ХОД КОНЁМ (Юмореска)

   Я лежал, прокручивал в голове события минувшего дня и размышлял на тему:  почему мне так не везёт в любви? Наверное, из-за неправильно выбранного объекта. Вот нормальные люди  любят  родину, рыбалку, охоту и так далее, а я люблю женщин, причём всех сразу.  Вот  взять, к примеру,  моего соседа Петровича. Помешан на шахматах, в которых ни в зуб ногой, ещё ни одной партии у меня за всю жизнь не выиграл, но никому проходу не даёт: давай сыграем! Задолбал всех своей любовью к древнейшей игре так, как не задалбывают своих клиентов представительницы другого древнейшего вида спорта. Теперь  чаще всего  приходится ему играть с самим собой. Зато живёт тихо, без приключений. А у меня редко какой день обходится без них.
   У каждого мужика есть мужское достоинство. Вы правильно подумали: мужик отдельно, достоинство отдельно. Мужики делятся на три категории: первая – это те, кто управляет своим достоинством, вторая – когда достоинство управляет мужиком и третья – когда обоим уже всё по барабану. Я в свои 36 застрял на  второй позиции. Из-за этого наделал кучу ошибок, из которых самая большая – женитьба на дочери начальника гауптвахты. Это отдельная, ещё армейская история, не к ночи будь помянута, достойный сюжет для  фильма ужасов. Вкратце могу рассказать. Случилось это несчастье на втором году службы, когда гормоны грозят полезть  из ушей. Привели меня эти гормоны к одной девице, которую мне порекомендовали сослуживцы. Подробности опущу, скажу лишь, что когда я был зверски изнасилован этой девицей в особо извращённой форме и попросился перекурить, в дверях спальни появился мужчина средних лет с тупым выражением лица и в форме прапорщика.
   – Разрешите представиться! Прапорщик Петренко, отец вот этой вот  жертвы посягательства на девичью честь, – отрапортовал мужчина, глотая некоторые начальные буквы и при этом ни разу не моргнув глазом;  он сверлил меня своими зенками так, что мне показалось – сигарета задымилась от его взгляда. Тем не менее я не смог удержаться от смеха, так как из памяти выплыла сразу дюжина анекдотов с этой знаменитой фамилией.
   – А вот смеяться не надо! – обиделся папаша. – Не в том вы положении, боец. Теперь как порядочный человек вы обязаны жениться на моей дочери.
   Это в мои планы на ближайшие десять лет никак не входило.
   – А-а-а, – открыл я было рот для возражения, но прапор отрезал все пути к отступлению:
   – А будешь артачиться – проведёшь остаток своих дней у меня на гауптвахте. Так что лучше получите родительское благословение – и айда под венец.
    Тут, как чёрт из табакерки, из-за спины прапорщика появилась внушительных размеров тётка с иконой в руках.
   – Мама! – вслух догадался я.
   – Молодец! – рявкнул прапорщик. – Сразу тёщу признал! И ко мне обвыкнешь, сынок.
    Вскоре сыграли свадьбу. Кроме меня, никого не смущало, что невеста была на голову выше жениха. У неё метр восемьдесят два, а у меня метр семьдесят в фуражке и в прыжке. Плюсом было только то, что её родители сразу же подарили нам отдельную квартиру со всеми удобствами на втором этаже в тихом районе города. Вот так и живём уже много лет. Однако это не значит, что женщин я стал любить меньше. Разве может быть жена препятствием на пути, который указывают нам гормоны?  Правда, это обстоятельство вносит свои коррективы. У моей Клавы рука так же тяжела, как и характер. Сказалось военное воспитание. Меня она зовет по-разному: Лёша, Лёшка, Леший. Перевожу смысл этих обращений с Клавиного на общедоступный человеческий язык. Лёша – «хороший мальчик, подходи, не бойся, на тебе конфетку»; Лёшка – «иди сюда, мерзавец, отвешу подзатыльник»; Леший – «сейчас, козёл, я тебя мочить буду». Я хорошо усвоил эти понятия, что позволяет сохранять некоторую дистанцию, а характер у Клавы хоть и вспыльчивый, но отходчивый, и спустя некоторое время она дает обратный отсчёт: Леший-Лёшка-Лёша. И жизнь возвращается в мирное русло.
