Полгода на Чернобыльской войне (Очерк)

Бегут года – чернобыльские вехи…

В апрельские дни Степану Осипову не спится. Хотя бессонница давно стала постоянной спутницей, именно в апреле будоражат, не дают покоя воспоминания о Чернобыле. Встают перед глазами друзья-ликвидаторы, ушедшие из жизни. Кто-то – по Божьей воле, а иные от безысходности руки на себя наложили. Не верится Степану, что Бог покарает их за это, ведь они были ЛИКВИДАТОРАМИ! Спасали жизни других, рискуя своей, на Чернобыльской войне. Нет, это война не была военным конфликтом – это была война с восставшим мирным атомом, с беспощадным врагом по имени – Радиация. Вот этот повесился, этот облил себя бензином и чиркнул спичкой, этот – замкнулся в гараже и запустил двигатель в автомобиле. Причины разные, а первопричина одна – Чернобыль. Семья у кого-то распалась, потому что облучение прошлось по нижней половине тела, сделав импотентом.  Другой  решил не обременять близких, узнав, что у него рак.  Третий устал от бессердечности законов. Боль не отпускает все эти годы. И душевная - гораздо сильнее физической. Почти ежедневно садится Степан перед монитором компьютера и печатает очередную страницу своей жизни, историю многочисленной семейской  родовы. Мечта о книге даёт силы жить. Чернобыльские вехи даются труднее всего. Глаза застилают слёзы. Не получается «пригладить» правду. Страшная она сама по себе – Чёрная Быль, Чёрная Боль.
Рассвет 26 апреля 1986 года Степан встретил в Литовской ССР.  Сюда, на площадку Ингалинской атомной электростанции, он попал десять лет назад. Город энергетиков строился на его глазах. Тогда ведь существовал ещё СССР, и не было в паспорте отметки о гражданстве республиканском. Работы проводились под руководством Минсредмаша, у которого уже был опыт возведения Ленинградской АЭС. Буквально за год было готово благоустроенное жильё и Степан смог перевезти из Красноярска -45 семью. За два года до Чернобыльской трагедии на Ингалинской станции был запущен первый реактор. Весна в 1986г.  выдалась жаркой, накануне Степан весь день провозился с женой Галиной на даче. Утром он привычно сделал несколько гимнастических упражнений и пошёл в ванную. Вдруг показалось, что пол поплыл под ногами. Степан глянул в зеркало. Успевшее загореть лицо, было бледным. Подступила тошнота. Ухватившись за стену, Степан постоял, пережидая неприятные симптомы. А на работе узнал, что на Чернобыльской АЭС случилась авария. Официальной информации было мало. Но в кабинете у начальника шёл обмен «секретной» информацией. Степан рассказал об утреннем случае. Шеф резко пресёк домыслы: «Это ты перегрелся на солнце». Возможно, что ему самому в тот момент не хотелось думать, что радиационная волна уже докатилась до Литвы. Но работая на подобном предприятии не нужно было иметь «семь пядей во лбу», чтобы не догадываться об истинных масштабах трагедии.

«Есть в военном приказе такие слова…»

