Приветствую вас, дорогие читатели!
Я всё-таки решился написать предисловие.
Представляю вашему вниманию третий рассказ, завершающий цикл «Ловушки». А сейчас моя вечная фраза: я очень старался сделать что-то необычное. Смайлики в «Ловушках» я решил не ставить, но знайте: сейчас я улыбаюсь.
Раз уж это предисловие, расскажу немного об именах героев: изначально я писал их словами и лишь в самом конце менял на символы. Вообще говоря, эта задумка с именами – некая дань уважения «Психопатике» с её идеями об уравнениях и математических системах.
Что ещё… Как и раньше, я не делал абзацные отступы и старался не забывать про букву «ё». Пишу я обычно по вечерам при свете настольной лампы, и, конечно же, под музыку.
В трёх рассказах были использованы три способа передачи речи на письме, хотя один из них нарушает все правила пунктуации. Просто мы разговаривали об этих способах с одним хорошим человеком, вот я и решил отдельно это отметить. Приятно ведь делать людям приятно, упоминая их в предисловиях. Я бы ещё много кого мог упомянуть, но этой странички не хватит, поэтому лучше оставлю всех остальных в себе.
Кстати, ещё немного об орфографии и пунктуации: мне бы хотелось заранее извиниться перед теми, кто знает их лучше меня и, возможно, находит в написанном ошибки. У меня нет знакомых корректоров, поэтому я всегда свои тексты проверяю сам. Долго и старательно. Но, конечно же, я не могу сделать это лучше профессионалов.
Что ж, «Ловушки» заканчиваются.
Как и всегда, я желаю вам получить удовольствие от чтения!
Максим Василов
Ловушки. Красивая светлая история
Кси Каппа Гамма
Дельта Ипсилон Омикрон
Прекрасная музыка. Вращение. Ах, как кружится голова! Как красиво! Ха-ха, даже дышать тяжело. Внутри живота взрываются фейерверки, горло горит огнём веселья. Смех в лихорадке счастья! Сожми мои кисти покрепче! И небо! Ты только посмотри наверх! Какой цвет… А облака! И это солнце! Обрушься на нас! Скорость. И не отпускай мои кисти никогда! Прыжки. Ноги заплетаются. Слышишь, кажется, это скрипки! И шум. Ммм, какое необычное сочетание с гитарами. Внутри грудной клетки такой жуткий ветер. Не поверишь, я сейчас выпрыгну из себя! Или упаду! Листья деревьев сливаются в дискретную зелёную массу. Чудо, великолепие движений, лёгкость красоты! Я хочу остановиться и, отстукивая ногой эту музыку, раскинув руки в стороны, задрав голову кверху, упасть в траву! Это счастье? Больше никаких сомнений! Ни за что! Ой, пожалуйста, пусть это никогда не заканчивается!
тише-тише…
У Кси учащается дыхание, когда в подсобке выключается свет. Это от волнения: девушка ясно осознаёт, что оказалась в ловушке. В самой обыкновенной ловушке. Три метра на шесть. Когда заходишь внутрь, надо подпирать дверь специальным кирпичиком. Сколько же раз за последние полчаса Кси назвала себя глупой дурочкой за то, что забыла это сделать. Как только дверь захлопнулась, девушка начала звать на помощь бармена. Стоит сказать, он сразу же откликнулся и двадцать минут искал ключи от двери. А потом послышались крики и шум, и вот уже десять минут никто с той стороны не отвечает. Сквозь внутреннее пространство кафе до подсобки доносятся странные звуки с улицы: как будто толпа сносит всё на своём пути. Временами раздаётся какой-то грохот. Телефон, конечно же, Кси с собой не взяла. Когда выключается свет, она теряет надежду быть услышанной и спасённой сегодня и решает переждать ночь в подсобке, а утром устроить разнос всем, кто её бросил. Только вот почему-то Кси всё равно кажется, что не могли её товарищи по барной стойке уйти просто так. Пусть она и потеряла надежду, что её крики достигнут чьих-то ушей, но она не теряет веру в доброту и преданность своих коллег. Кси старается держаться молодцом, но тревога нарастает с каждым мгновением, проведённым взаперти. Так не должно было быть! И вот наступает темнота. «Видимо, пора спать», – пытается подбодрить сама себя Кси и на самом деле начинает на ощупь искать что-нибудь мягкое, но первым делом находит фонарик. Чисто случайно. Однако это большая удача. Параллельно Кси прислушивается к шуму за дверью. «Как будто карнавал», – мурчит под нос девушка. Карнавалы в её городе не проводят, да и она знала бы, наверное, заранее о готовящемся празднике. Плюс свет во время таких массовых гуляний не выключают. Ну, чисто теоретически – Кси никогда не бывала на карнавалах, поэтому боится делать однозначные суждения. Надо отдать ей должное: она – отъявленная оптимистка. Наверное, если бы сейчас Кси сказали, что через какое-то время она будет лежать на улице истекая кровью, она бы попросту не поверила. Но, к сожалению, предостеречь и даже защитить Кси некому. Как так вышло, что она вынуждена сама о себе заботиться? Почему сейчас к ней не несётся через весь город кто-нибудь, готовый ради неё на всё? А вот так. И нечего тут сказать.
Кси сидит в углу тёмной комнаты уже минут пятнадцать. Как много времени в жизни каждого человека уходит на ожидание… Хотя Кси думает не о всех людях, а только о себе. Она не любит обобщать. Мало ли, вдруг остальные не теряют время, как она. Кси постоянно ждёт автобусы на остановках, ждёт, когда же наконец доедет до дома, вечером ждёт, когда же наступит новый день, чтобы вновь завести машину ожидания: ждать, пока согреется вода, пока наступит время выходить из дома, ждать нужного сигнала светофора, ждать начала рабочего дня, ждать первого и последующих посетителей, ждать конца рабочего дня, ждать выходных, которые пройдут в ожидании чего-то интересного и чудесного, ждать первого свидания, ждать новых встреч и, если ничего не получается, новых знакомств. И вот, сидя в углу в темноте, Кси думает, что, если она вдруг исчезнет, никто на свете этого не заметит, а если и заметит, то вскоре забудет, потому что запомнить её нечем, кроме как тем что она вечно чего-то ждала и была милой девушкой. Но не надо говорить о ней в прошедшем времени. Хотя никто ничего не говорит, это Кси думает. Вернее, Кси сама себе говорит, что не стоит думать о себе в этом грустном времени. Да… Мысли в темноте сильно путаются. Есть ли у её мира будущее?