   Однако я отвлёкся в своих воспоминаниях от событий минувшего дня. А всё так хорошо начиналось с того момента, как шефу срочно понадобилось куда-то уехать. Тут же следом возникли дела у старшего менеджера, исчезнувшего через десять минут после шефа. А я что, хуже?  Таким образом, с работы я освободился раньше на целый час. С хорошим настроением рванул домой. И вот клянусь, никаких глупых мыслей в голове не было – я шёл домой. Если бы не эти проклятые гормоны… Уже в подъезде на лестничной площадке первого этажа подсознание шепнуло мне: «А не использовать ли тебе с пользой для тела этот лишний час?». Я машинально поднялся на второй этаж, и уже рука потянулась к звонку, но всё тот же гормон, притаившийся в подсознании, продолжал нашёптывать: « Что ты делаешь? Соседка на третьем всегда рада тебе. В запасе целый час. Не упускай случай!». Рука отдёрнулась, а ноги сами понесли на третий этаж к соседке, жившей прямо над нами. Периодически я наведывался к ней  и, признаюсь, никогда не был разочарован.
   Да, гормоны могут и управлять, и толкать на рискованные поступки, но если бы они еще хоть что-нибудь при этом соображали! Им же не было дела до того, что жена в это время готовила обед и видела в окно бодро шагающего мужа. А я этого не знал и слепо подчинился необузданному инстинкту, переступив порог заветной квартиры. Соседка тоже что-то готовила на кухне, но радости своей не скрывала и уговаривать себя не заставила. Чтобы не терять времени, обошлись без прелюдий, не отходя от кассы, как говорится, то есть прямо на кухне, чтобы ничего не подгорело. Казалось бы, Люся делает всё то же самое, что и Клава, но разве можно это сравнить! Я быстро завёлся и стал издавать предательские звуки, которые в своё время сгубили радистку Кэт. Совсем не учёл того обстоятельства, что Клава Мюллер сейчас этажом ниже фиксирует всю необходимую информацию, проникающую по  вентиляционному каналу. А на слух моя жена не жаловалась никогда.
   В момент, когда я уже был близок переступить порог рая, раздался стук в дверь, напоминающий удары кувалды. Я не мог не узнать по почерку  тяжёлую руку своей жены.
   – Люська, потаскуха, открывай! – раздался истошный рёв Клавы, усиленный эхом подъезда. – Я знаю, мой у тебя! Открывай по-хорошему, а то дверь вынесу!
    Меня бросило в жар, и я простонал:
   – Не открывай, умоляю. Задержи… Не говори, что я у тебя.
   – Так твоя ненормальная всё равно дверь вышибет, – с безнадёгой в голосе сказала Люся.
   Тем временем Клава надрывала лёгкие:
   – Люська, стерва проклятая, открывай, добром прошу! Хуже всем будет! Леший, гад, выходи! Я слышала, как ты орал! Щас ты у меня не так заорёшь, скот вальтеровский!
   Когда услышал «Леший», понял: кончать пришла. Наверняка и в руках что-то тяжёлое держит. Перебрал в уме все кухонные принадлежности и остановился на топорике для разделки и отбивки мяса. «Зарубает и отбивную сделает», – закралась в голову ужасная мысль.
   – Люся, – взмолился я, – задержи её разговорами, а я попытаюсь уйти через балкон.
   Схватил в одну руку туфли, в другую брюки и вышмыгнул из комнаты на балкон. Смерть от падения с третьего этажа не казалась мне такой страшной и мучительной, как от руки супруги. Пока две женщины вели между собой беседу, если так можно назвать эту словесную битву титанов в юбках, я лихорадочно изучал путь к отступлению. Посмотрев вниз, я увидел соседа-шахматиста, мирно курившего на своём балконе. Счастьем было то, что наши балконы  спаренные.
   – Петрович, выручай, – севшим от страха голосом прошипел я.
