Гузка (Кладовка (проза, не вошедшая в рубрики))

   «Нет, вы только посмотрите на него!» – возмущённо кричала учительница литературы Ираида Модестовна. «Какой бессовестный! Сидит себе и в ус не дует!..»
   «Безобразие, совсем распустили детей», - цедила сквозь зубы завуч Эльвира Нажмудиновна.
   «Ай-я-яй», - качала головой техничка тётя Люся.
   Но что за дело было до них моему другу и однокласснику Степану Стульчикову? Он смирно сидел за своей партой, не вертелся, не отвлекался посторонними разговорами. Просто на днях мы с ним посмотрели фильм «Пираты Карибского моря». И он решил нарисовать, как Джек Воробей, себе на веках вторую пару глаз. Получилось очень красиво, сразу и не поймёшь, закрыты у него глаза или нет.
   Степан удивлял друзей и знакомых несколько дней. А потом ему до того понравилось с новыми глазами, что он решил так с ними и остаться. И он взял у отца какой-то суперстойкий клей и заклеил себе веки. Так и пришёл в школу. Я, правда, так до конца и не понял, как он умудрился найти дорогу с заклеенными глазами. Да и какая, в общем-то, разница? В конце концов, как говаривал Сент-Экзюпери, самого главного глазами не увидишь. Степан так и сказал Ираиде Модестовне – вот отчего весь сыр-бор и начался.
   А потом я прочитал в газете, что где-то в Подмосковье один парень очень не хотел служить в армии. И когда его отправили на призывную комиссию, он взял да и заклеил себе губы. Но и это ему не помогло. «Терпи, казак, атаманом будешь», - приговаривал военный врач, разрезая ему губы сверкающим скальпелем. «Думаешь, ты первый такое придумал? Э!.. Да так ещё при царе Горохе косили. Ничего, отслужишь – уму-разуму наберёшься».
   И то правда. Ведь в старые времена морские плавания были очень долгими и тяжёлыми. Мало кто по доброй воле соглашался отправиться в опасное путешествие к неизвестным землям, где моряков подстерегали ураганы, акулы, людоеды, голод и цинга. Поэтому людей часто хватали прямо на улицах и насильно вербовали на корабль. Например, когда великий мореплаватель Абель Тасман совершал своё историческое плавание вокруг Австралии, на его судне был матрос – парикмахер из Амстердама, схваченный прямо в портовом кабачке. Он был страшно возмущён таким произволом и в знак протеста зашил себе губы суровой ниткой. Поначалу никто ничего не заметил, а когда хватились – было уже поздно. Губы заросли намертво.
   Парикмахер не мог ни есть, ни пить, и уже был близок к голодной смерти, но судовому хирургу удалось прорезать ему небольшое отверстие в углу рта. Горячий бульон и старый портвейн спасли несчастного. Сам капитан Тасман иногда приходил навестить его.
   «Это ничаво», - говорил капитан, сидя у постели больного. «Ты не серчай, милок, перемелется – мука будет. Нам таперича с тобою дорога одна – в Австралию, к басурманам энтим. Мужики у нас сурьёзные, всяк своё дело разумеет. Коли что подсобить – уж энто мы завсегда. Нешто не христьяне мы? Ну, бывай, будь здоров, милок».
   Абель Тасман сунул подзорную трубу под мышку и поднялся по трапу на палубу. Все моряки с любовью и преданностью глядели на своего капитана.