Описание флирта, сексуальных сцен требует от сочинителя большого мастерства. Все нужно вывести в полутонах, чтобы картина не показалась тривиальной, не слишком ударяться в биологию и медицину, а более рассказывать о чувствах, чтобы читатель не зевал от скуки; подобрать метафоры, сравнения, желательно не очень старые, затертые, и главное в своих писаниях не повторяться – эту крайность беллетристу не прощают.
Отвечают ли таким канонам романы Владимира Лазаря, произведения весьма откровенного характера, содержащие множество эротических ассоциаций?
В романе «Оглянись на Лилит» герои не только говорят друг другу нежные слова, но и между делом, успевают цитировать великих. «Помнишь, что говорил Екклезиаст?», жуируя, спрашивает парень. «Время любить, и время размыкать объятия», неточно, но все же вспоминает девушка, флиртуя с ним. Прелюдия изящна, остроумна, в интимной сцене воображаемое, поэтическое довлеет над суетным, земным.
«Ты видишь лилии в саду?» Это уже из «Преуспеть на Тверской» Но спрашивает героиня. «О да, я вижу», отвечает он. «Что делать мне?» «Пасти меж лилий, дорогой», с кокетством говорит она. Увлекательный диалог белыми стихами занимает несколько страниц. К этому месту возвращаешься, вчитываешься вновь и вновь, поражаясь всякий раз богатству образов. Поэтика и ритмика повествования косвенно напоминают библейскую « Песнь песней».
Это ключевая сцена, в которой с горькой иронией показана бренность бытия. Через несколько минут в комнату войдет стрелок-убийца, и наш герой, испытав физический подъем, отправится на небеса. Фарс этой сцены в том, что Клара Полуян, предмет его последней страсти – чистой воды авантюристка «девушка без специальных навыков». Главный мотив ее поступков – корысть, неуемная жажда выбиться наверх, к славе и большим деньгам. Она не причастна к преступлению, но в выборе средств и способов «была не очень щепетильной».
В «Лилит», рассказывая о первом свидании героев, автор обращается к образу Эдема (рая), наиболее сильной аллегории, позволяющей раскрыть их чувства.
«Представь, что мы в Эдеме», отдаляясь на безопасное расстояние, прошептал ей Димка. «Представила», улыбнулась Инга. «Все зависит от того, с какою силой тебя терзает змей…»
Любовных сцен в романе предостаточно: остроумный диалог Танечки Буяновой с Жерносеком в цирке перед выступлением, их пылкое состязание в гримерной, сумасшедшая оргия в загородном клубе с участием Майки и Люции – девушек с приличным стажем соблазнения мужчин, бурные по накалу чувств постельные баталии Жанны Назаровой с Вадиком Быстрицким. Впечатляет то, что происходит во время встреч Димы Доморацкого с Ингой Филоновой.
«Каких-нибудь рекомендаций, общих правил в любви не существует... целуй меня, покрепче обнимай, попробуй вкус помады…», говорит Буянова, развеивая страхи и сомнения героя. «Дафнис и Хлоя, до чего были наивны, но и они сумели это сделать, едва их охватила страсть». «Она то посылала короткие меткие удары язычком во впадины ключиц, то нежно покусывала шею, то вдруг неистово и жадно припадала губами к его губам, и тогда их языки боролись, словно два атлета».
У Инги Филоновой, праздная жизнь которой проходила в основном в смене нарядов и в поисках острых ощущений, совсем другая тактика:
«Перед его приходом она целых три часа расчесывала волосы, наряжалась, пудрилась, душилась… Никогда не знаешь, что взбредет им в голову. То им хочется, чтобы ты была нагой, то полностью одетой и лишь слегка спустила трусики, то просят, чтобы ты натянула сапоги, то им кажется, что будет сексуальнее, если на тебе чулки и туфли, то их заводит черный пояс, то вдруг отыщется любитель шляпы и перчаток, то вдохновение приходит, если на тебе браслеты…»
Сообразно этой тактике «запустив блузон подальше в угол, она снова расстегнула пояс – золотистая ламе, словно вода, сбежала по коленям…» А разве могло быть по-другому? Ведь «ее романы, увлечения, грешки носили познавательный характер».
Димку Доморацкого лучше всякой предварительной игры воспламеняет вид белья возлюбленной. Этакий эстет от неглиже – изучает кружева, разглаживает складки. «Какие на тебе сейчас?» «Те же, что и в первый раз». «Пурпур атлас?» «Да. Я надела их на годовщину». «А сверху?» «Ничего». «Я хочу их посмотреть». «Их лучше трогать». «Смотреть и трогать…»
Жанна Назарова более глубокая натура. Однако и она не чуждается любви. «Ее сопротивление было скорее предварительной игрой, прелюдией, помогающей преодолеть неловкость и смущение, нежели внутренним протестом. То новое, что появилось в ней за этот вечер, заставило ее тело трепетать и идти навстречу ласкам Вадика».
Кристина, танцовщица стрип-шоу, не мешкая (ее научили все делать быстро) применяет свою методу обольщения:
«Шаг за шагом кокетка пыталась сократить дистанцию. То ей бутылки заслоняли видео, и она просила передвинуть их на край, то вдруг ей вздумалось меняться стульями, и она протискивалась, задевая его грудью, то будто бы кулон врезался в кожу, и, обжигая взглядом, она просила поправить ей цепочку».
Ну а сильный пол? Андрей Шорохов, например. Каковы его представления об этом?
«Тревога, что поселилась в нем за эти дни, не уняла, а еще больше разожгла его желание. Он захотел ее так же мучительно и сильно, как и в первый раз, когда, не смея ей признаться, рисовал с нее сирену и силой воли подавлял нахлынувшее чувство. Его губы и ладони нежно прошлись по ее груди, красивому волнующему телу. Он взял ее с восторгом, с шумным ликованием, радуясь, будто маленький ребенок, что заполучил наконец любимую игрушку».
Представим на минутку, что любовных сцен в романах нет. Будет ли чтение таким же занимательным? Не думаю. Только синтез, сплав эротического и социального поглощают целиком все наше внимание. Конечно, есть люди, которые упиваются сухими текстами, но лично я без этих сцен читать беллетристику не стану. Скучно. Мухи дохнут на лету.
Стиль Владимира Лазаря изящен, легок, но, как известно, за всякой легкостью скрывается серьезный труд. Пять лет трудился автор над «Лилит». Разумеется, многие работают быстрее… но если пролистаешь… Сюжет в романах разветвлен, есть криминальная канва. Однако фабула для автора лишь повод вложить огромное число коллизий, тем, всего подмеченного в жизни.
Автор использует весь опыт мировой литературы, насыщает текст образами греческой, римской, восточной мифологий. По образному строю, внутренней структуре угадывается влияние Джона Мильтона, Теккерея, Джойса, Владимира Набокова.
«Улисс», «Потерянный рай» – вершина мастерства. Не меньший интерес вызывают «Оглянись на Лилит» и «Преуспеть на Тверской».