Сословие мещан (Литературные конкурсы)

      Когда речь заходит о сословиях, делениях на классы, нам, постсоветским, становится неловко.  Не так много прошло времени, «когда мы  все были равны».  Отмена сословий, бесклассовость, как принцип, провозглашались сверху. Об этом было написано в школьных и вузовских учебниках. И даже сейчас, отвечая на детские вопросы, мы стыдливо прибегаем к эвфемизмам. Дескать, мы без привилегий, не дворяне, но и не холопы. Но прежней убежденности уже не ощущаем.
    Почему мы так цепляемся за старое? Может, жизнь ускорилась, а мы не поспеваем за процессом?  Но мы ведь не слепцы –  кто сколько накопил и как расставлены фигуры отмечаем. Дело в том, что старая трактовка нам удобна: она щадит, оберегает наше самолюбие.
    Если отбросить ложный стыд, то надобно признаться, что сословия и классы все же существуют. Они существовали на протяжении всей истории и за 70 советских лет не могли исчезнуть.
    Коль сохранились классы, то перейдем к сословию мещан. В этой социальной группе удобно чувствуют себя как люди с небольшим достатком, так и новоявленные богачи. Их объединяет общий признак: личные интересы они ставят наперед общественных.
    Такой перевес вполне логичен, осуждать это сословие было бы неразумно, поскольку ни одной из существующих формаций вывести чисто общественных людей не удалось.
    Литература, кинематограф, хотя и робко, без анализа, но освещают эту тему.  Что же сегодня пишут  о людях состоятельных?
    Зарождению класса собственников, установлению новых отношений в обществе посвятил свои романы Владимир Лазарь.
    В романе «Оглянись на Лилит» на сцену выведены первые постсоветские миллионеры.
«Павел Филонов, более известный в своем окружении как Меценат, нажил состояние еще в старые времена, когда на пути к обогащению стояло так много препятствий, что обойти их и не попасть в какую-нибудь ловушку, расставленную властями, было ничуть не легче, чем древнему Язону добыть золотое руно в Колхиде».
     Этот простоватый с виду тип, в застойные годы сумел подчинить городскую проституцию, создал разветвленную сеть притонов. В перестройку –  легальный бизнесмен,  устроитель всяких новомодных шоу.
    «Сысоевы тоже поднимались. Биржа, которую возглавлял отец Кати, торговала электроникой, поставляла всякий залежалый товар кооперативам. Обращались к их услугам и государственные предприятия. Уставшие от грабежа министерств, они искали более выгодных партнеров. Биржа стала обрастать филиалами по всей республике. Из двухкомнатной квартиры Сысоевы переселились в уютный особняк, купили на аукционе дорогую мебель, обзавелись двумя автомобилями и с выходом закона о приватизации уже всерьез мечтали прибрать к рукам какой-нибудь заводик».
    Разумеется, Сысоев не просто мещанин, которому везет. Были связи наверху,  не  обошлось без преференций. Для роста и развития был использован государственный ресурс. Но об этом биржевик не любит говорить. Мол, все устроилось благодаря его талантам…
Когда стало безопасным засветить кубышку, в бизнес ринулись цеховики, смекалистые темные лошадки:
    «Ленька с отцом открыли свой кооператив на деньги, занятые у Филонова. Старый Кацман чуть не ползал перед ним на коленях, обещая вернуть все до копейки. Поговаривали, что для пошива обуви им поставляет кожу городская служба по отлову брошенных животных. Конечно, никто толком этого не знал: слухи есть слухи, но друзья, собравшись, частенько поддевали этим Леньку».
    Широкое звучание сословная тематика приобретает и  в романе «Преуспеть на Тверской».
    Социальные группы, в том числе мигрантские, которые сложились вопреки мифологемам о всеобщем равенстве, показаны   в развитии, в их классовой консолидации. Мы можем лишь гадать, чем  завершится их сплочение. Показателен в этом отношении монолог «О коренных и пришлых», который произносит одна из героинь, дворянка по происхождению.
    «Дворян в Москве не так уж много, потомков купеческих семей, мещан, имевших представление о чести, – тоже. После Октября центр Москвы активно заселялся выдвиженцами из провинции. Что еще можно было ожидать, если в высшем аппарате заправляли люди из низшего сословия? Тверскую, Садовое кольцо враз заполнили плебеи. В чинах, конечно, – «тягловых лошадок» селили на окраине… Наш Газетный переулок не был исключением – комиссары рьяно уплотняли местных…Пришлых я узнаю сразу – культуру не впитаешь в одночасье. Бывает, живость ума, породистость натуры ненадолго вводят в заблуждение.   Однако тысячи других примет: манеры, вкус, произношение, обороты речи в точности укажут срок прибытия. Выучка и образованность несколько улучшают общую картину, но в сути ничего не изменяют, поскольку дело здесь в другом: только что прибывший не насыщается субстанцией Москвы, ее неповторимой аурой. Во втором поколении речь идет лишь о частичном наполнении – прорываются наружу крайности: либо скованность, либо фанаберия. И только в третьем – происходит полная пропитка, в генах закрепляется устойчивая память о среде. Коренные держатся с достоинством – вовсе нет спеси, нет суетливости в движениях, другое обхожденье, когда вступают в разговор…»
    Смена элит, ориентиров, большой наплыв мигрантов поменяли облик и самой Москвы. Из имперской, что было отмечено в символике, архитектуре, она превратилась в Пролетарскую. В укладе, психологии наметились новые тенденции. «Мегаполис рос и разветвлялся благодаря лимитчикам, их жилистым рукам».
    С середины 90-х российская столица наряжается в новые одежды.  Монархическое прошлое не отвергает. Славные традиции в чести. Однако,  народонаселение по сословиям не делит. Олигархи и другие богачи по закону привилегий не имеют.  Дворянством их не жалуют. И правильно, разумней будет подождать… Слишком это оскорбительно, когда мы помним, что были равными.
    Что же касается мещан – это признак межсословный. Тут двери нараспашку.