Начало биографии
Наличных у меня было - раз-два и обчёлся… Я-то, между нами-девочками говоря, рассчитывала на свои «сиротские». Но эти козлы из Службы Попечительства перегнали мои подъёмные в космочеки и впёрли всё моё состояние в акции «Мега-Прайс, какой-то там, Ассоциэйшн». Естественно, в моих интересах! Валерия – наша классная дама, тётка во всех отношениях что надо(!), обсказала этот финт просто и доступно: «Твоё приданное уплыло за твоё распределение, детка!». Угу, без меня меня женили. Хотя… это же я сама подавала рапорт на «Стремительный». А «Стремительный», как ни как, флагман этой чёртовой «Прайс-Охренейшен».
В общем, начало моей трудовой биографии было самым, что ни на есть романтическим – с огромной фигой в кармане. Ни о каких экспрессах – за десять с полтиной часов до места, и речи быть не могло. Четверо суток уготовила мне судьба на старой галоше с идиотским названием «Пионер 36». Моей наличности хватило на пять упаковок китайской лапши, две пачки крекеров и бутылочку какого-то, не слишком дрянного, коньяка. Коньяк – со злости и бессилия, хотя это и не в моих правилах. Четверо суток продержаться на китайской лапше – раз плюнуть! Главное, класть полный пакетик восточных специй, чтобы потом хотелось пить. С утра натрескаешься лапши, и весь день хлебаешь воду. Чертовски эффективно!
Каюты второго класса на «Пионер 36» оказались довольно приличными. Но моё душевное состояние не соответствовало благопристойному виду попутчиков – одинокого мужчины лет 40 – 45, этакого коммивояжера средней руки, и, достаточно бодрой, но явно древнющей четы пенсионеров, направляющихся на свадьбу правнучки, куда-то к чёрту на кулички. Я забросила скудный багаж в грузобокс под своим креслом-кроватью и, не дожидаясь старта, вышла в коридор. Плоская бутылочка коньяка вызывающе взбулькивала в заднем кармане моих драных джинсов. Я успела ещё основательно ознакомиться с пассажирским отсеком, и стартовые перегрузки застали меня в совершенно пустом чужом купе. Мне эти два с четвертью ГЭ – как слону дробина. Заперев защёлку изнутри, я достала коньяк и основательно приложилась. Старыми байками про запах клопов меня не проймёшь. Вдруг отчаянно захотелось надраться, и я с блеском реализовала желаемое. Из событий того вечера помню ещё только студентов-этнографов, и то, как я, тупо таращась в пространство, слушала в их купе какую-то нуднейшую космобалладу с пошлючим подтекстом.
Похмелья не было. Просто проснулась назавтра лишь часам к пяти по корабельному времени. И долго не могла понять, как я очутилась на своём месте. И чего пять – утра или вечера? Оказалось, вечера. Бессонную грядущую ночь и оставшиеся трое суток я посвятила воспоминаниям о Логане. И ещё…старалась не думать о предстоящей встрече – было, отчего-то, боязно.
Я звала Логана Папочкой. В шутку, конечно. Но, ведь по возрасту, он вполне мог быть мне отцом. Почти восемнадцать лет разницы. Если точно – семнадцать и семь. Он заботился обо мне несравненно лучше моего папаши, которому я могла бы сказать «спасибо» только лишь за то, что он когда-то удосужился сделать меня. Не знаю, стоит ли за такое благодарить? Именно Лог прислал мне первое и единственное в моей жизни поздравление «Мери Кристмасс и Хеппи Нью Йиа!» в этом году, а на День Рождения с каким-то сержантом прислал шоколадные конфеты в опупенной коробке в форме сердца! Девки, даже те, которые мне не верили, что я выполнила клятву «Братства против девственности», девственности, которая не в чести Кадетского корпуса – как у мужской, так и у женской его половины, и те прониклись убеждением, что преддипломную практику на «Стремительном» я действительно провела с толком.
