Город на караванном пути, древний и молодящийся, охваченный строительной лихорадкой современности… Рыночный, базарный, южный город Весов,* чаши которых никак не придут в равновесие от кричащих отовсюду противоречий!.. Город «караванов, сараев, аптек и оптовых весов», как написал один мой хороший приятель… Маленький, провинциальный, но тщеславный, заносчивый городок писателей и писак, журналистов-кочевников и «непризнанных гениев»… Волнующий город детства и первой (разумеется, безответной!) любви, «родной, зеленый, пыльный Тараз – любовь и ненависть моих глаз», город, в котором, «земную жизнь пройдя до середины», ты вдруг очутишься в каменном лесу Города-Одиночества…
Потому что этой весной мой город стал для меня Городом-Одиночеством.
Человек остается один в одиночке…
За решеткой бушует весенняя зелень-
Набухают почки, стреляют листочки,
И бухают граждане веселое зелье…
А и в самом деле, почему так безнадежно, по кругу причин и следствий, бухают граждане и даже (представьте себе) гражданки? Не все, не все ведь!.. Есть несчастнейшие люди на земле – поэты, философы и одиночки, которых всегда интересует вопрос – «почему?». «Мы ли пляшущие тени или мы бросаем тень», - как писал Александр Блок. Это он о призрачности мира, но, по-моему, это еще и про другое: в нас ли «тень», червоточина и отрава, или она появилась извне?
Ненужность, неудобность миру, твоя некрасивость, непохожесть, извращенность и уродства вроде видны всем, отражаются в тебя же отовсюду, и ты «пьешь, чтобы забыть, что о тебе забыли». Веселящее зелье – отличный способ еще раз расковырять себе душу в поисках пресловутой червоточины или утерянного рая. Оно же (зелье) – прекрасное средство отключения хоть ненадолго несчастных мозгов, загнанных, заключенных «за решетку» своих черепов (камер-одиночек). И появляется надежда развлечь Госпожу собственную Скуку и прогнать то, о чем поет Виктор Цой из группы «Кино»:
-На холодной земле стоит город большой,
а над городом ночь, а над городом тьма…
…А дом стоит, свет горит,
из окна видна даль…
Так откуда взялась – Печаль?..
Тоска приходит из таинственного Ниоткуда вечерами, подкрадывается, подкатывает, заглатывает, темная, как ночное море: волны, волны, волны Тоски. Я – Тоска. Надо сливаться с ней, так легче – меньше болит. И тогда наступают некие сумерки души. Ты вроде еще живешь, вроде бы ты кажешься всем весьма живым, но сумеречное небо дышит и манит покоем, обещая тьму вместо света…
Весенними, теплыми таразскими вечерами, как раз в сумерки, когда вам,
*Тараз – весы (каз.)
мадам, до скотского мычания хочется под кустом сирени целоваться взасос с мальчишкой, во дворы заезжает «веселый молочник».
Из рупора на его машине льется тоскливая, пиликающая «ламбада»: молоко, молоко, бразильское молоко!..
Рио-де-Жанейро не было хрустальной мечтой моего детства, но очень хочется смыться куда-нибудь таким вечером, куда-нибудь – из этого города, из собственной бессмысленной жизни, смыться так, чтобы не быть вовсе!
В такие вечера бывают состояния в душе, когда мне глубоко противна моя человеческая сущность. Я ощущаю себя чужой, инопланетной: глупая ящерка на глупой земле! Отчетливо воротит и тошнит от всего по Сартру! Но Жан-Поль, говорят, принимал галлюциногены. А мы пьем водочку.
Пей, мое сердце,
Качай мою кровь-
Пополам с алкоголем!
Пьяное солнце
В сумерках вновь
Утонет
Над голым полем –
В притоне
Луны и звезд.
Пей, мое сердце…
Такой вот тост.
Сумеречная душа… Ящеркам плохо…
***
Госпожа Скука – хитрая сука, суккубический бес, она одна ко мне никогда не приходит. Ее непременно будут сопровождать Госпожа Похоть и Госпожа Ревность. С Госпожой Скукой мы возимся, вежливо усаживаем в кресла, развлекаем фортепьянными концертами противоположного репертуара: от белогвардейских до красноармейских песенок, блатных и лирических, народных мелодий, от классики до Земфиры.