Размышления Кси прерывает одна неприятная неожиданность. Хотя чего лукавить-то – кошмарная неожиданность. Запах гари. Блуждающие по животу и горлу комочки паники щекочут всё нутро. Кси включает фонарик, но от этого мало толку. Повсюду полки с пакетиками кофе, чая, печеньем, ложками, чашками и прочей мелочёвкой. А помещение кафе, судя по всему, горит. Вообще, конечно, Кси начинает бояться и дышать ещё чаще. Она понимает, что медлить нельзя, собирается вскочить с пола, но тело не слушается. Ну всё, паника в чистом виде. Кси дышит так часто и так сильно дрожит, что трудно представить, что через полминуты она сможет взять себя в руки. Кси резко оглядывается по сторонам и замечает на стене огнетушитель. Жалко, что не догадались повесить и топор. Ну, бывает. Надо постараться выбить дверь или хотя бы замок. Кси берёт огнетушитель…ах, какой же он тяжёлый!..пытается взять его поудобнее, призывает на помощь все свои силы, хотя, к счастью, в состоянии паники долго уговаривать их не приходится. После пяти метких ударов Кси вся мокрая от пота и жары, голова гудит от отдачи. Да и руки болят: потянула мышцы, наверное. Дверь оказалась на удивление крепкой. Не к месту крепкой. Но несмотря на то, что замок всё-таки слегка покорёжило, Кси останавливается, осознав, что снаружи её ждёт огонь. При самом худшем раскладе, конечно же. И вновь свет фонарика блуждает по полкам. Так, бутылочка воды. Отлично. Что же нужно делать в таких случаях? Кси вспоминает что-то про то, что лицо лучше прикрыть мокрой тряпкой, чтобы протянуть подольше в задымлённом помещении. Ещё она надеется, что огонь не ворвётся в её комнатушку, как только она выбьет дверь, но предпосылок для этого нет: особо сильных движений воздуха снос двери не вызовет. Кси отрывает от своего фартука кусочек, смачивает водой и обвязывается им так, чтобы нос и рот были закрыты. Кси, не зная, зачем это делает, но решив подстраховаться, выливает на себя несколько бутылочек воды, чтобы промокла и остальная одежда. И ещё она накрывает волосы, чтобы они не подгорели, смоченными остатками фартука. Стоит отметить, Кси справляется со всеми этими делами буквально за минуту, затем вновь берёт огнетушитель, чтобы нанести решающие удары по двери. Дышать тяжело. Вдруг Кси промахивается и ударяет по полке рядом с дверью – падают баночки, пластмассовые лоточки, и в тишине отчётливо слышно, как звенит связка ключей. Так вот почему снаружи их не могли найти! Глупо вышло. Но сейчас от них толку никакого: замок почти сломан. Удар – дверь слегка смещается. Удар – хруст. Удар – ещё одно крохотное смещение. Волнение растёт. Как же тяжело выбить обычный кусок дерева! Кси ставит огнетушитель на пол, отходит от двери на метр и пытается выбить её ногой, как в фильмах. Больно, но дверь всё-таки уже шатается. Кси всё труднее дышать, и, если честно, она в ужасной панике. Нелегко сохранить самообладание в такой ситуации, поэтому Кси начинает биться в дверь плечом, крича от страха. Первый удар. Молнии в весеннем небе. Самые прекрасные молнии в её жизни. Второй удар. Солнце сквозь жалюзи. В комнате было так уютно. Третий удар. Усталость. После сна всё всегда проходило. Четвёртый удар. Смех. Раскрытые ладошки. Блестящие глаза. Пятый удар. Неожиданный поцелуй. Ночью. Здесь. Шестой удар. Чувство невесомости. Кси падает на пол в свободном дверном проёме. У неё получилось. Жарко. Секунды и мгновения. Тут всюду огонь, но девушка отлично помнит, что прямо напротив двери в подсобку огромное окно. Его даже видно. Снаружи чернеет вечер, а в стекле отражается пламя. Нельзя ждать! Кси перебирается через барную стойку, оглядывается в поисках какой-нибудь уцелевшей скатерти, но нет – всё горит. Тогда Кси хватает металлический стул – горячий, но недолго держать можно – и бежит к окну, огибая столы. Она понимает, что, если разбить окно, пламя усилится, поэтому разбить его нужно собой. Кси поднимает стул так, чтобы прикрывать его спинкой голову, и врезается в стекло. А может, её друзья, уходя в спешке, дверь в кафе оставили открытой? Может, стоило использовать огнетушитель по назначению? Кси приходят эти мысли, когда она понимает, что лежит на асфальте в метре от разбитого окна. У неё опять всё получилось. Конечно, в результате падения она ударилась, сиденье стула врезалось в бок, но, наверное, это не страшно, ведь главное было – выбраться из ловушки. Кси чувствует, что у неё ссадины и порезы на руках и ногах, но, кажется, все кости целы.