Если этот боров из Отдела Кадров и свора его секретуток, я бы тотчас разревелась как корова. Но выть перед этой скотиной, которая даже глаза на меня не изволил поднять, дудки! Успею ещё унюниться. Я стиснула зубы так, что заломило виски, сгребла со стола свои документы и, ни слова не говоря, вылетела из приёмной.
- Ну и козлы! Ах! Ну, какие же козлы!!!,
Я слонялась по Управлению, не зная куда приткнуться. Наконец, набрела на дамский туалет, роскошный, как в Порту – с душевыми и биде. Забралась в отдельную кабинку и, сидя на унитазе, дала волю соплям. У-ух!!!
- Конечно, так и должно быть! Ох, девочка, девчоночка, куда же ты полезла, на что замахнулась!? Безродная интернатовская пацанка. Ну, повезло, удалось поступить в Корпус. Тут, конечно, не обошлось без мамочкиных афер – ассом была по подделке файлов. Иначе, откуда взяться в моей метрике папаше-командору? Вечного везенья нет. Наверное, что-то пронюхали о моём настоящем родителе? Кто, кто же ты был, Кевин Руж Эжени? … А чего это ты, собственно, рассуропилась? Тебя попёрли из космофлота? Слава богу, нет! Тебя разжаловали? Нет же! Перераспределили. Эка невидаль! Война на носу. Офицеров не хватает. Ты не вольнонаёмная профурсетка. Взять себя в руки! Сейчас же! Ну!... Господи, ну какое название-то дурацкое – крейсер «Кореец»!
Он меня просто взбесил – этот болван на грёбаном «Корейце». Мало того, что я и так была на «взводе», этот дегенерат подлил масла в огонь, приняв меня за юнгу – пацана! Он так и сказал, встретив меня у трапа:
- Тщательнее три копыта, пацан. У нас на корабле строго, в смысле чистоты.
«Баран» - Подумала я, рассержено фыркая, и, подхватив свою суму, ринулась внутрь, вознамериваясь сразу направиться к Капитану.
- Эй, парень, стой! – Этот брат серебристого дуба схватил меня за ремень. – Документы сдай мне. Я корабельный секретарь. А ещё можешь сообщить своей мамочке – пусть скоро не ждёт сыночка домой. Уходим в бессрочный рейс.
«Дважды… Нет, трижды баран!» - У меня просто глотку перехватило от злости. Я хотела спросить властным и спокойным голосом, но получился резкий щенячий выкрик:
- Ваше звание!?
Но этого, как ни странно, оказалось достаточно. «Баран» старательно (конечно не в «струнку», как мне того хотелось!) вытянулся и отрапортовал:
- Капрал Эф Джи Воткинс! Дежурный по Главному трапу, механик 1статьи, бортсекретарь.
«И главный болван «Корейца»»… - Мысленно резюмировала я.
- Вольно,– Я почувствовала мелочное удовлетворение, выговаривая своё звание – Лейтенант Марио Руж Эжени. И добавила, - Много болтаете первому встречному, капрал.
Честное слово, он покраснел! Нежно, как красавицы Утамаро:
- Я видел ваше направление, - залепетал он, - так что про первого встречного, лейтенант, вы … э… того…
В этот самый момент к нам подошёл весьма примечательный субъект. Подошёл, пожалуй, сказано мелко – надвинулся, заслонив пространство космодрома и часть небес, этакий, пышущий телесами, парниша:
- Юнга Сти Грей Картер. По направлению Командора! – Пробасила мне прямо в лицо эта гора первосортных мускулов. А я, между прочим, стояла на четвёртой(!) ступеньке пеш. трапа!
- Опять там, в штабе что-то претасовали. Мы ждали две единицы пополнения. Правда, вместо, Вас, лейтенант, должна была прибыть какая-то баба…
- Идиот. – Я произнесла это тихо, но капрал Воткинс всё же услышал. И, как вы думаете, я об этом сожалею?