Госпожа Скука прищелкивает в такт звонким бесовским хвостиком, из под рваного края короткой джинсовой юбки… «О моя утраченная свежесть», мое студенчество-баловство!.. Но ненасытной Скуке всегда мало развлечений. И является Госпожа Похоть. Ей дано интуитивное знание: мое либидо в вечном и неразрывном законном браке с моими мозгами. Уж как только не потешается Госпожа Похоть над супружеской парочкой! Отправляет их на пиратский корабль или в элитный бордель – все для удовольствия Скуки. Барыня или рабыня – мое бедное либидо запуталось окончательно.
Есть еще Госпожа Ревность. С ней сложнее всего. Из этих троих монстров я довольно точно могу описать, как она выглядит. У Госпожи Ревности огромные, как у страха, выпученные глаза и тонкогубый, плотно и недовольно сжатый рот. У нее цепкие, мохнатые, паучьи лапки вместо рук. Она куда безжалостнее двух своих подруг. И она не имеет ничего общего с любовью. И, тем не менее (вот парадокс!), любой живой влюбленный всегда знакомится с нею. Госпожа Ревность рисует для вас страшные сцены. Ваш любимый в данный момент страстно целует вашу лучшую подругу (свою жену, жену «вашей лучшей подруги», Дженнифер Лопес (а вдруг?). Ревность закатывает вашей душе такие истерики и скандалы, что просто некуда деться! Она хочет застукать вашего обожэ там, где он сам, возможно, никогда не бывает, и контролировать каждый его шаг – от дверей туалета до дверей (о, она будет рада, если чужой) спальни. Гоню их всех троих прочь – мерзкий союз, треугольник бесов, недостойных ума! Ведь лишь Ее Величество Тоску-Печаль нельзя прогнать, как и позвать нарочно. Она-то, Тоска, есть глубокое, естественное состояние истинного, живого одиночки, верно чувствующего настоящую любовь:
Тоска никогда не пройдет,
Любовь никогда не проходит!
***
Этой же Даме своего сердца посвящает бессонные ночи один мой здравствующий друг…
Тонкий профиль с сигаретой
У раскрытого окна…
Ночь рисует мне портреты,
Ночь лишает меня сна.
У всех, пожалуй, стихотворцев есть такие осколочные, обрывочные, начатые когда-то и незаконченные четверостишия, строчки. Начала стихов, вроде как про запас, они и не будут дописаны никогда. Их осколочная сущность – сущность тех же разноцветных стеклышек, зарытых в детстве маленьким мальчиком-мечтателем на пустыре в незнакомую, терракотовую почву, территорию…
Существует некая мистическая связь явлений и людских встреч. Ну мало ли!.. Кто в детстве не закапывал «секретики», не играл в пиратов, воображая несметные сокровища? Та девочка, из рассказа моего друга, тоже играла. Встретились книжные дети, мальчик и девочка, вот и все. Не чудо встреча дружеская, чудо для меня – встреча творческая. Встреча двоих, которая, принято думать, происходит в любви, обычно не происходит. Любовь-то тоже творчество, и любить дано не каждому. Почувствовать же человека творчески, духовно, угадать его самую суть, дать ему живой, верный образ – еще сложнее, чем уловить встречное чувство в любовных отношениях.
О том, что даже все это - только ПРИближение, а не близость, ПРИобщенность, но не общность, и СОодиночество, мне напомнил мой друг, поэт и романтик, придумщик и фантазер, Мюнхгаузен моего времени, этакий еврейский двоюродный братик, кузен из Питера или Одессы… Он тоже, как и я, умел уходить в разные картины на стенах, создавая и сознавая себя посторонним, ненужным в пейзаже. Капитан Флинт, курящий трубку, зарывший клад. Почувствовавший (как немногие) меня, как ребенка…
Я была девочкой-подростком 12 лет, когда мое сознание было расколото, раздвоено раз и навсегда. Это был пионерлагерь, стекляшки блестели на солнце под ногами на каменистой дороге в горы, никого не было… Жара, одиночество на природе, на голых камнях. И вдруг: как будто ты уже не один, словно чье-то присутствие вдруг – кого? Бога? Дьявола? Смерти? Себя?.. Осознание Я и вселенского, космического одиночества этого Я так остро и на всю жизнь пронзило ту девочку!.. Секрет бытия в том, что нет никакого секрета, и нет никого – человек один. Что-то подобное есть в фильме Андрея Тарковского «Зеркало», и то я не уверена, надо ли одевать в слова это странное чувство…
Разбито зеркало Любви,
По свету розданы кусочки –
Все воплощения твои,
Все сущности, все оболочки…
И мы - навеки одиночки!
