Тот, который взял на себя обязанности тамады, встал и сказал:
- Друзья мои, для начала, по нашей старой традиции, предлагаю остограмиться, так сказать для завязки. Но не в смысле – по сто и всё, а для завязывания дружеской беседы.
И мы остограмились. Торжественно хрустнули огурцы и беседа завязалась.
Через несколько минут тамада вновь поднялся со своего места.
- Думаю имеет смысл дерябнуть по второй. Как говорится: между первой и второй перерывчик небольшой.
И мы дерябнули. Гул над столом усилился.
По всей вероятности, возбуждающее тепло в теле первым ощутил капитан-артиллерист, который спустя некоторое время подскочил и коротко предложил:
- А давайте бахнем! За наше мужское братство!
И мы бахнули. И нам тоже теплее стало. И мы пошире раздвинули плечи.
Минут через пять, с рюмкой в вытянутой перед собой руке, уже стоял преподаватель английского. Бегло пробежавшись по лицам гостей, он загадочно улыбнулся и произнёс:
- Джентельмены, дринькнем что ли. За дружбу народов!
И мы дринькнули. И обнялись, положив на соседские плечи руки. Но не прошло и минуты, когда растолкнув ближних, поднялся с виду форменный синяк и, криво улыбаясь, пробормотал:
- А давайте просто – засинячим!
Мы неодобрительно покосились на него, но засинячили. Вопреки логике в помещении тут же воцарилась неловкая тишина и кто-то поспешил пригласить всех на перекур. Загрохотали отодвигаемые стулья. Народ потянулся к выходу.
Сразу после перекура слово взял, конечно же, тамада:
- Как любил говаривать на подобных мероприятиях некогда, всеми нами любимый, некий генсек: «Ну что, товарищи, вкэпаем! За продолжение банкета!»
И мы вкэпали. И наши руки снова засуетились над столом. Артиллерист, едва прожевав запечённого кролика, вежливо поинтересовался у англичанина:
- Ну как прошёл ваш медовый месяц?
Англоязычный часто и тупо заморгал, удивлённо разглядывая капитана, словно первый житель Земли, нос к носу столкнувшийся с пришельцем, потому что никогда ни на ком не женился, и вообще – даже думать страшился о брачных узах, считая себя убеждённым холостяком. Он ощутил, как вокруг пищеварительного тракта забурлила желчь и уже был готов обдать военного порцией этой самой желчи, но ситуацию разрядил сосед тамады слева – старый еврей-портной. Пытаясь преданным взором заглянуть тамаде в глаза, он поднялся и прокартавил:
- Дгузья, надо-таки тгеснуть за нашу пгиятную компашьку!
И мы треснули… таки. И широко заулыбались. И здесь я почувствовал на себе чей-то неотрывный взгляд. Это был синяк, которого приглашали всегда, но неизвестно зачем. Его мутные рыбьи глаза уже ничего не выражали. Икнув, он возмутился:
- Чего это тыы всё время на меня см… смотришь?
Я молча наполнил его стопку и сказал:
- Ты мне нравишься. Давай просто так – без тоста.
Не дожидаясь меня, он охотно выпил и потух. Его голова, словно шляпа вечернего подсолнуха, повисла на тонкой, коричневой шее. Инцидент был исчерпан. Я повернулся и увидел как пружинисто поднялся сосед тамады справа – бывший спортсмен-боксёр и сосредоточено прогремел:
- Врежем по маленькой за нас, за настоящих мужиков!
И мы врезали. Закусывать не стали - занюхали. Ведь мы настоящие мужики, а для настоящих мужчин закуска – не самое главное. Главное – не ударить лицом в грязь. Особенно в прямом смысле. Очевидно мясник с центрального рынка придерживался иного мнения, потому что тут же вскочил, поднял рюмку и, желая внести и свою посильную лепту в дело налаживания общественных связей, беспечно так прохрюкал:
- Предлагаю хряпнуть за сытую жизнь!
И мы хряпнули. Но глядя на богатый стол, подумалось почему-то о другом. К тому же желудок портного не выдержал такой скорости тостов и из туалета донеслось брезгливо-сердитое урчание унитаза. Возможно этот факт каким-то образом встряхнул угрюмо молчавшего до сих пор здоровяка в малиновом пиджаке. Не вставая, он покосился на боксёра и пробасил:
- Ну что, братаны, накатим?!