Служба на «Корейце»
Служба в тягость не была. В Корпусе нас готовили переносить и не такие перегрузки и напасти. После этого на «Корейце» мне жилось как в профилактории. И только постоянный тренинг Капитана – все эти внезапные тревоги, чем-то напоминали дни учёбы. Я осваивала дополнительную специальность Второго пилота и, в общем, времени отдохнуть и задуматься о своём существовании, у меня не было. А на душе-то было фигово. Логан, единственный близкий мне человек на свете стал не более как миражом памяти. Отдельная офицерская каюта третировала воображение моих сослуживцев, но я вдруг с ужасом ощутила в себе сильнейшее нежелание общаться с противоположным полом. Товарищи, сослуживцы, приятели – большего мне не было нужно. «Неужели я становлюсь Синим Чулком?» - ахала я в минуты размышлений. – »Пожалуй, стоит с кем-нибудь переспать, а то, что могут подумать…» - решала я, но дальше моего решения дело не шло. Я сравнивала. Я всё время сравнивала их с Логаном. И ни в одном не видела ни намёка на знакомые и, как оказалось, столь значимые для меня черты. Экипаж – приятные, нормальные парни, несущие вахты, торчащие в библиотеке и на проф. тренажёрах, наращивающие мышцы в спортзале и режущиеся в шахматы и карты в своём кубрике. Но мне, оказывается, нужен Лог. «Может, я однолюбка? Этого только не хватало! Почему же тогда в Корпусе я не тосковала по нему с такой силищей? Я верила, я знала, что буду служить с ним на одном корабле – кажется, тут бы и поскучать в недолгой разлуке – дипломный год так короток! Так нет же! Тоска обрушилась на меня тогда, когда не осталось ни единой надежды на встречу. Всё.… Неужели так сложно забыть какого-то мужика? Был и нету. Умер (Упаси Боже!) Полюбил другую. Бросил. Он тебя бросил…» - Я обманывала своё сознание, но маленький ехидный червячок шептал в непроглядной тьме ночной тоски: «Он жив. Он есть. Ты неравнодушна к нему. Как хорошо, что он есть! Может быть, это и есть Любовь? Вот такое обычное, вяло-сонное, невзрачное чувство? А где же страсть?! Возвышающая, подавляющая, необузданная, безграничная? Где?!! Всё враки, что ли?»
Бессрочный Рейс – самая идиотская выдумка штабистов. Я ещё понимаю, Свободный Поиск. Есть интерес лететь, нарываясь на неприятности. А вот так, по-дурацки, мотаться по Системам, выполняя кучу вздорных поручений... Вспоминается из литературы: Мальчик на побегушках. Именно таким мальчиком - «поди-принеси» представлялся мне наш «Кореец».
Срочно необходима транспортировка военного груза с Погапоса на Шах-Пять-С-Половиной. (Доставить три миллиона пар солдатских носков!)
«Кореец»!
Не хватает Адмиральской Эскадре для представительства одной единицы (на свадьбе младшей дочери правителя Петрохуса должно присутствовать 100 кораблей)
«Кореец»!!
Сопроводительный корабль. В космосе неспокойно (А когда там было спокойно?) (А детки толстосумов летят веселиться на Атоллы)
Опять «Кореец»!!!
Кольстерея
Именно как корабль сопровождения мы опустились на Кольстерею. А сопровождали, смешно сказать – туристов! Нам, конечно, намекнули, что среди пассажиров тур. лайнера «Северное Сияние» есть некая сановная особа, но это вызвало только ещё большее презрение к нашей миссии. Но военные приказы не обсуждаются. А тут ещё появилась возможность увольнительной, перспектива погулять по травке и экипаж заметно оживился. Я получила сразу шесть предложений «Составить Компанию», и, не желая доводить своё положение до пересудов, решила бросить жребий – с кем идти в увольнение. Все шесть претендентов не были мне ни особенно противны, ни особенно приятны. Но я уже ощущала синечулочный туман, сгущающийся над моей головой. Тем не менее, была весьма озадачена, когда вынула из миски трубочку-бумажку с именем Эдвин Воткинс. Тот самый капрал, который первым встретил меня на «Корейце». Странно, отметила я, никогда ещё Воткинс не претендовал на моё расположение.
