подготовки к зачатию, это преступление перед будущим человеком.

- А после зачатия?

- Не желательно. Я буду кормить грудью, давать молоко, - она отбросила простынь и показала ему правую грудь. - И мне совершенно ни к чему даже запах табака. Тем более, должна же быть хоть какая-то супружеская солидарность.

- Конечно, любимая моя, - ответил Александр и поцеловал жену в, открывшийся только что, участок тела. – Я, как ты. Бросаем, так бросаем. Надо, так надо. Тогда и пить нужно пока перестать.

- Правильно. А ты не передумал еще ребенка? Не получится, как тогда?

- Не передумал, наоборот, с каждым днем я хочу этого все сильнее. И тебя хочу все сильнее.

Таня поднялась с постели, прошла по комнате и обнаженная встала у окна. Саша смотрел на ее прозрачную фигуру и не мог оторваться. Широкие тонкие плечи, узкая талия, длинные ровные ноги. Силуэт выглядел совершенным. Девушка сделала пол оборота к нему, от чего талия стала казаться еще тоньше, и появился контур левой груди с, направленным чуть вверх, соском.

- Уже сентябрь. Больше года, как мы познакомились. Я тебе еще не надоела?

- Постой так еще чуть-чуть, пожалуйста, не шевелясь. Ничего красивее я в жизни своей не видел. Как это только у тебя получается? Разве ты можешь надоесть? По-моему я люблю тебя с каждым днем все сильнее. Можно тебя сфотографировать в таком виде?

- Зачем? Тебе меня живой не хватает?

- Не хватает. На работе я не могу смотреть на тебя голую, а иногда очень хочется. Не двигайся, я быстро.

Он принес фотоаппарат и сделал несколько снимков. Татьяна с удовольствием позировала ему. Скоро камера была отложена, и фотограф лично занялся любимой моделью. Идея завести ребенка, не «по залету», а в плановом порядке придала новый импульс их интимным отношениям. Общая цель сроднила супругов сильнее, чем первая страсть.

- По последней? – отдыхая после занятия любовью, предложила Таня. – Докуриваем и бросаем. Тебе раньше, когда ни будь, хотелось бросить? Я думаю, все курильщики время от времени бросают.

- А зачем бросать? Какой смысл?

- Здоровье сохранить, как минимум, кроме того, жизненных сил больше, энергии больше. Полноценнее жизнь воспринимаешь. Любая зависимость, это вред, даже на психологическом уровне. Ты же все сам знаешь.

- Если для здоровья ребенка, то это я понимаю. Но для себя? Не уверен, что я стану счастливее, если перестану курить. Работоспособнее и здоровее, возможно, но более полно воспринимать жизнь мне это не поможет, я думаю.

- То есть, вреда для собственного здоровья тебе не достаточно?

- Я не страдаю астмой и сердце у меня здоровое. Все болезни от нервов, говорят, а сигареты помогают мне справиться со стрессами. Это точно. Как у женщин слезы, у мужчин – сигареты. Стресс очень сокращает жизнь, в это я верю. Что касается работоспособности, то когда курю, я отвлекаюсь и это часто, почти всегда, помогает мне находить нестандартные решения. Отвлекусь, покурю, придумаю что-то. Когда я не курил один год, было такое, я бронхитом сильно заболел, и пришлось бросить. Так вот, я не курил, но счастливее себя не чувствовал. Суетливее – да, раздраженнее – точно, но способность посидеть и насладиться текущим моментом жизни я утратил. И для чего же мне бросать курить? Чтобы прожить дольше? Я не уверен, что хочу долго жить. Немощная и бессильная старость, овощного плана, меня пугает больше чем ранняя смерть. Другое дело, если бы я вообще не курил. Тогда бы я и не начинал, сто процентов. Природа предусмотрела наш организм без добавки никотина. Не куришь и не кури, дай тебе, как говориться, Бог здоровья. Но убеждать курильщика со стажем бросить, дело не благодарное. Придет время и если он захочет перестать курить, то сам перестанет.

- Возможно, ты и прав. Чем чаще мне говорят «бросай», тем меньше мне хочется бросить. Из чувства независимости, что ли? Не знаю. Но с сегодняшнего дня мы с тобой не курим и не пьем, до особого распоряжения. Ясно?

- Ясно, любимая.

- И без обмана. Пока вместе не решим что-то поменять в этом уговоре, не начинаем.

Они одновременно затушили сигареты и больше не курили.

Неделя сменялось неделей, пролетел сентябрь, потом октябрь, наступил ноябрь, а Таня так и не беременела. Ее первая беременность произошла вопреки всем мерам предохранения, а теперь, когда они все делали для этого, ничего не получалось. Она подозревала, что потеряла способность рожать, и, в любом случае, необходимо проводить обследование. Дело не в Александре, она уже могла в этом убедиться, дело в ней. Тот аборт, первый в ее жизни, мог оказаться и последним.

Загосин чувствовал надвигающееся горе, но не знал, откуда его ждать. С конца ноября Таня стала чаще задерживаться в офисе и частота попыток зачатия резко снизилась. У нее и так всегда было много работы, связанной, в том числе с разъездами, но теперь начальство просто завалило ее. Загосин понял, что жена пытается найти утешение в профессии, и не протестовал. Наоборот, он взял на себя дополнительные обязанности. Те, которые раньше выполняла Таня. Он пылесосил квартиру к ее приезду, научился стирать и гладить простые вещи. В те дни, когда она задерживалась, он готовил легкие ужины. Нарывал листья салата и другой травы, добавлял брынзу, оливковое масло и специи.

Она была благодарна ему за помощь и, порой Саше казалось, что ей неудобно перед ним. Единственное, что сильно его беспокоило, это ее усталость. Таня просто падала в пастель, едва справлялась с салатом, и тут же засыпала. Загосин, оставался в тишине на кухне, мыл посуду и думал, когда же поговорить с любимой женой о медицинском обследовании. Если она себя так загонит, то потом и лечить уже будет нечего.

В середине декабря, на работе, Таня позвонила по внутреннему телефону в кабинет Загосина и предупредила, что задержится.

- Что тебе приготовить на ужин? – спросил Александр.

- Пожалуй, ничего. Ты и так меня закармливаешь.

Она приехала домой около полуночи, привезла целую сумку документов и, поцеловав мужа, сказала:

- Извини, что не позвонила. Переговоры затянулись. Видишь, сколько бумаги подписали. Надеюсь, это не зря, будем расширяться.

Александр явно почувствовал запах алкоголя и табака от жены, но промолчал. Таня приняла душ и, сославшись на усталость, отправилась спать. «В принципе, это ничего не значит, - оправдывал ее он. - Если большой контракт, то наверняка банкет, когда невозможно отказаться выпить. А если выпил, то и покурил. В России  все серьезные сделки принято обмывать, национальная традиция, откажешься – обидишь партнера, но все-таки…»

Он взял ее iPhone и попытался открыть. Экран просил ввести пароль. Это показалась ему странным.
    
36.ДАРСТВЕННАЯ

Говорят, «утро вечера мудренее». Трудно сказать, насколько мудренее, но тяжелее точно. После вчерашнего пива, которым Загосин отмечал, удачно проведенную, операцию, голова не сильно, но монотонно болела, и вставать не хотелось. Недавний восторг сменили страхи и плохие предчувствия. Вычислили его сегодня или вычислят завтра, не имело уже значения. Помимо милиции, скорее всего в дело включилась служба внутренней безопасности, состоящая сплошь из бывших комитетчиков и уголовников. Вся контора знала, что это за ребята. Они доставали забытую, в пару сотен тысяч, дебиторку вместе с кишками должников, а уж такие деньги, как пять с половиной, миллионов они не отпустят. Вероятно, они сейчас перебирают постепенно всех сотрудников, работающих или работавших ранее, и скоро доберутся и до него. А что потом? Если он будет жив, то его убьют и отнимут все. А если он будет мертв, то родителей «поставят на бабки» и заставят продавать квартиру. Возможно, что долг повесили на Машку. Что, конечно, лучше для него, но маловероятно. В любом случае, эти ребята будут искать, пока не найдут. Это не кино, это реальность. Когда его вычислят, деньги отберут, а самого передадут в полицию. Лет пять верных ему гарантированно, принимая во внимание покушение на убийство. Доигрался. Точка невозврата теперь надежно пройдена и остается только бежать без оглядки, пока не поймали.

«Как же я не понял, что в любом случае вариант ограбления не пройдет. Они и инкассацию не нанимали, понимая, что всегда найдут грабителя, а коллектив у нас маленький, текучки почти нет, - завернувшись в одеяло с головой, думал Александр. – И искать не сложно. Почему вчера и раньше, когда я планировал все это и организовывал, я не подумал, что у меня почти нет шансов? Я идиот? Вроде нет. Тогда, что случилось со мной? Помутнение какое-то. И этот клуб самоубийц еще, люди из параллельного мира… В канторе человек сто, да в банке еще какое-то количество, скажем двадцать. Всех их надо проверить, причем, начиная с тех, кто работает в настоящий момент. Почему? Потому, что те, кто давно уволился, вроде меня, могли сделать это раньше. Вот именно... Только если у тех, кто уволился давно, не поменялись личные обстоятельства. Например, они развелись с женами или потеряли работу. Или и то и другое вместе. В любом случае у человека должно быть алиби. А если перевести стрелки? Например, подкинуть пару банкнот кому-нибудь и посмотреть, что получится. Убежден, что номера купюр переписаны. Проверять сто двадцать человек, включая их родственников, это дело не быстрое. Минимум месяц понадобится, а то и больше. Гарантированно не раньше двух недель они до меня доберутся. Если сразу не приехали, то теперь время есть».

Эти размышления несколько успокоили Загосина и он собрал в рюкзачок коробку с «подарком» и пачки денег. Одну из упаковок он вскрыл и спрятал в подъезде в щель входной двери две пятерки. Его наличность заканчивалась, а на рынке никто сверяться со списками не будет. Он принял контрастный душ, попил кофе и пошел к метро. Родителей он предупредит по телефону вечером. Накануне он нарочно не стал говорить о поездке на дачу, дабы избежать не нужных расспросов и шуток отца.

В этот раз Александр доехал до дачи без замечаний, что не странно. Он излучал силу, успешность и уверенность в себе. Таких полиция не трогает. Недавнее мероприятие вселило в него веру в собственную везучесть и неуязвимость.

К сожалению, на даче все пошло несколько не так. Дядя Миша себя плохо чувствовал, у него поднялось давление, и ему трудно было даже сидеть. Еще недавно такой бодрый и быстрый он встретил Сашу вялыми объятиями и сразу вернулся на веранду, где лег на кровать, прерывисто дыша.

- Это ты вовремя приехал, Саша, - тихо проговорил он. – будешь помогать мне тут. Самому тяжело. Гипертония у меня что-то расшалилась, так бывает. Завтра заедет Света и отвезет меня домой. Отлежусь дома, мало ли что, тут и «скорую» не дозовешься. Одно слово - глушь. Вот, возьми рецепт и деньги и съезди в аптеку. Мне нужны кое-какие лекарства. Поможешь?

- А мне показалось, я не вовремя гостить надумал. Теперь вижу - вовремя. Конечно, съезжу. Это далеко?

- Не очень. Часа за два управишься.

Михаил Васильевич объяснил племяннику, как добраться до ближайшего города и где там специальная муниципальная аптека с низкими ценами. А если там не будет, то где находится другая аптека, где дороже, но будет наверняка.

Вернулся Александр уже в сумерках. Вошел в калитку и услышал сиплый, с хрипотцой, голос:

- Тебя только за смертью посылать, племяш! Есть же хочется уже. Иди пока, располагайся, мой руки и все такое. Сейчас чай будем пить, у меня для тебя сюрприз.

Загосин поднялся на любимую мансарду и, наконец-то, убрал клад на балку. Потом он позвонил домой и предупредил родителей, что поехал к дяде и будет, скорее всего, после завтра. Михаилу Васильевичу нездоровиться и нужна кое-какая мелкая помощь. Просил не волноваться и не ждать его рано, если потребуется он останется тут до воскресенья. Мама поблагодарила сына за заботу. Отряхнув с одежды пыль, Саша помыл руки и с коробкой вышел на веранду.

- Вот, дядя Миша, это мой подарок отцу. Я положу в книжную полку, а потом заберу. Хорошо? – он показал большую блестящую коробку.

- Клади, что спрашиваешь? Мы же договорились. Украсил роскошно, как для девочки-подростка. Татьяны твоей нет, но дело ее живет и побеждает. Верно? Ладно, не обижайся, я пошутил. Включи там, на кухне чайник, в серванте чашки и конфеты, в холодильнике колбаса и хлеб. Будем ужинать. Вина и женщин сегодня не будет, извини. Видишь, я завязал? Как говориться, раз в год надо давать организму встряску – не пить!

Загосин заходил челноком между кухней и верандой, вынося все, что просил дядя. Наконец, стол был накрыт.

- Принеси там, на моей койке, зеленую папочку, пожалуйста.

Саша принес старинную картонную папку с тесемками и положил ее на стол. За время его путешествия за лекарствами, дядя Миша, как-то взбодрился и расходился. Теперь он сидел за столом прямой, и только нездоровый цвет лица выдавал его состояние. Александр нарезал колбасу, сыр и хлеб, а Михаил Васильевич медленно развязывал тесемки.

- Наконец-то прекратились эти дожди. Сколько же можно, в самом деле? И, главное, жаловаться-то некому. Никакой управы на синоптиков этих не найдешь. Вообще в нашей стране правды лучше не искать, - ворчал старик, перебирая документы, расфасованные в файлы. – А то льет и льет целыми днями. Проснешься утром – дождь, пойдешь в туалет – осадки, вернешься из туалета – весь мокрый... Как твои дела? Как мама с папой?

- Все хорошо, работают. Здоровы. Я тоже скоро на работу пойду. Уже не смогу так часто приезжать. Жаль. Я привык уже к этой даче. Мне здесь по настоящему хорошо и спокойно. И очень интересно.

- Приятно слышать. Посмотри вот, что у меня есть. Это сюрприз, о котором я тебя предупреждал. Смотри, тут дарственная на дачу на твое имя. Я помру когда-нибудь, а дача останется тебе. Что скажешь?

Загосин держал нотариальный бланк и не мог поверить своим глазам. Что же, когда-то у него будет собственность? С неба упала дача, на которую он даже не рассчитывал никогда.

- Не знаю, что сказать, - пробормотал он. – Спасибо огромное. Это неожиданно, признаться, я ничего подобного не ожидал. Не знаю… Это как же? Просто дарственная и все?

Он закурил дрожащими руками.

- Дядя Миша, я не знаю, как выразить вам, то, что в моей душе… Знаете, теперь могут подумать, мол, я нарочно приезжал, чтобы дачей завладеть. Поверьте, я ничего подобного и в мыслях…

- А ты не переживай, Санек. Все равно подумают то, что каждому нравится. Главное, я знаю твое отношение к этому.

- У меня могут отсудит, я не смогу отстаивать свое право собственности, если все будут против.

- Да, не думай ты об этом. Я все уже придумал за тебя. Моя квартира отойдет твоей маме и Ларисе, тетке твоей. Напополам. А уж дачу, извините, я могу подарить тому, кому хочу. И вообще, я еще собираюсь прожить лет десять минимум, так что время есть. Привыкнут.

Они сидели и пили чай с бутербродами. Дядя Миша принял, привезенные ему, лекарства и почувствовал себя намного лучше. Теплый вечер принес комаров и духоту, но расходиться не хотелось. Они говорили обо всем и ни о чем, наслаждаясь невидимой связью взаимопонимания и искренности.

- Иногда посмотришь на себя в зеркало, Санек, и удивляешься. Глядит от туда старый человек, дед. То есть, я старик уже, причем глубокий. Думаю, ты заметил. Лет двести-триста назад тем, кто до моего возраста доживал, сразу звезду героя Советского Союза давали или орден Ленина, а я вот он, без наград. Живу и, что самое примечательное, ощущаю себя лет, так, на тридцать пять, от силы. Не физически, конечно, а в душе. То ли я не поменялся с тех пор, то ли дошел до какой-то вершины и двинулся обратно. Хе! Через десять лет превращусь в младенца. Господи, не дай Бог!

- У вас за плечами длинная жизнь. Много чего всякого сделано. Много повидали. Для своего возраста вы сохранились прекрасно. И внешне и вообще. Светлый разум, прекрасная память. Другие уже в шестьдесят с головой не дружат.

- Бывает и такое, увы. Ну, да, ладно. Я же все больше один. Сижу тут на природе, размышляю, а поделиться размышлениями не с кем. Так, что тебе придется за всех отдуваться. В большой компании сложно говорить о таких вещах, - Михаил Васильевич свернул первую за этот вечер сигарету и протянул ее молодому другу.

- Мне, как раз очень интересно слушать, - поддержал Загосин разговор. – Я сам люблю такие беседы. Не спеша, тихо и вдумчиво.

- Вот именно. Приходит время, когда невольно начинаешь подводить кое-какие итоги. Жаль, что только теперь. Итоги, я думаю, надо подводить раньше, когда еще можно что-то поправить или сделать. Умные люди, наверное, так и поступают, от того и успевают больше. Странные вопросы приходят на ум, например, о смысле жизни. Моей, то есть, жизни. В прошлый раз я не верно тебе сказал. Я думал потом и понял - смысл жизни в любви. Только любовь следует трактовать гораздо шире, чем любовь между мужчиной и женщиной, хотя эта любовь стоит на одном из первых мест. Я говорю о любви в целом, как явлении, как о Боге. Любовь это Бог, Саша. Запомни.

- Где-то я это уже слышал.

- Слышал, да не понимал. Все, что мы делаем, должно быть наполнено любовью. Любовь к себе, к близким, к людям вообще, к работе. Любовь исходящая и входящая. Понимаешь, я осознал, что хочу, чтобы меня обязательно любили. К сожалению, у меня нет детей, но есть ты, и если ты будешь меня любить, то я стану счастливее. Любовь это способ, а цель это счастье. Перебирая события прошедших лет, я ищу в них то, чем бы можно было гордиться. Когда-то я был не плохим инженером и даже имею несколько изобретений. Если что-то из придуманного мною, используется сейчас в промышленности, то я могу гордиться этим. Да, сегодня никто не вспомнит фамилию автора, мою, то есть, но я-то ее знаю. Я любил свою работу, и она мне платила любовью. Жаль, карьера не сложилась. Сделав карьеру, мне удалось бы больше, но я не был в партии и не погрешил против совести. Этим можно гордиться. Я люблю свою страну, и никогда не продавал ее за партийные пайки. Государство дало мне квартиру и дачу,  я считаю, что честно все заслужил, и эту недвижимость я передаю вам. Вы сможете пользоваться, и будете вспоминать меня с любовью и благодарностью. На старости лет, я вдруг испытал непреодолимое желание ощущать вашу гордость за себя. Возможно, это глупо, но если бы мной гордилась страна или хотя бы город – я был бы еще счастливее.

- Я как-то был на кладбище и думал, что огромные памятники генералам, которых нельзя вспомнить, на фоне скромных могил великих писателей, это несправедливость. Теперь получается, что это родственники и сослуживцы от большой любви и гордости воздвигли монументы в полный рост. Так?

- Именно. Чтобы понять это, не нужно завидовать героям советского союза и видным конструкторам. Им было совсем не просто, но они были одаренными и сильными личностями. И то, что ты их не знаешь, может быть всего лишь твое невежество. Просто пойми, каждый достоин своего надгробия, а великим огромные памятники ни к чему. Если людей продолжают любить и помнить и после смерти, значит все справедливо. Кесарю – кесарево. Но память бывает разная. Иной памяти и не захочется, а она переживет века.

- Память о преступлениях?