И мы накатили. И в этот момент что-то чмякнуло. Могу заверить вас, чмякнуло весьма торжественно. Сочно так чмякнуло. Это морда синяка упала в тарелку с оливье. Правда внимания на это никто не обратил. Большинство считало его необязательным в этой компании. Только дрессировщик тигров повёл бровью, поднялся и заметил:
- Мне кажется, пришло время хлобыстнуть за самых стойких!
И мы хлобыстнули. Стоя. И мясник, подобно громадной сосульке, во время капели внезапно оторвавшейся от карниза, оторвался от коллектива и грохнулся на пол. Двое бросились его поднимать, но оценив состояние тихо посапывающего калачика, решили свиноподобного не тревожить.
Двенадцатый тост был за батюшкой:
- Чада мои, принимаю грех на душу, не чревоугодия ради, а токмо подчиняясь моменту истины. Храни нас Господи!
И мы тоже приняли. И причастились.
Когда тамада готовился произнести очередной, тринадцатый тост, батюшка трижды перекрестился и плюнул под ноги, но рюмку из рук не выпустил.
- Неправда ли, жарковато становится? – тамада обвёл всех вопросительным взглядом. Большинство одобрительно закивало и он призывно улыбнулся – Предлагаю послабить галстуки, расстегнуть воротники и залить за них по несколько капель уникальнейшего русского изобретения, положившего начало новой эры в области винокурения. За северного соседа!
И мы залили. «Боже, царя храни» пели вразброд, но с душой. Особенно старался батюшка. Портил, в целом идиллистическую картину, резкий срывающийся фальцет артиллериста, но после того как преподаватель инглиша что-то шепнул ему наухо, офицер вдруг неестественно выпрямился, словно проглотил лом, переместил выпученные глаза под самую чёлку, замолк и больше в этот вечер своими вокальными дарованиями не пользовался, не смотря на то, что боцман с канонерки своим тостом невольно поддержал музыкальную программу этого вечера:
- Одиночными за-аряжай! Шарпанём по грудной клетке беленькой! За несгибаемый славянский дух!
И мы зарядили. И шарпанули. И запели «Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг».
Как только песня стихла, поднялся интеллигентного вида блондин и заплетающимся языком заявил:
- Ребята, ну что мы ка-ак алкаши ки-иряем. И тосты всё к-к-какие-то ку-уцые и одноб-бокие. А з-з-за наших ж-женщин когда же?
Сосед, дёрнув блондина за плечо, усадил его на место и поднялся сам:
- Молчи несчастный! – крикнул он блондину – Мужики! Поступило предложение опрокинуть по полтинничку за самых обаятельных и привлекательных… - за нас мужики!
И мы опрокинули. «В хоккей играют настоящие мужчины» стала следующей песней. Но блондин и не думал отступать. Пытаясь перекричать «сводный хор имени Валерия Харламова», он гнул своё. Поднялся гвалт. Успокоить возбуждённую команду настоящих мужчин тамаде удалось с трудом.
- Да уж, глотки, как я погляжу, у всех лужёные. Не докричишься. Вот я и предлагаю их остудить горячительным. Замажем это дело. За благоразумие!
И мы залудили… Тьфу, чёрт, замазали.
Далее предлагали ещё лупануть, сделать, хлопнуть, жахнуть, тяпнуть, впалить, ё…
И мы делали и палили, пока, наконец, не заявил о себе уже до предела накачанный градусами именинник. Он возвышался над всеми, как каланча и раскачивался, словно парусник в штормовую погоду:
- Безобразие! – еле ворочая языком, возмутился он. – Что-то я никак не пойму, ради чего мы сегодня собрались. В конце концов, мы будем сегодня пить за меня или нет!… Козлы!… Ск…
Ловкий хук в челюсть усадил виновника торжества на место.
Но мы выпили и запели «Прилетит вдруг волшебник».
…Очнулся я ближе к обеду следующего дня. Под столом. Выбравшись из под кого-то на поверхность, не долго думая, дёрнул две по сто и, очень даже довольный жизнью, отправился вскоре домой. Всё-таки настоящий получился мальчишник. А то, что с именинником прокололись, так это ничего. Бывает. Зато всё натурально так получилось, по-мужски.