Капрал оказался неплохим компаньоном. Он не страдал навязчивой галантностью. Не распинался бесконечно о своих подвигах, мышцах и бейсболе. Не пил непрерывно пиво. И, что самое ценное, имел понятие о юморе и не обижался на мои колкости. Болтать. Мне, правда, приходилось за двоих, так как и особой разговорчивостью Воткинс тоже не отличался. Но в моём поведении не было ни грамма кокетства, а Капрал был обходителен ровно на столько, сколько необходимо среди приятелей. Поэтому я даже с интересом отметила, промелькнувшую мысль, что, если он снова пригласит меня в «Компаньоны по увольнительной», я с удовольствием соглашусь.
Получив визу, инструкцию-предупрежденеие в духе Капитана, набор открыток с видами редких животных, фотоаппарат (на прокат) и пройдя получасовую тренировку по хождению в тапочках на «воздушной подушке», мы совершили запоминающуюся прогулку по достопримечательностям Кольстереи. До конца увольнения оставалось полтора часа, когда мы возвратились в космопорт – типовое сооружение – ничего примечательного. Я уже хотела подняться на корабль, но Эдвин предложил прогуляться по парку. Обычный регулярный парк при портах. Погода стояла прекрасная. Воздух на Кольстерее был весьма приятен, насекомые не досаждали. Дул нежный, тёплый ветерок. И я согласилась, правда, слегка нервничала и украдкой поглядывала на часы, чувствуя, что мы достаточно удалились в чахлые аллеи – это была моя первая увольнительная на «Корейце», и не в моих привычках было куда-либо опаздывать.
Мы не спеша, дошли до аккуратного мостика через искусственный канал, напоминающий, скорее, ручеёк. Капрал предложил возвращаться. Я облегчённо вздохнула. И тут мы услышали отчаянный писк. Это был жалкий вопль о помощи. Малюсенький, с ладонь, серый комочек боролся с ленивым течением воды, и явно проигрывал сражение.
Скинуть «кольстерейские тапочки» не представлялось возможным – на них стояла магнитная пломба таможни, чтобы неугомонные пришельцы не даванули ни микроба на планете. А входить в воду на «воздушной подушке» было опасно – могли полететь предохранители. И, единственным, что можно было тогда сделать – было то, что сделал Воткинс: А именно: « Обопрись на руки!» - Крикнул он мне, а сам схватил меня за щиколотки и, приподняв, крутанул вокруг своей оси: « Попытайся …!» - Прохрипел он натужно. Но на первом кругу я схватила только воду и даже нахлебалась. «Фигуристка!» - Пронеслось в башке – «не хватает только мордой об лёд…» Но времени испугаться не было, на втором витке я уже сжимала в руках тельце зверька, а затем кубарем летела на прибрежную траву, нещадно давя кольстерейскую флору и фауну. Но тут же подоспел Воткинс и рывком поставил меня на ноги.
Зверёк напоминал крысу - тупой мордочкой и длинным голым хвостом. Он, видимо, был беззастенчиво мал, потому что глаза ещё были закрыты. Клочки мокрой, тёмно-серой шерсти едва прикрывали лысое тельце. Просто удивляюсь, как Капралу удалось уговорить меня взять животное с собой, но ведь у бедняги не было ни единственного шанса остаться в живых на этой планетке, так боготворящей всё живое…
Это я всё к чему…
Да к тому, что надоело читать щелкоперскую брехню. Никакой фантастической любви между мной и Воткинсом не было. Не то что фантастической, а даже самой обыкновенной. По крайней мере, тогда… Время наплодило слухов, как поганок в дождливое лето. Конечно, глупо с моей стороны отрицать действительность. «Кореец» теперь легендарный крейсер. Воткинс – личность, без сомнения удивительная. Мне посчастливилось быть его другом, в самом важном смысле этого слова. Не «звёздной подружкой», как можно прочитать в этих ублюдочных комиксах о наших приключениях. А другом, именно другом. А, что касается «героизма»… Так вам скажет любой не до конца задебиленный осознанием собственной значимости, ветеран, - это ВРЕМЯ, время и обстоятельства делали нас героями.