Мобилизация – это военное слово снова возникло через 41 год после Великой Отечественной войны. Из главного Управления стали поступать директивы о командировках. Первоначальная установка – отправлять только здоровых людей после прохождения медицинской комиссии, вскоре отменилась. Специалистов отправляли по разнарядке. Чернобылю требовалась рабсила. Многие страны предложили помощь в ликвидации аварии, но руководство СССР решило, что справится в одиночку. Открывать истинные масштабы вездесущим иностранцам не спешили. Но для радиационного облака не было ни границ, ни запретов. На «прорыв» были направлены воинские соединения – многие попали на новую войну из горячих точек. Гражданские министерства и ведомства срочно возводили производственные объекты по борьбе с последствиями аварии. Круглосуточно работал штаб во главе с Председателем Правительства СССР Щербицким. У иностранцев закупалась только техника – высотные сверхточные, начинённые электроникой башенные краны, автобетононасосы, японские контролёры радиации – «ревуны». Прошёл год. До Степана стали доходить слухи, что готовится замена очередной вахты, и рассматривается его кандидатура. Внутренне он давно был готов к этому. Знал, что его опыт работы на секретных предприятиях может пригодиться, поэтому вызов на беседу к начальнику не был неожиданным. Без предисловий тот сказал о командировке, спросил только: «Что скажешь по этому поводу?». А что мог сказать Степан? Кривить душой он не привык, сказывался крепкий забайкальский характер. Выдумывать причины, как это делали порой другие, тоже не стал. Знал, что отказ от подписания приказа рассматривался, как нарушение трудовой дисциплины. К тому же должность парторга не давала морального права отступать. Сами собой всплыли строчки: «Есть в военном приказе такие слова… Коммунисты вперёд!» Ответ прозвучал по-военному коротко: «Решайте сами. Я готов ехать в Чернобыль!».  Через несколько дней на имя руководителя стройки пришла официальная телеграмма из Главного Управления за № Ж-05-09/42-72 от 09.06.1987г.: «Командировать в г.Чернобыль начальника планового отдела Управления автомобильного транспорта предприятия Осипова С.Н. сроком на два месяца».

Общественный баян

Так началась Чернобыльская эпопея Степана Осипова, которая продлилась полгода, превысив допустимые сроки в три раза. На окраине небольшого городка Иванков был уже построен вахтовый посёлок, где предстояло жить, отдыхать в короткие ночные часы. А на работу ездили в Чернобыль. Там, в здании бывшего автовокзала, размещалось предприятие Управления строительства № 605, созданное Минсредмашем для ведения работ по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. В вестибюле вокзала, напоминанием о недалёком мирном прошлом, всё ещё стояли автоматические камеры хранения. Степана назначили на должность ведущего инженера экономиста с месячным окладом 280руб. Руководил предприятием военный строитель полковник В.Н.Дроздов. В основные обязанности Степана входило составление сводного отчёта о расходах предприятия за истекший период и отправка его в главный вычислительный центр Министерства. А побочные обязанности возникали, как на всякой войне спонтанно, исходя из ситуации, когда не было специалистов. Экономист Женя, которого менял Степан, не скрывал радости от окончания командировки. Быстро ввёл в курс дела, передал кипу бумаг и баян. «Чей это баян?» - удивился Степан. «Общественный. Я своё отыграл, пусть другие теперь играют», ответил Женя. Так стал Степан на полгода владельцем общественного баяна. Играл для себя он ещё с детства. В Чернобыле навыки игры помогали переносить тяготы службы и самому Степану и его друзьям. Вечерами после смены звучали над вахтовым посёлком родные мелодии. И вспоминали ребята в эти минуты родных, дом. За минувший год стало ясно, насколько опасны их командировки. О первых жертвах Чернобыля давно звучали в храмах заупокойные молитвы. В каком чернобыльском могильнике сейчас тот баян? Баяниста Жени уже более десяти лет нет на свете, хотя был он на 15 лет моложе Степана. Подкосил друга Чернобыль. А сколько их ещё сгорело за четверть века тихими свечками… Радиация не щадит никого. Именно там, в ходе ликвидации аварии на живых людях изучались её последствия на организм, делались первые выводы на будущие десятилетия, чтобы потом всё надёжно спрятать под семью секретными замками. Вот и стучатся сегодня чернобыльцы в эти закрытые двери, чтобы добиться правды, справедливости за потерянное здоровье, за беды свои и лишения.

Тридцатикилометровая зона.