   Подняв голову, сосед увидел меня и обрадовано воскликнул:
   – Шо, Лёха, у гречку вскочил? То давай делай ход конём.
   – Это как? – не понял я.
   – Перелазь сначала на этот балкон, что надо мной, а потом ко мне. А я тебя тут приму как родного. Ха-ха-ха!
   Его явно веселила эта ситуация, но мне-то было не до смеха – действовать нужно было быстро и решительно.
   – Петрович, лови брюки.
   – Кидай!
   Петрович растопырил руки. Но гандболист из него был ещё хуже, чем шахматист, и брюки полетели мимо – вниз. Туфлями я уже рисковать не стал, быстро надел их и с ловкостью, достойной любого экстремала, перелез на соседний балкон, а потом стал опускаться вниз, к Петровичу. Но тот был не только никудышный шахматист и гандболист, он и на подстраховке оказался слаб. Когда я повис на руках, ему оставалось только обхватить и втянуть меня к себе. Петрович так меня втягивал, что мои трусы остались у него в руках, а я как висел, так и оставался висеть. Только  третья попытка оказалась удачной и мы оба обрадовались тому, что я остался    цел и невредим. Всё было на месте, кроме брюк. На счастье,  проходил мимо сосед  из 35-й квартиры – большой придурок, но другого не было, – и мы его позвали:
   – Митроха, Митроха! Подойди сюда! Видишь брюки?
   Туповатый Митроха подошёл, увидел брюки, поднял и проговорил:
   – Спасибо.
   – Я тебе дам спасибо! – погрозил кулаком Петрович. – Бросай их нам. Это я уронил, сушил штаны, понимаешь?
    Митроха что-то пробурчал недовольно, но означенную деталь туалета кинул, вернее, попытался забросить, однако лёгкие брюки, пролетев едва до половины, плавно спланировали обратно на землю.
   – Ты положи камешек в карман и бросай, – пытался учить Петрович. – Да не по карманам шарь, идиот, камушек клади.
   Видимо, пустые карманы и обидное слово так сильно разозлили Митроху, что он засунул в карман увесистый  булыжник и так запустил им в нас, что если бы мы не уклонились, произошла бы трагедия. А так только вышибло стекло в балконной двери Петровича.
   Нам некогда было сокрушаться.  Слегка обматерив придурка Митроху, мы вошли в комнату. Сообразительный сосед сказал:
   – Расставляй быстро шахматы, скажем, что я позвал тебя сыграть партейку.
   Сам, взяв первую попавшуюся фигуру, пошёл на выход – туда, откуда доносились истошные крики.
   Тем временем на это бесплатное шоу стали подтягиваться любопытные соседи. Клава сначала не обращала на них никакого внимания, но когда любопытных стало слишком много, она оставила на минуту дверь соперницы в покое, обвела весёлую публику страшным взглядом и как рявкнет:
   – Быстро все по норам! Кому сказала!
   Даже папа, прапорщик Петренко, позавидовал бы командирскому голосу дочери. Сейчас он бы ею гордился. Ряды публики заметно поредели. Зато появился местный папарацци, сопляк из тринадцатой, вы не поверите, по фамилии Бондарчук – и тоже Федька. Этот противный пацан везде суётся со своим мобильником в поисках жареных сюжетов, а потом, окружённый толпой таких же бездельников, упивается славой, свалившейся на него в момент демонстрации отснятого. Видимо, лавры знаменитого однофамильца покоя не дают. Момент для Федьки был как нельзя более удачный. В то время как Клава проводила массированную атаку на двери неприятеля («Люська, потаскуха, выдай мне на расправу Лешего, тебя, так и быть, не трону»), а та стойко держала оборону («Нет у меня твоего облезлого кобеля, никогда не было и быть не может»), Федька упивался работой оператора.
   А Петрович, поднявшись на несколько ступенек и держа в руке белого – шахматного, разумеется, – коня, самым спокойным, с нотками удивления, голосом поинтересовался:
   – Клава, это ты? А я думаю: кто там шумит?
   Федька направил свой мобильник на новое действующее лицо. Петрович приосанился, расправил плечи – выглядеть плохо в кадре ему не хотелось.