По крайней мере, тогда, когда я тащила мокрого зверёныша, выловленного нами в кольстерейской канаве, через таможню, ни о каком героизме не могло быть и речи. Это была контрабанда. Самая наглая и бессовестная контрабанда в истории Кольстереи. Воткинс накануне увольнительной растянул сухожилия на ноге и поэтому спустился на Кольстерею с эластичным бинтом под коленом. Этим самым бинтом мы и приторочили к моему животу крохотного детёныша, а на таможне не придумали ничего лучше, как заявить, что я беременна. Нечего и говорить, что при патологическом благоговении кольстерян ко всему подобному, я с почестями была препровождена на «Кореец» после краткой процедуры поверхностного досмотра. «Обычное дело у нас землян», - невозмутимо ответил Воткинс на вопрос таможенника, почему это не родившийся младенец так голосит.
Надя
Зверушка, которую я вначале приняла за крысу, оказалась, как все уже знают знаменитым кольстерейским котом. Чтобы быть точной – кошкой. Мы назвали её болгарским именем Надя – ну, нам так казалось, что имя болгарское… Надя - значит надежда. Хотя мы и не надеялись, что бедняжка выкарабкается из цепких лап своего невезения. У нас не было никакого опыта ухода за животными. Она умудрилась переболеть всеми мыслимыми и немыслимыми болезнями, так что корабельный врач остался очень невысокого мнения о моём здоровье. Но не даром гласит поговорка – «живучая, как кошка». И Надя удержалась на этом свете.
«Кореец», уже в который раз, мчался на «воссоединение», когда наша Надя впервые открыла свои изумительные глазки. Серый пух стал вдруг от корней золотиться, и через некоторое время кошка оказалась рыжей с ног до головы, с лёгкими тёмными полосками и пятнышками по спинке, грудке и бокам. Кремово-морковный нос и белая окантовка вокруг чёрной подводки золотых глаз окончательно определили её первой красавицей из всех известных мне представителей кошачьей породы.
Честно говоря, мы хоть и надеялись в глубине души, что Надя окажется говорящей, но, трезво оценивая ситуацию, предполагали, что она представительница обычного кошачьего племени. И, несмотря на эти предположения, всё же разговаривали с Надей как-то особенно внятно, словно попугаю вдалбливали фразу в надежде, что она когда-либо её повторит. Удивительно, но первые слова, которые произнесла кошка, были не идиотские «папа-мама», как прочитала я недавно в мемуарах неизвестного мне П.Р.Шеконнона. Это была, в сердцах брошенная фраза из моего(!) лексикона. Она так и сказала: «Вы что же, за дуру меня держите!?» Да, да, именно так. А прозвучало это в ответ на предположение Воткинса, обращённое ко мне. «А может, - спросил в задумчивости Эдвин, - это Надя гадит в мой цветок? Иначе, отчего он захирел?» Вот тут-то и возник возмущённый голос у меня в голове. Я даже не сразу сообразила, что вслух эта фраза не прозвучала. Воткинс вперился в меня вторым бараном. Первым была я. А Надя, выдержав эффектную паузу, продолжала: «В твоей каюте, Воткинс, нарушена система ультрафиолетовой защиты – поэтому и загнулся твой цветок! Я, на твоём месте, проверила бы озоновые щиты, а то скоро мы тут все склеим ласты…»
Вот так, и это не будет преувеличением, Надя спасла нас в первый раз. Что происходило дальше, сейчас известно каждому школьнику.