Кси поднимается с земли и оглядывается по сторонам: как назло, хотя, наверное, к счастью, горит только её кафе; машины стоят; людей много. Они ведут себя странно: кто-то озабоченно оглядывается по сторонам и прибавляет шаг, кто-то прячется в проулках, кто-то петляет между сигналящими автомобилями в пробке. Кси кажется, люди хотят покинуть центр города. Она смутно чувствует, что в этом виновата толпа в ста метрах дальше по улице. Около горящего кафе стояло несколько зевак. Представление, устроенное хрупкой девушкой, настолько их смутило, что они не сразу поняли, что нужно бы оказать помощь или хотя бы поинтересоваться, нужна ли эта самая помощь. В конце концов несколько парней помогают девушке встать и справляются о её состоянии. Кси не хочет никого утруждать, говорит, что с ней всё хорошо, и отходит в сторонку, чтобы на неё не смотрели. Кси пока ещё не ощущает осенний вечерний холод: на ней всего лишь брючки и футболка, теперь уже не совсем целые после полёта сквозь окно. Лишь бы не начался дождь. И где же пожарные? Так, тут неподалёку есть фонтан. Кси смотрится в стекло покинутого тёмного магазина, чтобы увидеть своё отражение – ой, повязка и самодельная косынка! Кси снимает с себя все эти тряпки. Выглядит она нормально: чуть-чуть сажи на лице и одежде, но в отражении в стекле многое не разглядишь. Кси идёт к фонтану и, поборов брезгливость, умывается в нём… Теперь можно спросить у прохожих, что происходит. Она подходит к кучке молодых людей, спрятавшихся в арке одного из зданий, и те говорят, что и сами не понимают, что стряслось, но какая-то разгорячённая толпа пронеслась по центру города, делая не самые хорошие вещи. Совсем недавно беспорядки сместились из этого района в другой. Что там происходит, пока неясно. Во время разговора мимо Кси и её собеседников стройными рядами пробегают полицейские. Человек пятьдесят. Молодые люди спрашивают у Кси, всё ли с ней в порядке, и говорят, что ещё какое-то время побудут здесь, а потом уйдут дворами. Кси решает поступить так же, но вдруг до неё доносятся звуки сирены – пожарные! Кси не знает, зачем ей это надо, но она возвращается к своему кафе посмотреть, как его будут тушить. Вряд ли там уцелели какие-то её вещи. Ну а потом она попытается выбраться из центра города.
Неприятное зрелище: обуглившиеся столы и куски дерева. И всё в воде. Потушили быстро и уехали дальше. Нормально так сработали, оперативно. Хотя… Если бы Кси не поборолась за свою жизнь, вряд ли бы они успели её спасти. А может, успели бы. Никогда ничего не знаешь наверняка. Кси бросает в дрожь отчасти от этих мыслей, отчасти из-за осознания холода, но делать нечего – придётся идти сквозь этот вечер так, без ветровки, которая, судя по всему, недавно прошла очищение огнём. Приступ головокружения. Кси садится на корточки недалеко от сгоревшего кафе, чтобы прийти в себя. Просто она вдруг понимает, какой беды избежала. Она чуть не задохнулась в кирпичном гробу. Она чуть не сгорела, чуть не разрезала себе какие-нибудь важные кровеносные сосуды о стекло и чуть не переломала руки и рёбра в результате падения. Всё из-за каких-то уродов, решивших поджечь её кафе. Глубоко дыша ртом, Кси держит правую руку у лица. Костяшкой указательного пальца касается кончика носа.
Куда теперь? Руководствуясь тем, что лучше не идти туда, где виднелась толпа, Кси уходит из центра знакомой дорогой, которая пересекает всего пару оживлённых мест – причём на них как-то неспокойно, как будто это и есть зоны беспорядков, – и как раз на одном из них с Кси случается ещё одна неприятная вещь. На неё набрасывается какой-то парень и валит на землю. Второй раз за час Кси оказывается на асфальте, но она не успевает начать возмущаться, потому что раздаётся взрыв.
Кси теряет ощущение времени. У неё шумит в ушах. Повсюду дым и пыль. К тому же вечер – вообще ничего не видно. Возможно, десять секунд, возможно, минуту Кси и навалившийся на неё парень лежат неподвижно, пытаясь почувствовать себя живыми. Как не хочется вставать. Лежать бы и лежать. Пришёл бы кто-нибудь, поднял бы на руки и отнёс бы домой, напоил бы чаем, уложил бы в постель, пожелал бы спокойной ночи и тихонько ушёл бы. Но никого нет. И никто не придёт. Парень и Кси одновременно начинают двигаться, садятся и ошеломлённо смотрят друг на друга. У юноши одежда порвана в нескольких местах. На лице ссадины. Из раны на ноге течёт кровь. Парень пытается спросить у девушки, всё ли в порядке. Говорить у них пока не получается, но Кси догадывается о тайных желаниях своего спасителя и жестами даёт понять, что она вроде цела. Парень какое-то время смотрит на ногу, а потом принимается перевязывать её как заправский вояка. Кси хочет помочь, но не знает как. Она решает помочь тем, что не бросит его наедине с кровью. Закончив медицинские процедуры, парень встаёт и медленно уходит в темноту. Кси тоже поднимается с земли, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не увидеть что-нибудь страшное. Но не получается: она видит много страшного, что никогда не забудет. Может, кто-то и кричит, но пока она мало соображает и почти ничего не слышит. Кси догоняет парня и хватает его, но вдруг силы покидают её, и она в слезах опускается на землю, теряя своего спасителя во мгле.
ш-ш-ш-ш-ш…
Кси всё равно, куда идти, лишь бы подальше отсюда и поближе к тем, кто ещё жив. И вот она на дороге, ведущей из центра пустынными районами. Такое ощущение, будто каждая клетка тела Кси вибрирует от осознания свершившегося предательства. Как можно уйти от этих людей? А если бы сейчас она сама лежала на месте кого-либо из них? Пройдя в раздумьях метров пятьдесят, Кси останавливается и принимает кошмарное решение спасти брошенных ею людей, разворачивается и быстрым шагом, иногда переходящим в лёгкий бег, направляется в сторону предполагаемых беспорядков. Там должны быть медики.