- Если просто, то – да. Прожить с чистыми руками – это необходимое условие достижения счастья. Все, что я перечислил выше, теряет смысл, когда имеет место подлость, трусость и преступление. Плоды работы и всеобщая любовь не принесет счастья, потому, что ты сам себя будешь ненавидеть, а высшее проявление любви, это любовь к себе. Практически недостижимое состояние для совестливых натур, надо признаться.

- Совершенная однажды трусость или подлость лишает дальнейшую жизнь всякого смысла?

- Ни в коем случае! Трусость лечится подвигом, преступление - искуплением и раскаянием. Не любое, конечно, преступление, но в основном. Свойство человеческой памяти – стирать неприятные моменты. Самые счастливые люди, это Дауны без памяти и переживаний, но всевышний наградил нас памятью и совестью, потому, что у людей самые большие возможности среди живого мира. Ошибки надо исправлять и больше не совершать, а пострадавших от твоих ошибок утешать. Когда твои действия согласуются с твоей совестью, работа приносит радость, а окружающие тебя люди не обижаются – ты будешь счастливым, потому, что тебя будут любить.

- Просто и сложно.

- Как и все в этом мире. Все просто и сложно.

- Неужели это относится ко всему?

- Кроме теории упругости и пластичности. Там только сложно.

Они говорили до глубокой ночи, подливая чай и отлучаясь в туалет. Александр слушал и старался все запомнить для последующего осмысления. В его короткой жизни уже сделаны серьезные ошибки, но что-то можно исправить, а другое лучше забыть.

- Жизнь пронеслась, как один день, - продолжал дядя Миша. – Банально звучит, конечно, но когда переваливает за восемьдесят, банальностей не существует. Остается горечь и стыд за некоторые моменты, не поддающиеся исправлению и забвению. Возможно, я в следующий раз наберусь мужества и расскажу тебе и об этом. Ты импульсивный человек и за внешней сдержанностью я угадываю кипящие страсти. В этом ты похож на меня. Надеюсь, мой рассказ поможет мне избавится от тягостных воспоминаний, а тебе поможет избежать самой главной ошибки, мыслей о смерти и желания смерти. Но это в другой раз, а теперь забирай подлинник завещания себе, копия останется у меня, и пошли укладываться. Скоро Света приедет. Устал я сегодня. Да, чуть не забыл. Если надумаешь в мое отсутствие приехать. Ну, там с девчонкой или грядки прополоть… Ключи всегда я оставляю на крыльце, под лестницей, слева. Там гвоздик. Найдешь, в общем, это не сложно.

«Взять и начать все с чистого листа, отречься от прошлого, - мечтал он в тишине на своей мансарде в, почти своей, даче. – Меня любят, мне верят. Я могу много чего хорошего еще сделать, и тогда грехи простятся, а значит забудутся. Бог, он же внутри нас и прощение, это удаление из памяти, удаление из папки «угрызения совести».
    
37.ПОЛИГРАФ

Света довезла их на своей машине до Москвы. Они снова много разговаривали. По пути Саша задал Михаилу Васильевичу еще один, последний и долгое время мучавший его, вопрос, на который он сам никак не мог найти ответ.

Загосина высадили у метро, и дальше он ехал в одиночестве. Чем ближе к дому, тем хуже он себя чувствовал. Приливы холода и жара вызывали обильную испарину. Ему хотелось спать, завернувшись в теплое одеяло.

Правительство сделала и эту субботу, двенадцатого мая, рабочей, то есть родители должны были приехать позже. Он по дороги купил, как обычно, пива, положил его вместе с дарственной и топал домой, предвкушая, как сейчас поест, выпьет и завалится спать. Определенно, у него поднималась температура. Простуду он воспринял, как отдых для измученных мозгов. Бесконечные размышления, страхи, борьба с совестью не отпускали ни на секунду, но высокая температура позволяла отключить все мыслительные центры. По детской привычке, Саша откладывал все дела до выздоровления.

Дома он сварил сосиски и ел их, не спеша, запивая пивом. Температуру не мерил, чтобы не оказаться здоровым. Слабый алкоголь всегда стимулировал у Александра гнусную изобретательность. Такова была особенность его организма. Выпив, он не становился буйным или болтливым, как иные, нет. Он начинал размышлять, причем, ход его размышлений имел, как правило, криминальный оттенок. С первым глотком, все доброе моментально улетучивалось, уступая место тревожному и мерзкому. Сейчас его занимал вопрос алиби на время ограбления и любопытство, хотелось узнать, как продвигается расследование и вообще, что твориться сейчас на фирме. Саша достал мобильный телефон и позвонил бывшему сослуживцу, Алексею Петрову, который обещал недавно предоставить свою квартиру, если что.

- Привет, Сань, - отозвался Петров, дав понять, что номер Загосина записан в его телефоне. – Как дела?

- Да, нормально вроде. Извини, что в рабочее время звоню. Тебе удобно говорить?

- Да, да, удобно. Чего хотел-то?

- Ничего особенного. Интересуюсь квартирой, которую ты получил в наследство от бабушки. Кстати, доделал работы в колумбарии-то? Мама довольна?

- Доделал все, еле успел. Спасибо, что помог мне тогда. Ты надолго заселиться планируешь?

- Я не заселяться, честно говоря. У меня другой интерес. Я с девчонкой познакомился, а вести ее некуда. Я же не работаю еще, так, что денег лишних на гостиницу нет. Возможно твоей квартирой воспользоваться? Мне только на одну ночь.

- В принципе не проблема… Давай на следующей неделе? Там не прибрано. Я завтра съезжу туда, все равно мне надо, и наведу порядок. Потом тебе отзвонюсь в понедельник или вторник. Идет?

- Годится, - ответил Загосин. В его опьяненном мозгу созревал план, как подбросить другу краденые деньги. Однозначно, его раньше станут проверять, так пусть найдут то, что ищут.

- Как сам-то? Для меня работы у вас нет?

- А ты не знаешь ничего?

- О чем?

- Нам зарплату не выдают и когда дадут не известно.

- Во, как! А почему? Продаж нет?

- Подожди, я выйду на улицу, - Александр услышал в трубке шаги, скрип и удар двери. Петров продолжал. - Денег нет. Деньги у Машки отняли прямо возле офиса. Некто в черных очках и спортивном костюме напал на нее, применил электрошокер, забрал деньги и скрылся. Представляешь? Среди бела дня. Водитель видел его, но догнать не смог. Обалдеть! Я не знаю, сколько там было, но в канторе все на ушах стоят.

- Что с Машкой-то? Жива?

- Жива, в больнице она. То ли у нее травма, то ли шок, не знаю. Меня туда не пускают пока, хотя я собирался навестить. У нее начальник службы безопасности днюет и ночует. Я звонил ей, но она не доступна.

- Ни чего себе! Это давно было?

- Сразу после праздников, десятого.

- А милиция, то есть полиция, что?

- Так не заявляли в милицию. Деньги-то, сам понимаешь какие. Не совсем белые…

- С милицией они быстрее бы нашли, там возможностей больше. Машку жалко, она столько раз просила охрану, я помню.

- И так найдут. Сейчас в отделе персонала какие-то специалисты из бывших работают. Три человека. Роют-роют. На следующей неделе будут устанавливать полиграф. Михалычу приказали помещение готовить.

- Детектор лжи, что ли?

- Он самый. Кто откажется проходить, того запрессуют. Рано или поздно найдут, я думаю. Подожди, параллельная линия…

Загосин вслушивался в мелодию и думал: «Полиграф не обманешь. Если до меня доберутся – кранты».

- Извини, друг, меня ищут в офисе. Короче, договорились – на следующей неделе, в понедельник или во вторник, крайний срок в среду я тебе сообщу по поводу квартиры. Все, давай, пока.

«Теперь все понятно. Мой план должен быть реализован до конца, - глотая пиво, подытожил Загосин. – Они меня найдут, это вопрос времени. Куда я денусь? Никуда! И что тогда? Ничего. Они меня не найдут. Живым не найдут, а с мертвого взятки гладки. Я застрелю Родзянского, как и планировал, потом себя. Мне уже не соскочить».

Около пяти часов вечера он уснул крепким сном, не подозревая, что будет, когда он проснется. Был ли он когда-то в состоянии перевернуть эту страницу своей истории или ему так только казалось? Все в жизни имеет свою логику. Цепь определенных действий всегда приведет к определенному результату, причем действия зависят от человека полностью, а результат частично. Можно опоздать с каким-то шагом и получить совершенно неожиданный результат.

Сквозь сон, Саша слышал стук ключа, открывающего дверь, разговоры в прихожей, потом шорохи шагов. «Родители пришли, - понял он. – Просыпаться не буду пока. Меня не трогают и хорошо. Встану, как только они лягут спать».

- А он дома!

Громкий возглас отца, заглянувшего в комнату, неожиданно разбудил Александра.

- Он спит тут. А ты говорила, Саша на даче! – это папа прокричал в глубину квартиры.

- Когда приехал, сынок?

Сын сел на кровать и запустил руку в растрепавшиеся волосы.

- Приехал около четырех, что ли. Вы меня потеряли?

Подошла мама.

- Как там дядя Миша? Мы думали ты только завтра приедешь.

- Который час?

- Девять уже. Пора вставать. Ты не заболел?

- Нет, просто долго вчера с дядей Мишей разговаривали, а потом я еще уснуть не мог. Он приболел малость. Я ездил за лекарствами для него. Все нормально вроде. Света привезла меня и его в Москву. Позвони ему, мам, проведай.

Загосин встал и протянул матери прозрачный файл с дарственной.

- Вот, смотрите, а я пойду умоюсь.

Когда он вышел из ванной, мама разговаривала по телефону с дядей.

- К нам милиция приходила, когда ты спал. Тобой интересовались, - сидя на кухне, начал рассказывать отец. – Ты не слышал громкие разговоры минут двадцать назад?

- Что-то сквозь сон слышал. А что случилось?

- Соседа нашего, Зернова, убили сегодня вечером.

У Александра подкосились ноги. Он сел на табуретку и не мог произнести ни слова. Отец ждал, пока сын оклемается и, опустив голову, проворил:

- Совсем рядом смерть прошла. Заглянула в дверь напротив. То, на маму напали, теперь соседа убили… Ведь кто угодно мог оказаться там в это время.

- Как? Где? – наконец выдавил Саша.

- На нашей лестнице. Соседи нашли его с пробитой головой. Затылок вдребезги. Кто-то, видать ударил его чем-то или толкнул сильно. Наркоманы эти проклятые, наверное. Ты не слышал шум, часов в шесть?

- Ничего не слышал. Спал, как убитый. А милиция чего хотела?

- Опрашивали. Кто, что видел, слышал или знает. Хотели и с тобой поговорить, но мы сказали, ты на даче. Думали, тебя дома нет еще. Мы только вошли, когда его увозили. На улице скорая и патрульная машины. Поднимаемся с сумками, а тут «Улица разбитых фонарей». Охрана, судмедэксперт, понятые. Они сказали, что завтра тебя опросят.

- Зачем, я же, типа, на даче?

- Сказали, позвонят или подъедут. Регламент такой, наверное. Позвонят – поговоришь, нет, сам не ходи. Вряд ли они кого-то искать будут. Вон, нашу маму ограбили, а следовательша в декрет ушла. Госпожа Плещеева. Я звоню, поинтересоваться, а мне сообщают – ушла, ваше дело будет передано другому следователю. Кому, спрашиваю? Пока решается, говорят. Позвоним. Дорешались!

- Теперь Михал Иваныча убили.

- Жалко старика. Всю войну прошел в разведке, ранение имеет, награды. Дожил до светлого будущего. Ходил, чуть ли не побирался. Да! В освобожденной им стране его наркоманы убили.

- Я его совсем не знал, - грустно сказал Саша и затих. – Только его собачку слышал… Теперь собачка не лает.

- Он хороший мужик был. Честный, непримиримый и смелый. Таких сейчас не делают. Он помогал нам с ремонтом, когда мы квартиру получили. Бесплатно, представляешь? Даже сидел с тобой маленьким как-то несколько раз. Что твориться? У него дочь инвалид где-то осталась…

В кухню вернулась мама.

- Вы про соседа? Да, хороший был человек. Давайте выпьем за помин его души. Бог даст, найдут злодеев и накажут.

Семья устроилась на кухне и, тихо переговариваясь, стала вспоминать подвиги и смешные истории, связанные с соседом. Умер совершенно чужой человек, а в сердце словно сделали дырку. Они досидели до полуночи и разошлись.

Александр лег в кровать, стараясь отогнать мысли о сегодняшнем. Он вспомнил начало весны этого года. Тогда, после праздника восьмого марта, Татьяна уехала в командировку в Европу на три дня.
    
38.КОМАНДИРОВКА

Она собиралась в хорошем настроении. Шутила и ободряла загрустившего мужа. Загосин действительно расстроился, но причина его печали скрывалась не в самом факте отъезда, а в том, что ему предшествовало. С того момента, как он заметил в декабре употребление женой спиртного, его душа не знала покоя. Ее частые опоздания домой, резкие перемены настроения, практически полное отсутствие интимной близости, невозможно было все время списывать на усталость. У любой усталости есть границы. Он несколько раз пытался вывести Таню на открытый разговор, но она уклонялась. «Зачем, - объясняла она. – Нагнетать конфликтные ситуации на ровном месте? Любовь и вообще семейная жизнь строится только на полном доверии друг к другу. Ревность, конечно, присуща любому человеку, но ее обязательно нужно контролировать и укрощать. Ревность сама по себе не конструктивна, но губительная для брака. Ревновать можно всегда и ко всему. Мы работаем в разных департаментах и даже на разных этажах. Ты, как начальник отдела продаж часто выезжаешь на точки. Где гарантия, что по пути ты не встречаешься с любовницей? Гарантия только твое слово и мои чувства. Если у тебя появится другая женщина, я обязательно почувствую. Рано или поздно я буду знать об этом, и для знания мне не нужны слежка и допросы. Так же и ты. Только начни ревновать и тебе придется сопровождать меня повсюду. Потом и этого будет мало. Однажды ты скажешь, что изменять можно и в мыслях. Что тогда? Сканировать ежесекундно мой мозг на предмет необоснованного сексуального возбуждения? Так и до паранойи не далеко. Давай договоримся, что измены в нашей семье недопустимы и все. Теперь остается только доверять и не забивать себе голову всякой ерундой, отравляющей мозг».

Объяснение выглядело логичным, но тревога Александра от этого не улеглась. Помимо запаха алкоголя, он нашел у Татьяны новое колечко. Ей он такого не дарил и в коллекции «из прошлой жизни» он такого не видел.

- У тебя новое кольцо? – спросил он ее как-то.

- Это старое, просто оно у мамы долго лежало. Мы с ней обмениваемся иногда украшениями. А что, нельзя?

Коротко и ясно. И так во всем. Он убеждал себя не ревновать, но притворяться совсем идиотом было уже неприлично.

Таня набивала чемодан строгими вещами для презентаций и кружевным нижним бельем, а он следил за ней, и ему казалось, что она больше не вернется к нему. Это была не первая Танина командировка за границу, но именно сегодня он провожал ее, словно навсегда. Она останется где-то там, вне пределов досягаемости, там, где она всегда и жила, лишь изредка приближаясь к нему.

- А кто еще едет с тобой?

- Два учредителя, руководитель кредитно-финансового отдела и твой начальник. А что?

- Андрей едет?

- Естественно, а что ты так напрягся? Надеюсь, ты понимаешь ситуацию на фирме, и кто за какое направление отвечает? Или нет?

- Я волнуюсь. Наличие Родзянского рядом с тобой не может оставлять меня равнодушным.

- Ты предлагаешь мне не ехать?

- А ты можешь отказаться?

- Нет.

- Тогда поезжай.

Ее ответы становились все короче и раздраженнее. Обычно, так она отрубала, когда не хотела больше говорить и злилась. Имея хорошее настроение, Таня всегда принималась объяснять и успокаивать, включая нежность и юмор, но теперь она не собиралась его утешать. Можно сказать она провоцировала. Загосин замолчал и предусмотрительно свернул допрос.

Ему даже не придется провожать ее до аэропорта. Машина компании заберет Таню прямо от подъезда. Она собиралась спокойно и быстро, как всегда. Разложенные по комнате вещи и конверты постепенно скрывались в чемодане, чалма на ее голове сменилась прической, неизменными кудрями, доходящими до плеч. Она время от времени советовалась с ним, брать ту или иную вещь, он отвечал вдумчиво и серьезно, в очередной раз восхищаясь безупречной фигурой любимой женщины.

Загосин переписал себе в блокнот время отправления и прибытия. Попросил обязательно отправить смску при посадке в самолет и обязательно после прилета. Приближался момент отъезда. Они сидели на кухне и молча смотрели друг на друга. В дверь позвонили. Это должен был быть водитель.

- Ненавижу этот трансферный сервис, - посетовал Александр. – Даже до подъезда жену нет повода проводить.

Таня неожиданно села к нему на колени и обняла за шею, нежно прижав его голову к своей груди. Александр почувствовал ее особый, родной, проникающий в душу, запах. Аромат чистого тела, геля для душа и духов. Он поцеловал ее в крохотный крестик и закрыл глаза. «Никуда не отпущу, - отчаянно прошептал он. – Пусть все летит к чертям. Я знаю, если ты уедешь сейчас, то уже не вернешься ко мне. Я это точно знаю».  

- Санечка, не переживай и не волнуйся. Все будет хорошо, я люблю тебя, честное слово. Скоро я вернусь, и мы снова будем вместе. Приготовь к моему приезду что-нибудь вкусненькое.

Она поцеловала его в губы долгим горячим поцелуем.

- Приезжай скорее, я буду ждать, очень-очень. И обязательно звони мне хотя бы раз в день. Хорошо? – он готов был заплакать.

- Обязательно, мой нежный. Ты, главное, жди и не думай плохого.

Она ушла, а он пытался в окно разглядеть ее и машину, на которой они поехали. Его тревоги постепенно рассеялись. Все подозрения показались глупыми и беспочвенными.

Каждый вечер она звонила ему по корпоративному телефону и они минут по тридцать говорили, вернее, говорила она, рассказывая детали переговоров, которые он не понимал.

Действительно, ревность может довести до психоза. Она работает, устает, она по-прежнему зарабатывает в разы больше него, на ней огромная ответственность. Вместо того, чтобы поддержать, он злится и выдумывает всякие небылицы. Если бы у Тани кто-то появился, она не смогла бы так его обнимать и целовать.

Теперь Саша бодро приходил на работу и ждал каждый вечер звонка от любимой, прекрасной жены. Ему очень хотелось ее как-то удивить при встрече. Нужно обязательно загладить несправедливые подозрения и, возможно, испорченное настроение. Вечером, накануне ее возвращения, он разыскал в интернете фирму, занимающуюся оформлением праздников, и заказал там с доставкой полсотни разноцветных блестящих шариков, наполненных гелием. Это были самолеты, сердечки, медвежата и зайчата размером с пятилетнего ребенка. Шарики Александр прикрепил по все квартире, и они торчали на нитках снизу вверх, создавая ощущение космического цветочного поля. На самих фигурках были нанесены узоры, цветочки и всякое такое, что нравится девочкам. В целом получилось нарядно и сюрреалистично. На сквозняке звери и самолеты покачивались, переливаясь металлизированной краской разных цветов, и отбрасывая яркие веселые блики.

В день прилета Загосин отпросился с работы пораньше, и отправился на Павелецкий вокзал. Там он купил огромный букет длинных алых роз, сел в аэроэкспресс, и поехал со всей этой красотой в Домодедово. По его расчетам самолет должен был приземлиться одновременно с его прибытием в аэропорт. В пути Саша еле справлялся с, охватившим его, восторгом от предвкушения встречи. Он невероятно соскучился и мечтал скорее прикоснуться к любимой девушке, говорить с ней и видеть ее.