Лексикон у неё в первое время, правда, был подростковый. Она очень много смотрела телевизор с туповатыми боевиками и вывихнутыми детективами. А ещё любила посидеть на коленях у, часто навещавшего каюту, громилы Сти Картера, который излишним интеллектом не страдал, но кошку обожал и почти боготворил. Но потом Эдвин научил её пользоваться книго-кассетами, и она, буквально, влюбилась в литературу. Особенно её влекла русская поэзия начала 20 века, и, что греха таить, женская беллетристика – все эти дешёвые любовные романы. Я старалась хоть как-то влиять на её вкусы, и незаметно сама пристрастилась к чтению. И, с благодарностью Судьбе, открыла для себя классическую прозу. Звучит это всё как-то напыщенно, но я действительно стала много читать, насколько позволяла служба. И вошла во вкус обсуждений прочитанного с Воткинсом и Надей.
Семья
Сами понимаете, Надя словно стала нашим ребёнком. А затем, пожалуй, и учителем. Нет, она не читала мысли, как приписывают ей особо экзальтированные исследователи. Или, по крайней мере, весьма умело это скрывала. До начала реальных боевых действий «Кореец» продолжал челночить по Вселенной. Обстановка накалялась. Война, словно жар в парной исподволь проникала в беззащитные поры наших душ, извлекая судорожный пот страха перед неизвестностью. Уже гибли первые корабли в стычках с Алсами. Уже официально на весь Галла-Альянс было объявлено военное положение, и шла тотальная мобилизация, а я вдруг ощутила себя частью маленькой, дружной семьи. И обрела непостижимое успокоение в этом странном союзе.
«Жак и Сюзанн в мире и согласии прожили десять лет, пока не поженились…» Вопрос официальной регистрации наших отношений отпал как-то сам собой. Не то чтоб я была сильно против. Не то, что бы Воткинс слишком любил холостяцкую жизнь. Просто сначала не было особой привязанности между нами, а уж потом, когда чувства, разгораясь, захлестнули нас океанской волной, нам это и в голову не приходило – и так всё ясно…
Я заметила у него на щеке выпавшую ресничку. И, вспомнив старую примету, спросила: «На каком глазу ресница выпала?» Эдвин растерянно посмотрел на меня глазами цвета жжёного сахара и сказал: « На правом». «Не-а!» - довольно выпалила я, и, подцепив пальцем ресничку, на мгновение задумалась. Надо загадать заветное желание и дунуть. Если сдуешь волосок – твоё желание сбудется. Если нет… «Хочу сегодня… - я даже мысленно запнулась. Но ведь с кем же быть предельно откровенной, как не с собой, - … Переспать с Воткинсом». Я, смущенно краснея, дунула – ресничка моего желания вспорхнула с пальца и исчезла навеки…
Вечером я не вернулась в свою каюту. Долго-долго смотрела на его лицо, и внутреннее свечение, наполнявшее его, теплом разливалось по моей душе. «Хочешь, я скажу, что я загадала на ресничку?» «А, разве можно?» - Удивился он. « Теперь можно…» - И мы засмеялись. Это было утро того дня, когда впервые заговорила Надя.
Война
А потом и мы ввязались в бои. «Корейцу» «повезло» - он не превратился в комок плазмы. Весь искорёженный, с перекрытыми отсеками жизнесохранения, он вернулся на Лунную базу из «Салатного Боя». Во всех учебниках и справочниках можно прочитать подробности: Переломный момент в двухлетней Межгалактической Войне, когда, наряду с обычным вооружением, было впервые применено новое стратегическое оружие направленно-избирательного действия «морто-материальный деструктор», прозванный «Салатной пушкой» - луч, разрушающий и выводящий из строя всё навигационное и прочее оборудование, щадящий жизни людей, животных и растений. Одним словом, биоорганизмов.