Странно, вот уже минут пять Кси почти ни о чём не думает, вернее, мысли её спутаны в такой хаотичный клубок, что движениями и перемещениями её тела руководят лишь зрительная память и инстинкты. Это магазин, в котором она однажды покупала брюки, одетые сегодня на работу. Это дорога, по которой она обычно ходит в аптеку, когда разные виды боли настигают её прямо здесь, в центре. Это улица, ведущая к сгоревшему кафе. Эта улица заканчивается водой. А эта, самая широкая, скорее всего, и есть та, по которой шла толпа. Об этом свидетельствуют битые стёкла и ошмётки всего подряд на асфальте. Кто-то ещё пытается выехать, но это несложно: видимо, центр уже перекрыли, чтобы никто не въезжал в ловушку, поэтому тем, кто ещё заперт внутри неё, стало свободнее. В природной темноте начинается дождь. И ещё отключается большая часть фонарей. Из-за всего этого улицу видно всё хуже и хуже. Людей тут сейчас не очень много. Кси подбегает ко многим, кто попадается ей навстречу, и просит вызвать скорую на площадь перед тем магазином, где произошёл взрыв, но довериться людям нельзя, поэтому Кси продолжает движение в самую гущу событий. Она понимает, что бежать надо туда, откуда идут встречные. Двигаться, двигаться, двигаться! Так будет теплее. Сейчас холодно, но совсем недавно Кси была оптимисткой, а оптимизм – штука такая, сложная. Единственное, что Кси считает сейчас чем-то хорошим, – это то, что она жива. Но до оптимизма это не дотягивает, ведь не получается сказать: «Ну это ещё что! Вот однажды было…» – и загнуть какую-нибудь неправдоподобную страшилку. Нет… Сейчас никак не получится так сказать. Лучше помолчать и не говорить глупостей. Кси не стала реалисткой или пессимисткой. Она в священном трансе. Смерть дня – ночь – сама того не желая высосала из несчастной девушки разум. Невдалеке уже виднеется какое-то подобие людей. Только странно: они почему-то не похожи на тех, кто творит беспорядки. Не все похожи. Они стоят большой тесной кучей. Их как будто что-то удерживает на одном месте. Кси бежит туда, чувствуя сильный страх, не зная, что прямо сейчас захлопываются створки ещё одной самой обычной смертельно опасной ловушки.
Ситуация такова: большинство в толпе – обычные мирные граждане; меньшинство – не очень ярые бузотёры, отставшие от своих. Ширина улицы – метров тридцать. Тишину нарушает лишь достаточно громкое возмущение людей: путь им преградили люди в форме, пропускающие всех по очереди, проверяя документы. Позади – самый центр города, по которому бродят разрозненные кучки нарушителей спокойствия. Кто-то из обычных людей до сих пор пытается выбраться мелкими улицами, кто-то ищет путь на автомобиле. Центр пустеет. Впереди – заграждение с несколькими пропускными пунктами, охранники порядка, медики, которые долгое время не могли пробраться в нужные районы из-за пробок. Говорят, отдельные бригады прочёсывают центр в поисках раненых, но Кси не посчастливилось наткнуться ни на одну из них. Ещё говорят, что на соседней улице людей пропускают без задержек. Да и не только там – во многих других местах тоже. Но почему-то здесь решили выискивать в толпе тех, кому не мешало бы вправить мозги. И ведь отчасти правильное решение, но от этого не легче тем, кому вправлять мозги не требуется. Ещё люди в толпе делятся друг с другом различной информацией о происшествиях, свидетелями которых они явились: где-то стреляли, где-то бросались камнями, где-то люди в форме подоспели в самый нужный момент и обезвредили митингующих, если их можно так назвать. Становится понятно, что фаза организованного наступления всё-таки закончилась: беспорядки идут на спад, но кое-где ещё случаются всякие гадости. Всё это Кси почерпнула из разговоров, пока стояла минут пять в толпе. Но время болтовни заканчивается: где-то люди нуждаются в помощи. Кси пытается пробраться поближе к заграждению, но это не так просто: все стоят достаточно тесно, огрызаются и не очень-то горят желанием слушать байки про раненых. И вот, когда Кси уже продвинулась метров на двадцать в нужную сторону, случается очень нехорошая вещь. Конечно, Кси этого не видит, но вдруг из-за одного из зданий появляется достаточно многочисленная группа воинственно настроенной молодёжи, тут же бросающаяся в сторону предполагаемого нахождения полицейских, то есть в сторону толпы, в самом сердце которой сейчас находится Кси, всего лишь хотевшая добраться до медиков. Раздаётся громкий хлопок. Чёрт его знает, что это такое на самом деле, но возникает паника. Толпа устремляется к заграждению, пытаясь прорвать его. Начинается давка. Кси молчит, но люди вокруг кричат истошными голосами. Не все, конечно, но имеющихся крикунов достаточно, чтобы усилить ощущение страха. Возможно, в тишине, люди двигались бы более организованно и порядочно, но в атмосфере ужаса в большинстве просыпается что-то звериное, а порядочность уходит далеко на задний план: люди толкают друг друга локтями, расчищают дорогу кулаками, не считаясь с возрастом и полом своих соседей по несчастью, на лицах гримасы душевной боли. Некоторые выкрикивают слова и фразы, очень страшные по смыслу. Возможно, они преувеличивают, но это никого не волнует. Кси пытается удержаться на ногах. Её уже не раз ударили, она плохо соображает от страха, но всё же движется вместе со всеми. Люди в форме не успевают убрать заграждения, но это уже не требуется: металлические конструкции повалены на землю и теперь мешаются под ногами. Как и многие другие, Кси спотыкается об основание одной из них и падает. Кто-то тут же наступает ей на ногу. Кси вскрикивает от боли и страха, но на это, конечно же, всем плевать. Она пытается подняться, но её снова толкают. Поток ужасен. Кси каким-то чудом удаётся перелезть через ту часть заграждения, о которую она споткнулась. Случайно или специально люди наступают на её ноги и один раз даже на спину. Сильный удар и давление в конечном итоге приходятся на грудь, оказавшуюся придавленной к асфальту и металлическим переборкам лежащего заграждения. Проходит всего несколько секунд, но под ногами толпы они кажутся крохотными вечностями. Кси прикрывает голову руками, и тут на неё падает ещё один человек, споткнувшийся то ли об неё, то ли о всё ту же несчастную конструкцию. Поток брани. Кси тяжело, она задыхается под чужим весом, она плачет. Секунд через пять человеку, упавшему на неё, удаётся подняться, и вдруг кто-то резко хватает Кси за руки, потом за подмышки и вытягивает наверх. Кси замечает защитную окраску одежды своего спасителя и каску на его голове, скрывающую добрые глаза. А какие ещё могут быть глаза у человека, помогающего упавшей в давке девушке? К счастью, напор толпы слабеет, и часть защитников порядка принялась спасать пострадавших, а часть – жёстко подавлять тех, кто…не хочется даже говорить о них. Кси ставят на ноги. Она не успевает поблагодарить вытащившего её человека, потому что вынуждена быстро уходить вместе с потоком. Но становится свободнее, и Кси смещается вправо к одному из зданий. Там нет людей, там темно и спокойно. Она забивается в безопасное место и сидит, пытаясь в очередной раз за день прийти в себя. Но на этот раз тяжелее всего. Кси старается не думать о возможных синяках на груди, которая ужасно болит, как и ноги со спиной. Ступать было очень больно, но всё-таки получалось. Так что, скорее всего, кости целы, чего нельзя с уверенностью сказать о мышцах и суставах. Дышать Кси вроде удаётся без особых болевых ощущений. Значит, рёбра тоже, возможно, не сломаны. Неужели и на этот раз всё обошлось? Кси старается не смотреть в сторону беспорядков. Там сейчас бои, крики, водомёты, дубинки, камни. И целое море боли.