«Такого она точно не ожидает, - мечтал он, сжимая в руках телефон и поминутно проверяя, не пришло ли сообщение о прибытии. – Танька думает, что я дома, а я с цветами встречаю ее, он улыбнулся сам себе. - Женщины обожают такие экспромты. Так разнообразится семейная жизнь, так мужчина напоминает, что любит свою даму. Она, конечно, оценит мою встречу с цветами, но подумает, что это и все. Ну, салат дома, убрана квартира, само собой. Чего еще можно ожидать? По дороге впечатление от цветов начнет стираться, мы зайдем в квартиру и тут – шарики. Удивительное шариковое волшебство по всему дому. Ночью свечи возле пастели и колышущиеся фигурки мультяшных героев. Молодец я, конечно, что уж там говорить».

Он получил сообщение «Приземлились. Все хорошо» минут за пятнадцать до прибытия в аэропорт. Пока рулежка, паспортный контроль, получение багажа - верных минут сорок в запасе еще было, но он начинал уже нервничать. Александр выскочил их поезда и быстро пошел, почти побежал, к залу «Прилет», там нашел табло. Самолет прилетел раньше расписания и раньше, чем Таня отправила смску. В принципе не важно, когда сообщать о прилете, если тебя ждут дома в Москве, но для Загосина такое опоздание могло сорвать весь праздник. Определив нужное направление и решив пока не звонить и не сообщать о своем местонахождении, он устремился на перехват. Он летел быстрее пули, быстрее, чем заяц от орла, вращая головой на триста шестьдесят градусов, когда в толпе увидел ярко красный, кожаный плащ Татьяны. Уф! Успел. Александр снизил скорость и медленно приближался к жене, пока не остановился, остолбенев от недоумения.

Таня шла, плотно прижавшись к Родзянскому, руки их лежали друг у друга на плечах, в свободной руке Андрей вез Танин чемодан. Они были счастливы и не видели никого вокруг. Загосин пропустил их мимо и пошел следом. Вот Андрей Лазаревич прикоснулся губами к ее ушку. Вот она хлопнула его по плечу и расхохоталась. Он обнимал ее, то за талию, то за плечи. Крепко и властно прижимал к себе, набирая одновременно номер на мобильном. Она ждала, когда он поговорит и, заглядывая в глаза, продолжала веселиться. Он никогда не видел ее такой покорной и зависимой. Он даже представить себе не мог, что она может подстраиваться. Таня превратилась в послушную, терпеливую женщину, с уважением и почтением относящуюся к мужчине.

Его, словно, окатили из ведра холодной водой. Слетели розовые очки, заслоняющие очевидные факты, стало холодно и мерзко. Его оплевали, над ним посмеялись. Он весь дрожал, не понимая, что теперь должен делать. Произошла катастрофа, масштабов которой Саша еще не видел, но интуитивно понимал невозможность вмешаться и все исправить.

Загосин справился с собой, остановился и аккуратно вставил букет в урну. Он больше не мог и не хотел этого наблюдать. Внутри него все опустело. Эта пустота с тех пор не могла ничем заполниться. Словно он уже умер, но оболочка продолжает функционировать сама по себе, по инерции.

- Пятнадцатого марта, две тысячи двенадцатого года я скончался, - произнес он вслух. Больше говорить не было сил.

Возникло желание позвонить ей и задать несколько вопросов. Попытаться поймать на лжи. Александр удержал себя от этого глупого шага. Зачем? Неужели что-то еще не ясно? Избавившись от цветов, он позвонил родителям. Поднявшей телефон маме, он объяснил, что Таня в командировке, а ему одному скучно и он хочет пожить несколько дней у родителей. Мама ответила, что комната его всегда свободна, и они с папой будут только рады его видеть.

Выйдя из метро, Загосин обнаружил в памяти телефона несколько пропущенных звонков от Татьяны и две смски от нее же. В одной она писала «Санечка, ты где? Я уже приехала», в другой «Что случилось? Позвони мне срочно!»

Он шел вдоль трамвайных путей, осознавая, как давно не проделывал этот маршрут. Все посещения родителей последние несколько месяцев Таня и Саша проделывали исключительно на машине и по другому маршруту. Он двигался в свое прошлое, машинально отмечая новые магазины по пути. Как нищий, однажды ставший принцем и вновь, спустя год, ввергнутый в нищету. Не вытерпев, он отправил жене сообщение «Я был в аэропорту и все видел. Прости меня за мою любовь и преданность, но лжи я не заслужил». Получилось несколько пафосно и ненатурально, но ему было уже все равно. Он стоял на морозе, снег усыпал его лицо и скрывал слезы, скатывающиеся по щекам. Хотелось лечь на сугроб, свернуться калачиком, закрыть глаза и немедленно умереть. Пришел ответ «Ты о чем? Что ты видел?». Намечалась длинная, изнуряющая переписка. И все ложь! Ни переписываться, ни созваниваться не хотелось, но так просто, без объяснений, взять и уйти он не мог. В конце концов, они муж и жена и какое-либо изменение в этом статусе требует разговора. Он ответил коротко «Позвоню позже» и, протерев глаза, двинулся дальше. В кармане звякнул мобильный, Загосин прочитал - «Хорошо».

Проходя платформу, он прихватил банку пива. Это был первый алкоголь за последние несколько месяцев. Теперь сохранять здоровье уже незачем. С этого дня пиво стало его постоянным спутником длинными тоскливыми вечерами, тем средством, с помощью которого удавалось уйти от реальности, выстраивая схемы сведения счетов с жизнью и погружаясь в воспоминания о потерянном счастье.

- У тебя все нормально? – спросила встревоженная мама.

- Все хорошо. Что, есть основания для беспокойства?

- Да, нет. Просто ты последний раз приезжал ночевать, когда сбежал от Татьяны. Вернее ты думал, что вы расстались. Вот я и спрашиваю, сейчас у вас все нормально?

- Все нормально, мама. Просто мне там скучно стало одному.

Мама с сомнением оглядела сына с головы до ног.

- Ну и хорошо, если все хорошо. Раздевайся. Кушать будешь?

Саша попил с родителями чай на кухне и ушел в свою комнату. Тут все стало чужим, каким-то маленьким и пыльным. За окном мела метель, и холод проникал в самую середину души. Он чувствовал себя раздавленным и никчемным. Собравшись с духом, он позвонил Тане. Разговор с женой получился коротким и конкретным.

- Ты где? – равнодушно спросила Таня.

- У родителей.

- Почему?

- Я видел вас с Родзянским в аэропорту. Вы хорошо смотрелись вместе. Давно это у вас?

- Ты шпионишь? Молодец! – в ее голосе угадывалось злорадное ликование.

- Нет, я приехал встретить тебя с цветами. Собирался сюрприз сделать. Извини, что так вышло, - грустно оправдываясь, рассказал он.
Она молчала, ровно дыша в трубку. Пауза в разговоре нагнетала напряжение.

- Я не собираюсь оправдываться, но это не то, что ты подумал, - наконец построила она фразу.

- Я и не прошу оправданий, я знаю, что оправдываться не в твоем стиле. Зачем? – разозлился Загосин. – Ты целуешься с бывшим любовником, вы обнимаетесь и смеетесь, но это не то, что можно принять за измену. Так? Я же не застал вас в пастели за занятием любовью, а заниматься сексом на людях вы пока стесняетесь. Послушай, может быть наберешься смелости и скажешь мне правду? В конце концов, я не делал тебе зла и не заслужил такого к себе отношения, но зачем было врать? Если я тебе уже не нужен, так и скажи, но зачем прятаться и делать из меня идиота? Я же видел вас. Я же был там, когда…

Таня бросила трубку, а распалившийся Александр еще долго бросал обвинения и упреки в ее адрес. Он ходил по комнате из угла в угол, трясся и продолжал мысленный монолог.

Телефон тренькнул – смс, «В субботу с 12 до 18 можешь приехать и забрать вещи. Ключи оставь у консьержки».

«Сегодня пятнадцатое, значит после завтра, - Александра сразу перестало трясти, гнев прошел. Он сел на край пастели и обхватил голову руками. Горе, как одеялом накрыло его. – Это конец. Теперь уже ничего исправить нельзя». Когда однажды он уходил от Татьяны, причиной послужил нервный разговор по поводу ее общения в «Одноклассниках». Загосин утверждал, что ее бывшим любовникам не место на страничке, а Таня оспаривала и говорила, что они теперь просто ее друзья. Друзей она почистила, и проблема решилась сама собой, но теперь повод оказался значительно серьезней и он должен был решить - или он принимает объяснения и живет дальше несчастным рогоносцем, или они расстаются. Иными словами, выбора у него не было. Он ответил на сообщение жены «ОК», выпил пиво и вышел на улицу за следующей порцией.

Вещи ему помогла вывезти двоюродная сестра Света, но на этом испытания не закончились. Уже во вторник его вызвали в отдел персонала и сообщили, что его должность сокращается, а ему предлагают временно вернуться на должность рядового менеджера по продажам. Причем, объявившая девушка по секрету проговорилась, мол, если он сам сразу уволится, то получит приличное выходное пособие – маленький «золотой парашютик», но если останется на должности менеджера, что не желательно, то его просто уволят по любой причине. Найти причину не проблема. Он, видите ли, не оправдал надежд и воспользовался, причем незаслуженно, покровительством влиятельных сотрудников компании. Теперь те, кто ему покровительствовали, полностью разочаровались в его способностях, перестали видеть в нем перспективного сотрудника и, вообще жалеют, что предоставили шанс бездарности и зря потратили время. Через несколько дней, в четверг, Загосин уволился из компании по собственному непреодолимому желанию, получив, действительно, приличные деньги.

Окинув взглядом в последний раз рабочее место, Саша поймал себя на мысли, что он так толком и не знает, живут Татьяна с Андреем или нет. Действительно они любовники или просто прикалывались? И вообще не представляет, как она в действительности переживает разрыв. Ведь успокоила же она его перед отлетом, значит любила? Он не позволил тогда ей ничего объяснить, и это выглядело, должно быть, эффектно и красиво, по-мужски, но как узнать ее версию произошедшего? В его натуре присутствовала черта характера, когда красивая поза стоила самых страшных и необратимых последствий. Он головой понимал, что совершает ошибку, что возможно сейчас не следует позировать перед самим собой, но фальшивая, тупая гордость заставляла доиграть сцену до конца. А там будь, что будет.

До увольнения они виделись в офисе несколько раз случайно, но не говорили друг с другом. Татьяна имела вид холодный и бесстрастный, глядя на бывшего мужа, как на предмет мебели. Загосин же старался поймать ее взгляд, надеясь в тайне, что она захочет с ним говорить, попробует объяснить увиденное им в аэропорту. Он в глубине души надеялся, что все как-то само собой обойдется, они снова, каким-то волшебным образом, станут жить вместе, но ничего подобного не произошло. Обратная дорога оказалась надежно отрезанной, и свой шанс что-то исправить он уже упустил. Сегодня они видятся и не говорят. Завтра видеться перестанут. Оставалось только привыкать жить без нее, или… Прекратить разом эти страдания и унижения и покончить со всеми сомнениями. Он упал с приличной высоты, внезапно и плашмя, и оказался разбитым вдребезги, просто разобранным по кусочкам. Как профессионал он не состоялся, как любовник, провалился, как муж и глава семьи оказался ниже всякой критики. Жена изменила ему, или намерена была вот-вот изменить. Что может быть для мужчины страшнее? Как страдающий от неизлечимой болезни просит об эвтаназии, так и он стал мечтать о смерти.

Через две недели после увольнения Таня написала смску, в которой потребовала от Загосина либо вернуться в семью, либо разводиться. Тон сообщения не оставлял сомнений в том, что его возвращения никто уже не ждет. Так жестко она еще никогда с ним не разговаривала. Он ответил отказом возвращаться, и Таня сообщила, что на следующей неделе едет в ЗАГС подавать заявление о разводе, ему предписано было не затягивать и сделать тоже самое в ближайшее время. Восемнадцатого апреля они подали заявления на развод. До формального разрыва брака оставался, предписанный законом, месяц.  
    
39.АРЕСТ

Наступило тринадцатое мая, канун его второго ужасного шага. Первым шагом он называл для себя ограбление бывшей конторы, вторым – убийство Родзянского, третьим самоубийство. Первый шаг начисто отрезал ему путь назад, и оставалось только продолжать движение. Сегодня он собирался завести себе банковскую карточку для получения гонорара за съемки в фильме Аллы Борисовны. После отправления ей реквизитов, Александр планировал договориться и о пистолете.  

Он проснулся, как обычно, около двенадцати дня, принял душ и позавтракал, положил паспорт и десять тысяч в кошелек и собирался уже выходить, когда в дверь позвонили.

- Саша, это к тебе, - услышал он голос отца. – Из милиции.

«По поводу Зернова, - сообразил Александр. – И в воскресенье люди работают. Думаю, это не надолго». Он вышел в прихожую и увидел сержанта Кравца, того, которого однажды облил пивом, и который тайно встречался с Игорем Попцовым. Кравец сделал вид, что не узнал Загосина.

- Загосин Александр Александрович? – дружелюбно произнес сержант, за спиной которого маячил участковый.

- Он самый, - спокойно ответил Саша.

- Паспорт разрешите?

Отец с матерью стояли тут же и с волнением наблюдали за диалогом. Кравец, получив паспорт, пролистал его, сверился с фотографией и убрал в карман кителя. На протестующий жест Загосина он промолвил:

- Проедемте с нами. Вас ждет следователь для дачи свидетельских показаний по делу об убийстве гражданина Зернова, Михаила Ивановича. Слышали об этом? Машина ждет.

- Это надолго? – как можно небрежнее спросил Александр.

- Понятия не имею. Думаю на час-два. По-разному бывает. Вы готовы?

Как бы ища защиты, Загосин посмотрел на родителей, но мама и папа стояли неподвижно, словно загипнотизированные. Не было ничего страшного в том, чтобы проехать в отделение и сообщить о том, что он ничего не знает, однако сам факт препровождения в милицейскую машину под дулом автомата вселял ужас и предчувствие заслуженной расплаты за несовершенной преступление.

- Поехали, только я не свидетель, я не видел ничего, - как-то сразу сникнув, ответил он. – Все равно я ничем следствию помочь не смогу.

- Как знать, - загадочно отозвался Кравец, выходя следом за задержанным на лестничную клетку, где их встретил другой милиционер с автоматом.

Они сели в тот самый УАЗик, который уже пытался доставить Загосина в отделение. Хрустнула коробка передач, и громко зарычав, чудо отечественного автопрома медленно покатило через автобусную стоянку в сторону Кетчерской улицы. Саша оглянулся и увидел сквозь зарешеченное заднее окошко того самого дворника, неподвижно глядящего вслед машине. УАЗик повернул налево и дворник, понурив голову, покатил свою тележку дальше.

Первые пять минут ехали молча, только рация водителя время от времени передавала короткие шипящие сообщения, не касавшиеся, видимо, сидевших в данной машины. Кравец в этот раз расположился сзади, справа от Загосина. Милиционер с автоматом устроился на переднем пассажирском сиденье. Двигались по улицам не торопясь, не используя маячка и сирены. Загосин смотрел за окно, пытаясь представить себя заключенным, который прощается со свободой на долгие годы. Его фантазии прервал Кравец:

- Откуда у тебя синяк?

- Разве заметно? Друг детства наградил недавно. Претензий к нему не имею, заявление писать не буду и привлекать обидчика к ответственности не собираюсь. Получил справедливо, по делу.

- Кто это у нас в районе такой буйный?

- Попцов Игорь, знаете такого? Мы с ним вместе учились в школе, хоккеем занимались. Настоящий друг детства.

- Не знаю такого, - ответил сержант и замолчал.

В отделении оказалось тихо и пусто. Сидящий за стеклянной стеной дежурный открыл решетчатую дверь и впустил процессию внутрь, туда, где в ряд, вдоль стены, выстроились камеры, огороженные решетками с трех сторон.

- Бельский приехал уже? – заглянув в «аквариум» спросил Кравец у дежурного.

- А что, должен был? – удивился дежурный. – Нет его. Позвонить?

- Вот же…, - Кравец нецензурно выразился. – Ничего не помнит. Куда мне этого пока девать?

- Посади в обезьянник, там сегодня пока пусто… Алло? Сереж? Ты будешь сегодня? Кравец парня привез какого-то. Загосина. А-а-а, хорошо.

- Через двадцать минут будет. Послушайте, - обратился он к Александру. – Посидите пока тут на лавочке, а?

- В камере?

- Ну да в камере, а в чем проблема-то? У нас не сквер и не пляж. Откуда я знаю, в качестве кого вас следователь вызвал? Может быть вы свидетель, а может и нет. Двадцать минут не потерпишь что ли? – холодный, спокойный взгляд дежурного подсказал задержанному, что его долго уговаривать никто не планирует.

Загосин молча зашел за решетку и не успел сесть, как за ним защелкнулись двери. Недалеко от места пребывания Саши, встал милиционер с автоматом и ключом от обезьянника. Щелчок замка и лязг решетки гулко и зловеще отозвался эхом в здании.

«Приплыли, - констатировал задержанный. – Так далеко заглядывать в этот ад мне еще не доводилось. Уже третий раз я в руках милиции. Господи, помоги мне скорее вырваться отсюда! Где этот дурацкий Бельский? Как можно привозить человека просто так? Для того, чтобы услышать о том, что я не в курсе, мне приходится переживать такие потрясения».

- Послушайте, - обратился он к охраннику. – А кто-нибудь другой меня опросить не сможет? – Саша нарочно произнес «опросить» вместо «допросить».

- Кроме следователя некому. Подождите, скоро он будет.

- Я хочу в туалет, - обиженно отреагировал Загосин.

- Пошли, - охранник зазвенел ключами и открыл калитку.

Он еще дважды сходил в туалет, три раза его водили покурить. Жаль, что он вчера не вышел с родителями на лестницу, и его не опросили вместе со всеми. Теперь, понятное дело, из-за него одного никто на место убийство не поехал бы. Прошло два часа, а следователь так и не появлялся. Мимо проходили дежурные наряды, проводили людей. Отделение то наполнялось шумом, то, вдруг пустело. Александр уже тихо начал проговаривать слово «безобразие», как бы, привыкая к протесту, но этого не потребовалось. Изможденный высокий человек с отвисшим животом быстро прошел через проходную и скрылся в направлении лестницы. Тем временем в соседней камере разместился высокий крупный подросток, лет семнадцати с детским трогательным лицом. Испуганный и зажатый, он затравленно озирался и напоминал загнанного зверька. Их взгляды встретились.

- За что тебя, парень? – поинтересовался Загосин.

- Да, - парень сделал досадливый жест и кивнул в такт руке головой.- Бред какой-то. Ерунда. Превышение власти.
Мальчик глядел исподлобья, вращая осоловевшими глазами в разные стороны.

- Родители знают, где ты?

- Папа, едет, - то ли с облегчением, то ли с тревогой ответил он.

- Поможет?

- Да, надеюсь.

- А как тебя зовут?

- Дима.
Телефон дежурного зазвонил и тот выкрикнул.

- Отведи Загосина к Бельскому, он в актовом зале сидит.    

- Удачи тебе, Дима, - прощаясь, прошептал Александр. -  Наверняка, ты хороший человек, но слегка оступился где-то. Не попадай сюда больше. Ни к чему это.

- И вам удачи, - мальчишка тепло посмотрел на Загосина и потер дрожащей ладонью лоб. – Больше не попаду. Никогда, хватит с меня уже этих приключений. Надоело…

Последних слов Саша не услышал, его уводили на второй этаж в актовый зал.

