и ещё -
я сложила стихи,
словом -
вьюга, по окнам скитаясь,
отделила мольбы от стихий…
На далёких шальных полустанках, где судьба пьёт дорожную прыть и в полуденном солнце так жарко, что в зенит - тридцать восемь в тени, где святая купель - это речка, одинокою в море течёт, там есть малая родина...
Млечный небом там - голытьбы звездочёт.
Там живёт моё давнее детство, старым клёном растёт под окном. "Лётчик" прозвище детству - отец мне мальчик тот, приходящий в тот дом.
Колоски собирали в годину, для войны подбирая альков, сёстры старшие.
Ели мякину...
Клён стоял, не сожгли на Покров - берегли, как могли... И боялись узнавать, жив ли в высылке дед, отбывавший пожизненно. Малость колосков прихвативший, - обед для детей, чтобы живы остались, с голодухи не пухли.
Потом пожалели б, да где она - жалость, трудно всем.
Ты запомнил всё, дом? Всё стоишь на пригорке вдоль речки, на задах то же поле, в степи наш ковыль - тот же, песню о мире беспечно вновь поёт?
Мы с тобой далеки
и не виделись лет, этак - тридцать.
Образ где-то под сердцем храню.
Помню, да.
Мне другой не родиться
в этой жизни, минуя июль.
Мне другую весну не приметить
по-над речкой в расцветке зари.
На песочных часах - время ветром…
Стерегут светлячки-фонари
убегающих - в сумрачность улиц,
уплывающих - морем огня,
где бреду по аллее сутулясь -
кутерьма поглощает меня
и, всё те же - заботы-разъезды,
не дают повстречаться с тобой.
Только памятью прошлое - скерцо
мне играет сонату гобой,
словно жжёт
"босоногое детство",
где-то там - за великой рекой,
хороводит по осени...
Средство нам - всегда оставаться собой.