В голове Кси сквозь туман сумасшествия пробивается теперь уже далёкое воспоминание о поисках помощи пострадавшим от взрыва. Здесь, конечно, есть медики, но они заняты. А может, тех людей уже нашла одна из блуждающих бригад? Не одна ведь Кси видела их. Но нет. Она пережила эту давку не для того, чтобы сейчас молча сидеть под дождём и отдыхать. На дороге воцарилось относительное спокойствие: люди разбежались, буянов повязали, раненым оказывают помощь немногочисленные врачи. Кси подходит к одному из них и наконец-то рассказывает про взрыв. Ей отвечают, что тем людям уже оказали помощь. Кому смогли. Одна из бригад медиков совсем недавно вышла на связь по рации. Кси становится немного легче на душе, она отказывается от помощи и говорит, что лучше пойдёт домой. Боль постепенно утихает. Если что-то будет не так, Кси сходит завтра в лечебное учреждение. Она прощается с теми, кто ближе к ней, и сворачивает на одну из узких улочек, ведущих из центра города.
С начала беспорядков прошло почти два часа. Кси очень устала, у неё кружится голова. Она хочет спать и забыть всё, что с ней сегодня было. Нетвёрдым шагом она идёт между двумя домами к небольшой площади. Всё спокойно, впереди люди, среди них даже есть медики. Чувствуется запах огня, повсюду дым. Дождь слабеет. Так тихо, что шёпот будет подобен грому. Когда Кси уже у самого входа на площадь, в метрах двадцати слева взрывается магазин. Кси хватается за горло и медленно оседает на землю. Всё…
Подбегает парень. Ему становится не по себе от увиденного. За несколько секунд, пока он не может дышать от стресса, в его голове проносятся десятки возвышенных мыслей, никак не связанных с тем, что он должен делать. Полёт в пустоту. Падение. Такая красивая…такая бледная и уставшая…такие тонкие умные черты…такой грустный взгляд…такие приятные на ощупь волосы…такая густая тёмная кровь вытекает из раны на её шее. Девушка шевелит засохшими губами, но ничего не слышно. Она… Она просто прекрасна. И постепенно умирает. Всё, что ещё горело, гаснет. Молодому человеку кажется, что он слышит красивейшую фортепианную музыку, на его глазах появляются слёзы. Возвышение. Вдохновение. Она умрёт, а он продолжит топтать землю. И однажды придёт в гости к кому-нибудь и увидит кучу фотографий одной и той же девушки. Этой девушки. На них она будет лежать на берегу моря, на лугу в красивых травах, будет посылать воздушные поцелуи, перевешиваться через старинные перила. Она будет смотреть с карточек задумчиво и грустно, её платья будет раздувать ветер, а самое главное – на них она будет ещё жива. Он увидит эти фотографии и не сможет сдержаться… Но это будущее. А настоящее… Шея. Красноватая пена. Свист. Он никогда прежде не видел и не слышал ничего страшнее. Это ловушка жизни. Или смерти. Надо выбираться из неё. Молодой человек пытается крикнуть «кто-нибудь, сюда!», но, как часто бывает в снах, его крик беззвучен. Проклятая беспомощность. Нельзя сдаваться. Ему не дано знать, о чём думает девушка, лежащая на влажном асфальте. Ему не дано знать, что совсем недавно она была на его месте. Ему не дано знать, что в агонии она пытается сказать, чтобы он не кричал, ведь зло услышит и придёт за ним, как пришло за ней. Парень не умеет читать по губам и не слышит предостережений, поэтому пытается издать звуки снова и снова, и наконец у него получается. Крик раздирает площадь на части. А девушка просто смотрит на незнакомца, будто из последних сил пытаясь переселиться в его тело. Парень пробует надавить пальцем на какое-нибудь место на шее пострадавшей, чтобы остановить кровотечение, но всё тщетно. Он не знает, как жила эта девушка, скольких людей сделала несчастными, кого она целовала, с кем ругалась, какие цветы она любит и почему она так спокойна. Ему очень хочется пить, он чувствует какую-то странную слабость, его знобит. Из последних сил девушка двигает пальцами, и парень догадывается, что она хочет, чтобы её взяли за руку. Он исполняет это желание и вдруг замечает, что под ним самим что-то жидкое…целая лужа. И тут он всё понимает. Падение заканчивается. Он тоже ранен. Болевой шок. Парень смотрит на складки одежды, скрывающие что-то тёмное и волнующее, что-то, что совсем недавно было им самим, а сейчас покидает его липкими ручьями и кусочками. Хочется пить. Бросает в дрожь. Не прошло и минуты, как юноша подбежал к девушке, и вот он тоже теряет сознание, оставаясь сидеть, как сидел, подогнув под себя ноги. Голова его медленно опускается вперёд.
Как будто сквозь кучу тряпок до парня доносятся чьи-то голоса. До него дотрагиваются в тот самый момент, когда он окончательно теряет сознание.
ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш…
тише…
Каппа спит в коридоре. Рядом с ним на кушетке лежит Гамма, до сих пор не пришедшая в себя. Полпятого ночи или утра, но на улице ещё темно. В палатах не хватало места раненым, поэтому всех, кого было можно, разместили прямо в коридоре. Каппе оказали первую помощь, обработали и перевязали раны. Он видел, как привозят и привозят людей. Кто-то без сознания, кто-то весь в крови, кто-то просто очень бледен. Он услышал очень много разговоров: про выстрелы (оказывается, их было всего парочка, и Каппа, скорее всего, стал их свидетелем), про взрывы (они тоже были не такими многочисленными, как казалось), про пожары и сдерживания людей заграждениями. Ещё он слышал, что из-за огня в одном из магазинов взорвался газовый баллон, когда всё уже почти закончилось. При Каппе по коридору провезли нескольких людей, получивших осколочные ранения в результате этого взрыва. Он краем уха услышал переговоры медиков. Он бы не запомнил этого, если бы случайно не узнал лицо одной из пострадавших. Каппе сразу же стало как-то грустно: было страшно видеть при смерти девушку, случайно спасённую им от разлетевшихся во все стороны осколков гранаты. Но это было уже очень давно, а сейчас он спит и не знает, что в операционных врачи всё ещё борются за жизни нескольких пациентов. И Кси не входит в их число.
Где-то очень далеко Дельта просыпается в кресле в больнице и думает о том, что где-то очень далеко сейчас спят её сестра и Каппа. Дельта потягивается, обувается, не завязывая шнурки, и встаёт, чтобы сходить в туалет. Вымыв руки, Дельта долго смотрит в огромное окно, но из-за включённого света улицу почти не видно. Только отражение помещения. Хотя уже почти светает. Возвращаясь из туалета, Дельта тихонько проходит мимо палат, иногда касаясь стены коридора рукой. Шаги бесшумны. В хороших больницах всегда так чисто, так тихо по ночам и всегда так приятно пахнет лекарствами, железными кроватями и чистым постельным бельём. Как ни странно, Дельте нравится в больницах: она привыкла к ним. Благодаря сестре. А вот и палата Ипсилона. Дельта осторожно открывает дверь и входит внутрь. Кроме них двоих, тут больше никого нет. Дельта тихонько поднимает табуретку, переносит её к кровати Ипсилона, чтобы посидеть с ним рядом.
Яркий свет и взволнованные голоса. Операционных мало, поэтому в них помещали сразу по несколько раненых. По два. По три. Омикрону пытаются залатать повреждённые осколком внутренние органы. Он потерял немало крови, и напряжение в операционной растёт. Уже не раз казалось, что пациенту конец, но в последний момент хирургам удавалось восстановить его стабильно плохое состояние. И вот вроде бы всё готово и зашито. Последние штрихи. Последние стежки.
Семья её не была богатой. Однажды в детстве на День Рождения ей подарили набор маленьких игрушек, когда она совсем этого не ожидала. Она очень обрадовалась тогда давным-давно, а сейчас в воспоминаниях всё как в тумане: практически пустая комната без ковра, немного старой мебели, телевизор и цветы на подоконнике. И она с игрушками. Всю последующую жизнь каждый раз, вспоминая этот момент, она чувствовала вину за что-то. И огромную благодарность. Этот скромный подарок наложил на неё столько обязательств, сколько, как иногда ей представлялось, не осилить никогда.
Когда отходишь от анестезии, в голову лезут всякие мысли. Всё как во сне. Тела сначала нет. Только затуманенный разум. И так несколько часов. И ещё очень хочется пить, но никто не даст. А потом возвращаются боль и тело. К Кси они уже вернулись. Она как будто дремлет, но уже почти всё понимает. Тот парень, что подбежал к ней на площади, лежит рядом, и сердце его только что остановилось. Кси непонятно, что делают медики. Видимо, пытаются всё исправить.
Помнишь, когда мы ещё лежали в кровати, ты начала говорить что-то про свою улыбку? Как раз когда позвонила Гамма…то есть Каппа. Угу, помню. А что ты хотела сказать? Да это глупости всё. Ну, скажи. Мне до сих пор очень интересно. Ладно. Дельта теребит край подушки. Гамма всегда говорит, что, когда я улыбаюсь, где-то на другом конце света остановившиеся сердца вновь оживают. Тишина. Молчание. Я же говорила, что это глупость. Одна из наших с ней бессмысленностей. Ипсилон отвечает очень странно. Чересчур серьёзно. Не похоже, чтобы он шутил. Может, он просто устал или плохо соображает после сна и температуры… Тогда улыбайся чаще. И снова тишина. Скоро взойдёт солнце. Почему ты такая грустная? Я? Нет, всё нормально. Просто устала. Может, Каппа или Гамма что-то плохое сообщили? Да нет, они ещё, видимо, спят. Ты не обращай внимания. Мало ли из-за чего мы, девочки, грустим. Просто я волнуюсь. И сейчас тоже начну грустить. Они постоянно говорят шёпотом. Дельта помнит всего пару раз, когда они с Ипсилоном говорили этой ночью в полный голос. Дельта садится на пол рядом с кроватью и опускает на неё голову. Мне приснился страшный сон. А о чём он был? В нём тебе было плохо. Ну, это не повод грустить. Тебя в нём не стало. Ипсилон почему-то молчит. Поворачивается на бок, чтобы лучше видеть Дельту: глаза у неё на мокром месте, она кусает губы, чтобы не заплакать. Ипсилон проводит рукой по волосам Дельты. Какие у тебя красивые пряди. В его шёпоте столько всего необычного, неожиданного, интересного и непредсказуемого, что Дельта невольно сквозь подступающий к горлу комок слабенько улыбается. И где-то на другом конце света остановившееся сердце Омикрона вновь оживает.