Следователь походил на алкоголика со стажем. Ему можно было дать и тридцать пять и сорок пять лет. Черные с проседью волосы обрамляли оспенное, обрюзгшее лицо, взгляд казался безразличным и рассеянным. Он открыл паспорт Загосина и пригласил того сесть.

- Александр Александрович? – спросил следователь, вынимая из портфеля бумаги, папки и ручки. Он долго капался в своих вещах, то, вынимая некоторые документы, то, убирая обратно. Лицо его взмокло и залоснилось. – Меня зовут Сергей Григорьевич Бельский. Можете обращаться ко мне гражданин…, товарищ следователь или по имени отчеству.

- Хорошо, - нетерпеливо ответил Саша. – Я жду вас уже два часа в обезьяннике, как преступник.

- Ага, - следователь достал зажигалку и сигареты. – Курите?
Они закурили. Бельский вынул бланк протокола и начал его заполнять.

- Александр Александрович, вам известно о смерти вашего соседа, жильца двадцать второй квартиры Зернова Михаила Ивановича?

- Да, мне родители вчера вечером рассказали. Но о его убийстве я ничего не знаю.

- Вы говорите «убийство», а может быть, это было не убийство?

- Папа сказал так, вот я и повторяю.

- А где вы были вчера с пяти до семи вечера?

- Я был дома, спал.

- Дома? Интересно. Но ваши родители сказали, что вас дома нет. Почему?

- Они не знали, что я дома. Я предупредил маму, что приеду только завтра, то есть сегодня получается, но ситуация изменилась и я приехал вчера же.

- Откуда вы приехали?

- Я был у дяди, Михаила Васильевича. Он приболел, и я помогал ему купить лекарства, потом переночевал у него на даче, это было с одиннадцатого на двенадцатое, в субботу моя двоюродная сестра, Света, привезла меня и его в Москву. Я на метро приехал домой, покушал и лег спать. Проснулся, когда родителей уже допросили и милиционеры ушли. Они не успели увидеть, что я дома, вот и все.

- А ваш дядя сможет подтвердить ваше пребывание на даче?

- Конечно. И Михаил Васильевич и Света могут подтвердить, что вчера в пятнадцать часов они высадили меня у метро.

- Координаты вашего дяди, пожалуйста.

Загосин прочитал из записной книжки номер мобильного телефона дяди Миши и Светы. Их почтовых адресов он вспомнить не смог. Все, что говорилось, следователь Бельский аккуратно записывал в протокол.  

- То есть с пяти до семи вечера вы спали?

- Спал.

- Это может кто-нибудь подтвердить? Ангелы?

- Послушайте, Сергей Григорьевич, почему вы так мной интересуетесь, вы меня подозреваете что ли?

- Я разбираюсь, Александр, это моя работа. Если вам нечего скрывать, то чем быстрее вы ответите на все вопросы, тем скорее пойдете домой. Предупреждаю, что, как свидетель вы несете ответственность за дачу ложных показаний и отказ от сотрудничества со следствием. Это понятно?

- Вполне.

- Вот, и ладушки. Значит в период с семнадцати до девятнадцати, двенадцатого мая, вы спали дома, ничего не слышали и, само собой, не видели. И вас тоже никто не видел. Верно?

- Верно.

- Записано. Далее. В каких отношениях вы были с покойным?

- Мы не дружили, но и не враждовали. Не было отношений у нас.

- Хорошо. Вы принимаете наркотики?

- Нет, конечно. Вы меня путаете с наркоманами, которые недавно ограбили мою маму, ударили ее и которых вы не ищите, - Загосин чувствовал, как раздражается и не может сдерживаться. Повышать голос было опасно, он это понимал, но уверенность в собственной невиновности и в идиотизме вопросов, придавала куражу. – Госпожа Плещеева, которая вела это дело, ушла в декрет, а наркоманы так и продолжают собираться на нашей лестнице.

- По-вашему Зернова ударили наркоманы?

- Ну, а кто еще? Кроме них некому вроде.

- Уверены?

- Как я могу быть уверен, я же не видел ничего. Я спал, вы записали это уже. Я ничего не знаю по этому делу вообще. Когда я смогу идти домой?

- Подождите, подождите.

Бельский склонился на листком бумаги и что-то старательно заносил в него. Загосин начал заметно нервничать. Его пыл поугас, и обостренное чувство справедливости сменилось страхом перед этим спокойным, неторопливым палачом, похожим на человека, который медленно чистит свой револьвер, снаряжает его патронами, причем оба, и палач и подследственный, знают, что идет подготовка к расстрелу. Следователь поставил на бумаге какую-то, одному ему понятную, точку и поднял глаза на замершего Александра.

- Вот, - сказал он и вытер платком пот со лба. – Это протокол о вашем задержании.

- Что? Как, «задержании»? За что? – Загосин остолбенел и вытаращил глаза. – В с ума сошли?

- Зачем же так? Разве я похож на сумасшедшего? – Бельский жестко улыбнулся. – Вы подозреваетесь в убийстве гражданина Зернова Михаила Ивановича, на основании его собственноручного заявления, а также на основании показаний дворника вашего дома, и, в связи с отсутствие у вас алиби на указанные период. Вот так вот.

- Послушайте, - взмолился Александр. – Я же не убивал. Это чушь какая-то. Какие заявления? Какие показания? Не убивал я его. Он герой войны, инвалид, зачем мне это? Ну, подумайте сами.

- Слушайте, Загосин. Предлагаю без протокола. Краткий юридический курс. С Уголовным кодексом знакомы? Нет? Тогда воспринимай на слух и думай, сынок. Сейчас я предъявлю тебе обвинение по статье 105, части второй, пункт «в». Это преднамеренное убийство с отягчающими обстоятельствами, к коим приравнивается состояние лица, заведомо находящегося в беспомощном состоянии. Срок от восьми до двадцати лет. Для тебя, учитывая первую ходку, получится примерно лет двенадцать-четырнадцать. Это первый вариант. Есть другой вариант. Статья 109, причинение смерти по неосторожности, срок – до двух лет. Улавливаешь разницу? Арифметика, первый класс. Но это еще не все. Явка с повинной, статья 142 УК, обстоятельство смягчающее, либо освобождающее от наказания. Освобождающее, разумеешь? Либо уменьшает максимальный срок по соответствующей статье на одну четверть, при отсутствии отягчающих обстоятельств, статья 62-я УК, или полное освобождение от ответственности, учитывая первое преступление, статья 75-я, часть первая УК. Полностью освобождает! Вслушайся в музыку этих слов! Резюмирую, от твоего ответа сейчас зависит твоя судьба. Четырнадцать лет строго режима или освобождение.

- Я не убивал никого, - белыми губами прошептал обвиняемый. – Как я могу признаться в том, чего не совершал?

- Объясняю нюансы. Сейчас я составил протокол задержания, подпишешь ты его или нет, не принципиально. Сейчас ты задержан по подозрению, ты - подозреваемый, и можно что-то для тебя лично сделать, но когда я получу санкцию на твое задержание в качестве обвиняемого, никакие явки с повинной уже не помогут. Короче, у тебя есть еще час. Сиди и думай. Если мы с тобой не договоримся, вечером или завтра утром переберешься в СИЗО. Дальше суд и все вытекающие из него последствия. Так, будем писать явку с повинной?

- Ну, как же вы не поймете, я не имею к этому делу отношения. Никакого! Ну, как я могу писать явку с повинной и брать на себя убийство, даже по неосторожности? Ну, как? Зачем мне судимость? А если суд посчитает по иному и мне дадут срок? Вы же не можете гарантировать решения суда. Я не делал этого, я спал…

- Понятно, - Бельский вздохнул, и крикнул. – Сержант! Оформляй задержание, и поаккуратнее с ним, парень пенсионера завалил, орденоносца, с особой жестокостью. Будете подписывать протокол задержания?

- Я ничего подписывать не буду.

- Это не страшно. Мы и сами подпишем. Уводи его.

Загосина заковали в наручники и вернули в обезьянник. Там его обыскали, отобрали шнурки, ремень, сигареты и зажигалку, часы, кошелек и мобильный телефон. Все вещи занесли в протокол.

- Я могу позвонить домой?

- Вы имеете право на один звонок, - ответил дежурный. – Звони, давай, быстрее.

Непослушными руками Загосин набрал номер отца.

- Папа, меня обвиняют в убийстве соседа… Не знаю, какие-то заявления, показания, я пока ничего не видел и ничего не понимаю… Да, в нашем отделении, но они говорят, что свиданий не будет… Адвокат, - Саша посмотрел на следователя, тот ухмыльнулся. – Не знаю… Я понимаю, что таких денег нет. А, каких денег? Спасибо, я думаю, все выяснится, и…, - он заплакал от понимания собственного бессилия и бесправия, он невозможности получить помощь. – Ладно, сегодня приезжать не надо. Зря потратите время. Позвоните сюда завтра с утра. Меня возможно переведут в СИЗО… Да, откуда я знаю в какое! Я ничего не знаю. Все, пока, маме привет!

Он протянул телефон сержанту.

- А где тут парень сидел, Дима?

- Его отец забрал, с ним все в порядке.

- Хорошо! Слава Богу! Мне положен адвокат?

- Бесплатный - да, но сегодня воскресенье и его нет на месте, выходной. Платный пусть приезжает, хоть сейчас и сидит с тобой сколько хочет.

- Платного, скорее всего, не будет.

Загосин сел на лавку и закрыл глаза. Время текло без времени. Жизнь должна была оборваться в любую секунду, но не обрывалась. Кто-то очень сильный и мстительный решил заставить его испить эту чашу до дна. В соседние камеры подсаживали пьяных мужиков, деятельность отдела к вечеру воскресенья активизировалась. Кто-то из новеньких пытался заговорить с Александром, но тот не реагировал. Он полностью погрузился в свои тягостные, мутные и бессвязные мысли.

«Про какие заявления говорил следователь? Что еще за показания? Я же не делал этого, - варилось в его голове. – Неужели это спланированная подстава, но чья? Кому я нужен-то, боже мой? Просто недоразумение. Теперь, когда я не подписал явку с повинной, они постараются добиться от меня признательных показаний. Переведут в СИЗО и будут пытать, пока не признаюсь. Меня могут опустить или придумать другие способы взять на себя убийство. Самое простое обвинить того, кто оказался рядом, а не ловить этих проклятых наркоманов по подъездам. Господи, за что мне это?!»

Он принялся раскачиваться на лавке, прислушиваясь к издаваемому ею скрипу. Хотелось кричать, выть, требовать. Вот бы сейчас на секундочку оказаться дома, спрятаться там и не выходить. Он вспомнил, как только недавно был свободен и заплакал. Тихие слезы обиды, как у ребенка, скатывались по его щекам, не принося облегчения. Все впереди. Следствие, суд, колония, преступники и насильники. Страшные издевательства и унижения. Здесь и сейчас произошло разделение, на жизнь, которая отсюда казалась раем и на жизнь, которая станет адом, страшным горнилом. Четырнадцать лет! Если он доживет, то ему будет уже сорок три. Нет, он не доживет. С его тонкой психикой, мнительностью и ранимостью его убьют в первые же дни.

«Я собирался умереть, вот меня и убьют. Получается, я сам себе накликал эту кару, - стирая слезы, думал он. – Мог бы жить, но теперь уже поздно. Страшная машина нашего правосудия запущена и она перемелет мне кости, все до последней превратит в муку и развеет по ветру. Был Загосин и нет».

- Не скрипи, падло, - услышал он над ухом хриплый голос. – Дай спать.

Загосини перестал раскачиваться и лег на лавку. Страшные дурные мысли, кидавшие его от желания подписать явку с повинной до планирования побега, от страшных уголовников до лесоповала на морозе, крутились бесконечно в мозгу, сводя с ума. Адская, черная карусель увлекла в бездну, из которой уже не выбраться. Как обычно, стараясь перебить мысленный кавардак, Саша постарался вызвать воспоминания о Татьяне. Это всегда помогало ему отвлечься и помечтать о возможности все вернуть и начать с начала, о том, как все было хорошо, но сегодня воспоминания не приходили. Впервые с момента расставания с женой он не смог детально вспомнить ее лицо. Это было удивительно. Он смотрел на нее словно через запотевшее стекло. Два параллельных мира, в которых ему удавалось существовать около двух месяцев, слились в один, прекратив раздвоенность сознания.
    
40.ОБВИНЕНИЕ

Он не понимал, удалось ему поспать или нет, который сейчас час и какое число. Слева и справа камеры были заняты разномастной публикой. Он некоторых распространялся смрад. Голова раскалывалась. Желудок у Загосина свело и он вспомнил, что не ел почти сутки.

- Послушайте, офицер, - окликнул он проходящего полицейского. – Как у вас можно поесть?

- Сейчас, - не поворачивая головы, ответил тот и скрылся.

В соседних отсеках зашевелились. Обладателем грубого голоса, который, видимо, сделал вчера Александру замечание, оказался высушенный карлик с выцветшими татуировками на кистях рук. Он проявил к Загосину неподдельный интерес, придвинулся вплотную к решетке и тихо завел беседу:

- Первый раз?

- Тебе не все равно? – отодвинулся Саша от вонючего собеседника, обратив внимание, что тот ко всему прочему еще и босой.

- Не груби, парень, я же тебе не враг. Вижу, ты первоход, надо, думаю, помочь человеку. Учти, попадешь в СИЗО, можешь столько косяков наделать по незнанию. Там просвещать никто не будет.

К камере подошел сержант.

- Загосин, если хотите, я могу купить что-нибудь в магазине поесть. У вас есть деньги?

- Да, есть, десять тысяч, их отобрали.

- Хорошо, я куплю колбасы, хлеба, сока. Годится?

- Очень хочется покурить, гражданин сержант, - Александр почувствовал, что обживается в новых условиях.

- В камере нельзя. Не положено. Ладно, придумаем что-нибудь.

Загосин исправил в описи десять тысяч рублей на пять и получил возможность покушать и выходить курить в туалет. Бывалый сосед так же кормился с его стола, успев рассказать, что отсидел уже два раза, везде был и всех знает. Пользуется авторитетом «на районе». Сейчас задержан за нахождение в пьяном виде, так, что срок ему не грозит. Общие правила жития в камере оказались не сложными и легко запоминающимися. Миша, как он себя назвал, время от времени прерывал требования из других камер «поделиться хавкой» страшным голосом, употребляя заковыристые арестантские выражения и истеричные, психопатичные интонации. В КПЗ их уже уважали. Время за разговорами шло быстрее, Миша оказался прекрасный рассказчик, врун и хвастун. Его истории, некий тюремный фольклор, часто напоминали известные сюжеты из литературы и сериалов. Александр, в свою очередь пересказал некоторые обстоятельства своего парадоксального ареста. Он несколько освоился за решеткой и понял, что деньги тут творят чудеса, и намекнул новому знакомому на, неожиданно свалившиеся на него, большие финансовые возможности, так что если Миша способен кого-то подключить с воли, то он, Загосин, в долгу не останется. Очевидно, новый друг скоро выйдет на свободу, так пусть он организует там свидетелей или обвиняемых, нажмет на следователя или придумает иные ходы, ведь придумать-то многое можно. Ему грозит четырнадцать лет, и он за ценой не постоит. Впечатленный Миша обещал подумать и обнадежил. За деньги действительно можно многое, а за большие деньги – все. Загосину на время полегчало. По крайней мере, он не сидит, как лох, а пытается предпринять ответные меры. Имея такие ресурсы, как у него на даче, садиться на долгий срок просто идиотизм. Выйдешь, а очередной дефолт или кризис превратил твой капитал в фантики. Нет! Эти деньги должны работать.

Вскоре приехал Бельский и сообщил, что санкция о заключении под стражу Загосина получена, он обвиняется по статье 105, часть 2, умышленное убийство с отягчающими обстоятельствами («ты сам выбрал свой путь, сынок») и в течение часа его этапируют в следственный изолятор. Бесплатный адвокат уже назначен, и он будет ждать своего клиента в СИЗО. Миша с уважением посмотрел на своего нового друга и быстрее обычного стал поглощать колбасу.

Загосину выдали обратно все вещи, включая недоеденные продукты, надели наручники и сопроводили в микроавтобус с решетками. Он опять смотрел в окно. Знакомые с детства улицы проносились мимо. Здесь они с Игорем играли в хоккей… Здесь он совсем недавно бродил в поисках обменного пункта… Здесь они когда-то жили до переезда на Кетчерскую… На шоссе Энтузиастов пробка… Потом суд и дальние окраины России. Вечная мерзлота, тачки, бараки, рубка леса, холод, холод, холод и отчаяние на всю оставшуюся жизнь. Горло снова, который раз за последние сутки, перехватило. Как могла судьба так с ним обойтись? Ведь он же не убивал!

- Куда меня везут? – отдышавшись, спросил Саша.

- В Сокольнки, - доброжелательно ответил конвойный. – Тут близко.

- Это тюрьма?

- Изолятор временного содержания.

В изоляторе ему зачитали постановление о помещение под стражу на время следствия. Он подписал. Затем у него снова отобрали все вещи, включая шнурки и ремень. При себе оставили часы, сигареты и зажигалку. Раздели, перемяли все швы, осмотрели, помыли. «Вперед, лицом к стене, на выход, вперед, лицом к стене…» Он успел несколько раз постоять в одиночном боксе, походить по гулким железным лестницам. С ним говорили вежливо, но твердо. Он подчинялся, подписывал все предложенные бумаги, не раздражал надзирателей. Проведенная без сна кошмарная ночь, истощила его эмоционально и способствовала отключению головы. Наверное, так было лучше. Он, как сомнамбула, шел, куда вели, и делал, что просили. Наконец он получил скрученный матрас и вошел в камеру.

Это было помещение метров пять на три. Слепая тусклая лампочка освещала двухъярусные кровати, на двенадцать мест, коричневый унитаз на небольшом постаменте, отгороженный с одной стороны занавесочкой, и железную раковину. Через маленькое треснувшее зарешеченное окно с улицы пробивался тусклый свет. В нос ударил фекальный запах, смешанный с вонью немытых тел, было душно и очень жарко. Голые по пояс люди плотно сидели и лежали на кроватях, пили чай за столом в середине камеры у окна. По стенам слезился конденсат. Между кроватями, на натянутых веревках, сушилось отвратительное нижнее белье.

- Заходи, будь как дома, - напутствовал надзиратель.

Загосин переступил порог, и разговоры в камере смолкли. Все, кроме, сидящего за столом, лысого полного человека, с невероятных размеров плечами и предплечьями, уставились на вновь пришедшего. С лязгом дверь закрылась, послышалось скрежетание ключа. Надзиратель ушел.

- Здравствуйте, господа, - проговорил Загосин, стараясь вспомнить лекции Миши в части вхождения в хату.

- Вон там твоя шконка. – показал рукой здоровяк. – Располагайся и подгребай сюда. Будем знакомиться.

Александр занял пустую верхнюю койку недалеко от туалета, раскрутил матрас и снял куртку. Он, свесив ноги, сел, впервые за несколько часов, и огляделся. Камера уже жила своей жизнью и воздух уже не казался таким удушливым. Кто-то не громко разговаривал, многие читали или чинили свою одежду. Пока никаких ужасов, показанных в кино, которые происходят с новенькими, не намечалось. Загосин сидел в максимальном напряжении и мечтал только о том, чтобы про него забыли еще минут на пять-десять. Но про него помнили.

- Подгребай к нам, я же сказал, - предложил все тот же лысый. Он имел светлые брови и курносый нос. – Не стесняйся.

Загосин соскочил на пол, взял сигареты и зажигалку, пакет с продуктами, подошел к столу и протянул лысому руку. Тот не заметил жеста и кивком головы предложил садиться. Саша подсел за стол. Начался допрос-знакомство о котором тоже говорил опытный Миша.