   – Петрович, – повернулась к соседу Клава, – у тебя, случайно, нет дуста? Повытравить этих паразитов! А то  мой таракан забился в нору и вылезать не хочет.
   – Ты Лёшку ищешь? – искренне удивился сосед. – Так он у меня.
   – Как у тебя? – опешила Клава.
   – Так, у меня! – Петрович был сама безмятежность и доброта. – Я его в шахматишки позвал сыграть. У меня он. Позвать?
   Всё выглядело настолько правдоподобно и естественно, что Клава растерялась. Её смутили спокойствие соседа, искреннее выражение его лица и глаза – такие честные-честные. Она растерялась и не могла понять, что происходит, и  уже не совсем уверенно произнесла:
   – Мне что же, своим ушам уже не верить? Я ведь  сама слышала, как они там… и мой Леший…
   – Не верь ушам своим, Клава, верь мне, – заверил Петрович. – Иди, забирай своего мужа. Он всё равно слабак – ничего не понимает в сицилианской защите. Нет, шахматы – не его конёк! – Для убедительности он даже покрутил перед мобилкой папарацци фигурой лошади.
   Клава на глазах превратилась в зомби, спустилась молча вниз, даже не отвесив подзатыльника Федьке, который вертелся под ногами. Я понял, что теперь мой выход.
   – Клава, – так радостно я никогда ещё не светился при виде жены, – ты меня ищешь? А я у Петровича застрял. Сегодня на час раньше отпустили, вот я и подумал: почему бы не сыграть партию с Петровичем. Пойдем домой, рыбка.
   Клава была такой покорной, как никогда. А Люська решила добить её окончательно. Убедившись, что угроза миновала, она перешла от обороны к нападению.
   – Ну что, понравилось заглядывать в чужие постели? – заверещала она, свесившись через перила. – Ты мне ещё ответишь за оскорбления и моральный ущерб! Кого хочу, того вожу! Не твоё собачье дело! Думаешь, кроме твоего Лешего в городе мужиков уже не осталось? Это на тебя никто не позарится! Тебе бы вышибалой где-нибудь работать – цены бы не было!
   – Людмила, – напустил я в голос строгости, – ты… это… лучше не зли меня. Не трожь Клаву!
   – Идите, идите, голубки! Поворкуйте у себя дома! Ха-ха-ха!
   Я нежно подтолкнул жену к дверям квартиры, отвесил сочный подзатыльник Федьке, продолжавшему снимать эти безобразия, повернулся к Петровичу и как шахматист шахматисту сказал:  «Спасибо за игру», крепко пожав руку партнёру. Когда Клава переступила родной порог, я поднял глаза на Люську. На прощанье она отпустила мне воздушный поцелуй и хитро подмигнула.
   Казалось, гроза миновала и все неприятности позади, но не тут-то было! Через пару часов раздался звонок в дверь. На пороге стоял Федька.
   – Мало врезал? – поинтересовался я. – За добавкой пришёл?
   – Дядь Лёш, у вас блютус есть? – по-деловому спросил пацан.
   – Чего? – не понял я.
   – Дайте ваш мобильник, я сам разберусь.
   Что-то мне подсказало, что лучше дать. Федька проделал какие-то манипуляции со своим и моим телефонами, потом вернул аппарат мне и голосом продюсера изрёк:
   – Посмотрите это кино, желательно без свидетелей, а потом решите: стоит оно сто баксов или нет. Если не понравится, я выложу в «Ютубе».
   – Так ты не только оператор и режиссёр, ты ещё и шантажист, – покачал я укоризненно головой.
  – Бизнес, дядя Лёша, – ничего личного.
   Хотел было на прощание врезать ещё разок этому сопляку, но чувство самосохранения остановило меня. В туалете я тайком от жены просмотрел этот шокирующий видеоролик. Оказалось, что Федька  начал съёмку с момента, когда я в одной футболке и туфлях висел на балконе, а я-то, наивный, полагал, что кино начнётся со второй серии в подъезде.
   Теперь вот лежу и думаю: почему мне так не везёт в любви и где взять сто баксов?