Около семи утра. Просыпается Гамма. Она так удивлена, что находится в больнице, а рядом в кресле спит Каппа, что осторожно подгибает ноги, чтобы присесть на кушетке, заботливо служившей ей всю эту ночь; нервозно оглядывается в поисках выхода, трогает свои волосы для определения пригодности причёски и резко вздрагивает, когда вдруг просыпается её герой. Она никогда не подозревала, что на самом деле такая трусиха. Гамма настолько сильно нервничает, что чувствует яростную необходимость совершать различные движения руками и головой: теребить край кушетки, дотрагиваться до волос, до глаз, оглядываться по сторонам и многое другое в таком же духе. Каппа представляется и вкратце рассказывает, что произошло с вечера: про свои ранения, про их встречу, про звонок Дельте, про больницу. Каппа видит, как напряжена эта «жестокая» охотница, в каждом письме угрожавшая поймать его, и ему хочется сделать хоть что-нибудь, способное вывести её из замешательства. Гамма сидит в метре от него и смотрит в пол, иногда кивая головой. Она так вцепилась в кушетку, что кажется, будто сейчас вырвет два огромных куска из её обшивки. Каппа осторожно пододвигается, Гамма замирает и даже, кажется, задерживает дыхание.
– Не волнуйся так.
– Я стараюсь.
– Просто чтобы ты знала…
– А?
– Я рад, что встретил тебя. И рад настоящему знакомству.
– Прости.
– За что?
– За мои глупости.
– Это были необычные глупости.
Они сидят на краю кушетки болтая ногами.
– Я тоже рада…знакомству.
Гамма делает усилие, поворачивается к Каппе и улыбается ему, и ей сразу же становится немного легче.
Какое-то время они щебечут, но вскоре понимают, что пора уходить: помощь им уже оказали, они в относительном порядке, а тут ещё много людей, кому внимание врачей нужнее. Каппа спрашивает у медсестёр, что стало с той девушкой с ранением шеи, и узнаёт, что она жива.
– А вы ей кто?
Каппу нисколько не смущает этот кошмарный вопрос:
– Я спас её от другого взрыва. Просто хочу убедиться, что с ней всё в порядке.
После долгих уговоров медсёстры сообщают, в какой палате лежит та девушка.
– Но если она спит, не вздумайте будить её!
Почему-то у Каппы начинается сильный приступ волнения, когда они с Гаммой подходят к дверям в нужную палату. Внутри лежат шесть человек. У двоих посетители. Каппа осторожно открывает левую дверь, входит, оглядывается в поисках той самой девушки и замечает её в углу, подходит, стараясь не шуметь, и вдруг обнаруживает, что она не спит. Кси не может сильно вертеть головой, но взгляд её сейчас направлен не точь-в-точь в потолок, а чуть в сторону Каппы, так что она видит его лицо и сразу же узнаёт. Секунд десять они смотрят друг на друга, а потом Кси пытается что-то сказать, но лишь бесшумно водит губами. Может, у неё повреждены голосовые связки, но сейчас она наверняка знает только одно: ей просто больно издавать звуки и даже пытаться это делать. Кси в отчаянии сгибает правую руку в локте, и Каппа осторожно дотрагивается до её пальцев, как будто сквозь их подушечки можно передать слова. Кси благодарно смотрит на своего спасителя и поднимает ещё и левую руку, чтобы показать пальцем на соседнюю койку. Каппа смотрит туда и видит парня.
– Ты его знаешь?
Кси ненадолго задумывается, а потом незаметно кивает.
– Переживаешь, всё ли с ним хорошо?
Ещё один почти невидимый кивок.
Каппа подходит к парню, наклоняется к нему и трогает за запястье.
– Сердце бьётся. Вполне спокойно.
Это успокаивает Кси. Парень смотрел, как она умирала, а она смотрела, как умирал он. Какое счастье, что они сейчас лежат тут. Оба.
Каппа вдруг вспоминает о Гамме, оставшейся в коридоре, возвращается к ней и просит всё-таки заглянуть, по-женски поддержать пострадавшую. И Гамма входит внутрь. Когда она наконец замечает, кого навещает, земля уходит у неё из-под ног. Как будто Гамма наступает в пустоту, прикрытую ветками и листвой. Как? Почему? За что они здесь? Каппа, конечно, пока ничего не знает, но догадывается, что Гамма знакома с этими двумя несчастными ребятами. Кси не может выражать эмоции – все чувства в её взгляде. Она рада. Она рада, что не может рассказать, что с ней было. Пока это останется только с ней. Гамма, задыхаясь от волнения и нахлынувших чувств, осторожно гладит по голове Кси, отлучается на какое-то время к Омикрону, чтобы убедиться, что он жив, но пока не пришёл в себя. Гамма понимает, что говорить бессмысленно, поэтому укладывается в парочку предложений. Половина из сказанного ей – ложь. Ну… Просто не может Гамма поведать правдивую историю знакомства с Омикроном. Ещё ей очень стыдно перед самой собой за посещающие её мысли, что этот парень, лежащий без сознания, мог быть на стороне тех… Весь мир, всё ощущаемое Гаммой пространство и даже её собственное сознание как будто пронизаны тоненькими струнами, о которые можно больно порезаться. Мало протиснуться между, проползти под, перепрыгнуть через эти струны в материальном мире, надо не попасться в нематериальную паутину своей неправды. И Гамма вдруг с грустью, но отчасти и со странным чувством гордости, ясно осознаёт, что эти струны и опасности не только здесь и сейчас – они повсюду и всегда в её жизни. Разбивая хрупкое стекло неловкости, звонит телефон. Гамма, извинившись, выбегает поговорить с сестрой. Короткая беседа о прошлом, настоящем и будущем. Потом Гамма и Каппа ещё какое-то время сидят с Кси, оставляют ей свои телефоны и уходят, пообещав вернуться завтра. Кси с болью смотрит им вслед. Она устала, но ей хотелось бы бодрствовать вместе с кем-нибудь, а не погружаться в темноту снов. Но ничего, скоро придут близкие.