- Первый раз?

- Первый.

- Как звать?

- Александр.

- А меня Алексей. Я смотрящий в этой хате, так что все вопросы можешь задавать мне. Лучше спрашивай, а то у нас специфические порядки. За что под следствием?

- Подозревают в убийстве, которого я не совершал.

- Понятно. Ну, раз не совершал, значит разберутся и отпустят. Не грусти, Саша, привыкай, это теперь твой дом на некоторое время. К стати, тут за руку не здороваются, запомни, опасно... И ничего не бойся, думай о следствии. А сигареты и вещи держи при себе. Сам кого захочешь, того угостишь. Пока я здесь, беспредела не будет.

- Курить хочется.

- Кури тут у окошка, только не сори.

Александр покурил и ушел на свое место, лег и закрыл глаза. Он старался остаться в этом положении, как можно дольше. Его не трогали, с ним не разговаривали и его не били. Разве это не счастье? Сколько еще продлится такое блаженство? Нужно наслаждаться каждым мигом покоя и отрешенности. Не слишком-то разговорчивый от природы, он не стремился узнать обстоятельства посадки своих сокамерников, не горел желанием что-то рассказывать или, боже упаси, доказывать собственную крутость. Главное к нему не приставали, и этого было достаточно.

«Вот я и в тюрьме, - констатировал он. – Лежу на шконке, жду чего-то. Надо успокоиться».

Намордник открылся, и надзиратель выкрикнул в камеру:

- Загосин, к адвокату. Быстро.

«Вот и адвокат у меня появился, - рассуждал он, следуя за сотрудником. – Бесплатный и, значит, бесполезный. Что же делать? Как доказать свою невиновность. Угораздило же меня спать именно в это время! Невезение, фатальное невезение».

В сопровождении охранника с папкой, он перемещался по коридорам изолятора, преодолевая лестницы и решетки дверей. «Стоять, лицом к стене, пошел, руки за спину, стоять, лицом к стене, пошел…» Его ввели в маленькую камеру, со столом и двумя стульями, за одним из которых сидел странного вида человек в помятом костюме и в галстуке. Лет тридцати пяти, с нервным длинным лицом, длинным носом и всклокоченными волосами, он напоминал актера Сергея Мигицко, эдакого опустившегося Пьеро. Перед ним лежала папка с делом и ручка.

- З-д-равствуйте, - громко выпалил адвокат.

- Здравствуйте, - ответил Загосин, с любопытством разглядывая своего защитника.

- М-м-м…Вот! – протянул он Загосину визитку, на которой значилось «Леонид Петрович Степнов, адвокат по уголовному праву». Адвокат очень сильно заикался.

- Очень приятно. Я понял, вы будете меня защищать.

Степнов смущенно улыбнулся и кивнул.

- Вы имм.., - его лицо налилось красным цветом от напряжения, казалось еще секунда и голову защитника разорвет в клочья, но вдруг он слитно выдохнул. – Выимеетеправоотказатьсяипотребоватьдругого…, - он снова задохнулся.

- Я не буду отклонять вашу кандидатуру, надеюсь на ваш профессионализм и опыт. – Ответил Саша и подумал: «Мне определенно продолжает везти. С таким адвокатом можно выиграть любой процесс. Перебивать его нельзя, жалко, а выслушать до конца невозможно. Суду проще будет согласиться, чем спорить. Тем более, вряд ли кому-то придет в голову его подкупать. Мать честная, как же он мучается!» - Скажите, мои родители знают, где я сейчас содержусь?

Леонид Петрович кивнул.

- Они собираются меня навестить?

Он замотал головой.

- Почему? Что случилось? Вы говорили с ними? – последнего вопроса Александр устыдился, это могло выглядеть нетактично, как издевательство над глухонемым. Разговаривающим по телефону Степнова представить было совершенно невозможно. Однако тот вдруг сказал.

- О-они приедут зз-завтра. Сеггг-годня у них какие-то семейные дела.

- Что-то стряслось?

Адвокат пожал плечами. «Не знает». Саша медленно и подробно, под запись, пересказал весь свой позавчерашний день, объяснил, что к убийству не имеет отношения. Он вернулся в камеру и спрятался на своей полке.

За окном начало смеркаться. Принесли ужин. Загосин отказался от своей пайки в пользу соседа снизу, пожилого скрюченного старика в очках.

- Не голоден, - объяснил он.

- Переживаешь? – сообразил дедушка и ухмыльнулся. – Понятное дело. Приходи вечером ко мне в апартаменты, поговорим. Я не наседка и не цветной, просто невозможно смотреть, как ты страдаешь. На тюрьме молчать нельзя, свихнешься. Вот сядешь в карцер, там и молчи на здоровье. Там самое место.

Из туалетного угла вышел бомжеватого вида человек с бородой и потянулся к сигаретам на столе. В этот момент один из зеков поднял табурет и, наотмашь, плашмя врезал бородатому по спине. Тот охнул, изогнулся и, ударившись головой о край стола, рухнул на пол. Нападавший спокойно сообщил:

- Теперь запомнишь, чушок? Руки после параши надо мыть. Сколько раз тебе говорили?

- Что это? Разборки? – испугался Загосин и посмотрел на Алексея. Тот перевернул страницу книги и продолжил читать.

- Руки забывает мыть, сволочь. Надоело напоминать уже, - объяснил дедушка. – Антисанитарию нарушает.

- А этот, молотобоец, я так понимаю, Геннадий Онищенко?

- Не, это Колбаса, карманник.

Набравшись новых впечатлений, Загосин опять растянулся на своей койке, закрыл глаза, но уйти в себя не получалось. Ему захотелось вдруг поговорить с новым знакомым. Странно, но именно в этом месте, в заключении, он вдруг почувствовал интерес к жизни. Вернулось любопытство. Помня наставления Миши из КПЗ, Александр не хотел лезть к другим с расспросами, но в данном случае старик сам приглашал на беседу. Загосин слез вниз, в его животе забурчало.

- Простите, как вас зовут? – обратился он вежливо к старику.

- Василичем. А ты - Сашок, я уже знаю.

- Вы тоже первый раз?

- В этом доме первый, а так восьмой уже, вроде. Или девятый. Не помню я, Сань. Прокурор пускай помнит, это его работа.

- Василич, скажите, если мне в туалет надо, как правильно оправляться?

- Оправляйся, как привык, если почуешь неладное, вырви вату из матраса и пожги малость – убивает запах. Руки помой и возвращайся в коллектив. Не перепутаешь?

Загосин сделал все, как положено и с облегчением вернулся к новому другу. О предстоящем походе он думал уже часа два, понимая, что если нарушит понятия камеры, то рискует попасть в петушиный угол или подвергнуться другим репрессиям. Жизнь тюрьмы подчинялась своим правилам и нарушения, которые на воле, таковыми зачастую и не считались, могли стоить здесь здоровья. Любой шаг, любое слово грозили последствиями. Поэтому двигаться и говорить на первых порах следовало осторожно.

- У меня печенье есть и колбаса с хлебом и сок еще. Я боюсь, оно испортится все, надо бы раздать, вдруг кто-то захочет. Как это сделать корректно. Алексей велел все при себе держать.

- Алексей держит камеру крепко. Пойми, тут никто ничего у тебя не отберет, но если хочешь угостить бродяг, просто положи все на стол и сообщи об этом. Это твое право.

Вскипятили чай и все, отданное Загосиным, в течение десяти минут исчезло в желудках ненасытных арестантов. Василич рассказывал Александру длинную-предлинную историю своей жизни, изобилующую посадками и освобождениями, встречами с интересными людьми. Когда прозвучала команда «отбой» и погасили свет, Саша мгновенно уснул. Он спал спокойно, впервые за много дней. Легко и ровно дышал, как человек, вернувшийся на Родину после долгой отлучки, как человек, выполнивший тяжелую и ответственную работу, и получивший за это благодарность начальства. Потеряв дом, жену, работу, репутацию, самоуважение, став грабителем и обвиненный в убийстве, он обрел покой и способность спать, безмятежно и глубоко.

41.СВИДАНИЕ

На следующий день, во вторник, Александра вызвали на свидание. Он, как раз читал газету после обеда. До обеда были завтрак, уборка камеры, потом прогулка. Ему никогда не приходило в голову, как же здорово жить по распорядку. Думать о том, что делать и куда пойти, необходимости не было. Идти было некуда, делать нечего, а питание и прогулки производились независимо от его воли в положенное время.

Свидания приравнивались тут к развлечениям. Радостный он следовал за надзирателем. Конечно, родители шокированы и напуганы его арестом, но они пришли, и он не мог не радоваться. Саша решил улыбаться, чтобы поддержать их. Пусть видят, что его не бьют и не истязают, что он в порядке и, вообще, все будет хорошо. Пусть не волнуются.

Он вошел в длинную комнату, разделенную толстой стеклянной перегородкой, как в иностранных фильмах. С каждой стороны стекла стояли вряд столы и стулья, висели телефонные трубки. Он увидел родителей. Мама выглядела ужасно, она будто постарела лет на двадцать, отец обнимал ее за плечи, глядя перед собой пустыми глазами. Улыбка мгновенно стерлась с губ Александра. Он и представить себе не мог, что его заточение так тяжело скажется на родителях. Ему стало стыдно. Они кивнули друг другу и взяли трубки.

- Здравствуй, сынок. Извини, что сразу не приехали, закрутились совсем, как ты тут?

- Все хорошо, мамочка, не волнуйся, родная. Меня никто не трогает, тут кормят и выводят на прогулку. Милая моя, я не виноват. То, в чем меня обвиняют, полная ерунда. Для меня главное, чтобы вы верили в это. Обещаю, меня скоро освободят.

- Мы верим сынок. Конечно, верим. Адвокат прочитал нам список того, что разрешается передавать в тюрьму. Что тебе привезти в следующий раз? Может быть деньги? Ты не стесняйся, нам для тебя ничего не жалко. Мы с отцом готовимся взять кредит, двести тысяч, нам Светка нашла не дорогого, но хорошего адвоката. Он готов взяться за твое дело, - мама плакала, промокая глаза.

- Пока мне ничего не надо. У меня были с собой деньги. Их отобрали, но разрешают списывать на их счет продукты. Зубную щетку, пасту и мыло я купил. Деньги пока есть. Спасибо вам, ничего не надо. Мамочка, родная моя, любимая, не убивайся ты так, не надо. Мы же знаем, я не виноват и меня рано или поздно отпустят. Жизнь продолжается.

Загосин поймал себя на мысли, что давно уже не называл так нежно свою мать. Неужели обязательно надо загреметь в тюрьму, чтобы понять, кто твои самые родные и близкие люди? Мама очень плохо выглядит, просто старуха. Ночами, наверное, не спит, представляет, как меня тут убивают и пытают. И плачет-плачет- плачет. Отец высох и ссутулился как-то. Где его вечный юмор?

- Мамочка, - продолжал он. – Умоляю, не нужно брать адвокатов, у меня уже есть. Бесплатный.

- Но он же говорить вообще не может. Он звонил, так отец сначала думал, что кто-то прикалывается. Почти послал его. Потом разобрались – адвокат. Минут через десять он смог произнести это волшебное слово. Представляешь, как он будет выступать в суде?

- Нормально будет выступать. Положитесь на меня. Забудьте о кредите. Он умный мужик, он уже нашел в материалах следствия несколько процессуальных нарушений при задержании меня. Что-то там менты оформили не так, он объяснял, но я пока не очень понял. Договорились?

Мама кивнула и передала трубку отцу.

- Видишь, как бывает, сынок? – сказал он и замолчал, не в силах произнести больше ни одного слова. Маме было легче говорить, ей разрешалось одновременно плакать. Отец же давил в себе слезы, стараясь звучать бодро и уверенно.

- Ничего, папа. Прорвемся, - сказал Саша. – Скоро я буду дома. Я уверен в этом. Так, что не сдавайте пока мою комнату никому. Хорошо?

Отец кивнул, вымученно улыбнулся и передал трубку маме.

- Как там родные и близкие, как восприняли этот мой экспириенс? – сын пытался шутить. Что уж, в самом деле, теперь плакать? Что случилось, то случилось. Слезами горю не поможешь. Сказано же «прорвемся».

- Дядя Миша умер, - еле слышно прошептала мама и закрыла глаза. Слезы с новой силой побежали из ее глаз.

Загосину показалось, будто у него остановилось сердце. Он невидящими глазами уставился на мать и потерял на несколько секунд ориентацию в пространстве. Словно он оторвался от стула и попал в невесомость. Что-то кружилось вокруг его головы, голоса, предметы, люди. «Тебя только за смертью посылать» - звучал дядин голос в его голове. Саша сглотнул и выдавил:

- Как это случилось?

- Он дома лежал, болел. С ним Лариса Васильевна была, специально приехала ухаживать. Такое раньше-то бывало, так он полежит пару недель, потом снова бегает. Мы уже привыкли и не волновались. Вообще причин не было для волнений. Когда ты на дачу ездил, у него видимо самый приступ случился, но он же знает…, то есть знал какие лекарства принимать. Ты купил – он принял. Домой дядя Миша приехал уже выздоравливающим. Но в воскресенье вечером ему позвонил кто-то. Наверное, следователь твой, он и нам звонил. Лара говорит, дядя Миша слушал, объяснял что-то про тебя и про дачу, потом сказал «не может быть, я не верю, слышите вы, не верю» и выронил трубку. Она к нему, а он почти без сознания и держится за сердце. Приехала «скорая», и его увезли в склиф. Они там бились, как-то за его жизнь, но вчера в два часа дня он, не приходя в сознание, скончался. Нет больше нашего Михаила Васильевича. Он всегда был, но больше его нету, - мама тихо заплакала и прошептала еле слышно. – Так все как-то сразу навалилось, мочи нет терпеть.

Загосин выронил трубку, и она глухо стукнула о пластик стола. Надзиратель посмотрел в его сторону, но не подошел. Из лежащей трубки доносилось комариное пищание, это мама продолжала по инерции что-то рассказывать, не замечая, что сын уже не слушает. Она говорила, глядя в его глаза, а он смотрел, не моргая в ее глаза, как в игре «кто первый моргнет». Горе не умещалось в его голове. Как это дяди Миши больше нет? Это же не возможно, понимаете? Не возможно!

Александр не помнил, как вернулся в камеру. В голове гудел, какой-то набат, что-то звенело и пищало, слышалась далекая музыка духового оркестра. Смерть человека, еще недавно не значившего ничего, но внезапно превратившегося в единственного друга, гнула к земле. Хотелось плакать, но не было слез. Он лег на свое место и уставился в потолок. К нему подошел Василич, молча посмотрел в лицо и исчез. Потом Алексей показался в поле периферийного зрения, что-то сказал и пропал. Камера тихо жужжала своей ежедневной жизнью. Чужое горе, воспринималось, как пролетевшая мимо пуля. Пусть даже она попала в кого-то другого. Статистика несчастий на одного человека в этой камере на сегодня оказалась выбранной. Значит, остальным скорее всего повезет.

- Сань, - Василич легко толкнул Загосина в плечо. – Сань, что случилось?

Их никто не слушал, только Алексей издалека наблюдал за ними. Акта суицида в его камере быть не должно. Повешенный или вскрывший вены, это ЧП и отвечать перед кумом и смотрящим изолятора придется ему. Это проблемы с непредсказуемыми последствиями. Алексей нарочно подослал бывалого Василича разговорить пацана, понять, что у него случилось и все такое.

- Сашок, ты меня слышишь?

- Слышу, Василич. Прости, не могу сейчас говорить. Хочется побыть одному. Устал я что-то.

- Саш, если у тебя проблемы или горе, то лучше говорить. Горе надо выговорить, иначе оно тебя сожрет изнутри. Мы не бабы, нам плакать не положено, поэтому нужно все рассказать кому-то. Говорить можно и нужно. Если хочешь, я не буду ничего спрашивать, просто буду слушать. Вот увидишь, тебе легче сразу будет. Что у тебя случилось-то?

- Не сейчас, - Александр отвернулся к стене.

- Как хочешь.

Старик пожал плечами и подошел к Алексею.

- Глаз с него не спускай, ни ночью, ни днем. Головой отвечаешь за парня, - тихо сказал смотрящий, и глотнул чай из треснувшей кружки с надписью «Boss».

В камере выключили свет, и народ разошелся по своим местам. Наконец-то стало тихо, а то весь день кого-то таскают на допросы, на свидания, к адвокатам. Дверь постоянно лязгает, попки выкрикивают фамилии, шутят, ругаются. То обеды, то прогулки, то мелкие разборки. Загосин радовался наступившей тишине и, погруженный в свои мысли, казалось, начинал галлюцинировать.

«Все правильно, все справедливо, - говорил он то ли сам с собой, то ли с Михаилом Васильевичем. – Ты задумал слишком много зла, ты начал уже его воплощать. Ну, как тебя еще можно было остановить? Ведь это же страшно подумать! Связался не с той женщиной, ждал всю дорогу, пока она тебя бросит, в итоге сам ее бросил, сбежал с работы и решил отомстить всему миру. Ограбил девчонку, задумал убийство. С какой стати ты решил убить человека? А? Я отказывался верить, что ты мог убить Зернова, но в то, что ты способен ограбить, я тоже поверить не могу. Однако, ты способен. И убить способен. Какая разница, Зернов или Родзянский, ты же отупел уже от жалости к себе, от пьянства потерял человеческий облик. Ты приезжал ко мне и вел душевные разговоры, замышляя цепь отвратительных преступлений. Я считал тебя другом, верил тебе, а ты… О чем ты думал, когда слушал меня? Что хотел услышать? Теперь, сидя в тюрьме, за убийство, которого на совершал, ты считаешь себя не справедливо посаженным? Все справедливо, все правильно. Зло всегда возвращается к человеку. Не обязательно тебе мстит обиженный тобой человек. Просто оно возвращается и соответствует сумме гнусных поступков и планов. Добро возвращается и зло возвращается... Я ударил бомжа электричеством и уже забыл об этом. Ограбил Машку и удовлетворился известием, что она жива. Собирался убить себя именно, чтобы сбежать от ответственности. Я всегда убегаю. Бросаю жену, не разобравшись, бросаю работу без борьбы, затаив дыхание, прохожу мимо наркоманов, мечтаю подставить Леху Петрова, который мне вообще ничего плохого не сделал. Теперь все, теперь бежать больше некуда. Отбегался, голубь. Пора упереться или будешь доживать свой век петушином углу вместе с такими же «принципиальными». Он открыл глаза. Многие в камере уже спали. Кто-то храпел, кто-то курил, поблескивая в темноте тусклым малиновым угольком. Загосин свесил голову вниз.

- Василич?

- Что Санек? Почему не спишь?

- Меня так дядя Миша называл. Он умер вчера из-за меня. Мне очень плохо.

- Спускайся ко мне. Чаю попьем с твоим печеньем, я сохранил малость. Слезай, рассказывай, а то мне тоже не спиться. Мысли-мысли. Надоело думать уже. Если бы за каждую мысль мне платили по рублю, я миллиардером бы стал давно. Рублевым конечно.

Они взяли по кружке горячего чая, разложили печенье и тихо говорили. В окно забарабанил редкий дождь. В камере стало прохладней.  Загосин рассказал, что мог, про свою жизнь в последние годы. Про Татьяну чуть-чуть, про своего дядю побольше. Про работу и про родителей. Им никто не мешал, об этом позаботился смотрящий.

