Иллюстрация: Waldemar Cerkante ©
Весна давно уж позади,
и лето жаркое далёко.
В осенний вечер не сиди
и не смотри на дождь из окон.
Войди в осинник золотой…
Неторопливость увяданья
откроет вдруг перед тобой
природы честность и старанье.
Усталость лёгкую пойми –
ведь это вовсе не усталость,
а сожаленье, что с людьми
осталось быть такую малость.
Беда не в горечи разлук,
не в смене ложа или крыши,
не в том, что слышен сердца стук,
а раньше ты его не слышал,
не в том печаль, что рвётся нить,
а ты в судьбе не наловчился,
а в том, что и любить, и жить
ты так недавно научился.
Александр Дольский
Ты ли это, босяк, некрасивый, неряшливый мальчик? -
Точно утренний стриж, суетлив, беспокоен, взъерошен.
Не сложилась поэма, но ты понапрасну так плачешь:
У принцессы под простынью много осталось горошин.
Ты бежишь под дождём и кого-то как будто бы ищешь,
Два ручья по щекам льются тёплой, солёною влагой,
Знаешь, ночи скитаний важнее уюта и пищи,
А сиротство души для поэмы великое благо.
Строки первых утрат полюбил твой последний наставник,
Что следил за рукою, писавшей куплеты разлуки.
Распахнув по весне обветшалые школьные ставни,
Клялся он: "Не позволю сломать твои хрупкие руки!"
Ты ли это, мой друг, в холостяцкой, промозглой хибаре
Допиваешь вино там, где стены похожи на скалы?
Согреваешь хрусталь - лишь один из подарочной пары,
Ведь годами никто не касался второго бокала.
Как непрошеный гость, затерявшийся в праздничном зале,
Где змеятся гирлянды в потёмках чужого веселья,
Ты уходишь один, и под вечер, бродя по вокзалу,
Наблюдая людей, представляешь своё новоселье,
Золотых городов незнакомые улицы, парки...
Но в тетрадь опадают обрывки людских разговоров.
И письмо-бесконечность без имени, адреса, марки,
Прижимая к груди, ты выносишь из вечности вором.
Ты последний поэт, сединой побелённый до срока,
Разгадавший секреты дождя, океана и ветра.
Мысли стали весомее и человечнее - строки,
Позади бесприютность и мрачных дорог километры.
Счастье нынче простое: сидеть по утрам у прибоя,
Наблюдая кружение стаи, голодной и шумной,
Слушать громкую, долгую песнь пароходных гобоев
И в давнишней тетради искать поистёртые руны.
Ты не мог быть любимым, но всё в тебе стало любовью.
Меч карающих слов не покинет объятия ножен,
А поодаль тебя тихо плачет принцесса с клюкою:
Ей давно не хватает незрелых стихов и горошин.