Каков предел человеческой выносливости? На этот вопрос Степан может ответить – бесконечный. Чернобыльский рабочий график только на бумаге был законным 8-ми часовым. Ежедневно – без выходных и праздничных дней он зашкаливал за 10-11 часов. Поездка на работу -60 км. - туда и столько же обратно. Внеплановые задержки. Фоновая радиация 22-30 миллирентген в час, что в 2000-2600 раз выше натурального фона земли. Два-три дня в неделю приходилось работать на основном объекте – территории, прилегающей к саркофагу. Радиация сжигала даже деревья. Рыжий лес, так его окрестили чернобыльцы, срубали, чтобы утилизировать, а на пнях вырастали гигантские листья дуба. Навряд ли уцелел дуб, увиденный однажды Степаном. Во время Великой Отечественной войны одна из горизонтальных веток этого дуба на высоте 2,5-3 метров служила немцам виселицей. Здесь казнили партизан. Металлические ржавые скобы, к которым привязывались верёвки врезались в ветку. Рядом с деревом был памятник партизанам в металлической оградке. Кто теперь его восстановит в 30-ти километровой зоне? Сколько лет будет существовать эта условная смертельная граница? Из этой зоны после аварии было предписано выселить всех людей. Оставались только ликвидаторы. По периметру, на пересечении транспортных линий построили контрольно-пропускные пункты, работающие 24 часа в сутки. Но, спустя год-два режим стал ослабевать и люди преклонного возраста возвращались. Подходили к КПП и просили со слезами: «Сынок, пусти меня домой, я хочу помереть в доме, где родился!». И то ли охрана пропускала, то ли люди шли в обход, но жизнь в отдельных хатах появлялась. А для ликвидаторов правила на КПП были жёсткими. Все люди, машины строго проверялись, каждый должен был выйти из машины, предъявить пропуск, вещи для досмотра, пройти индивидуальный дозиметрический контроль.

Где Вы сегодня работали?

Один потрясающий случай, когда сработал японский «ревун», истошно заорав и замигав красным фонарём, врезался в память Степана на всю оставшуюся жизнь. Возвращались с работы. Обычно на КПП в конце рабочего дня образовывалась пробка. Остановился и их автобус. Ликвидаторы гуськом отправились на контроль. Немного раньше к КПП подъехал новенький, сверкающий военный автомобиль ЗИЛ-157 с личным составом и попытался сходу проехать через КПП. Как только он оказался под шлагбаумом, взревел «японец» и зажёгся красный глаз. Автомобиль резко затормозил и попятился. Дозиметрист подошёл к вышедшему полковнику, приказал выгрузиться личному составу и пройти пешком через КПП. Молодые ребята-срочники чётким строем пересекли границу 30-ти километровой зоны. «Японец» молчал. Прозвучала команда проехать автомобилю. Офицер садится в кабину рядом с шофёром и «ревун» снова захлёбывается от возмущения. Дозиметрист просит офицера выйти из машины, и автомобиль благополучно проезжает под шлагбаумом. В напрашивающийся страшный вывод не верится. Дозиметрист негромко произносит: «Ну, теперь Вы, товарищ полковник, идите». Вой «ревуна» заставляет вздрогнуть. Побледневший полковник приостанавливается и снова делает шаг в сторону «японца». Сирена заглушает всё… Попытка улыбнуться, превращается на лице полковника в жалкую гримасу. Дозиметрист, справившись с шоком, подходит к нему и чувством какой-то вины спрашивает: «Где вы сегодня работали?».  «Убирали оборудование в третьем энергоблоке». Автобус, на котором ехал Степан,  прошёл через КПП, все расселись по своим местам.  До Иванкова никто не произнёс ни слова. Каждый думал о своём.
На демонтаже крыши третьего энергоблока радиации нахватывали больше всего. С помощью высотных кранов сорванная с крыши кровля, пропитанная специальным клеевым составом «промокашек» укладывалась в кузов самосвала, кабина которого была полностью обшита свинцом. Оставалось небольшое смотровое окошечко для водителя. Замерялась общая радиоактивность смертельного груза, чтобы знать возможную дозу облучения водителя. Через два-три рейса он получал суточную дозу и его заменяли свежим. Сменщики сидели рядом с местом погрузки в бункере-укрытии. Что касается прораба и других специалистов, они работали смену полностью,  никто их не заменял. Хотя крышу блока с виду реконструировали очень хорошо, встречались участки, где радиометры зашкаливали и приходилось вновь и вновь делать мощные свинцовые заплаты. Наступала осень, а Степану всё ещё не присылали смену. Как-то, ведя хронометражные наблюдения на крыше злочастного блока, Степан залюбовался открывавшейся с высоты панорамой. Золотые, багряные осенние краски напоминали родное Забайкалье. Любование природой прервал знакомый по Снечкусу прораб: «Немедленно в укрытие!», - закричал он и даже толкнул в спину. Степан вернулся в реальность сразу. Крыша третьего энергоблока уже никогда не станет смотровой площадкой, разве, что лет через двадцать найдутся беспечные экскурсанты, да и то, рассудок не позволит стоять и любоваться, как это сделал он.