Звать некого. Но Ты - зови.
Так называемые нормальные люди скажут, что это полный бред. Кому это написано? Богу, которого нет? Кем? Двенадцатилетней девчонкой, в голове у которой, видите ли, что-то раскололось?! В таком случае, она сумасшедшая. Так скажут нормальные, законопослушные, скучные господа и дамы. И будут где-то (ПО-СВОЕМУ) правы. Ведь невозможно одновременно отрицать Бога и желать близости с Богом. И все-таки, поверьте, возможно – это и называется ЧЕЛОВЕК.
***
Есть в близости людей заветная черта.
Ее не перейти влюбленности и страсти.
Пусть в жуткой тишине сливаются уста,
И сердце рвется от любви на части!..
И дружба тут бессильна, и года
Высокого и огненного счастья,
Когда душа свободна и чужда
Медлительной истоме сладострастья…
Стремящиеся к ней безумны, а ее
Достигшие – поражены тоскою!..
Теперь ты понял, отчего мое
Не бьется сердце под твоей рукою.
12 гениальных строк, 3 четверостишия принадлежат перу Анны Ахматовой.
- Я думал, что Ахматова только про любовь-морковь писала, - сказал мой близкий приятель, чуждый литературных и поэтических кругов, когда вдруг понял, о чем эти строчки.
- Ага, про любовь, - с ироничной серьезностью ответила тогда я. И добавила, хитро наблюдая за реакцией дружка: - Она еще и крестиком классно вышивала – Гумилев просто балдел и всем жену расхваливал…
- Да? – удивился приятель.
Однажды двое людей, мужчина и женщина, подошли очень близко друг к другу. Совсем близко!.. Так, как нельзя. Тотчас между ними выскочил, откуда ни возьмись, чертенок по имени Можно! Мужчина посмотрел на чертенка, и сначала он ему понравился - такой милый, озорной, лохматый, гламурный, как сказали бы сейчас, совсем безобидный… Женщина посмотрела на чертика: он был ей немного неприятен и чем-то отдаленно знаком. Но так как чертик понравился ее мужчине, она сначала сделала вид, что все нормально: ей тоже нравится. И стало можно все, ну, или почти все, что только бывает между очень-очень близкими людьми…
Чертяка пробалдел несколько лет, переселяясь из мужчины в женщину и обратно, жил в свое удовольствие и вырос в нормального, реального такого Сатану. Тут он что-то решил остановиться все-таки на мужчине, так как женщина в этом союзе уступала больше, и пределы дозволенного для мужчины стали безграничны. – Ой, мама, я не хочу быть Сатаной! – вдруг опомнился мужчина. – Это ты меня таким сделала! – закричал он на женщину.
- Неправда! Мы оба виноваты, - сказала женщина.
Сатана приуныл… Ведь он испробовал почти все соблазны на этой парочке, а теперь ему опять становилось скучно. И тогда Сатана полюбил… их ребенка. Что было дальше в этой сказке, я не знаю. Просто у них никогда не было и уже, наверное, не будет их ребенка…
***
Жил-был парень, у которого в детстве не было детства. Или почти не было. В некоторых случаях особенно болезненного и ранимого самолюбия «почти что» с негодованием отбрасывается и отвергается, как нищенская подачка. «Почти что да» = «почти что нет» иногда. Очень гордый был парень, бедный, но гордый. Бедное детство – единственный нищенский божеский подарочек – не нужен был пареньку. Ему хотелось детства на всю катушку, такого, как он видел у некоторых вокруг: комфортного, богатого, без хлопот и забот, без родительских ссор. Мальчик рос и вырос – расчетливым, немногословным, скрытным, бережливым на бурные эмоции. Веселым и коварным вором выкрал он из моего сердца мое дитя – мою любовь. Нео-Гумбертом пришел и перевернул сюжет набоковской «Лолиты», перепутал, перемешал роли, как в детской игре «Фанты», разворотил мою душу. Заставил играть по сумбурным законам странных любовных треугольников, в которых в третьем темном углу обязательно отыщется скелет. Познакомил со страшной любовной алгеброй Танатоса, где воля к Смерти и саморазрушению руководит бессмысленными вечными поисками третьего искомого неизвестного.
И ничего-то ему не будет за это, Зверю-Одиночке!.. Ведь добровольно все ему отдали! «Король и шут» в одном лице, «душа общества» и шумных, ночных компаний, охотник по природе, он празднует победу. Над кем? Над собой, над собственным одиночеством?