«Тюрьма, Санек, это компактная масштабная копия нашей вольной жизни, - делился опытом старик. – Здесь все происходит быстро. На воле ты можешь грешить долго, а воздаяние получать не скоро. Случиться с тобой беда, ты завопишь «За что?». Оно и верно, всего зла не упомнишь. Тут иначе. Получил заточкой в сердце и точно знаешь за что. Набрехал – ответил. Сподличал – заплатил. Быстро и по существу. Если ты ничтожество, то будешь держаться соответствующей масти. Не всегда конечно, но, как правило. Я ведь по лагерям с малолетства скитаюсь. Всего повидал. Переболел романтикой воровской, понятиями. Чушь это все. Сказки для недоразвитых. Блатные в основном народ необразованный, ограниченный, часто тупой. Им без понятий нельзя, иначе друг друга сразу перережут. Умные люди давно уже держаться в стороне от этой братии. Используют их только. Ты не глупый парень, но, видать, здорово запутался в своей жизни и пошел не туда, куда надо. Твой дядя Миша, умный мужик был, правильный. Я так считаю, он жизнь отдал за тебя, последний подвиг совершил. Теперь ты его настоящий сын, хоть и не родной. Теперь он сверху на тебя смотрит и думает: «Сможет Санька вырулить или нет?» Не смейся. Это так и есть, я знаю. Я однажды после тридцати суток в карцере Богоматерь видел. Она говорила со мной, как мы сейчас, и я уверовал. Ты в Бога веришь? Не полностью. Сочувствуешь, значит. Когда поверишь, то поймешь. Господь к себе не просто так людей призывает. Всегда в этом есть смысл, который иногда можно угадать. Твой друг погиб, спасая тебя. У тебя сильный ангел-хранитель, я думаю. Если ты отстоишь свою невиновность, то убережешься от каких-то страшных грехов. Бывают такие грехи, с которыми и жить нельзя, и помирать страшно. Вечные страдания. Я вот верующий человек. Грешу иногда, но верую. Считаю так, Господь с ангелами своими и дядей твоим наблюдают за тобой. Как поймут, что достоин ты свободы, так выйдешь. Если поймут, что черный ты человек, то век тебе сидеть и не важно за что. Приговор суда редко совпадает с собственным приговором, ответственность и муки всегда одинаковые. Борись за свою свободу. С ментами борись и с собой борись, это самой трудное. По делам твоим и замыслам и воздастся тебе».

Они проговорили почти да утра. Воспаленный Загосин готов был и не ложиться, но Василич прилично устал и засыпал сидя, роняя печенье на свою кровать. Молодой и старый расстались, когда сквозь разбитое стекло крохотного окошка показались первые признаки рассвета.
    
42.ДОПРОС

Утром следующего дня, сразу после завтрака, Загосина вызвали на допрос к следователю. Шагая по гулким коридорам, он повторял про себя напутствия Василича: «Не верь следователю. Ни одному его слову. Все, что ему нужно, это упечь тебя как можно скорее и закрыть дело. Обвиняемый в их руках сейчас редкость, и если никого больше не найдут, а они не ищут, то будут тебя дожимать до победного. Никаких разговоров «по душам» без протокола. Помни, следователь твой враг. Ты невиновен, а он хочет тебя отправить на кичу, да еще по полной программе. Ты для него не человек, а мясо. Перечитывай все протоколы допросов, требуй адвоката, прикидывайся больным, но ничего не подписывай, пока каждое слово не будет тебя устраивать. Если он вдруг добрый, он усыпляет твою бдительность, хочет, чтобы ты подписал не глядя. Если злой, значит пугает и ничего у него нет. Не слушай про пресс-хаты, не бойся. Твой страх это то, что ему нужно. Он хочет, чтобы ты потерял голову и лишился воли».

Следователь Бельский широко улыбнулся, и его обрюзгшее лицо стало кислым. Показались прокуренные кривые зубы.

- Вы не имеете права меня допрашивать без адвоката, Сергей Григорьевич. Зачем вызывали?

- Я вижу, вы поднаторели в камере. Консультируетесь?

- Есть говорящие сокамерники, а что?

- Ничего хорошего. Уголовникам верить нельзя, поимейте это в виду. Может быть, вас в другую камеру перевести, туда, где народ молчаливей?

- Давление на подследственного, да еще и без адвоката? Обязательно сделаю заявление, поимейте и вы в виду!

- Ни в коем случае, никакого давления. Я просто размышляю, как же быстро образовываются люди.

- А вам бы хотелось несведущих запугивать? Так, где адвокат-то мой - Леонид Петрович?

- А он нам не потребуется, это не допрос, если вы не желаете говорить. Я должен ознакомить вас с некоторыми документами, имеющимися в деле. Желаете ознакомиться?

- Желаю, - Александр сел напротив Бельского и выжидательно уставился на него. Он не думал, что у следователя есть какие-то документы. До сего момента все произошедшее воспринималось только как произвол.

- Вот и ладушки, - следователь снова нырнул в свой чемодан и стал в нем копаться. В спертом воздухе камеры для допросов сгущался запах свежего перегара. – Вот, извольте. Это заявление вашего соседа, Зернова Михаила Ивановича, от двадцать восьмого апреля сего год. Читаем… Начальнику отдела полиции… это не важно… Вот! Цитирую, «сегодня, двадцать восьмого апреля, около одиннадцати часов, мой сосед, Загосин Александр, проживающий в двадцать первой квартире, угрожал убить меня и мою собаку за то, что собака, якобы, его раздражает. Тон его угрозы не оставляет сомнений в серьезности намерений. В связи с вышеизложенным, прошу оградить меня от угроз гражданина Загосина А.А. и принять меры к предотвращению убийства», ну и далее дата и подпись. Прошу ознакомиться с ксерокопией, подлинник подшит в ваше дело. Так что, это правда? Угрожали?

Загосин пробежал глазами ровный, с наклоном, подчерк соседа. Кто бы мог подумать? Неужели это основание? А почему бы и нет?

- Я совершенно не собирался его убивать, - теряя спокойствие, дрожащим голосом оправдывался Александр.

- Вы ему говорили «убью» или что-то в этом роде?

- Говорил, но если бы все, кто говорит «убью» убивали на самом деле, то следователей не хватило бы разбираться.

Бельский что-то записал на листочке А4.

- Если это допрос, и вы ведете протокол, то я ничего подписывать не буду, пока здесь не появится мой адвокат.

- Я пишу только то, что вы сказали и ничего лишнего. Не советую вам уходить в отказ и мешать следствию, - голос Бельского из ласкового стал металлическим. – Это не в ваших интересах, не заставляйте меня идти на непопулярные меры.

- Какие меры? – на горизонте замаячила пресс-хата с отмороженными культуристами-гомосексуалистами.

- Скоро узнаете. Идем дальше. В деле находятся показания дворника вашего дома, который сообщил, что видел вас на балконе вашей квартиры в ночь с шестого на седьмое мая, выкрикивающим угрозы, среди которых он четко расслышал «убью и убей». Читаю: «у меня создалось впечатление, что Загосин находился в состоянии сильного наркотического опьянения». Посмотрите копию его показаний, - следователь передал вторую бумажку Александру. – Так, что вы имели в виду? Кого собирались убивать?

- Это не имеет отношения к делу. Я не обязан ничего объяснять, - он трясся, как в лихорадке. Ужас, предчувствие неминуемой беды охватили его.

- Ваше право, хотя тут и объяснять-то нечего. Все ясно. Следующий документ…

- Господи, да сколько же у вас еще документов-то?

- Достаточно, чтобы доказать вашу вину, Загосин. Я сразу предлагал вам явку с повинной и убийство по неосторожности, но вы решили отпираться. Скоро придут результаты экспертизы, и тогда я вам не завидую. Впрочем, вы еще можете написать признание. Пока еще можете признаться, что случайно толкнули Зернова, он неудачно упал, вы испугались и так далее. Нет? Тогда слушайте. Заявление гражданина Зернова от десятого мая, за три дня до того, как вы совершили убийство. Он сообщает, что видел вас восьмого мая, утром, на лестничной площадке между вторым и третьим этажами со шприцем в руке. По вашему агрессивному поведению он понял, что вы только что приняли дозу наркотика и находились еще в раздражении после ломки. Ширка до мозга не добежала еще… , я думаю. Куда вы колитесь? Доктор на вашем теле следов инъекции не обнаружила. Хотя, особо никто и не искал. Так, что? Правду сообщил покойный? Читайте-читайте!

- Это, ложь! Я выносил в тот день мусор и нашел на полу шприц, не в первый раз, между прочим. Как всегда в подобных случаях, я его поднял и выкинул в мусоропровод. Чтобы дети не взяли поиграть и не заразились чем-нибудь. Зернов видел меня именно в этот момент. Я не кололся и не колюсь, это может установить любая экспертиза и любое обследование. Вот тут-то у вас ничего не получится!

- Мы постараемся, чтобы получилось. Тем более в деле есть справка о задержании вас на Павелецком вокзале с веществом, по структуре напоминающим легкие наркотики. Задержавшие вас сотрудники линейного отдела в данный момент опрашиваются. Достаточно с вас или еще?

- Что еще? Что вы ходите? – Александр почти кричал. – Я никого не убивал! Я не виновен, понимаете? Ну, как же вам объяснить-то? Что вам от меня надо?

- Признания, голубь мой, чистосердечного. Ведь намотают же тебе по полной программе. Я вижу, ты парень не плохой. Запутался чуть-чуть, не сдержался. Потом испугался. Это с каждым могло случиться. Веришь? Я даже сочувствую тебе, помочь хочу. Ведь доказательств по этому делу на пятерых хватит. И с меньшей базой люди садились, поверь моему опыту. Зачем тебе этот ад? Суд будет настроен очень жестко – пенсионер, ветеран и герой войны с фашистами. На его иждивении дочь инвалид была. Убийца - безработный наркоман и, скорее всего наркокурьер. Тебе не придется рассчитывать на снисхождение, даже в связи с первой судимостью. Подумай, парень. Пользуйся, пока тебе помощь предлагают бесплатную. Потом не откупишься. Ясно излагаю? Нет?

- Вам нужны деньги?

- Деньги всем нужны, но я говорил о признании и раскаянии. У меня еще много документов, изобличающих твое преступление, но я покажу тебе их в другой раз. Хватит на сегодня. Протокол будете подписывать? Нет? Ну нет, так нет. Дело, как говориться, хозяйское. Конвой! Увидите заключенного. К стати напоследок, имейте в виду, в вашем деле появился свидетель. Мы работаем, работаем, не сомневайтесь. И я не удивлюсь, если это не единственное твое преступление. Будь здоров!

«Обложили, - идя по знакомым коридорам, думал Загосин. – Заявления, показания… Какой, к черту, свидетель? Я же не совершал это убийство, я вообще старика в тот день не видел! Блефует следователь или подкупил кого-то? Если появится свидетель, мне конец. Алиби у меня нет». Его привели в камеру. Василича на месте не оказалось, и Саша расстроился. Ему нужен был совет опытного человека. Он забрался на свою кровать и лег с закрытыми глазами.

«Где этот адвокат, недоделанный? – злился Загосин. – Чем занимается? Наверное, набрал кучу платных дел и меня задвинул подальше. Да, кто его наймет-то? Пока он капается, Бельский заявления подшивает, показания собирает, свидетелей вербует, с экспертизой, небось, нашаманит что-нибудь. Сводку из линейного отдела нашел… Это не странно, компьютеры и компьютерные сети – враги подозреваемого. О каком же свидетеле он говорил? Это мне не догадаться. Свидетеля только адвокат может разрушить. На него вся надежда. Тону, провалился и тону. Где моя точка опоры?»

Лет десять назад, входя во взрослую жизнь, Саша постоянно ощущал отсутствие опоры у себя под ногами. Ему хотелось прыгнуть вверх и вперед, добиться уважения и признания коллектива одногруппников техникума, самоуважения, почувствовать себя, если не талантливым, то способным. Но где-то внутри отсутствовала какая-то твердь, о которую можно было опереться. Он шел, словно через зыбкую трясину, раздвигая грязь и отыскивая клочок твердой земли. Участок, на котором можно было прочно встать и выскочить, наконец, на сушу. Это-то «что-то», было у людей сильных и волевых. Они всегда поступали сообразно своим принципам, не юлили, добивались своего и всегда имели ясный взгляд и четкую позицию по любым вопросам. Загосин, как правило, приспосабливался, желая выглядеть смелым, но особо не рисковать. Эта тонкая работа утомляла его. Он же знал, что не является тем, кем старался выглядеть. С годами ситуация только ухудшилась и последние неудачи в карьере, личной жизни и теперь вот камера, выглядели следствием общей кисельности его натуры. Ему хотелось найти внутри себя точку опоры, опершись на которую, словно Архимед, он готов будет перевернуть, нет, не Землю, но себя. Сначала себя, а там видно будет. Тогда уйдут ненависть к себе и презрение, а после того возможно и счастье.

Возвращаясь, в последний раз, с дачи домой, Михаил Васильевич и Саша сидели рядом на заднем сиденье Светиного автомобиля. Света слушала тихую музыку и не вступала в разговоры. Загосин молчал и думал о своей скорой кончине. «Пришла пора умирать, а я столько еще не спросил у него. Через два-три дня меня уже не будет. Жаль, мы могли еще о многом поговорить. У меня остались еще вопросы, - он посмотрел на дядю Мишу и отвернулся к окну».

- Что, Санек? – дядя почувствовал на себе беглый взгляд племянника и его сдержанную тревогу. – Что-то случилось?

- Ничего, так, чувствую себя не важно, тревога какая-то беспричинная. Ощущение собственной несостоятельности, что ли. Трудно объяснить, - он вздохнул и потупил взор.

- Совсем невозможно объяснить? – задумчиво переспросил пожилой друг. – Несостоятельность, сложное понятие и индивидуальное очень. Кто-то живет всю жизнь и не испытывает этого, хотя ничего не сделал и не пытался. А кто-то много чего хорошего успел сделать, но все не то, что хотелось. Главное делать, я думаю, а остальное приложится само. Количество перейдет в качество. Первый закон диалектики, брат.

- А что делать-то? Надо же знать, что делать, а я не знаю. Вот в чем проблема.

- Это проблема решаемая, но не для всех. Кому-то везет, и он рано находит свою стезю, а кто-то всю жизнь обходится без нее. В этом тебе никто помочь не сможет, кроме тебя самого. Только пробуя и ошибаясь, что-то может получиться. Если тебе без этого нельзя, ищи и обрящешь.

- Ну, вот, мой отец, он работает, приходит домой, ездит на рыбалку с друзьями и чувствует, я думаю, себя счастливым. Мама на рыбалку не ездит, готовит, стирает, гладит, убирает, ухаживает за нами и тоже, по-моему, в целом счастлива. Если какого-то невероятного счастья у нее и нет, то интерес к жизни и какие-то свои цели и планы присутствуют. А у меня пустота. Позади, впереди и сейчас…

- Как у мамы, у тебя точно не получится. Женщины устроены иначе, чем мужчины. Для женщины главное – дом, семья дети. Это ее естественное предназначение, к этому женщина стремится, как только выходит в самостоятельную жизнь, и в этом находит свое успокоение. Это ее точка опоры, что ли. Внешне она выглядит беспокойной, ругается иногда, постоянно в работе по дому, дети растут и прибавляют с каждым годом проблем, но это ее жизнь. Отними у нее эти хлопоты, и ты лишишь человека смысла существования, она зачахнет. Недаром женщины помешаны на замужестве и детях. Такова их природа. Но мужчины устроены по-другому. Для мужчины главное, это работа.

- Что бы на работу ходил? И все?

- Не все. Не в этом смысле. Работа в смысле дело его жизни, понимаешь? Если это дело совпадает с работой, то прекрасно, но если нет, то тоже не беда. Должно быть нечто в жизни мужчины, что ему обязательно хотелось бы сделать. Ну, как объяснить? Помнишь фильм «Безымянная звезда»? Учитель открыл звезду путем расчетов и хотел убедиться в этом наверняка. Он фанатично проверял все звездные каталоги, считал и пересчитывал траектории. Он делал то, что ему по настоящему нравилось. Кто-то строит дом и считает это делом своей жизни. Люди с таким подходом занимаются бизнесом, спортом, моделированием, коллекционированием, да мало ли чем еще? Пишут поэмы и музыку «в стол». У этих людей вечно не хватает времени, они стараются успеть и работают с утра до ночи, делают и переделывают. Им некогда думать о самоубийствах, и они не знают лени. Потому что, они делают то, что им нравиться делать и результат они желают получить такой, какой только сами и представляют. Жизнь слишком коротка, поверь мне, а сделать хочется очень многое. Вот, что отличает мужчину от женщины. А признание окружающих и самоуважение прикладываются без дополнительных усилий, потому что к цельным натурам и отношение соответствующее. Их уважают коллеги и любят женщины. Так что, только дело может заполнить пустоту, о которой ты говоришь, но чтобы найти себя надо обязательно пробовать. Тогда и ощущение несостоятельности уйдет. Кстати, именно это ощущение и заставляет человека совершенствоваться и искать себя.

- У вас есть такое дело?

- Есть, но это секрет. Хотя тебе скажу. Я мечтаю сделать полный обзор достопримечательностей Москвы и Подмосковья с редкими, архивными фотографиями и историческими описаниями. Материалов у меня море, но надо еще все систематизировать и описать. К сожалению, я слишком поздно взялся за это, лет только двадцать тому назад осознал. Времени мало осталось, но я надеюсь успеть. Как-нибудь приедешь на дачу, я тебе покажу свое дело жизни. Может, поможешь когда чем. Хочешь?

- Конечно. Мне и самому это интересно, я люблю историю. Мне кажется, что это может стать и моим делом всей жизни. Поле-то безграничное.

- Конечно, причем ты сам заказчик и сам же исполнитель. Работать для себя, для собственного удовлетворения, это ли не высшее блаженство для мужчины? Убежден, тот кто ищет точку опоры внутри себя, должен искать свое дело жизни».

- Загосин, на выход, - дверь оглушительно лязгнула и отварилась.

- С вещами? – весело переспросил шнырь по кличке Лишний.

- Адвокат пришел, - пояснил надзиратель.

- Как же везет некоторым фраерам, - не унимался Лишний. – Вечером адвокат, с утра допрос, потом свидание потом опять адвокат. Я уже полгода сижу, и следователя только три раза видел, а адвокат, как забеременела от меня, так исчезла. Сначала она, конечно, замуж звала, но я не согласился в ее веру переходить.

- В какую веру? - отозвался его сосед. – В иудейскую?

- Наоборот! Она сказала, что надо крайнюю плоть обратно нарастить. Сейчас такие операции на раз делают. Отрывают кусок от задницы и моделируют в три дэ. Не дорого стоит.

- Так это легче другую бабу найти, чем так мучаться.

- Согласен. Вот и я так решил, и наотрез отказался наращивать. Она обиделась и ушла, а я без адвоката остался.

- И следователь к тебе теперь боится приходить. Честь бережет что ли? – это был обычный разговор в камере, который ничем не заканчивается. Оба собеседника развлекались балансируя на грани дозволенного.

Когда Александр выходил, разговор урок логично вел их к драке и сидельцы уже косились на смотрящего, который должен был вступиться в самый последний момент.

Адвокат, преодолевая нечеловеческое напряжение, объяснил Загосину его права, как обвиняемого в период следствия. Похвалил за то, что тот ничего не подписывал и сообщил, что улики следствия достаточно слабые и результаты экспертизы вряд ли чего-то дадут. Главное ни в чем не признаваться и держаться. Основная проблема, это свидетель, о котором намекал следователь. Тут уже дело защитника обличить несостоятельность этого свидетеля на суде и разрушить всю линию обвинения. Есть не плохие шансы на победу. Они проговорили около трех часов и в конце беседы Степнов сказал, что он работает и будет у него в другой раз в конце недели. В пятницу или субботу.
    