Город-призрак

Никогда не возвратится жизнь и в мёртвый город Припять. О нём ходило много слухов. Население было вывезено на вторые-третьи сутки после взрыва. Но руководящие работники станции вывезли своих детей, не дожидаясь общей эвакуации. А в субботу 26 апреля по-прежнему работали все дошкольные учреждения и детишки в лёгкой одежде играли в заражённых радиацией песочницах. При воспоминании об этой безалаберности и безответственности руководящих органов на глазах Степана снова появляются слёзы. В мёртвом городе ему удалось побывать с начальником отдела. Согласовали все формальности на въезд, получили разрешение. Увиденное потрясло. Картина не для слабонервных. Город, как государственная граница или особо секретный объект, был окружён свежевспаханной широкой земляной полосой и огорожен многорядным высоким забором из колючей проволоки. На въездных воротах - охрана. Въезд – по пропускам. Проехав квартал, остановились, осмотрелись. Стоят жилые многоэтажные дома, магазины, ателье и нет ни единой души. На окнах тюлевые занавески, засохшие цветы. На сборы давалось 30 минут с приказом захватить только документы и самое необходимое. Людям обещали, что через неделю они вернутся. Степану показалось, что город уснул. Наступит завтра и вся несуразица прекратится, город проснётся и заживёт своею жизнью. Происходящее так давило на психику, что сели в машину и молча покинули город-призрак. На окраине города находились гаражи для личных машин. Органами МВД переодически давались разрешения на вскрытие дверей и использование техники ликвидаторами, так как владельцы всё равно не смогли бы ею воспользоваться, им просто выплачивалась компенсация. Машины отмывали от радиации, но через некоторое время, как и всё вокруг, они снова нахватывались её, и их жизнь завершалась в могильнике. Многие жители Припяти были переселены в Киев, чтобы начать жить с нуля – заново. Через некоторое время запустили первый и второй реакторы. Недалеко от Припяти был возведён новый город энергетиков Славутич. Строила его вся страна. Но, просчёт был непростительным. Город «посадили» на заражённую территорию. И многие специалисты ЧАЭС отказались переезжать в новые квартиры, а некоторые вообще ушли из атомной отрасли. Степан уверен, что никто не вправе осудить их за это.

Встать! Суд идёт!