Кси лежит и думает о Гамме с Каппой – волновавшихся и стеснявшихся всего: себя, друг друга, Кси и остальных в этой палате. Но всё равно они такие милые. Да, конечно, это первое утро…сплошной сумбур. Воспоминания о ночи свежи – именно поэтому всем так хочется запихнуть их в самые дальние уголки сознания. И ещё такое чувство, будто встреча прошла неправильно: должны были быть другие разговоры, другие взгляды, другие движения. А так всё было пропитано неловким молчанием со стороны тех, кто мог говорить, стеснением и смятением. Да, в их отдельных и совместных знакомствах ещё слишком много неопределённости, но уже завтра всё будет по-другому. Ведь пройдёт целый день. И сладкая ночь. Сон залижет ранки. Ещё раз взойдёт солнце. Очнётся Омикрон. Гамма с Каппой навестят их ещё раз. И, возможно, когда-нибудь потом настанет момент, когда все смогут рассказать друг другу, как они провели эту ночь.
Кси хочет спать, но лежит и думает о ловушках. Ничего определённого, просто образы капканов и прочих страшных зубастых механизмов. Пружины и пластины, ножи и лезвия, приманки, клетки, задвижки и дверцы, верёвочки и ниточки. У каждого с собой всегда целый арсенал. Кси не осуждает ловушки. Если посмотреть под другим углом, в них можно найти даже что-то прекрасное.
Её случайный знакомый по предсмертному состоянию ещё спит. «Когда всё закончится, может, мы с ним потанцуем? Не будем ждать, сделаем это сразу, как только получится. Прямо здесь в палате. Ему будет больно смеяться, он будет хвататься за живот, приговаривая «ой, сейчас шов порвётся», и всё равно будет смеяться, потому что эту реакцию сдержать практически невозможно. Эх, как долго ещё ждать, пока он сможет вставать… Ой, а как я покажусь ему в таком виде? У меня же ноги все в синяках и порезах! А хотя не только ноги… Ладно, чего уж тут утаивать. Я вообще, хоть и краем глаза, но видела его с раскрытым нутром. Так что в каком-то смысле я знаю его ближе, чем он сам себя…» Остальные пять пациентов, близкие этих пациентов, близкие Кси и её друзья не знают, что она чувствует и о чём думает. Одна тьма знает. Так уж получилось, что тьма под кроватью, под одеялом и под повязкой на шее знает намного больше, чем весь белый свет. Засыпая в чистой больничной кровати рядом с окном, в котором виднеется голубое осеннее небо, ощущая боль в груди, в спине, в ногах и руках, повреждённых в давке, в постоянных падениях на асфальт, и в шее, которая ещё совсем недавно была красивой и не помеченной кровавым шрамом, думая обо всём подряд: о ловушках, пожарах, людях, потерявших самообладание, и тех, кого уже не назовёшь людьми, о страхе, дожде, об осеннем вечернем холоде, о возможной простуде, о заграждениях, носилках, осколках, о лужах крови на асфальте и о собственной крови на своих руках и руках подбежавшего парня, – Кси очень старается переубедить себя в том, что у этого тихого и прекрасного мира, расцветающего в тёмном вакууме, нет будущего.
И она опять там, куда мысленно будет возвращаться, наверное, всю жизнь. На небольшой площади, на которой ей посчастливилось полежать под Каппой. Кси снова и снова переживает всё, что там было… Плавное вхождение в воспоминание. Шок как будто проходит, Кси уже немного даже слышит, дым рассеивается, но из-за темноты всё равно видимость слабая. Чьи-то стоны и причитания. Что делать? Как помочь этим людям? На площади, на которой всё произошло, Кси сейчас стоит одна. Остальные лежат. Около десяти тел в поле зрения. Девушке хочется поскорее отсюда убраться: она не может смотреть на эту кровь, не может оказать первую помощь. Ведь должен же кто-нибудь быть рядом! Люди, прохожие, зеваки, полицейские, медики! Где все? Кси, судорожно глотая воздух, оглядывается по сторонам. «На помощь!» Страшно. Страшно слышать свой голос посреди этого кошмара. Кси кажется, что пока она молчала, она не существовала, но, крикнув, сделала себя видимой всему злу на свете, и оно уже несётся к ней сквозь тьму. Переворот, разворот, камера падает на бок. Кси выхватывает кусочки обстановки. Калейдоскоп. Стёклышки, в которых только ночь, пыль и тела. Кси опускается рядом с кем-то, стонущим и умоляющим помочь. Как бы Кси хотела ничего не слышать и не видеть. Забыть. И не чувствовать этот запах. Её руки на чьём-то лице, липком от пота и, наверное, крови. Это существо, которое когда-то наслаждалось закатом и, может быть, даже морским прибоем, сейчас кричит о боли. Всё кружится. Бешеная карусель. Это поднимается изнутри. Кси рвёт – она успевает отвернуться в самый последний момент. Да как же тут помочь! Робкие прикосновения, напрасные старания. Кси говорит с существом. Долго. Вполголоса. О многом. О скрипе дверей, о барабанной дроби, о хлопках в ладоши, о нотках смеха. Как и прошлой ночью, от рук Кси пахнет липкими сладостями и кофе. Как и вчера, её безжалостный взгляд серьёзен и наполнен бесконечностью. И этот клочок мира звенит её голосом. Красивыми успокаивающими звуками, обволакивающими вечным холодом. Веки опускаются. За выдохом не следует вдох. Тише-тише… Обними нас, страшная тёмная ночь, пожалуйста, и прости нас за всё, что мы не сделали. Нет. Кси шепчет: «Простите меня». Такая горячая боль в подушечках пальцев, будто кости сейчас прорвут кожу на них. Точка кипения. В отчаянии Кси кричит, что есть сил. Не предложение и даже не слово, а просто какой-то страшный протяжный звук. На её шее, лишь однажды осыпанной ласками, выступают некрасивые вены. Если бы не темнота, можно было бы увидеть, как краснеет её лицо. В носу горячо. Туда по неведомым канальцам затекают слёзы, которым уже не хватает места в глазах и на щеках. И ещё один крик. И ещё один, третий, самый жуткий. А потом звук пропадает. Лишь низкочастотное гудение в ушах. И в этой смертной тишине Кси медленно наклоняется к лежащему существу и нежно, как свою последнюю любовь, целует его в лоб на прощание.
январь – февраль 2012
Казань
Василов Максим Рафисович