Да, «ларчик просто открывался». Нашел он себя в «ларчике»? Нашел… Но и потерял. Пожалуй, что навсегда потерял. Чувственный, опустошенный, опьяненный и отравленный своей победой, он боится, что обнаружат глубоко запрятанного в его душе маленького, испуганного ребенка. Слабого, беззащитного и очень одинокого. Его собственное Детство.
***
Мы - вечные дети на Млечном пути…
Звезда наших странствий, гори - не сгорай!
Мы ищем, мы ищем потерянный рай.
(песенка)
Детство – вообще, странная, загадочная штука. Я смотрю на многих знакомых и друзей и часто вижу, насколько сплошь инфантильно поколение ровесников и тех, кто идет перед нами и за нами. Просто у сверстников эта инфантильность почему-то видна ярче. Загадка детства, видно, в том, что там мы целостны, не раздвоены, в нас нет второго, критического Я, Я-наблюдателя. Дети одиноки, но не страдают от этого одиночества, они с ним в гармонии. Потом мы все теряем эту гармонию.
Он говорил: не бойся быть одна,
Ведь в этом суть и в этом счастье –
Послушай, как звенит струна
Космического безучастья…
Загадка в том, как сохранить, сберечь это Детство в душе. Не вернуться туда – нет, нельзя вернуть прошлое. А именно сохранить. Это работа души, это творчество, это жизненный урок человеческого одиночества.
Есть удивительно душевно ленивые люди. Им просто лень «разоряться», дарить бескорыстно кому-либо чувства – любовь, нежность. Раз «обжегшись», они тщательно упаковывают, запирают свою душу в железный сейф: все, никому больше ничего не отдам. Так вся жизнь и проходит в ожидании чистого, светлого, «незапятнанного» идеала. Есть и подавленные, глубоко инфантильные, сломанные натуры, «застрявшие» в детстве и в отрочестве, словно совершившие побег туда из взрослости, отчаянный побег от тоски, от одиночества, от любви, от жизни, от реальности. Они не реализованы как личности, но и страшно боятся реализоваться. Ведь тогда придется ЛЮБИТЬ. Инфантильным - любить больно, от настоящей любви они убегают, как черт от ладана. Такие часто придумывают себе взрослые игры (для прикрытия, маскировки): будь то работа, семья, некое хобби. Нередко играть удается так хорошо, что верят все, и веришь себе сам. В то, что мистер Х – прирожденный журналист, а мистер Y – не лишенный (кем, интересно?) мастерства писатель, мистер Z имеет имидж Дон-Жуана, а некая миссис L – продвинутая поэтесса и секс-бомба замедленного действия.
По молодости такие «не парятся» и «на все забивают». В более старшем возрасте – пугаются, как многое упущено, и насколько мимо пролетела жизнь.
Опять прав мною любимый Блок:
…Оглянулся: сорок лет,
хвать-похвать – а сердца нет,
сердце – крашеный мертвец…
Но почему оно мертво? Потому что многое пережило и перечувствовало или потому что многого избегало чувствовать? Не все ли равно?..
Еще один философ – уже современности - Фредерик Бегбедер, книжка «Рассказики»:
«Возможно, человек не создан для того, чтоб жить в одиночестве, и все же он одинок – даже будучи женатым».
***
Одиночество. Сиротство во Вселенной. Отдельная, крошечная история сиротства, поразившая меня около года назад. Девочка, которая пришла к нам работать, в частную газетенку.
«И, по-моему, зовут ее ….,
то ли девочку, а то ли виденье…»
Серебристый, какой-то дюймовочкин смех. Маленькая, миниатюрная, и вся внешность: птичье, маленькое, заостренное личико, но выразительные, серые и сирые глаза («Хло-п-п-п-ай ресницами и взлетай! – присниться не забывай…») – тоже детская, ребячья совсем. Я потом как-то вдруг узнала, что шести лет в детстве она осталась без матери – умерла мать. Была у нее несколько болезненная, но вполне объяснимая тяга к любой ласке – в газете к теткам постарше 30-ти это выражалось в компанейской доверчивости, задушевности, откровенности. «Женской дружбы нет» - не раз очень хотелось сказать мне ей при таких вот задушевных разговорах. У нее рано началась «взрослая» жизнь, все ее атрибуты: и пить, и курить, и спать не одна она стала рано, лет с 11-12, наверно. Навсегда в душе – сиротство, разве девчонка виновата?.. Она сочиняет классные песенки для своей гитары и ходит в горные походы. Учится на психолога, чтобы понимать людей. Все присутствует: юность, красота, талант, веселая молодежная компания… И все же при этом она – одинокая, хрупкая Дюймовочка с гитарой. Где ж ее эльфовый Принц?..