А на суде чернобыльском Степану пришлось побывать. Подошёл к нему начальник политотдела и спросил: «Пойдёшь на суд над виновниками аварии на ЧАЭС?».  «Пойду». Ему выдали пропуск в зал суда. Видимо, вести процесс при пустом зале было неловко, вот и собирали добровольцев. Степан побывал на двух заседаниях – в начале процесса и на заключительном, когда оглашали приговор. Степан не любит рассказывать о том суде. Не хочется в других окончательно убивать веру в «самый гуманный и справедливый суд». По сути, судили не виновников, как таковых, а безалаберность всей существующей системы, хотя пострадали при этом конкретные люди, которых объявили «крайними». Ни прокурор, ни судья не разбирались в ядерной энергетике, да и не нужно им это было. К делу привлеклись эксперты. Обвинение поддерживал заведующий кафедрой Московского инженерно-физического института. Мужественно держался на процессе начальник реакторного цеха ЧАЭС Н.Коваленко, который работал ранее в Железногорске. Он грамотно отстаивал точку зрения, но чисто по-человечески не мог сдерживаться, когда обвиняемая сторона «ляпала» дело, за что и получал замечания от судьи. Неминуемого наказания он не избежал – пострадал «за должность». Сам Степан, работая непосредственно в атомной отрасли, и сегодня не стал бы давать точную оценку той аварии. Конструктивные ли недоработки, из-за которых покончил с жизнью конструктор Легасов, безалаберность ли, или просто человеческий фактор сыграли свою роль. Ничем не объяснить, почему накануне аварии во время эксперимента дежурный оператор отключил автоматическую защиту реактора. Сам судебный процесс походил на хорошо отрежиссированный «сверху» спектакль. Брюханову В, Фомину Н., Дятлову А. дали максимальный срок - 10 лет. После трёх лет директор станции В. Брюханов был освобождён условно-досрочно. А вообще этот суд никогда не прекратится. Только и обвиняемых и потерпевших можно назвать одним словом – Жертвы. А главным прокурором будет бесстрастный Чернобыль во главе с судьёй Радиацией. И не оправдать ничем преступление, совершаемое сейчас, когда  на заражённой территории по-прежнему работают люди. Чернобыльские реакторы –первый и второй включены. И массовые протесты общественности Украины, Белоруссии, России пока стреляют вхолостую.

Звенящие стулья

Как военные окопы, зарастают травой чернобыльские могильники. В них техника, зола сгоревших деревьев, крыша третьего энергоблока и, наверное, свалка  дозиметров. У Степана, как и у других ликвидаторов был именной накопитель. Срок службы его был рассчитан на 2 месяца –максимальный срок командировки. Степан получал такие накопители трижды! Со снятого накопителя доза облучения должна была записываться в личное дело ликвидатора. Если бы командировка Степана была обычной, он, сняв первый накопитель, наивно полагал бы, что всё исполнялось. Но выдали второй накопитель, присвоили ему код, потом третий, а старые просто бросили в кучу. И навряд ли эту «звенящую» кучу кто-то потом перерывал в поисках данных. Полученную дозу облучения не озвучивали и тем более не фиксировали на бумаге. А фонило в Чернобыле всё. В кабинете Степана у каждого стола стояли 2-3 свободных стула для посетителей. Сверху сиденья обшили полиэтиленом и уборщица ежедневно делала влажную уборку, «смывала» радиацию. В один из дней, вернувшись с 3-го блока, Степан увидел в коридоре гору нагромождённых стульев. На вопрос кто-то ответил, что они звенят. Другой случай: на улицу выбросили кучу постельного белья, всё фактически новое. Но до могильника этот смертоносный груз так и не добрался – за ночь растащили по домам местные жители. Радиацию невозможно убить. Сколько ни мыли дороги, ни снимали слои заражённой земли, ни отмывали технику – приборы упрямо зашкаливали, показывая смертельные дозы. Нельзя было заменить воздух, которым дышали ликвидаторы. Если бы помогали респираторы, в мире давно не гуляли бы эпидемии гриппа. Увы… Раз попав в организм, радиация и после смерти остаётся там.