«Кореец» на Лунную Базу сажал Воткинс – к тому времени старший лейтенант. Нам посчастливилось, что я в своё время упиралась в овладении специальностью Второго пилота. Когда алсовский снаряд влупился в наш крейсер, чётко сработали изоляционные шлюзы, и в командирском отсеке оказалась только вахта. А это восемь человек, пятеро из которых были мертвы, включая Капитана. Связь, слава Богу, не прервалась, и мы быстро установили, что две трети экипажа отправились в Вечный Рейс. А шансов добраться до дому у нас 0.001%... Спасла, и я не боюсь этого громкого слова, нас Надя.
Когда я безнадёжно билась над блоком памяти и информации, отчаяние полностью охватило меня. Эдвину и Сти Картеру в это время удалось кое-как привести в порядок ходовую часть и отрегулировать пространственный переходник. Но что нам это давало? Без шифров, ключей и карт? И вовсе не так скоро, как расписано в энциклопедии, я догадалась связаться с каютой Воткинса. Эдвин вот уже как две недели получил повышение и тут же стал готовиться по капитанской программе. Вот я и подумала, что в его компьютере могут быть и карты, и инструкции и даже исчисления, то есть всё необходимое, что не мог сейчас выдать повреждённый Главный Пульт.
Надя! Только бы Надя была жива! Только бы каюта Воткинса не пострадала! О, сколько было таких «только бы…»
И Надя откликнулась. И Надя своей кошачьей лапкой нежно отстучала на плате необходимый текст. Конечно, пришлось попотеть – ведь раньше нам и в голову не приходило учить её читать по настоящему. Всё же тогда мы ещё воспринимали Надю как гениальное дрессированное животное! Только громила Сти верил в неё безоговорочно и беззаветно.
Глупо расписывать, чего нам стоило довести корабль. Кому по ходу дела необходимо было научиться ездить на паровозе, тот меня поймёт.
Случай из жизни (инцендент)
Три месяца, пока ремонтировался «Кореец», Воткинс находился на курсах подготовки к командованию кораблём. Картер следил за ходом ремонта. А я исполняла невообразимо многочисленные обязанности администратора: Заявки на команду; Приём обмундирования; Запас продовольствия; Ругань из-за топлива. А уж все эти недоделки – тут только успевай! Так в рейс мы и ушли – Воткинс капитаном «Корейца», я - помощником капитана – главным администратором. Надя жила в нашей каюте, и секрета ни для кого на корабле не представляла. Ещё четыре раза приходилось нам садиться на Лунную Базу. За «Корейцем закрепилась веская репутация Везунчика – ни один корабль в истории не мог похвастаться такими удачами. Пятая посадка мне особенно запомнилась. К счастью, личный состав тогда не пострадал. У нас произошла расплавка слюзоидов, когда прямо у правого борта «перво-разно» рванула пространственная бомба. Но «Кореец» успел-таки впендюрить в неприятельский корабль шесть «салатниц» и на досылку «реального» взрывателя у Алсов не было ни единого шанса. Как только мы сели на Базе, пришёл вызов из штаба:
Кап. Эф. Дж, Воткинс, Гл. Адм. М. Р. Эжени, Надя
Срочно явиться в…. И туда-то.
Тут то мы с Воткинсом задницы и приморозили. В штабе знали про Надю!
Но, делать нечего, приказ есть приказ. Не без помощи Сти, уговорив Надю забраться в сумку, мы с Воткинсом отправились на Базу. Когда мы туда прибыли, шло какое-то совещание, и адъютант передал просьбу Командующего обождать в его в личных апартаментах. Небольшая, но по старомодному, уютная комната отдыха – это было очень кстати после утомительной сдачи «Корейца» в ремонт. Но с отдыхом мы пропёрлись. И вот почему: В одном из широких кресел лениво развалился огромный мохнатый котище. Как только мы вошли, он поднял голову и внимательно следил за нашими перемещениями. Я, не подумав, открыла сумку, и Надя выпрыгнула на диван. Котище ещё несколько мгновений оставался неподвижен, затем издал утробный мрык и кинулся к нашей красавице. Что тут началось!!!