Видимо, там же, где все другие Принцы нашей эпохи – в нашем скудном или богатом (кому как дано) воображении. Они не виноваты потом, что они вовсе не такие, как мы их себе навыдумывали. Может, их, таких, и вовсе нет?
Есть милые мелочи любимого человека, от которых и без того глупое сердце, вспоминая, начинает улыбаться еще глупее: всяческие россыпи родинок в интимных местах, только его манера смеяться или злиться, только его мелодии и песенки - от которых сходишь с ума при разлуке, ревнуя и мучаясь, прощая и снова ревнуя. Красота и ужас внутреннего мира любимого существа, его свет и тьма – это наполовину и твой внутренний мир, воображаемый, придуманный для двоих. К сожалению и, может быть, к счастью для людей, этот мир так же хрупок, как мыльный пузырь, как отцветший одуванчик на сильном ветру.
***
Я вижу чужую слабость и чужую беззащитность. Я жалею девочку Д. и также девочку А., плачущую возле окошка в коридоре универа, где мы столкнулись по работе за «круглым столом». «Проблема зависимости студенческой молодежи от психоактивных веществ и наркотиков» - так «круглый стол» назывался. Девочка плакала вроде по пустяковому поводу: усталость от работы, куда-то кто-то не приехал на обещанной от местного ТВ машине. На самом деле она плакала потому, что на ее долю, видимо, не досталось «наркотика» - любви и ласки этого мира. Любовь – это страшный наркотик. И психоактивное вещество тоже.
Я слишком хорошо вижу и знаю свою слабость и беззащитность перед этим чувством и веществом. Однажды (это и может быть, наверно, только однажды) я встретила мужчину в своей жизни, которому не смогла сказать: «Я люблю тебя», потому что слишком боялась его потерять, слишком острым, пряным и пугающим было ощущение предельного счастья с ним. И я ему говорила: «Я тебя обожаю…». Я знаю, что такое магия, сила, власть слова: словом можно убить, а можно воскресить. Но я не думала тогда, что это чувство - испуг перед счастьем, недоверие, сомнение – тоже может иметь убийственную власть!.. Я убила собственную любовь этой мыслью, я виновата на всю жизнь, что тоже испугалась любви!..
И все же я туда нырнула, в это чувство и вещество, как в море, молча и бесстрашно, не умея плавать, позабыв и сладко вспомнив, как можно летать!
Совесть – сволочь и предательница! Память – просто иезуитка! Но сердце все же всякий раз ловится снова в эту ловушку, ловушку мифа о вечной любви.
***
В абсолютно диогеновских поисках своего ЧЕЛОВЕКА многие мои собратья по перьям уходят в мир ирреальный, в котором плоский экранчик компьютерного монитора раздвигается, расширяется вдруг в многомерное пространство. На сайтах знакомств, литературных и не литературных, порнографических идет бесконечный поиск своих, милых, похожих, любимых. Иногда находят, и тогда – пиши-пропало, вернее, пропал человек. Чаще же возвращаются в свои одиночки, понимая, насколько виртуальный мир параллелен к ним. Так же параллелен, как мужчина и женщина в любви, как два железнодорожных рельса, похожих, идентичных, вместе уходящих куда-то в вечность, но никогда не пересекающихся. Хорошо, может, что во времена Диогена и Архимеда не было Интернета. Впрочем, и тогда, и сегодня быть философом как-то не модно.
***
Философия есть правда жизни. Хорошо бы провести хоть один «день без вранья», как в рассказе у Вики Токаревой. Один раз в газете мы сделали «ужасную» опечатку: из слова Президент выпала первая буковка «П», и это так и пошло в номер. С другой стороны… Ведь если король живет в королевстве, то ведь и у президента есть своя резиденция…Явиться бы хоть раз на работу этаким обличителем, двинуть стоптанной и немодной туфлей дверь редакции скучной государственной, никому не нужной газетенки и всем коллегам заявить все, что думаешь и знаешь о них на самом деле. И выслушать шквал ответных, одобрительных ругательств или насладиться поистине гоголевской немой сценой. Ну, не может, не может поэт, если он настоящий поэт, быть еще и журналистом – вот и получай свой жалкий гонорар, на него и издашь свои жалкие, обличительные речи!..