43.СТУКАЧ

Загосин спокойно вошел в камеру и сразу почувствовал напряжение. Все было так же и не так. Его появление изменило шумовой уровень в хате, словно кто-то слегка повернул ручку громкости влево и убавил звук. Койка под его местом оказалась занята свернутым матрасом. Василича на месте не было. Он обвел помещение глазами и увидел нового пассажира. За столиком, рядом с Алексеем, спиной ко входу, сидел незнакомый человек и что-то рассказывал смотрящему. Тот, не перебивая,  кивал и, коротко взглянув на Александра, отвернулся. Саша разулся, легко запрыгнул на свою кровать и замер, пытаясь понять, что же произошло за время его отсутствия. Минуты тянулись, но ситуация не прояснялась. Наконец новичок повернулся к Александру и тот узнал своего товарища по КПЗ, Мишу.

- Здорово, Миша, - обрадовался Загосин. – Тебя вместо Василича прислали?

- Это тебя прислали, - в наступившей тишине просвистел Миша. – Хитрый ты очень, парень, но тебе не повезло. Отвечать надо.

- Предъява тебе, - вмешался смотрящий. – Дохлый говорит, что ты стукач, так, что если не ответишь, переселишься под шконку. Молява пришла о том же. Пацаны ждут объяснений. Начинай.

- Алексей, братва, я не стукач. Вы что? Что вы его слушаете? Я его знать не знаю. Миша, я тебе говорил, что я стукач или ты сам придумал все? Я первый день в жизни за решеткой сидел и сказал, что стукачом работаю? Откуда ты это взял?
Загосин спрыгнул и вплотную подошел к Дохлому. Тот уже начал закатывать глаза и готовился включить истерику, изображающую страшное бешенство.

- Говорил? Козел, - требовал Загосин. – рассказывай или пошел на…. – далее следовал точный, но не цезурный, адрес отправления.

Миша в туже секунду схватил кружку с чаем и резко врезал Александру в лоб, облив его сладкими липкими помоями. Кружка раскололась, а на глаза Саши наползла кровавая пелена. Он отступил, схватился за голову, посмотрел на окровавленные руки и сел на пол.

- Это тебе за козла и за «пошел на…», - спокойно объяснил Алексей. – Еще раз позволишь себе такие слова, пошлешь кого-то не туда, или назовешь не так, будешь отвечать за каждое слово в отдельности в точном соответствии со смыслом сказанного. Не ответишь, готовь «солидол». Вот так вот, Саша. В кредит тебе этот грех отпускаем, да мужики? Никто не против? Снисхождение, как первоходу, но вперед будем наказывать. А теперь рассказывай, кому стучишь? Кто приказал и, главное, под кого тебя подсадили? Обвинения тяжкие, с такими долго не живут.

- Я не понимаю, о чем речь! – задыхаясь от обиды и страха, блеял Загосин. – Ну, честное слово. Это все следователь мой, Бельский, он колет меня на признание, слухи распускает, а я не убивал и не подписываю ничего. Он…

- Иди, умойся, - перебил его смотрящий. – Юшка на пол капает. Дохлый, ты полегче с пацаном, видишь он психованный, слова все перепутал с испугу.

В камере засмеялись. Вечер явно удался. Александр засунул голову под холодную воду и увидел, как розовые струи побежали в водосток. «Вскроюсь ночью, - судорожно думал он, задыхаясь от страха. – Только бы до ночи дожить, не дам себя опустить, не дождетесь. Только отпустили бы сегодня, только до ночи дотянуть».

- Не старайся, не нырнешь, - крикнул Лишний. – Не там умываешь, наоборот надо, там, где мерить тебя скоро будут.

- Почему к тебе так часто следак ходит? – продолжил допрос смотрящий. – Зачем с кумом встречался?

- Я не ходил к куму, я только со следователем виделся, он меня допрашивал.

- А Дохлый говорит, что с тобой разом на вокзал и кум зашел. Врет?

- Врет, конечно, мы там с ним, со следователем, вдвоем были, больше никого. Точно говорю.

- Допустим, тогда объясни, почему в КПЗ вокруг тебя менты танцевали? И покушать и покурить, - вступил в беседу Миша.

- У меня, при задержании деньги были, десять тысяч. Я пятерку из перечня вычеркнул, ну ты же видел все, и они меня на  тысячу покормили. Остальные себе забрали. Что такого-то. Я порядков не знаю. Ты же сам, гад, со мной жрал. Может, это тебя Бельский купил? Может быть, это ты стукач и есть? На кума работаешь?

Дохлый достал откуда-то из-за пазухи заточенную алюминиевую ложку, и тенью скользнул к Загосину.

- Стой, - успел выкрикнуть Алексей, когда Саша почувствовал в левом подреберье, мягко входящее, острие. Он понял, что Дохлый не собирался его резать по-настоящему. Урка едва держал черенок ложки, и она проскользила по его руке. Это было представление. – Сядь, Дохлый, тут дело серьезное, не кипишись. Что он там еще тебе говорил?

- Говорил, что денег у него немерено, он всех может купить. Откуда-то деньги сами упали. Надо думать, стукачам сейчас хорошо платить стали. Что, и этого не помнишь?

Смотрящий вопросительно перевел взгляд на обвиняемого. Камера молчала, с нетерпением ожидая развязки этой драмы. Всем хотелось крови.

- Мне дачу в наследство передали. Я думал, ее продать и подкупить кого-нибудь. Эти деньги я имел в виду, - стал спешно выкручиваться он. «Не стоило, не стоило откровенничать с первым встречным, - сокрушался Саша. – Они умеют влезть в душу, а потом перевернуть все с ног на голову». – Откуда у меня деньги-то, я не работаю уже два месяца.

Алексей задумчиво разглядывал то Мишу, то Загосина, у которого слева под футболкой нарастало кровавое пятно, а на лбу появилась шишка и крупная ссадина.

- Живи до завтра, парень, и думай. Если к завтрашнему дню ничего не представишь, запишем тебя в наседки. Я пока по своим каналам кое-что пробью. До решения ты больше за столом со всеми не ешь, за чужие предметы не берешься. Зафоршмачишь что, ответишь сразу и по полной. Я тебя при всех предупредил. Сейчас убирайся на свое место и умри. Тебя здесь больше нет, - он помолчал минуту. – Если все, что Мишка сказал подтвердиться, все узнают об этом. С такими характеристиками жить на зоне будет трудно, можно сказать, невозможно, так что, крепко думай. Сроку тебе до утра… Идите сюда Михаил, еще раз и поподробнее: где, кто и когда. Что-то не все понятно. Проверять, так, проверять. Верно я говорю?

Загосин забрался на свою шконку, свернулся калачиком и затих. Спокойная жизнь, с чтением газет и прогулками, закончилась. Бельский включил прессинг и теперь уже не вывернуться. Бессилие и бесправие еще живого и не глупого человека, которого ведут на заклание без вины, разрывало сердце. Черное, тяжелое отчаяние привалило, как гранитная глыба, мешая дышать и двигаться. Настало самое удобное время для самоубийства. То, что раньше толкало его на этот шаг, теперь казалось смешным и несущественным. Старое горе не выглядело уже горем. Он был счастлив тогда, но загнал себя от скуки и безделья. Просто он не знал о существовании настоящего горя и настоящих бед. «Надо вскрываться, - продолжал он, ранее начатую, тему. – Пусть уснут все, я возьму кипятильник, достану бритву и вскроюсь возле раковины. Под утро вскроюсь». Кипятильник, сделанный из двух безопасных лезвий, лежал всегда за батареей.

Он повторял для себя свое решение, одновременно понимая, что не хочет умирать. Это казалось странным и нелогичным. Тогда, когда умирать и повода-то, по сути, не было, он хотел, а теперь, когда завтра его сделают «петухом», он передумал. Привычное решение всех проблем теперь не срабатывало. Бежать стало некуда. Он понял, что будет защищаться до последнего. Он понял, что больше не станет думать - ударить или нет. Надо будет, он вступит в схватку со всей камерой, со всей тюрьмой, он уничтожит любого, кто попытается подойти к нему сзади или спереди, но если «это», все-таки случиться, он ночью перережет кипятильником глотки всем, до кого успеет дотянуться. Пусть пеняют на себя.

Впервые его жизнь оказалась подвешенной на тонкую ниточку. Завтра будут разборки. То, что Дохлый наговорил ложь от начала и до конца, это понятно. Понятна, так же его связь со следователем. Скорее всего, Бельский завербовал Мишу сразу после перевода Александра и изолятор. То есть его начали ломать и не остановятся, пока он не признается в убийстве. Других подозреваемых у следствия, судя по всему, нет. Как-то опровергнуть слова Дохлого он вряд ли сможет. Никаких фактов и свидетелей у него нет, да и разбираться тут, похоже, долго не принято. «Значит, завтра меня будут переводить в обиженные, - понял он. – Насколько я помню из фильмов и книг, это определенный ритуал с мужеложством. Потом я уже не человек».

Он удивился своему спокойствию. Кто-то завтра перережет ниточку, а он не боится и даже не нервничает. Саша закинул руки за голову и попытался сдвинуть дужку в изголовье. Железная, никелированная труба медленно подалась вверх. Хорошо. Ее можно быстро вырвать и использовать, как дубинку. Под утро хорошо бы взять и разобрать кипятильник. Чифирят они обычно ближе к вечеру. Две бритвы в ограниченном пространстве станут хорошим оружием ближнего боя. Нет, ребята. Так просто у вас не выйдет.

Странные трансформации происходят с человеком, который смирился с неизбежной смертью. Он перестает бояться борьбы. Готовый умереть в любую секунду перестает быть трусом, он бьется, не заботясь о последствиях, не думая о ранениях и травмах, не боясь попасть в тюрьму или в могилу. И становится более живучим. Тот же, кто вроде бы хочет умереть, но избегает любого столкновения, на самом деле очень дорожит своей жизнью. Труся, он подвергается большей опасности. Это Александр понял только здесь, когда стало невозможно больше уворачиваться от боя. Он понял это и успокоился, зная, что теперь обязательно победит. Потому, что каждому в этой камере, кроме него,  есть что терять, а в драке, как правило, побеждает не более техничный, а более отчаянный. Тот, которого нельзя запугать и заставить лежать. Тот, кто будет раз за разом вставать и бить чем попало, пока соперник либо не отступится и убежит, либо не убьет его.

Под утра, когда первые лучи нового дня чуть-чуть окрасили их маленькое окошко, Саша, мимо спящих сокамерников, тихо прокрался к батарее и вытянул кипятильник.

- Положи на место, - строго сказал Алексей. – Завтра новые бритвы купишь братве. Марш спать, пока я не разозлился.
    
44.РАЗВОД

Саша проснулся до подъема минут за десять и продолжал лежать, отсчитывая последние минуты покоя. Хотелось растянуть эти минуты подольше, но они летели, подчиняясь теории относительности, с нарастающей скоростью. Сейчас заглянет надзиратель и скажет «поднялись!», и прибавит что-нибудь бодрящее от себя, в зависимости от его настроения. После команды начнется обычный день по распорядку, который, скорее всего, продолжиться до вечера. Уборка, приемы пищи, прогулка и так далее. После ужина будет представление с гладиаторскими боями, кровью и трупами. Еще не скоро. Больше двенадцати часов осталось, можно пока жить, а там видно будет. Раньше они не станут устраивать разборки. Весь день камера в движении - допросы, встречи с адвокатами, этапы и поездки на суды. Хлопоты.

Загосин не вышел завтракать, сидел на кровати, оглядывая сокамерников. Ему хотелось понять, кто начнет и кого вырубать первым. Он молчал и ловил не себе любопытные взгляды. Лоб разбит, майка в крови. Человек сидел и бесстрашно, с еле заметной усмешкой, примеривался, размышляя, начать самому прямо сейчас или дождаться вечера. Снять трубу и опустить ее Дохлому на голову для затравки, просто, для начала разговора. И снова сесть на кровати, свесив ножки. То-то все удивятся! С каждым часом желающих попадать под его взгляд становилось меньше. Перед самой прогулкой дверь камеры отварилась, и надзиратель выкрикнул:

- Загосин, на выход с вещами. Быстро!

Саша свернул матрас, собрал свои пожитки и, не оглядываясь, покинул камеру. То ли кто-то хотел его спасти, то ли наоборот его вели в другую, более страшную камеру. Он шагал твердой походкой человека, принявшего все решения и простившегося с жизнью спокойно и без обид. Глядя в спину попке, он пытался угадать маршрут. Его вели в комнату для встреч со следователем. Дорогу туда Загосин успел уже хорошо запомнить.

«Пошел, стоять, лицом к стене, пошел…» Все так, как всегда. Так было тут и двадцать лет назад и более. Отполированные миллионами ног, ступени, захватанные миллионами рук, поручни. Убийцы и грабители, насильники и извращенцы, взяточники и казнокрады, виноватые и невиновные мужчины медленно или быстро ходили по этим коридорам, оставляя здесь свою злую энергию, прощаясь с надеждами и обретая надежду. Он вспомнил известные слова Данте:

Оставь надежду всяк сюда входящий,
Оставь и веру всякий вдаль смотрящий…

В комнате находились двое, Бельский и Степнов. Они сидели молча, глядя каждый в свою сторону. «Первый допрос по правилам, - промелькнуло у Александра в голове. – Дело принимает серьезный оборот!»

Они расселись, и следователь нырнул в свой портфель. На столе стали появляться всякие бумажки, в файлах и без, мятые и гладкие. Адвокат хотел, что-то сказать, но не мог начать фразы. Было заметно, как он усмиряет дыхание, кивает головой, помогая себе, начинает выдыхать с закрытыми глазами, напрягается и краснеет, но слова отказываются сегодня срываться с его губ. Он, огорчается и начинает весь процесс по новой, но с тем же результатом. Бельский посмотрел на его потуги и отвернулся.

- Тогда я начну, - словно продолжая внутренний диалог, сказал он. – Александр, у меня для вас приятное известие, - адвокат радостно закивал, а следователь равнодушно продолжал. – В вашем деле открылись новые обстоятельства, позволяющие изменить вам меру пресечения на подписку о невыезде. В результате оперативно-розыскных мероприятий нами был установлен человек, по всей видимости, причастный к убийству гражданина Зернова. Сейчас в отношении него возбуждено дело по статье 109 УК. Поскольку результаты экспертизы и свидетельские показания изобличают задержанного, ваш адвокат добился для вас освобождения на данных условиях. Кстати, благодарите сержанта Кравца, помните такого? Он вас привез в отделение. Это он нашел наркомана, который ударил Зернова и который, между прочим, напал ранее на вашу маму. У задержанного обнаружен Орден Боевого Красного Знамени, удостоверение на который находилось у Зернова в квартире. Вот, так. Кравец провел мероприятия, и нашел. А вы все милицию ругаете. Вопросы?

Степнов сиял, как солнце, всей кожей излучая триумф и веру в свои силы.

- Если вопросов нет, - продолжал Бельский. – Давайте перейдем к формальностям. Для начала распишитесь вот здесь и здесь. Поверьте, я нисколько не собираюсь вас тут задерживать, или вы хотите пообедать в камере?

Загосин уже никого не слышал. Он звенел и вибрировал, словно камертон. Случилось чудо. ОН его узрел и услышал, ОН давал ему еще один шанс. Саша взглянул на адвоката и спросил:

- А вы, Леонид Петрович, ничего не хотите добавить? – «пусть скажет или умрет тут на месте», подумал он. Надо прекратить его страдания.

- И-и-из тридцати дел, это тридца-а-атое, которое я выиграл. И зннн…, - он снова забуксовал.

- Вряд ли к этому можно что-то добавить, коллега, - оборвал его Бельский. - Извините, что прерываю ваше красноречие, но я спешу. Давайте Александр, покончим с бумагами. Что-нибудь в связи с вашими ссадинами заявить желаете?

- Нет, ничего. Жалоб нет, пожеланий тоже. Мечтаю с вами проститься, граждане начальники и не обещаю, что буду скучать. Засадили на кичу невиновного, потом отпустили и ждете благодарности? Нет уж. Извините, что отнял у вас время.

Он хотел много чего еще наговорить. Припомнить Бельскому несостоявшуюся явку с повинной, подосланного провокатора Мишу, угрозы и намеки. Рассказать о том, что сегодня вечером его должны были деклассировать, сломать жизнь «по ошибке», припомнить фатальный звонок Михаилу Васильевичу. И адвокату он хотел пожелать новых успешных дел и жены логопеда. Но он не стал ничего говорить. Какой смысл? Просто отвести душу? Они только этого и ждут. Нужно уходить красиво, молча. Обмануть ожидания, это тоже месть, хотя и мести они не стоят. Такие люди не изменятся после его слов, так зачем тратить на них слова? Они не стоят даже презрения. Их просто нет, вернее они ему больше не интересны.

Через час Загосин  вышел за ворота учреждения. На улице оказалось очень тепло и солнечно. Не смотря на ветер, парило. Дискомфорта добавляла куртка, которую он не мог снять, поскольку скрывал окровавленную майку. Он проверил оставшиеся деньги, три тысячи с копейками. Ничего не украли, это приятно. Он включил телефон - работает.

Первым делом следовало купить новую футболку. Александр медленно пошел к трамвайным путям, разглядывая идущих навстречу, людей. Море людей, мужчин и женщин, молодых и не очень. Под ярким солнцем улица казалась сверкающей и праздничной, а девушки напоминали фантастические, яркие и душистые цветы. С наибольшим удовольствием он разглядывал именно девушек. Многие из них разглядывали с опаской его. «Каждая девушка, это возможность нового счастья. С той или иной вероятностью, конечно, - улыбался он сам себе. – Новая дорожка в поле моей жизни. А каждая дверь – возможность новой карьеры. Их много, их бесконечное количество.

Счастливые люди, которые не знают и не видели того, куда я только чуть-чуть заглянул. Два мира! Слава Богу, что тех, кто не знает гораздо больше, подавляющее большинство. Незачем им этого знать! Тюрьма, это никакая не модель вольной жизни, это отдельный мир, который тащит на себе пороки и зло старой советской системы, не в силах заменить одряхлевшие законы и понятия на новые или вовсе отказаться от понятий. Это обычная инертная система, по обе стороны решетки населенная недоразвитыми индивидуумами, которые вообще не в состоянии создать нечто новое. Лень, бездарность и алчность вохры держится на насилии в камерах. Родимые пятна военного коммунизма на теле России. Нет, это уже не модель вольной жизни. Когда-то, наверное, была моделью, но теперь жизнь ушла далеко вперед. Это больше походит на модель моего сознания. Я создал в своей башке камеру и населил ее разными монстрами. Весь этот прекрасный и большой мир я умудрился заменить на коробку с нечистью, которая разъедала меня изнутри, как метастазы рака. Конфликты, разборки, жажда мести всем и себе, подлость и трусость. Потом, когда я уже не мог больше их контролировать они взяли меня к себе. Камера внутри меня вдруг превратилась в камеру вокруг меня. Чудом я выскочил оттуда. Слава Богу! Там, на верху поверили в меня».

Загосин забрел в первый попавшийся магазин одежды и, не меряя, купил футболку, оплатил и попросил разрешения сразу переодеться. Симпатичная женщина помогла ему отрезать кучу нашитых бирок. Она улыбалась ему, и он улыбался ей.

Саша отошел в ближайший дворик, сел на лавку, закурил, и стал проверять пришедшие сообщения и, пропущенные звонки. Ничего ценного. Он замер на солнце и закрыл глаза. Все, произошедшее с ним за последние дни казалось сном. Ему просто приснился кошмар. Он потрогал ссадину на лбу и прикоснулся к пластырю на левом боку. Нет, это не было сном. Секундное ликование прошло. Он вспомнил о дяде Мише. Стало грустно.

- Свобода, - тихо, сам себе, прошептал он. – Я выжил. Спасибо вам.

Телефон зазвонил, это оказалась Татьяна.

