Весёлая вдова управляет аэропланом,
министр финансов осматривает выгодную лазурь.
Европа египетских банков и ресторанов,
солнечных ванн и мокрых, дисциплинированных процедур.
В шаре из кейворита я над Землёй пролетаю,
открыв неудобную книгу, откровенно сижу - зеваю.
Женский бокс посещают британские денди,
они клюют китайский кокаин и смотрят в монокль.
Утренний чай и бутылка вечернего бренди,
взрывы злачного хохота и декадентский вопль.
Я лечу в аппарате наподобие стального вагона,
слушаю треснувшую музыку из патефона.
Немцы пьют пиво на своих дирижаблях
и мочатся сверху на английские корабли.
В подворотне цивилизации Африку грабят,
люди в пробковых шлемах садятся в автомобиль.
В шаре из кейворита мне страшно немножко.
Раздвинув жалюзи, я выглядываю в окошко.
Женщины в храбром галифе осваивают небо,
над Германией поднимается металлургический дым.
Субмарины всплывают за свежим глотком хлеба,
все телеграфные линии ведут в буржуазный Рим.
В толстом шаре я сижу над внимательной книгой,
на планету смотрю - мне всё замечательно видно.
Дредноуты ходят как часовые казённого моря,
Метрополии вычёсывают колониальных вшей.
Мужчины с томностью в пресыщенном взоре,
женщины с гирляндами жемчуга вместо ушей.
Летательный аппарат стремительно мчится лазурью,
я лечу на Луну - несу европейскую культуру.
Философы в креслах-качалках курят сигары
и слушают по длинному радио новенький джаз.
По бульвару гуляют электрически освещённые пары,
смерть ходит по следу, одевшая противогаз.
Пролетая, я шорохи воздуха слышу снаружи -
подо мной города. Облака из брюссельских кружев.
На Луну отправляются первые артиллерийские люди -
кричат периодически мальчишки проснувшихся газет.
Пока спящий прочно спит, и его никто не разбудит,
будущее не наступит. Будущего, считай, что нет.
На летательном аппарате я пробиваю плотную тучу.
Отложив серьёзную книгу, сижу в темноте - мне скучно.