Посчитай, сколько мы должны «сжечь» людей…

Более четверти века после аварии, казалось бы, огромный срок, чтобы отрегулировать правовые нормы, помочь оставшимся в живых ликвидаторам спокойно дожить годы, месяцы, дни. Но жертвы для руководства – не люди. Иначе как объяснить телефонный звонок прямой связи, раздавшийся в кабинете Осипова. Звонил начальник: «Зайди!». Степан спустился на первый этаж.  «Нашему предприятию поручено строительство завода по утилизации радиоактивных отходов. Посчитай, сколько мы должны «сжечь» людей при его строительстве». От услышанного Степан пришёл в ужас.  Автоматически произнёс: «Слушаюсь!» и вышел из кабинета. В первые минуты показалось, что Дроздов сошёл с ума. Расчёт нужно было положить на стол через несколько часов. Таков был порядок в Чернобыле – выполнять задание быстро, встречных вопросов не задавать. Разум сопротивлялся, а мозг специалиста уже делал свою работу. Вычислить нужно было три величины: общую трудоёмкость выполненных при строительстве завода работ, действительный радиационный фон в месте строительства и допустимую дозу облучения строителей, монтажников, наладчиков и других специалистов. Тут же возникла идея взять за основу аналогичный завод, который уже спроектирован, строится или построен и воспользоваться готовыми данными. Для этого нужно было найти авторов проекта. Связь в пределах СССР действовала безотказно. Степан присел за рабочий стол и стал быстро писать. Как только хотел связаться с Министерством, снова раздался звонок прямой связи: «Правительство отменило строительство завода». «Понятно, Владимир Павлович», - с плеч Степана словно свалилась гора. Никогда ни с кем Степан не делился позже ни деталями этого разговора, ни данными расчётов, которые прочно врезались в память. Это был самый трудный день командировки. Работая в ведомстве, которое когда-то возглавлял Берия, Степан имел вторую форму допуска по работе с секретными материалами и прекрасно понимал, чем может обернуться разглашение таких вот тайн. Иногда работа спецслужб раздражала. Ликвидаторам разрешалось бесплатно говорить с любым населённым пунктом СССР. Но прослушка велась так неквалифицированно, что ощущалась постоянно. Степан успокаивал себя: «У них своя работа, у меня своя».

Никогда не испытывала такого внимания от мужчин, как в Чернобыле

Разговоры с женой помогали переносить одиночество. Вроде и привык за годы к бесконечным разлукам с Галиной, а в Чернобыле все чувства обострялись. Другие как-то приспосабливались, Степан – нет. Однажды совершенно случайно он обратил внимание, как на автобусной остановке междугороднего сообщения столпилась группа мужчин. Поделился с коллегой и тот открыл то, что и в голову прийти не могло. Оказывается, сюда ежедневно приходят мужчины, истосковавшиеся по женской ласке, в надежде на удачу. Не успевала женщина ступить на Чернобыльский асфальт, как галантный кавалер протягивал ей руку, брал её ношу, провожал до дому. Не всегда завязывались отношения, но бывало и обратное. Степану рассказала одна из женщин, что приезжает сюда второй раз за лето. Первый раз приехала в командировку, а потом решила провести здесь свой отпуск, потому что никогда не испытывала такого внимания от мужчин, как в Чернобыле. Но и, спустя годы, Степан никого не осуждает. «На войне, как на войне» - свои законы. Женщинам ведь тоже приходилось нелегко. Сколько их облучённых мается сейчас в попытках доказать истинные дозы облучения, вернуть льготы. Много землячек из Забайкалья работало в столовой. Там был особый – женский мир. Повара в белоснежных колпаках приветливо улыбались, из динамиков звучали популярные песни советской эстрады. Кормили, как на убой. Обилие овощей маринованных и солёных, домашние борщи, блюда из мяса, бутерброды с красной икрой, минеральная вода в избытке – далеко не полный перечень. О том, что это всё-таки Чернобыль, а не простая столовая напоминала талонная система и обязательный дозиметрический контроль перед входом.