- Скотина! – Надя нервно била хвостом из стороны в сторону. Погром в гостиной, учинённый котами и пытавшимися их словить, был распрекрасным фоном для нас, потных и раскрасневшихся, перед недоумённым взором начштабов и самого Командующего, примчавшихся на шум. Ничего себе картинка!
Я крепко притиснула Надю к груди, неимоверными усилиями сжимая её лапы. А Воткинс и адъютант распластались на полу, подмяв под себя хозяйского кота, барахтающегося под плюшевой скатертью с кистями, сорванной со стола.
- Надя не совсем обычная кошка, как мы привыкли думать, Ваше Превосходительство.
- Да, да. Я понимаю. – Кивал Командующий, предлагая сахар к кофе – мне, и к чаю – Воткинсу. – Молодой кот не даёт покоя – природа требует своё. А где я ему возьму подружку? На миллионы парсеков он единственный представитель кошачьего племени. А тут я случайно узнаю, что на «Корейце» живёт кошка, и, естественно, подумал…
- Чёрт возьми! Естественно! А как бы вам понравилось кувыркаться с любимой гориллой вашего начальника!? – вспыхнуло в мозгах Надино негодование.
Командор выронил сахарные щипцы, и ошалело посмотрел на нас с Воткинсом.
- Надя! Ну, что за выражения!!!
Первый Байкальский Конгресс
Так про Надю узнали на всём флоте. Война ещё не закончилась. «Кореец» не вылезал из стычек. А к нам с Земли повалили всякие профессора. Это доставляло массу хлопот и неприятностей. Один учёный муж пытался даже потихоньку умыкнуть нашу любимицу! После этого случая, Громила Сти, отвечающий за безопасность корабля, взял кошку под свою личную охрану. С тех пор неудобств от чужаков мы не испытывали.
Зато, какое потрясение испытали Homo Sapiensы, когда Надя сделала официальное заявление, отстучав на клавиатуре Центрального Пункта Управления «Корейца» своими рыжими лапками, что на Кольстерее человекообразная раса – отнюдь не единственная мыслящая.
Я готовилась стать матерью. Воткинс принимал под командование новёхонький «Кореец 2». Уже была подписана Реффиндская Конвенция. Алсы потеряли весь флот и вновь занялись освоением новых земель. Когда в уютном конференц-зале, недалеко от Иркутска на берегу знаменитого озера, Надя, сидя на моих коленях, преподнесла слушателям Всегаллактического Конгресса Перспектив свою знаменитую фразу, которая явилась следствием знакомства с историей нашей планеты:
« Животные – это лучшие земляне. Я люблю животных.
Они не пытают друг друга…»
Что ж, надо вам сказать, - я полностью подписываюсь под этими словами. И думаю, Вам теперь понятно, почему я решила оставить военную службу, без которой не мыслила своего существования. Воткинс-младший учится в колледже. Сейчас он находится на практике в лагере ксено-биологов на Мадагаскаре (остров на Земле). Эдвин принял Командорскую должность на пограничном флоте, и видимся мы крайне редко. В ответ на Ваш вопрос:
Женаты ли мы? – Нет, как и прежде. Возможно, это дело будущего. Когда-нибудь мы же выйдем на пенсию…
Что меня вновь привело на Землю? Ну, как Вы знаете, я являюсь полномочным послом нашей планеты на Кольстерее, и в составе дружественной делегации прибыла на очередную Конференцию Перспектив.
Надя? - Надя умерла два года назад в почтенном возрасте девятнадцати с половиной лет.
Спасибо Вам, мадемуазель, за Вашу заинтересованность. Надеюсь, я достаточно подробно ответила на все Ваши вопросы. С наилучшими пожеланиями к читательницам Вашего журнала.
Мари(о) Руж Эжени.
Марина Гаки