- Привет, ты не забыл? – ее голос звучал задорно и мелодично.

- О чем?

- Сегодня можно забирать свидетельство о разводе. Месяц прошел. Ты приедешь в ЗАГС?

- Приеду, конечно.

- Когда?

- Часа через два, я думаю. Они еще будут работать?

- Сегодня будут. Паспорт не забудь. Ладно, давай, пока.

- Пока.

Он позвонил маме и папе и сообщил о своем освобождении. Оказывается, они уже знали. Заботливый адвокат оповестил их смсками. Загосин двинулся к станции «Сокольники». Ему хотелось ходить и ходить, разглядывая людей, завидуя их ежедневным, будничным заботам, как величайшему благу на земле.

В ЗАГСе оказалось людно. Длинные очереди выстроились в архив, за копиями разных документов, в комнату, где оформляли разводы и принимали заявления на роспись. Татьяна уже была на месте. Она увидела его, улыбнулась и замахала рукой.

- Привет, - весело сказала она. – Думала ты не успеешь. Что с тобой? Как-то ты плохо выглядишь. Спишь в одежде?

- Спал некоторое время, теперь собираюсь переодеться.

- А-а, - саркастически протянула она, решив, что он до сих пор страшно переживает их расставание. – Понятно.

Они замолчали. Александр ждал внутренней волны волнения и тоски, но она не накатывала. По пути сюда он опасался, что прежняя любовь начнет сносить ему голову, что ему захочется все рассказать, о чем-то попросить, но ничего похожего не произошло. Он, словно, одеревенел. Только равнодушие и скука. Тане это было неприятно. Она, определенно, рассчитывала на другой эффект. На сдавленный голос, влажные от слез глаза, или, наоборот, на ненависть и вражду, лучше, если с истерикой. И то и другое, убедило бы ее в любви бывшего мужа. Все, что угодно, только не безразличие. Молчать дальше казалось неудобным.

- Как дела? – произнес Загосин голосом, не требующим ответа.

- Нормально. У тебя?

- Хорошо, - он задумался на несколько секунд и спросил. - Да, скажи, ты с Андреем сейчас? Или…

- Да, мы вместе. Он сделал мне предложение, и мы скоро поженимся. Извини, что так получилось, я сама не своя была, какое-то затмение. Короче, он развелся уже с женой и теперь свободен. Прости меня, теперь я, кажется, счастлива…

- А его любовница?

- Какая любовница? Ты о чем?

- Ну, та, которую он возит на своей машине от офиса. Я шпионил как-то за тобой и увидел. Молоденькая совсем девочка.

- Ах, это… Это его дочь, она работает у нас.

- Ну, надо же. А я чуть не ошибся, - Загосин улыбнулся, представив, как убил бы Родзянского на глазах любовницы, которая вовсе и не любовница. – Повезло ему.

- В смысле?

- Да, так, без смысла.

Они получили свои свидетельства и разошлись от крыльца в разные стороны, не прощаясь и не оглянувшись. Как чужие люди. Они всегда были чужими людьми, которых свела шутница судьба.

Загосин ехал домой, забыв о Татьяне. Он даже не стал предаваться размышлениям, как обычно. Просто, вычеркнул ее из памяти, вернее память сама ее вычеркнула. После освобождения из изолятора, он стал меньше заниматься самокопаниям. Ему было уже все ясно, только он не сформулировал еще, что именно.

Выйдя из метро, он проверил телефон и обнаружил смску от Попцова. Игорь написал: «Поздравляю с освобождением!». И смайлик. Загосин улыбнулся, теперь он понял, кто приложил к этому руку.

Отмечать его благополучное возвращение и снятие обвинений не стали. Слишком много всего произошло за прошедшие четыре дня. Около часа он пролежал в горячей ванной, накладывая на голову пену и прихлебывая ледяной квас. Трудно представить, только утром он сидел в камере, а теперь лежит в ванной и кайфует. Как тороплива иногда бывает жизнь. На завтра все родственники собирались на прощание с Михаилом Васильевичем. Предстояла кремация, после которой Загосин собирался съездить на дачу. Своей назвать ее у него не поворачивался язык. Оставалось еще одно важное незаконченное дело.
    
45.ПРОЩАНИЕ

На Павловскую улицу родные и близкие подтянулись уже около половины девятого утра. Морг еще был закрыт, и только санитары время от времени выходили покурить. Скорбную миссию оформления документов взяла на себя Лариса Васильевна, она же занималась заказом автобуса и крематория, то есть всеми организационными делами. Ее железная воля и характер позволяли сохранять работоспособность практически в любых ситуациях. Все пришли с цветами. Помимо родственников, проститься с Михаилом Васильевичем приехали его бывшие коллеги, соседи по даче и даже однокурсники. Сквозь облака пригревало солнышко. Становилось жарко. В ожидании люди курили и прохаживались по дворику больницы.

- Вечером обещали дождь, - тихо сказала мама сыну, оглядывая заполненный народом двор. - Много народу пришло, я практически никого не знаю. В крематорий приедут еще больше. Он был бы счастлив. Смотри сколько цветов. Многие плачут. Это единственное место, где плакать можно и нужно, где слезы – это хорошо.

«Оказывается, я был не единственным его другом, - с долей ревности, подумал Саша. – Скорее всего, и не самым близким. Впрочем, к хорошему человеку приходят не только друзья. На моих похоронах и трети от этого количества не набралось бы. Правильно, что я передумал хорониться».

Когда выдали тело, он постарался протиснуться поближе, чтобы подставить плечо под гроб. Ему это удалось, и он был доволен. Речей не было, выступления решили оставить до крематория. Света собрала всех, кого смогла вместить в машину и процессия двинулась на Хованское кладбище.

Крематорий напоминал огромный мавзолей какого-нибудь азиатского президента, отца нации. Огромное здание, выполненное в белых и коричневых цветах, настраивало на скорбь и намекало на временность всего сущего. Рабочие ввезли гроб в просторный зал, водрузили его на постамент и бесшумно скрылись. Заиграла траурная бесконечная мелодия. К Саше приблизился отец и в самое ухо прошептал:

- Когда меня будут хоронить, скажи, пусть поставят «Болеро» Равеля, и потом Nightwish «Sleeping sun». Хорошо?

- Ты дискотеку хочешь устроить? - Александр внимательно посмотрел на папу. – Сделаем конечно, только запиши это…, то, что назвал, где-нибудь.

Папа кивнул и перешел к маме. Загосин приблизился к гробу и посмотрел в лицо Михаилу Васильевичу. Из-за бороды, оно выглядело естественным, казалось, он встанет и скажет что-нибудь. Или откроет глаза и все окажется шуткой. Саша пристально вглядывался в знакомые черты спокойного лица, пытаясь их запомнить. «Я здесь, - обратился он к другу. – Я вышел. Спасибо вам… Простите за мою ложь, это не со зла, это от бессилия. Вы вылечили меня и спасли. Как бы не повернулась моя жизнь в дальнейшем, я всегда, все время, что мне отпущено, буду помнить вас, как самого близкого и дорогого человека, как духовного отца. То, что вы сделали для меня нельзя пересказать, это знаем только мы и это навсегда останется со мной. Покойтесь с миром. Однажды я приду на небо и вы дорасскажете мне то, что не успели. Для меня вы живы, но мне будет очень не хватать вас».

Он думал, что ему будет тяжелее видеть дядю Мишу. Видимо, приключение в изоляторе, подвело какую-то черту под прошлым, куда попал и его дядя. От этого становилось не по себе. Народ расступился, освободив пяточек в центре зала для желающих выступить. Мужчины выходили и говорили, утирая слезы, о том, какой хороший был человек дядя Миша, заканчивали неизменным «пусть земля тебе будет пухом». Женщины плакали, многие навзрыд:

- Скажешь, что-нибудь? – спросила, протиснувшаяся Света. – От родственников совсем никто не выступил. Неудобно.

Загосин кивнул. Это был его долг, выступить на похоронах. Он вобрал воздух и тут горло его сжали спазмы. Его затрясло и он чуть не лишился сознания. Подготавливая в уме выступление, он понял, кого сегодня хоронят. Не только старшего друга, но человека способного выслушать, пошутить, угостить. Человека, который занял огромную часть его сердца и не собирается ее освобождать. Он еще долго будет с ним разговаривать и спрашивать совета, он будет все время нуждаться в нем. Дядя Миша не давал советов, он рассуждал, позволяя думать собеседнику, и думал сам. Такого человека невозможно заменить. Время шло, а Саша все не мог набраться смелости. Он знал, что сказать, но знал так же, что не сможет произнести ни слова. Слезы подступали, тоска хватала за горло лишая голоса, он плакал, старясь незаметно вытереть слезы. Он остался один на один с жизнью. Единственный друг лежал в гробу. Выступить он так и не успел.

В середину зала вышла администратор и закончила траурную церемонию. Осталось каждому попрощаться. На теле усопшего горой возвышались букеты гвоздик и роз, цветы лежали на полу и около венков. Кто-то прикасался к краю гроба, кто-то целовал покойного в бумажную ленточку на лбу. Включили лифт, гроб пошел вниз, створки медленно закрылись. Народ стал расходиться.

- Ты поедешь на поминки? – тихо спросила мама. – Народу много, даже не знаю, как управиться со всеми.

- Нет, мама, извини, я не люблю это... Есть, пить. Мне хочется побыть одному.

Добравшись до Москвы, Загосин поехал на вокзал, сел в электричку отправился на дядину дачу. Он хотел забрать блестящий подарок и пакет с деньгами. Дом странно выглядел без хозяина. Пустой и нежилой, словно заброшенный сто лет назад. Огород и фруктовые деревья смотрелись аккуратно, все предметы лежали по своим местам. Тело дома присутствовало, но душа покинула его. Дому требовалась другая душа.

«Буду переезжать сюда на лето, жить. До Москвы, конечно, прилично, но зато воздух. Продолжу составлять каталог достопримечательностей. В тишине, на природе. Или другое дело жизни обрету. Спасибо вам, такого подарка мне никто не делал. В моей жизни было только два таких. Механические часы и вот теперь дом. Больше мне ничего не надо. Теперь у меня все есть».

Ключи висели на крыльце, в том месте, где и должны были. Саша открыл замки, быстро достал пакет с деньгами и свой «подарок папе». Он выложил книги из обувной коробки, вложил туда пачки с деньгами и запаковал блестящую коробку. Теперь подарок получился стоящим пять миллионов, триста семьдесят тысяч. Недостающие две пятерки, он заранее вынул из щели в подъезде и вложил обратно. Все поверхности Саша протер от отпечатков пальцев, потом взял тряпочками коробку и положил ее в пакет. Проделав, все это он запер дом и ворота, прошел до станции, сел в электричку и вернулся в Москву.

Спешить не хотелось, но и откладывать было не за чем. Он готовился спокойно и твердо, точно зная, что не передумает. Эти деньги потеряли для него ценность. Они тяготили его.

Саша приехал на станцию «Френзенская», вышел из метро и проделал путь к офису по той же траектории, как и тогда, когда убегал с добычей. Ему хотелось проверить себя, пережить те ощущения, но их уже не было. Он старался представить, как,  переполняемый счастьем и адреналином, бежит с пакетом, как смахивает капли дождя, как переодевается. Старался и не мог. Не мог представить на этом месте себя. Да, все это было, но не с ним. В каком-то глупом сериале про подростков он видел нечто подобное…, или читал где-то. Трудно вспомнить, чем закончилась история, наверное, тот человек, пропал, где-то в лагерях на общих работах. Он, скорее всего, умер, облизывая парашу и взывая о милосердии и прощении. Его жалко немного, как и любого человека. Таких действительно жалко… минуты две, а потом забываешь про них навсегда. Зачем думать о плохом, когда в жизни столько хорошего? Зачем помнить плохих и слабых людей, когда вокруг есть хорошие, добрые и умные люди? Надо помнить их, их образ помогает думать, мечтать, жить.

Хотелось кушать. Александр обогнул Донской монастырь и пошел к «Шаболовке». Там он купил себе хот-дог и кофе. «Почему-то совершенно не хочется пива или чего-то в этом роде, - обратил он внимание. – Оно и к лучшему, алкоголь мне противопоказан. Пока, по крайней мере. Нужно как-то налаживать жизнь. Устроюсь на работу, начну копить на машину. В тренажерный зал запишусь, давно собираюсь уже». Он спокойно пил свой кофе и курил, когда в толпе, идущих в метро увидел высокого, полного подростка с широкими плечами и белобрысой головой. Это был Дима, с которым он когда-то сидел в КПЗ. Парень слушал что-то в наушниках, держа в руке портфель. Загосин оставил кофе и устремился к нему. Они пересеклись у самого входа, Саша взял Диму за руку и слегка дернул. Тот удивленно посмотрел на незнакомца и сразу его узнал. На лице подростка появилась открытая, светлая улыбка.

- Это вы? А я подумал, меня в милицию сейчас потащат. Здравствуйте. Ну, как дела? Как жизнь?

- Хорошо, брат. Отпустили, как видишь. Ты-то как?

- Из колледжа еду, домой, - он потянулся и зевнул. – Э-эх, спать хочется. Скорее бы уже экзамены и каникулы. В качалочку похожу, почитаю, на картинг поезжу… А вы, чем занимаетесь?

- «Кто воевал, имеет право у тихой речки отдохнуть»? Это из Маяковского. Димка, слушай, хочешь заработать тысячу? Прямо сейчас. Делать ничего не надо.

- Не откажусь. Надеюсь ничего криминального? А то, мне как-то уже не хочется попадать…

- Ничего криминального. Нужно передать посылочку в кантору одну. Мне самому не удобно. Я там должен крупную сумму.

- Соболезную.

- Да, ладно. Ты подойди на ресепшн, скажешь куда и для кого, там много фирм живет, только не говори от кого. Скажешь, мол: «они там сами знают и ждут». И сразу уходи. Тут близко. Сделаешь? Мне, реально, некого больше попросить.

- Ну, пошли.
Они двинулись к офису. На ходу Загосин объяснил молодому товарищу, как называется фирма, и как зовут адресата.

- Это не взрывное устройство? – спросил напоследок Дима и, не получив ответа, вразвалку пошел между кустами по дорожке к подъезду.

Уже через десять минут они встретились.

- Как все прошло? – спросил Александр. – Взяли?

- Да, взяли и сразу позвонили этой женщине, секретарю. Она, видимо сказала, что сейчас спустится. Я дожидаться не стал. Сказал «спасибо» и ушел. Все, вроде.

- Спасибо большое, брат, вот держи свой гонорар.

- Да, не надо, - Дима твердо отвел руку Загосина с купюрой. – Я по дружбе. Мы ж сидели, как говориться, на одной зоне. Топтали, то есть.

Загосин поморщился от неуместного жаргона, но замечания не сделал. Они шли к метро.

- Дим, у тебя дача есть?

- Только у друга.

- Если хочешь, возьми мой номер телефона. У меня дача есть большая, недавно в наследство получил. Там скучно одному. Приезжайте, как-нибудь с отцом ко мне. Шашлыков нажарим. Ты интересный парень... Места на всех хватит, можете и маму захватить. Что скажешь?

- Почему бы и нет, только у меня экзамены до конца июня…

- Значит в июле. Ты, главное, звони. Там разберемся.
    
46.ЭПИЛОГ

На «Новогиреевской», как обычно, заморосил дождь. Люди достали зонты, и только Загосин шел, не обращая внимания на воду. Теперь все явления природы приносили ему радость. Небесные капли смывали с него последние следы черной краски, он физически чувствовал, как становится просто и легко жить. Делай то, что не противоречит твоей совести и приносит радость. Если бы сейчас ему попались наркоманы, он не раздумывая и не сомневаясь вышвырнул бы их из подъезда. Потому, что так должен поступать нормальный мужчина. Только и всего.

Родителей дома еще не было. Саша включил компьютер и открыл рекрутинговые сайты. Пора уже всерьез искать работу. Он решил до конца следующей недели выйти работать на любые деньги. Щелкнула входная дверь. Он вышел в прихожую, поцеловал маму и пожал руку папе, потом забрал у родителей зонт.

- Мама, а где похоронят Михаила Васильевича? На Котляковском?

- Конечно, где же еще?

- А когда?

- Ой, я не знаю. Лариса скажет, когда урну забирать, потом и похороним. Еще документы нужно сделать. Разрешение... А что?

- Да, так… Думаю.

- Ну-ну, думай. Кушать будешь?

- Буду.

В комнате Александра зазвонил мобильный телефон. Это оказался Леха Птров.

- Санек, извини, что раньше не позвонил, никак до квартиры доехать не мог.

- Не стоит извиняться. Это же мне надо.

- Ну, да, кстати… Докладываю. Квартира в полной боевой готовности, можешь заезжать в понедельник за ключами. Рад?

- Безмерно! Обязательно заеду. Спасибо друг!

- Да. У нас тут в офисе цирк Шапито. Какой-то парень принес большую подарочную коробку для секретарши шефа, передал охране внизу, сказал «Аста ла виста, беби! Ал би бэк» и ушел походкой Терминатора. Она взяла коробку, открыла, а там деньги. Вся сумма, которую у Машки отобрали. Целиком, до копейки. Представляешь? Все в шоке.

- Бред какой-то. Зачем грабить, а потом возвращать и вообще причем тут подросток?

- Да, кто же знает-то? Сидим, головы ломаем, никого с работы не отпускают теперь. Парень этот всех с толку сбивает. Подросток же. Жуть!

- Ладно, Лех, отпустят вас домой. В общем, до понедельника. Я позвоню. Пока. Не падайте там духом.

«Вот, и ладушки, - обрадовался Саша. – Посылочку получили».

Он оторвался от Интернета и задумался. Что-то осталось не законченным. Последний, теперь уже, по-настоящему последний долг. Александр открыл сайт Новодевичьего кладбища и стал рассматривать фотографии памятников.

«Он не великий полководец, не знаменитый поэт и не композитор, - думал Саша. – Он просто был хорошим человеком, нежным и мудрым другом. Я поставлю ему большой и дорогой памятник, такой, каких нет вокруг того места. Нарочно съезжу завтра и посмотрю. Пусть люди приходят потом и удивляются. С какой это стати у простого человека такой нескромный памятник? Что это был за человек? Пусть. Как еще я могу передать Михаилу Васильевичу мою любовь? Только так, и я не собираюсь быть скромным, наоборот, я буду нескромным. Скоплю денег за год-полтора и сделаю. Для себя сделаю и для него. Он обрадовался бы. Любовь, которую он дарил людям вокруг себя, получит свое воплощение в мраморе».

Его телефон снова зазвонил. Странно, такого аншлага давно уже не было в его жизни. Каким-то мистическим образом, на этом новом этапе своей жизни, его стали узнавать. Про него вспоминают и он нужен. Значит, все! Значит, он расплатился за прошлое. Звонила Ирка. Сама.

- Да, Ирчик? Соскучилась?

- Соскучилась малость, Саш. Почему забыл меня? Не стыдно? - голос девушки звучал кокетливо и нежно.

- Прости, пожалуйста, нужно было решить кое-какие дела. Срочные. Без этого никак.

- Решил?

- Вот буквально в течение сегодняшнего вечера и закончил. Теперь, о, самая прекрасная девушка на Земле, я полностью в твоем распоряжении. Правда у меня шишка на лбу, производственная травма, но если это тебя не смущает, я готов хоть сей момент предстать возле твоего подъезда с цветами… Давай погуляем? Вечер после дождя чудный такой. Дышится легко и свободно. Мне будет приятно вести под ручку такую красивую девушку.

- Ты романтик, такому не откажешь.

- Так, я побежал за цветами? Ты не пожалеешь. Я самый галантный кавалер по обе стороны нашей железной дороги.

- Хвастун! Беги, через пол часа я выйду... Если мама отпустит.