Сухой закон

В Чернобыль завозилось много промышленных и продовольственных товаров. Импортные дефициты распределялись по талонам. За наличку ничего не продавалось, так как вся зарплата перечислялась на счета по основному месту работы. Но деньги всё же проникали в 30-ти километровую зону и тратились на приобретение спиртного. Кто и когда сказал, что водка выводит радиацию, история умалчивает. Степан, как непьющий, не проверял это на себе, а вот на друзьях-товарищах наблюдал. Сухой закон обходили порою так же, как КПП, когда машина возвращалась из зоны и по пути нахватывалась радиации и «ревун» её не пропускал. Шофера тогда просто уговаривали повернуть назад и миновать КПП по объездной дороге. О том, сколько доз получат сами, старались не думать. Так и водку провозили, минуя все заслоны. Политсоветы в вахтовых посёлках контролировали порядок, пощады не было, командировка закрывалась, на выпившего ликвидатора направлялись грозные письма на предприятия. Когда закончилась командировка у начальника отдела, на смену ему прислали Виктора N. С ним Степану пришлось понянчиться. Чувство меры иногда покидало Виктора, и случалось, что невменяемого начальника Степан поднимал утром и увозил на работу. Но самое удивительное, что к обеду начальник, возвращаясь с заражённой территории, бывал абсолютно трезв. Вот и суди, что и как влияет – водка на радиацию, или радиация устраняет алкогольное опьянение.

Почему ты не поставишь его на место?

В Чернобыле в отношениях людей, не смотря на беспрекословное выполнение приказов, между начальством и подчинёнными складывались особые братские отношения. Редко встречались люди, которые ставили себя выше. Одним из таких на памяти Степана был начальник монтажного отдела Михаил Грудинин. На «гражданке» в Снечкусе их пути не пересекались. А вот в Чернобыле близость к чиновникам из правительственного штаба вскружила человеку голову. Не здороваясь, входил Грудинин в отдел труда и давал указания там, где дело не касалось его обязанностей. Однажды Степан не вытерпел и сказал начальнику ОТИЗа Романову Михаилу Ивановичу: «Почему ты не поставишь его на место?», но Романов промолчал.  Рабочий день Грудинина был явно привилегированным. В 3 часа дня  он возвращался с объёкта и подолгу мылся в душевой. Через год или два Степан услышал, что Грудинина перевели в Москву. В начале 90-х произошла случайная встреча. Михаил сильно похудел. Сказал, что работает в ведомстве Шойгу, жильём обеспечен, зарплатой и жизнью доволен. Неприязни у Степана не было. Поговорили, повспоминали. А через некоторое время Грудинина не стало. Радиация не пощадила и его.

Поработай ещё немного

Срок командировки Степана превысил уже все допустимые нормы, а его всё ещё не отпускали. Из отдела 11-го Главного Управления на звонки отвечали с пониманием и просили: «Поработайте ещё немного, так как принято решение о закрытии вашего предприятия с передачей его остатков отраслевому НИИ им.Курчатова. Не отправлять же человека на две-три недели».  Не отпустили Степана и тогда, когда он попал в аварию. На смену старому водителю прислали молодого лихача, и он умудрился врезаться в стоящий у дороги железобетонный столб. Степан полетел вперёд и головой ударился в железную стойку сиденья. Когда очнулся, шапки на окровавленной голове не было. Поехали в больницу в Иванкове. Хирург обработал раны, наложил повязки. Утром сделали укол против столбняка. Но больничный не оформили. Фиксировать факт аварии никто не хотел, и в составлении акта по форме Н-1 отказали. Позже томография покажет смещение пятого и шестого позвонка и грыжу. Но записи о потери сознания в истории болезни не оказалось и доказать факт производственной травмы не удалось. А головные боли стали постоянными.
Даже свой 50-летний юбилей Степан Осипов отмечал в Чернобыле. Собрали «мальчишечник» и уехали в бывший дом отдыха «Голубые озёра»  под Киевом. Закупили продукты, с деликатесами помогли орсовцы. Несколько часов пролетели мгновенно. Сидели, шутили, пели и пили, всё как в мирное время. Саша Дробот, начальник политсовета, «отменил» сухой закон. Он оказался хорошим гитаристом и прекрасно пел. Володя Бобров играл на чернобыльском баяне. Друзья подарили входившие тогда в моду электронные часы с гравировкой «Степану Николаевичу в день 50-летия от друзей 19 июля 1987 года г.Чернобыль». Начальник Управления издал официальный приказ по поводу юбилея и «за проявленное мужество при выполнении важного правительственного задания» объявил Степану Николаевичу Осипову благодарность и наградил денежной премией. Из родного предприятия в Снечкусе тоже пришло поздравление. А подарок –транзисторный радиоприёмник Океан-214 вручили уже после командировки, правда, не торжественно, так как начальник был обижен, считая, что Степан сам себе продлевал командировку.  Те часы служат и сегодня. Лет 10-15 он не носил их, берёг, как реликвию. Исправно работает и приёмник. Из-за распада СССР русский радиоэфир заметно сузился, а этот советских времён чернобыльский подарок до сих пор ловит голос России.