Жалким комариком (египетским, российским или казахстанским – не важно) пытается он жалить, кусать власть, лезть в политические дрязги, в омут неких событий – в итоге, для развлечения той же скуки, чтобы отвлечься от себя и забыть себя, в то же время, чтобы крикнуть, что он ЕСТЬ, и он не может быть другим. Он отражение ВРЕМЕНИ, один, единственный, неповторимый, уникальный экземпляр!. При этом жутко ранимый и незащищенный.
***
- В XIX веке поэты были очень ранимые, поэтому их часто убивали на дуэлях.
(Н.Фоменко, «RR»).
Я посещаю дорогих мне мертвецов. Весной городское кладбище расцветает. Очень странно и все же мне нравится смотреть на иную форму жизни: в цветках, деревьях, счастливых и оживших по весне насекомых под ногами и в пахнущем травами воздухе…
В голове всякий раз звучит песенка: - На старом кладбище лежат бандиты –
не сами умерли, а все убиты… На старом кладбище лежат поэты – сердца надорваны, и песни спеты… И птицы черные кричат над степью, что ни один из них – своею смертью…
Чьи же это стихи? – не помню, не знаю. Дома смотрю на обложку музыкального альбома кабаре-дуэта «Академия» (когда-то они мне нравились): слова Сергея Русских. Ну, конечно, псевдоним. На кладбище эта музыка в голове звучит как некое издевательство, как дьявольская насмешка!.. Два русских парня, дорогие мертвецы моей жизни (ну, правда, не насмешка ли?) лежат здесь. А еще такое вспоминается: «Сережка с Малой Бронной и Витька с Моховой…». При чем здесь это, кроме совпадения имен?.. Я боюсь этих походов, возвращения в свое прошлое, этих бесед с мертвыми, а на самом деле с самой собой, боюсь одиночества и живу в нем, боюсь сойти с ума… «Не дай мне бог сойти с ума – уж лучше посох да сума…». Но где-то за границей человеческого ума, в интуитивном царстве-государстве живут вечная Правда и вечная Вера, и вечная Любовь. И смерти нет. Иначе просто не могут так великолепно и назойливо, жизнеутверждающе цвести кладбищенские нарциссы и тюльпаны.
***
Какие вечные, страшно вечные вещи вокруг… Мы умрем, а они все будут. Вот этот мною так и недовязанный дочери шарф, например… Зимы две или три назад начатый?.. И все эти клубочки пряжи, старая, потертая мебель вокруг, пыль в этой странной, тоже вечной квартире… Чтобы жить и шить, вязать дальше, нужен стимул («стимулятор!» – как смеялся один мой бывший коллега-компьютерщик), нужна любовь этого мира. Где-то на грани жизни и смерти она существует, один раз я ее чувствовала – при глубоком, правда, наркозе, когда мне делали один из моих абортов… Большая белая карусель кружилась-кружилась в сознании, во сне, из самого ее центра звал очень ласковый, властный, белый, любящий меня голос, звал по имени… Не знаю, почему я тогда не умерла. Я еще и еще раз потом умирала, но больше уже не слышала этот голос.
Вещи, вечные вещи имеют власть над невечным человеком. Он окружает себя комфортом, покупает машину, тупо женится, потому что надо, обзаводится любовницей, потому что опять зачем-то надо… Затем он мучается: как бы отвлечься? развлечься? Наши власти отнимают у него по одной его взрослые игрушки: не смотри ТВ, не играй в казино, не читай заумных книжек, да и газет, не думай вообще, будь уродом, пьющей по праздникам скотиной!..
На самом деле человеку надо очень мало, но это малое дорогого стоит. На самом деле есть только одно богатство у человека, его не смогут отнять ни наши любимые и родные, ни наши друзья, ни власть имущие. Мое одиночество, мой внутренний мир, мою сумеречную страну я не отдам никому, не впущу туда до конца никого, а если впущу – пусть попробует отобрать у меня это!
***
История вообще и история человека – это всегда история одиночек, история Одиночества. Из маленьких историй личностей одиночек, как из осколков древней чаши или вазы, складывается история человечества. Нет у меня ничего сейчас, и не будет. Не будет Любви – я любила слишком глубоко, и достаточно, не будет Славы – мы недолго были вместе, и довольно. Но я хочу подарить миру, как драгоценность, последний осколок моего счастья – историю моего Одиночества. Я счастлива = я одна.