Прощай, Чернобыль

Из Чернобыля Степан выехал 22 декабря 1987г. Перед отъездом по традиции он прошёл по сослуживцам, записал их домашние координаты в памятный адрес. Ратный подвиг на ЧАЭС был отмечен благодарностью правительственной комиссии, и трижды почётными грамотами предприятия. После распада СССР в Литве строительство атомной электростанции было остановлено и Степану в поисках заработка приходилось ещё дважды возвращаться в Чернобыльскую зону. Вот так, хлебнув полной мерой из горькой Чернобыльской чаши, живёт сейчас в Литве наш земляк Степан Николаевич Осипов. Если собрать воедино всю чернобыльскую эпопею, уже получилась бы отдельная книга. Только всё чаще думает Степан, что никому это не нужно. В льготах ликвидаторам полнейшая неразбериха. Взять бы за основу пример США, где ущерб людям, полученный при работе на радиационных производствах оценивается по количеству полученной радиации, скажем, в рентгенах. На единицу облучения – определённая сумма долларов. Умножают две величины и вот она цифра, которую никто не сможет опровергнуть. Могут отдыхать собесы, ВТЭКи и суды разных уровней. Одно «но» - цифры облучения у ликвидаторов Чернобыля официально занижены. Сам Степан «выбивал» справки ещё в Чернобыле. В службе дозиметрического контроля справились о его персональных данных, и глядя в потолок, черканули цифру, заверив печатью: «Больше написать не можем, так как Вас пришлось бы откомандировать из-за превышения дозы облучения». В Ленингадской области на плановом обследовании Степан был близок к истине. Его и других ликвидаторов готовили к процедуре определения доз облучения, но по каким-то неисповедимым причинам оказалось, что не поступили необходимые реагенты. Оказались ненужными бумажками справка о работе в закрытой зоне ЧАЭС, справка о дозовой нагрузке.  По ним Степан имел право уйти на пенсию на 10 лет раньше, стаж работы в Чернобыле утраивался, но Советский Союз распался, а в Литве эти законы не действуют. Там льготы только гражданам Литвы, да и то небольшие. Бесполезно доказывать очевидное, что радиация вызывает много болезней, течение которых поначалу схоже с обычными заболеваниями. На Ленинградскую область только один врач специалист нужного профиля. С ураном ещё более-менее что-то изучено.А полураспад стронция составляет 300 лет. Кто через 300 лет ответит потомкам за Чернобыль?  Бесплатные лекарства для чернобыльцев спокойно перекочёвывают в коммерческие аптеки, практически исчезла льгота на бесплатные санаторные путёвки. Стучатся чернобыльцы в разные инстанции. «Везёт» тем, кто пробивается до европейского суда. Думы, думы…  Не жалуется никуда Степан Николаевич Осипов, не стучит кулаком по столу чиновников. Снова после бессонной ночи попьёт чайку с Галиной и сядет писать воспоминания. Коротка память человеческая, а написанное пером –не вырубишь топором.
И.Котельникова, член союза журналистов России.
Фото из личного архива Осипова С.Н.

http://kotelnikowa.ucoz.ru/publ/polgoda_na_chernobylskoj_vojne/1-1-0-34 -материал с фотографиями на моём сайте

Ссылка на газету Забайкальский рабочий, где 26 апреля 2012г. опубликован этот материал:
http://zabrab.zabkrai.ru/index/html/path/http-zabrab.zabkrai.ru%26%26i-Articles%26polgoda-na-chernoby2225